Аббата, естественно, зовут Дом Кристано. Если бы аббатом была женщина, ее звали бы Дона Кристан. На этой планете одна Эскола байкса и один факульдаде, а потому всего один завуч. Просто и элегантно - муж хозяйничает в аббатстве, а жена управляет школами. Все дела ордена решает супружеская пара. Эндер еще в самом начале говорил Сан-Анжело, что это верх гордыни, а никакое не смирение - то, что руководителей монастырей и школ зовут "Господин Христианин" и "Госпожа Христианка". Монахи дерзко присваивают себе титул, который принадлежит всем последователям Христа. Сан-Анжело только улыбнулся в ответ - конечно, он именно это и имел в виду. Он был безгранично дерзок в своем смирении - одна из причин, по которой Эндер любил его.
Дом Кристано вышел из ворот, чтобы встретить гостя, вместо того чтобы дожидаться его в своем эскриторио, - члены ордена обязаны причинять себе неудобства для пользы тех, кому они служат.
- Голос Эндрю! - воскликнул он.
- Дом Цефейро! - откликнулся Эндер. Цефейро (жнец) - так называли аббата внутри ордена, школьных завучей - Арадорес (пахарями), а монахов-преподавателей - Семеадорес (сеятелями).
Цефейро улыбнулся, заметив, как ловко увернулся Голос от употребления официального титула "Дом Кристано". Он знал, насколько это помогало управлять людьми - требование, чтобы к Детям обращались по их титулам и самодельным именам. Как говорил Сан-Анжело: "Когда они называют вас вашим титулом, то признают, что вы - христиане. А когда они называют вас по имени, то творят молитву". Дом Кристано обнял Эндера за плечи, улыбнулся и сказал:
- Да, я Цефейро. А что такое вы - нашествие сорной травы?
- Пытаюсь стать плевелом.
- Берегитесь тогда, ибо хозяин урожая спалит вас вместе с соломой.
- Я знаю, все мы на волосок от проклятия, по не надейтесь принудить меня к покаянию.
- Покаянием занимаются священники. Мы просвещаем разум. Хорошо, что вы пришли.
- Спасибо, что вы меня пригласили. Я вынужден был пуститься на грубый шантаж, чтобы заставить окружающих вообще разговаривать со мной.
Цефейро, естественно, понимал, что Голос знает: приглашение пришло только потому, что он вовремя бросил угрозу об инквизиции. Но брат Амай предпочитал сохранять дружескую атмосферу.
- Скажите, это правда? Вы действительно знали Сан-Анжело? Вы тот, кто Говорил о его смерти?
Эндер взмахнул рукой в сторону высоких сорняков, вымахавших выше ограды.
- Он был бы доволен беспорядком в вашем саду. Ему правилось провоцировать кардинала Аквилу. Без сомнения, ваш епископ Перегрино каждый раз морщится от омерзения, когда видит этот беспорядок.
Дом Кристано подмигнул Эндеру:
- Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем найти ответы на ваши вопросы, вы уйдете?
- У вас есть надежда. С тех пор как я стал Голосом, я не жил на одном месте дольше полутора лет, кроме Рейкьявика, на Трондхейме.
- Ах, если б вы могли обещать и у нас не задерживаться! Я прошу не для себя, я забочусь о спокойствии тех, кто носит рясу потяжелее.
Эндер дал ему единственный из возможных искренних ответов, который немного успокоит епископа:
- Обещаю, что, если найду место, на котором захочу осесть, сложу с себя обязанности Голоса и стану обычным гражданином.
- Ну, в таком городе, как наш, стать гражданином - значит перейти в католичество.
- Много лет назад Сан-Анжело заставил меня поклясться, что, если я решу принять религию, это будет его вера.
- Почему-то мне не кажется, что у вас есть искренние религиозные убеждения.
- Это потому, что у меня их нет.
Дом Кристано рассмеялся с видом "мне-то лучше знать" и настоял на экскурсии по монастырю и школам. Эндер не возражал, ибо ему самому было интересно, как развивались идеи Сан-Анжело за столетия, прошедшие с его смерти. Школы выглядели вполне прилично, уровень обучения оказался высоким. Когда Цефейро наконец привел его в монастырь, в маленькую келью, которую делил со своей женой Арадорой, уже опустились сумерки.
Дона Кристан сидела за терминалом и сочиняла серию грамматических упражнений. Они подождали, пока она найдет нужное место и остановится.
Дом Кристано представил ей Голос.
- Но ему трудно называть меня Дом Кристано.
- Как и епископу, - ответила его жена. - Мое полное имя Детестай о Пекадо э Фазей о Диретио. ("Возненавидь зло и делай дела праведные", - перевел Эндер.) Имя моего мужа прекрасно сокращается: Амай - возлюби. Правда, мило? Но мое? Можете себе представить, как приятель кричит вам через улицу: "Эй, Детестай!" - Все рассмеялись. - Любовь и Ненависть - вот кто мы, муж и жена. Как вы станете звать меня, если имя Христианка слишком хорошо для меня?
Эндер поглядел на ее лицо. Появились морщины, критически настроенный наблюдатель мог бы сказать, что она старится. Но на ее губах жил постоянный, затаенный смех, а в глазах было столько жизни, что она казалась молодой, много моложе Эндера.
- Я бы дал вам имя Белеза, "прекрасная", но ваш муж возомнит, что я с вами флиртую.
- Нет, просто станет называть меня Беладонной - от красоты до отравы всего одна маленькая злая шутка. Не так ли, Дом Кристано?
- Мой долг - поддерживать в тебе смирение.
- А мой - хранить твое целомудрие, - отозвалась она.
После этой реплики Эндер просто не мог не бросить беглый взгляд на две кровати.
- О, еще один, кому любопытен наш целомудренный брак, - заметил Цефейро.
- Нет, - покачал головой Эндер. - Но я вспомнил, что Сан-Анжело настаивал, чтобы муж и жена спали в одной постели.
- Мы, к сожалению, можем делать это только в том случае, если один спит днем, а другой ночью, - вздохнула Арадора.
- Правила надо приспосабливать к духовной силе Фильос да Менте, - объяснил Цефейро. - Без сомнения, есть монахи, которые могут делить постель и оставаться целомудренными, но моя жена все еще слишком прекрасна, а желания плоти очень сильны во мне.
- Но ведь именно это и было целью Сан-Анжело. Он говорил, что супружеская постель будет постоянной проверкой силы вашей любви к знанию. И надеялся, что каждый мужчина и каждая женщина ордена спустя какое-то время решат передать будущему поколению не только свой разум, но и свою постель.
- Но в тот день, когда мы сделаем это, - сказал Рибейро, - нам придется оставить Детей.
- Наш возлюбленный Сан-Анжело не успел толком разобраться в этом вопросе, ведь при его жизни не существовало настоящего монастыря ордена, - улыбнулась Арадора. - Монастырь стал нашей семьей, и покинуть его - хуже всякого развода. Когда корни пущены, растение не может освободиться, не причинив себе страшной боли. Поэтому мы спим в разных постелях… И нам едва хватает сил, чтобы остаться в любимом ордене.
В ее словах было столько покорности, что против воли Эндера на его глаза навернулись слезы. Она заметила их, покраснела, отвела глаза.
- Не плачьте по нам, Голос Эндрю. Наша радость намного сильнее нашей боли.
- Вы меня неправильно поняли, - отозвался Эндер. - Мои слезы - не от жалости. Вы так прекрасны…
- Нет, - сказал Цефейро, - даже священники, соблюдающие целибат, считают наши целомудренные браки в лучшем случае эксцентричными.
- Они. Но не я, - ответил Эндер.
На какое-то мгновение ему захотелось рассказать им о своей спутнице, Валентине, близкой и любящей, как жена, и целомудренной, как сестра. Но сама мысль о ней лишила его дара речи. Он опустился на кровать Цефейро и закрыл лицо руками.
- Вам нехорошо? - спросила Арадора. В ту же самую секунду рука Цефейро мягко опустилась на его плечо.
Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть этот внезапный приступ любви к Валентине и тоски по ней.
- Боюсь, это путешествие обошлось мне много дороже, чем другие. Я оставил на Трондхейме мою сестру - она была со мной много лет. Она вышла замуж в Рейкьявике. Для меня прошла только неделя с тех пор, как мы расстались, но я тоскую по ней куда сильнее, чем предполагал. Вы двое…
- То есть вы хотите сказать, что тоже… монах? - спросил Дом Кристано.
- И недавно овдовели, - прошептала Арадора.
И Эндеру вовсе не показались странными такие определения его любви и потери.
Джейн пробурчала у него в ухе:
- Если это часть какого-то хитрого плана, Эндер, то я слишком глупа, чтобы понять его.
Но, конечно, планы тут были совершенно ни при чем. Эндера пугало то, насколько он потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейры он был хозяином положения, а сейчас оказался столь же беспомощным перед этими семейными монахами, словно Квара или Грего.
- Мне кажется, - сказал Цефейро, - вы пришли сюда искать ответ на совсем другие вопросы.
- Вам должно быть так одиноко, - кивнула Арадора. - Ваша сестра нашла дом. Теперь вы ищете свой?
- Не думаю, - ответил Эндер. - Боюсь, я слишком многого требую от вашего гостеприимства. Непосвященным монахам не положено выслушивать исповеди.
Арадора рассмеялась:
- Ох, любой католик имеет право выслушать исповедь неверного.
А вот Цефейро даже не улыбался.
- Голос Эндрю, вы, несомненно, выказали нам больше доверия, чем рассчитывали. Но, уверяю вас, мы заслуживаем вашего доверия. Кстати, мой друг, и я убедился, что мы можем доверять вам. Епископ вас до смерти боится, признаюсь, что и меня терзали сомнения, пока я не встретился с вами. Я помогу вам всем, чем могу, ибо теперь верю, что сознательно вы не сделаете зла нашему маленькому селению.
- Ага, - прошептала Джейн. - Теперь я вижу. Поздравляю, Эндер, очень лихой и хитрый маневр. Ты куда лучший актер, чем я думала. Браво.
Ее восхищение заставило Эндера почувствовать себя циником и дешевкой, и он сделал то, чего никогда не делал раньше: потянулся к жемчужине, нашел маленький рычажок и кончиком пальца сдвинул его вправо, а потом вниз. Жемчужина погасла. Джейн больше не могла шептать ему на ухо, видеть и слышать мир с этой точки.
- Давайте выйдем на воздух, - предложил Эндер.
Они прекрасно поняли, что он сделал (имплантированные терминалы не были для них новостью), сочли это доказательством его желания говорить с ними честно и открыто и с радостью согласились на его предложение. Эндер собирался отключить жемчужину на несколько минут - просто чтобы объяснить Джейн, что так вести себя нельзя. Но Цефейро и Арадора так явно расслабились, когда поняли, что компьютер отключен, что Эндер просто не мог включиться обратно, по крайней мере сейчас.
А потом, ночью, на склоне холма, беседуя с Арадорой и Цефейро, он начисто забыл, что Джейн не может их слышать. Они рассказали ему об одиноком детстве Новиньи, о том, как она ожила на их глазах благодаря отцовской заботе Пипо и дружбе Либо.
- Но той ночью, когда он погиб, она умерла для всех нас.
Новинья не знала, что о ней так много и страстно спорят. Тревоги и неприятности большинства детей не влекли за собой собраний в покоях епископа, совещаний всех преподавателей монастыря, бесконечных разговоров в мэрии. Но с другой стороны, не все ребятишки города были внуками ос Венерадос и детьми единственного ксенобиолога колонии.
- Она стала очень сухой и деловитой. Регулярно представляла доклады о своей работе - адаптации местных растений к человеку и земных культур к почве и климату Лузитании. На все вопросы отвечала легко, весело, со вполне невинным видом. Но она умерла для нас. У нее не было друзей. Мы даже обратились к Либо, и он - Боже, будь милостив к его душе - сказал, что ему, ее другу, не достается даже той веселой пустоты, которую получают все остальные. Она кричала на него, запрещала задавать какие-либо вопросы. - Цефейро сорвал стебель здешней травы и слизнул росу, скопившуюся на внутренней стороне. - Попробуйте, Голос Эндрю. У нее интересный привкус, и она совершенно безвредна - ваш организм просто не вступит о реакцию.
- Ты должен предупредить его, муж мой, что края травинки остры, как лезвие, и он может порезать язык и губы.
- Я как раз собирался.
Эндер рассмеялся, выдернул травинку и попробовал ее. Кислая: циннамон, намек на цитрус, тяжесть спертого воздуха. Очень сильный вкус напоминал многие вещи, большей частью неприятные.
- Это может вызвать привыкание.
- Предупреждаю, Голос Эндрю, мой муж собирается запустить в нас аллегорией.
Цефейро смущенно хихикнул.
- Разве не говорил Сан-Анжело, что Христос был очень хорошим учителем, ибо уподоблял новые вещи старым?
- Вкус травы, - сказал Эндер, - что у него общего с Новиньей?
- Связь очень косвенная. Видите ли, я думаю, Новинья попробовала нечто не особенно приятное, но настолько сильное, что оно победило ее. Теперь она не может жить без этого вкуса.
- Какого?
- В терминах теологии? Гордыня, чувство вселенской вины. Да, особая форма гордыни и эгомании. Она считает себя ответственной за события, на которые никак не могла повлиять. Как будто она управляет всем, контролирует все, как будто другие люди страдают в наказание за ее грехи.
- Она обвиняет себя, - пояснила Арадора, - в смерти Пипо.
- Она не дура, - вслух подумал Эндер. - Она знала, что это свинксы и что Пипо пошел к ним один. В чем же ее вина?
- Когда эта мысль впервые пришла мне в голову, у меня возникли те же возражения. Но затем я Просмотрел записи - в компьютере остался подробный перечень событий той ночи, когда погиб Пипо, - и нашел там один намек. Либо попросил Новинью показать ему то, над чем они с Пипо работали перед его уходом к свинксам. Она отказалась. Это все. Кто-то прервал их, и они больше к этой теме не возвращались, во всяком случае, в пределах Станции Зенадорес. И вообще там, где могли быть записывающие устройства.
- Мы оба стали гадать: а что произошло перед смертью Пипо? - вступила Арадора. - Да, Голос Эндрю, почему Пипо вылетел со Станции как сумасшедший? Они спорили? Ссорились? Он разозлился на нее? Когда умирает человек, любимый человек, а ваш последний разговор был злым и резким, вы начинаете обвинять себя. Если бы только я не сказала того, если бы только я не сказала этого…
- Мы пытались восстановить события той ночи, залезли в банки памяти компьютера Станции - те, где хранятся рабочие записи и все, что с ними связано. Так вот, все, что касалось ее работы, оказалось намертво запечатанным. Не только непосредственно задействованные файлы. Мы даже не могли найти расписание ее занятий, не определили, какие именно записи содержат то, что она от нас прячет. Мы вообще не смогли войти. И у мэра, несмотря на ее компьютерный статус, тоже не получилось. Намертво.
Арадора кивнула:
- Первый случай, когда кто-то запечатал таким образом служебные файлы. Рабочие записи, частицу труда всей колонии. От любых глаз.
- С ее стороны это был возмутительный поступок. Конечно, мэр могла бы воспользоваться своими чрезвычайными полномочиями и взломать защиту, но где чрезвычайная ситуация? Нам пришлось бы провести общегородское слушание дела, а где основание? Мы просто беспокоились за нес, а закон не поощряет людей, которые шпионят за другими для их же блага. Когда-нибудь мы, наверное, прочтем эти записи и узнаем, что произошло между ней и Пипо. Она не может стереть их, потому что это собственность общества.
Эндеру и в голову не пришло, что Джейн не слышит их. Он забыл, что отключил ее, и не сомневался, что она уже снимает поставленную Новиньей защиту и выясняет, что хранится в этих файлах.
- И ее брак с Маркано, - вставила Арадора. - Все знали, что это сумасшествие. Либо хотел жениться на ней, он не скрывал этого. Она отказала ему.
- Говорили, она ответила: "Я не заслуживаю того, чтобы выйти замуж за человека, который сделает меня счастливой. Я стану женой жестокого и грубого мужлана, способного причинить мне ту боль, которой я заслуживаю". - Цефейро вздохнул. - Ее страсть к самоистязанию развела их навсегда. - Он потянулся и коснулся руки своей жены.
Эндер ждал ехидного комментария Джейн: мол, шестеро детей - отменное доказательство того, что Либо и Новинья не так уж решительно разошлись. И когда она этого не сказала, Эндер наконец вспомнил, что выключил имплантированный терминал. Но сейчас, в присутствии Цефейро и Арадоры, было неудобно включать его снова.
Он точно знал: Либо и Новинья многие годы продолжали встречаться тайно, оставались любовниками, а потому был уверен, что Цефейро и Арадора ошибались. О, Новинья вполне могла испытывать чувство вины - это объясняет, почему она терпела выходки Маркано, отрезала себя от большинства жителей города. Но Либо она отказала по совершенно другой причине, ведь, несмотря на чувство вины, считала себя достойной делить с ним постель.
Она отказалась не от самого Либо, а от брака с ним. И это был нелегкий выбор - в такой маленькой колонии, в католической колонии. Что так плотно связано с браком, но не с изменой? Чего она пыталась избежать?
- Так что, видите, тайна осталась тайной. Если вы всерьез собираетесь Говорить о смерти Маркоса Рибейры, вам придется как-то ответить на вопрос, почему она вышла за него замуж. И чтобы найти ответ, нужно выяснить, отчего умер Пипо. А двадцать тысяч лучших умов на Ста Мирах уже двадцать два года ломают головы над этим.
- Но у меня есть преимущество перед всеми лучшими умами, - улыбнулся Эндер.
- Какое же? - спросил Цефейро.
- Помощь людей, которые любят Новинью.
- Мы сами себе не можем помочь, - прошептала Арадора. - И ей не смогли помочь тоже.
- А вдруг нам удастся помочь друг другу? - сказал Эндер.
Цефейро посмотрел на него внимательно, потом положил руку ему на плечо.
- Если вы это серьезно, Голос Эндрю, тогда будьте честны с нами, как мы были честны с вами. Расскажите нам, какая мысль осенила вас полминуты назад.
Эндер задумался, потом серьезно кивнул:
- Мне не кажется, что Новинья отказалась выйти замуж за Либо из-за вины. Полагаю, она сказала ему "нет", чтобы не допустить его к "запечатанным" файлам.
- Но почему? - спросил Цефейро. - Она боялась, что он узнает о ее ссоре с Пипо?
- Я даже не думаю, что она ссорилась с Пипо, - ответил Эндер. - Они с Пипо вместе работали, что-то нашли, и это знание привело Пипо к смерти. Вот почему она закрыла все файлы. То, что там записано, - опасно.
Цефейро покачал головой:
- Нет, Голос Эндрю, вы не понимаете силы вины. Люди не разбивают свои жизни из-за нескольких крох информации, но готовы сделать это из-за мельчайшего самообвинения. Видите ли, она же вышла замуж за Маркоса Рибейру. Она пыталась наказать себя.
Эндер не стал спорить. Насчет вины они полностью правы - по какой еще причине стала бы она терпеть побои Маркано, не жалуясь, не пытаясь защититься? Да, вина - именно так. Но существовала еще одна причина, по которой этот брак состоялся. Рибейра стерилен, он знал и стыдился этого. Чтобы скрыть от города свой недостаток, он согласился терпеть неверную жену. Новинья согласна страдать, но не может жить без тела Либо, без его детей. Нет, она отказала Либо, чтобы сохранить секрет. Она боялась, что, если он узнает, свинксы убьют и его.
Ирония судьбы. Какая ирония! Они все равно его убили.
Вернувшись домой, Эндер уселся за терминал и начал вызывать Джейн. Снова и снова. Пока он шел назад, она ни разу не заговорила с ним, хотя он почти сразу же включил жемчужину и извинился. С терминала она тоже не желала отвечать.