- Или возьмем Атла-Хай, - добавил я со значением. - Неужто ты ждешь, Папаша, что мы признаем себя убийцами, когда окажемся там?
Старый чудак улыбнулся и сощурил глаза.
- Да, после этого вас ждут не очень приятные перспективы. В большинстве мест вас просто вздернут, предварительно подвергнув пыткам. Если взять Мантено, там вас могут засадить в клетку, будут кормить помоями и молиться за вас. И что, поможет это вам или кому-нибудь еще? Если мужчина или женщина отказываются от убийства, им нужно многое привести в порядок, прежде всего - собственный ум и чувства, потом они должны хоть как-то примирить свою совесть с теми убийствами, что уже совершили, - помочь ближнему своему или что-то в этом роде, - затем они должны принести благую весть остальным убийцам, которым она еще не открылась. На баклуши времени не будет. Поверьте мне, впереди их ждет много работы, и сделать ее можно, главным образом, только в Мертвых землях. А от городских придурков помощи ждать не приходится, потому что им не понять нас, убийц, и того, что нами движет. Нашу работу мы должны сделать сами.
- Эй, Папаша, - вклинился я, немного заинтересовавшись дискуссией (до прибытия в Атла-Хай заняться все равно было нечем, разве что Папаша ослабит бдительность). - Я понимаю твою точку зрения на городских недотеп (я называю их культурными извращенцами) или как их там еще, с их мозгами набекрень, но все равно - человек, который отказывается от убийства, перестает быть волком-одиночкой. Он должен принадлежать к какому-нибудь обществу, к какой-нибудь культуре, какими бы обременительными или дурацкими они ни были.
- Ну хорошо, - сказал Папаша, - а у нас, жителей Мертвых земель, нет разве своей собственной культуры? Со своими обычаями и традициями и всем прочим? Конечно, культуры не очень развитой и довольно запущенной, однако и в этом может заключаться ее прелесть.
- Так-то оно так, - согласился я, - но эта культура основана на убийстве и посвящена исключительно убийству. Убийство - способ нашего существования, и это сводит на нет все твои доводы, Папаша.
- Позволь внести поправку или, скорее, дать иную интерпретацию, - Теперь его голос на время утратил свои стариковские хрипловатые интонации, стал звучнее и значительней, словно принадлежал не Папаше, а кому-то другому. - Каждая культура - это средство развития, так же, как и средство существования, потому что главный закон жизни - это развитие. Наша культура, культура Мертвых земель, должна развиваться от убийства к отказу от него. Таково мое мнение. Пожалуй, это самый тяжкий путь развития, с которым кому-либо доводилось сталкиваться, но все же это путь развития. Множество куда более мощных и утонченных культур так и не смогли решить проблему войн и убийств - уж мы-то это отлично знаем, так как живем на обломках грандиознейшего их крушения. Возможно, именно мы, обитатели Мертвых земель, погрязшие в каждодневном убийстве, не способные отрицать, что оно стало частью нас самих, не имеющие сил выбросить его из наших голов, как это делают городские недоумки, - возможно, именно мы, жители Мертвых земель, сможем справиться с этой скромной проблемой.
- Но, черт возьми, Папаша, - возразил я, помимо воли приходя в возбуждение. - Даже если мы и обладаем культурой, способной к развитию, - это не культура кающихся убийц. Только настоящая культура предполагает, что убийца раскаивается и исповедуется, а потом его вешают или заключают в тюрьму - и таков дурацкий удел каждого. Тут необходимы религия и суды, палачи и надзиратели и многое-многое другое. Не думаю, что человеку достаточно сказать "Извините, я не прав" и отправиться наставлять и ободрять других убийц - этого вовсе не достаточно, чтобы вытравить в себе чувство вины.
Папаша сделал квадратные глаза:
- Ты так уверен, что чувство вины абсолютно необходимо, Рэй? - требовательно спросил он. - Разве тебе недостаточно просто понимать, когда делаешь что-то неправильно? Чувство вины - это роскошь. Естественно, мало просто сказать "Извините" - тебе придется потратить большую часть оставшейся жизни на оправдание уже совершенного… и того, что еще совершишь! А относительно виселиц и тюрем - никогда не было доказано, что с убийцами нужно обращаться именно так. Теперь о религии - некоторые из нас, кто бросил убивать, набожны, а многие (включая меня) - нет; некоторые из верующих думают (может, не надеясь до конца искупить свою вину), что прокляты навеки, но это не мешает им хорошо делать свою работу. А теперь я спрашиваю тебя: является ли такая мелочь - уверенность, что проклят навеки, - достаточным основанием для того, чтобы вести себя, как, последняя гнида?
Каким-то образом это подействовало. Последнее утверждение Папаши было настолько прямо обращено ко мне и в то же время настолько искренне, что я не мог не почувствовать к нему теплоту. Хочу, чтоб меня правильно поняли: я вовсе не стал пылким поклонником его философии, но счел забавным поддерживать этот разговор - до тех пор, пока самолет шел на автопилоте и лучшего занятия у нас не было. Алиса, похоже, чувствовала нечто подобное. Подозреваю, что любого бродягу, который сумел бы так подшутить над религией, как это удавалось Папаше, она бы занесла в наградные списки на получение Серебряной звезды, Бронзовой, на худой конец.
Атмосфера заметно разрядилась. Для начала мы попросили Папашу рассказать об этих "мы" и "нас", о которых он часто упоминал, и оказалось, речь идет о нескольких дюжинах (или сотнях - никто их точно не подсчитывал) убийц, которые завязали и отправились кочевать по Мертвым землям, пытаясь завербовать других и помочь тем, кто этого хочет. Время от времени они собирались вместе в кое-каких известных только им местах в заранее обусловленное время, но, по большей части, все время пребывали в пути - по двое, трое или - гораздо реже - в одиночку. Это сообщество состояло из мужчин, во всяком случае, до сих пор Папаша не слышал, чтобы в нем были женщины, но со всей серьезностью уверял Алису, что против вступления девушки никаких возражений не будет. С недавних пор они стали называть себя Анонимными Убийцами по аналогии с какой-то довоенной организацией, истинных целей которой Папаша не знал. Некоторые из них уходили из сообщества и снова возвращались к убийству, однако некоторое время спустя кое-кто из них приходил опять, еще решительней настроенный завязать.
- Мы, конечно, принимаем таких обратно, - сказал Папаша. - Мы принимаем любого. Любого, кто действительно был настоящим убийцей и хочет покончить с этим. Парней, не запятнанных кровью, мы держим на расстоянии независимо от того, насколько они хороши. Мы получаем огромное удовольствие от наших собраний. Такого веселья вы никогда не видели. Никто не имеет права впадать в уныние или ходить с постной физиономией всего лишь потому, что разик или два кого-то прикончил. Верующий ты или нет, уныние - великий грех.
Мы с Алисой проглатывали все это так, словно стали парой детишек, а Папаша рассказывал нам сказки. Да это, конечно, и было сказкой - сумасшедшей запутанной сказкой. Мы с Алисой знали, что в Мертвых землях такого сообщества, какое описывал Папаша, существовать не могло - оно было таким же фантастичным, как голубое небо, но нам доставляло удовольствие притворяться перед самими собой, что мы во все это верим.
Об убийстве и убийцах Папаша, по-видимому, мог рассказывать вечность, на ту же тему у него имелся бездонный мешок всяких анекдотов и очерков типа об убийцах, которые хотели, чтобы их жертвы поняли их и простили, о тех, кто считал себя маленькими царьками с божественным правом сеять смерть; о тех, кто испытывал потребность лечь (целомудренно) рядом со своими жертвами и на пару часов прикинуться мертвыми; о тех, кто не был так целомудрен, о тех, кто совершал убийства только в какой-то особенной одежде (и неприятностях, которые у них бывали с этими костюмами для убийства); о тех, кто мог убивать людей только с определенными свойствами или внешностью (рыжих, например, или книголюбов, или лишенных музыкального слуха или косноязычных); о тех, кто смешивал секс и убийство, и тех, кто верил, что убийство оскверняется малейшим намеком на секс. Об аккуратных и неряхах, об артистических натурах и мясниках, об отдающих предпочтение топору и предпочитающих стилет; о тех, кто стал убийцей только по необходимости, и отвратительных садистах - честно говоря, если бы выхваченные из жизни и любовно выписанные Папашей портреты присовокупить к "Пляске Смерти", вышло бы ничуть не хуже созданного в средневековье, найдись какой-нибудь великий мастер, чтобы проиллюстрировать их должным образом. Папаша многое рассказал нам и о своих собственных убийствах. Нам с Алисой было интересно, однако на ответную исповедь не тянуло. Частная жизнь - это твое личное дело, как я полагаю, и такое же внутреннее, как и твои кишки, которые не следует шутки ради выворачивать наизнанку.
Нельзя сказать, что во время нашего стремительного полета к Атла-Хаю мы говорили только об убийстве. Беседа текла непринужденно, и мы затронули массу различных тем. Принялись, например, говорить о самолете, о том, за счет чего он летит или, вернее, сам по себе парит в воздухе. Я сказал, что существует, видимо, антигравитационное поле, которое приложено только к корпусу самолета, так как ни мы сами и ни один предмет в кабине не становились легче. Это поле воздействовало только на тускло-серебристый металл. Я доказал правоту своей догадки, взяв Матушку и соскоблив немного металла с края контрольной панели. Стружка зависла в воздухе там, где я ее поместил, и когда я ее двигал, чувствовалось что-то вроде гироскопического противодействия. Это было удивительно.
Папаша отдавал предпочтение гипотезе о магнитном поле. Микроб, находящийся на поверхности магнитной стружки, которая движется к полюсу большого магнита, не ощущает магнитного притяжения - оно действует только на металл, но в то же время микроб будет перемешаться вместе со стружкой и ощущать ускорение и все остальное, если, конечно, сможет удержаться. Но что касается последнего условия, то можно вообразить себе крошечную кабинку внутри стружки.
- Вот мы кто такие, - вставил Папаша. - Три микроба огромных размеров.
Алиса интересовалась, зачем самолету с антигравитационной тягой нужны даже такие обрубленные крылья и реактивный двигатель, поскольку теперь мы припомнили, что видели сопла, и я сказал, что это, вероятно, резервная система на случай отказа антигравитационного поля, а Папаша предположил, что, возможно, это предусмотрено для суперскоростного боевого маневрирования или даже для полетов за пределы атмосферы (что вряд ли имело смысл, как я ему доказал).
- Если это боевой самолет, то где же его оружие? - спросила Алиса.
Никто не знал ответа.
Мы вспомнили шум, произведенный самолетом, перед тем как мы его увидели. Видимо, тогда он использовал свои реактивные двигатели.
- А вы не предполагаете, - спросил Папаша, - что антигравитация каким-то образом породила электрическое сияние на крыше разрушенного завода? Я тогда от страха чуть в штаны не наложил.
И на этот вопрос не последовало ответа.
Теперь по логике вещей подошло время спросить у Папаши, что он знал о разрушенном заводе и кто, если не он, мог издать тот вопль, но я чувствовал, что он по-прежнему не скажет, и уж поскольку у нас создалась дружеская атмосфера, не стоило ее нарушать.
Какое-то время мы строили догадки, откуда взялся самолет. Папаша стоял за Аламос, я - за Атла-Хай, а Алиса допустила, что он может быть из обоих этих мест - почему бы Аламосу и Атла-Хаю не иметь между собой соглашения о воздушном сообщении. Мы нашли это вполне вероятным, тем более, что фиолетовая отметка Атла-Хая и голубая Аламоса были на экране гораздо ярче остальных.
- Я надеюсь, что какой-нибудь радар оберегает нас от столкновений, - сказал я.
Я предполагал это, потому что дважды мы слегка смещались с курса, видимо, для того, чтобы проскочить Аллеганские горы. Движущаяся зеленая звездочка заметно приближалась к фиолетовому пятну Атла-Хая. Я взглянул на оранжевый суп, который оставался единственной неизменной вещью, и, представив, как он обволакивает всю Землю (звезды над Ривьерой? Не смешите меня!), по-детски загадал желание, чтобы этот суп исчез навсегда.
Вдруг я услышал, как спрашиваю:
- Папаша, так это ты прикончил того парня, который нажал кнопки и заварил эту кашу?
- Не-а, - тут же ответил Папаша, будто и не прошло почти четырех часов с того момента, как он заводил об этом речь, - не-а, Рэй. Просто месяцев шесть тому назад я принял его в наше маленькое братство. Вот у меня за голенищем его нож, этот, с рукояткой в форме рога, правда, им он никого не убивал. Он признался мне, что много лет казнился мыслью о тех миллионах, которые погибли по его вине от взрывов и радиации. И вот теперь он обрел наконец покой, потому что присоединился к тем, кому принадлежит - к убийцам, и мог попытаться хоть что-то исправить. Несколько парней не желали его принимать. Они утверждали, что он не настоящий убийца, так как мог действовать посредством дистанционного управления, а количество жертв тут значения не имеет.
- Я бы была на их стороне, - сказала Алиса поджав губы.
- Да, - продолжал Папаша, - они действительно разгорячились. Этот парень тоже разгорячился, и пришел в возбуждение, и заявил, что тотчас же пойдет и убьет кого-нибудь голыми руками или хотя бы попытается (эдакий щуплый коротышка), если это необходимо, чтобы его приняли. Мы много спорили. Я обратил внимание собравшихся на то, что мы же засчитываем бывшим солдатам убийства, совершенные на службе, признаем отравления, мины-сюрпризы и тому подобное, что, в своем роде, тоже является убийством на расстоянии. Короче, мы его признали своим. Он делает большую работу. Нам повезло, что мы его заполучили.
- Ты думаешь, он действительно тот парень, кто нажимал на кнопки? - спросил я Папашу.
- Откуда мне знать? - ответил старик. - Он так утверждает.
Я собирался что-то сказать о людях, которые делают ложные признания, лишь бы добыть легкую славу, их и сравнить нельзя с парнями, по-настоящему виновными, - те позволяют, скорее, в куски себя изрубить, но язык не развяжут. Однако в этот момент в кабине зазвучал голос четвертого человека. Казалось, он исходил из фиолетового пятна на экране Северной Америки. Так оно и было - голос в любом случае шел от экрана, и мой ум мгновенно связал его с фиолетом Атла-Хая. Ну и испугал же он нас, скажу вам прямо. Алиса сжала мое колено своими щипцами (она их снова надела) сильнее, чем она, полагаю, хотела, но я даже не пикнул - таким был отмороженным.
Голос говорил на непонятном языке и звучал, как монотонная мелодия.
- Похоже на китайский, - прошептал Папаша.
- Это и есть китайский. Мандаринское наречие, - мгновенно ответил экран на чистейшем английском, так, во всяком случае, я бы его определил. Прямо бостонский диалект.
- Кто вы? Где Грэйл? Выходи на связь, Грэйл!
Я прекрасно понимал, кто такой Грэйл, вернее, кто был им когда-то. Я посмотрел на Папашу и Алису.
Папаша ухмыльнулся - на этот раз вяловато, как мне подумалось, - и взглянул на меня, как бы говоря: "Займешься этим сам?"
Я прочистил горло. Затем сказал в экран:
- Мы вместо Грэйла.
- О, - экран замешкался, совсем чуть-чуть. Затем отозвался: - Кто-либо из вас говорит на мандаринском наречии?
Смотреть на Папашу с Алисой не имело смысла.
- Нет, - ответил я.
- О, - снова секундная пауза. - Грэйл на борту?
- Нет, - отрезал я.
- О. Отстранили за что-нибудь, я полагаю?
- Да, - отозвался я, благодарный экрану за его тактичность, намеренную или нет.
- Но вас назначили вместо него? - настаивал экран.
- Да, - выдавил я, сглотнув. Я не знал, во что всех нас впутываю, слишком быстро развивались события, но действовать в русле сотрудничества казалось наилучшим выходом.
- Очень рад, - заявил экран с интонацией, которая меня позабавила, думаю, то была искренность. Затем он продолжил: - Это… - и замешкавшись, начал снова: - Блоки на борту?
Я задумался. Алиса показала рукой на вещи, которые вывалила со второго сиденья. Я тут же отреагировал:
- Здесь ящик с тысячей или около того однодюймовых полых стальных кубиков. Похожих на детские, но с кнопками. Рядом сумка с парашютом.
- Это то, что я подразумевал, - сказал экран, и каким-то образом, может, потому, что говоривший пытался скрыть ее, я уловил нотку огромного облегчения.
- Послушайте, - на сей раз экран заговорил живее. - Я не знаю, насколько вы осведомлены, но нам придется действовать очень быстро. У вас не будет возможности доставить нам стальные кубики напрямую. Даже просто приземлиться в Атлантик Хайлэндс у вас не будет возможности. Нас осаждают воздушные и наземные силы Саванна Фортрес. Все наши самолеты, те, что еще не повреждены, не могут поэтому подняться в воздух. Вам нужно сбросить блоки на парашюте как можно ближе к одному из наших отрядов, совершающих вылазку. Мы подадим сигнал. Я надеюсь, это произойдет попозже, ближе к нам, однако может случиться и раньше. Вы имеете представление о том, как работают боевые системы самолета? Управитесь с оружием?
- Нет, - сказал я, облизав губы.
- Тогда это первое, чему я вас обучу. Любой летательный аппарат, который вы увидите в тумане с настоящего момента, будет из Саванны. Вы должны его сбить.
V
Одни среди надвинувшейся тьмы,
Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил.Мэтью Арнольд, "Дуврский берег"
Я не собираюсь описывать пункт за пунктом все, что случилось в последующие полчаса, так как событий оказалось слишком много и требовалось, чтобы мы, все трое, в них участвовали, делая подчас совсем разные вещи в одно и то же время. Хотя рассказали нам о многом, о причинах событий не говорили почти никогда, и все время нас не покидало ощущение, что мы имеем дело с человеческими существами (я едва не опустил слово "человеческие" и до сих пор не уверен, нужно ли было его оставлять), обладающими неизмеримо большими возможностями и, скорее всего, интеллектом, чем наши собственные.
Но это была только базисная - назовем ее так - сложность.
Начнем с того, что невыносимо трудно оказалось, оторвавшись от ленивой дружеской беседы о сказочном братстве отставных убийц, внезапно погрузиться в ожесточенную войну между фиолетовым пятнышком и красной лужицей на тускло мерцающей карте. Голос не проливал ни малейшего света на этот предмет, потому что после первого - сделанного, видимо, по неосторожности - откровения мы мало что узнали о войне между Атла-Хаем и Саванна Фортрес и совершенно ничего о ее причинах. Предположительно, Саванна была агрессором, продвигающим свои владения дальше на север после завоеваний Бирмингема, но даже это было догадкой. Трудно описать, каким туманным все это представлялось, - были минуты, когда мой ум невольно смешивал происходящее с тем, что я читал много лет назад о Гражданской войне: Саванна ассоциировалась с генералом Ли, Атла-Хай - с генералом Грантом, и казалось, что мы очутились прямо в гуще одной из величайших битв того времени.