- Насколько больше? - спросил Пайчадзе.
- Станислав Казимирович считает, что между восемьюстами и восемьюстами пятидесятью.
Пайчадзе переглянулся с Белопольским.
- Подождите, - сказал он. - Я сейчас соображу. Восемьсот пятьдесят. Так! Это выходит тридцать пять наших суток. Иначе говоря, 12 июня.
- В полночь, - сказал Белопольский.
- Разве вам уже известна продолжительность суток на Венере? - удивился Баландин.
- Да. Вчера, в четырнадцать часов тридцать одну минуту, был точно полдень.
- Как же вы это определили, не видя Солнца?
- По фотографиям. Арсен Георгиевич ежедневно производил снимки неба в лучах инфракрасной части спектра. На них ясно можно различить положение Солнца. Это позволило рассчитать продолжительность суток. Они равны двадцати трём земным суткам. Таким образом получается, что дерево было сломано с корня около полутора венерианских суток тому назад, примерно в полночь.
- А вам удалось определить, когда оно было вытащено из воды? - нарушил продолжительное молчание Зайцев.
- Это можно сказать не так точно. Деревья, сложенные на берегу, часто мокнут под дождём. По счастью, кусок был отрезан от бревна, лежавшего внизу, под другими. В общем, мы думаем, что оно пробыло на суше не менее девяти - десяти наших суток.
- И плыло по реке целые венерианские сутки?
- Тут не всё понятно, - сказал Баландин. - Скорость течения такова, что сплав не может идти так долго.
- А по-моему, всё достаточно ясно, - неожиданно заявил Белопольский. - Борис Николаевич прав. Обитатели Венеры выходят из своих убежищ и принимаются за работу только по ночам. В предыдущую ночь деревья были сломаны и спущены в воду. Днём они плыли и задержались у порогов, которые для того и предназначены. В следующую ночь их вытащили и сложили в штабель. Это произошло перед восходом Солнца, - сегодня. Можно предположить, что в следующую ночь, которая начнётся через пять наших суток, штабеля будут куда-то перенесены, а на их месте сложат новые.
- Если всё это действительно так, - сказал Коржевский, - то для того, чтобы увидеть жителей Венеры, надо явиться к ним ночью.
- Мы так и сделаем, - ответил ему Белопольский. - Программа работ требует пребывания звездолёта на ночной половине Венеры. С наступлением вечера мы перелетим на континент и спустимся где-нибудь в районе порогов.
- А успеем ли мы за пять суток подготовить ракетодром? - спросил Зайцев. - Чтобы корабль мог взлететь, надо уничтожить часть коралловых деревьев на западном берегу и в значительной степени разрушить самый береговой обрыв.
- В этом нет нужды. Сегодня замечены первые признаки начинающегося прилива. К вечеру уровень воды поднимется на восемьдесят метров. Коралловый деревья, больше чем наполовину их высоты, будут залиты, а берег и подавно. Кстати, Борис Николаевич, дойдёт прилив до порогов?
- Думаю, что нет, - ответил Мельников. - На обратном пути мы с Зиновием Серапионовичем измерили скорость течения и расстояние от порогов до океана. Расчёт показывает, что плотина находится на высоте двухсот метров над уровнем моря.
- А можно опуститься на берег реки?
- Безусловно, на южный берег. Расстояние между рекой и лесом вполне достаточное.
- Значит, через пять суток, 22 июля, звездолёт покинет остров, - сказал Белопольский. - И перелетит на берег реки, как можно ближе к найденной плотине. Будем надеяться, что там мы разгадаем, наконец, загадку разумных существ на Венере.
Перелёт на материк
Во второй половине длинного, двухсотсемидесятичасового дня на берегу острова прекратились всякие проявления жизни. "Актинии", "ленты", "лианы", казалось, умерли. К ним можно было сколько угодно прикасаться, брать их руками, гнуть, - они не реагировали. Самые продолжительные ливни уже не вызывали никакого движения.
- Состояние дневного анабиоза, - говорил Коржевский. - Такое явление наблюдается и на Земле. Только там оно зависит от времени года, а здесь дня. Многие растения Земли "умирают" на зиму и снова "воскресают" весной. Некоторые животные на зиму засыпают. А на Венере неблагоприятное время для жизненных процессов - это день. Конечно, здесь на острове решающую роль играют приливы и отливы. Морские организмы заснули потому, что лишились водной среды. На дне океана, как мы видели, жизнь кипит и днём. Обитатели острова приспособились к особенностям жизни на коралловом рифе, который то погружается в воду, то выходит из неё. Это очень интересно, для биолога тут обширное поле деятельности.
Он улыбался и потирал руки от удовольствия.
- К сожалению, мы пробудем на Венере только полтора месяца, - ответил Баландин.
- Надо добиться скорейшей организации второй экспедиции, и на более длительный срок. Ведь и вы этого хотите. Жизнь в океане Венеры вам так же интересна, как и мне.
- Что можно изучать, не выходя из лодки? - говорил профессор и тяжело вздыхал.
Предсказание Мельникова сбылось. Белопольский категорически запретил пользоваться водолазными костюмами. Он даже приказал убрать их из лодки и запереть в кладовой, опасаясь, не без оснований, что учёные в пылу исследований способны забыть об опасности.
Непредвиденное обилие животных в океане Венеры нарушило весь план работы, тщательно составленный ещё на Земле Баландиным и Коржевским. Экспедиция оказалась в этом отношении не подготовленной. Не было никаких средств, чтобы раздобыть образцы фауны и флоры морского дна. Подводная лодка не была оснащена механическими драгами. Водолазные костюмы, лёгкие и удобные, рассчитанные на максимальную свободу движений, не давали никакой защиты от нападения опасных хищников, существование которых, так же как и других высокоорганизованных организмов, никак не предполагалось.
- Всё это так! - говорил Баландин. - Но мы оказались в самом нелепом положении.
- И в этом значительная доля вашей собственной вины, - указал ему Белопольский. - Подготовка к работе в океане проводилась вами. Я хорошо помню, что конструкторы предлагали снабдить лодку механическими драгами, но вы отвечали им, что они не нужны. Кто, как не вы, доказывали, что в океане Венеры нет органической жизни. Вполне естественно, что было решено не загружать лодку ненужным оборудованием.
- Я рассчитывал на водолазные костюмы. Не мог же я предвидеть, что вы запретите ими пользоваться.
Присутствующие при разговоре невольно рассмеялись.
- А что же вы хотите? - возмутился Белопольский. - Разрешить вам отправиться прямо в пасть "кошачьей акулы"?
И вот, в результате допущенной ещё на Земле ошибки, Баландину и Коржевскому приходилось довольствоваться наблюдениями за подводным миром Венеры сквозь прозрачные стенки лодки.
Зайцев сдержал своё обещание и уже на следующий день после возвращения от порогов доставил Баландина и Коржевского на то место, где они видели загадочных красных "черепах".
Но, к огорчению учёных, их не оказалось. Огромное количество "зубчатых циниксов" лежало и ходило по дну, но эллипсоидных панцирей нигде не было. Они бесследно исчезли.
"Черепах" этой разновидности не обнаружили ни на второй, ни на третий день.
- Куда они подевались? - недоуменно говорил Баландин. - Их было несколько. И почему только они ушли отсюда, а все другие остались?
- Жаль! - печалился Коржевский. - Судя по вашим описаниям, это совершенно особенные животные.
- Новая загадка, - подытоживал Зайцев.
День подходил к концу. Невидимое Солнце склонилось к западному горизонту. С каждым часом прилив становился выше. Казалось, коралловый остров медленно погружается в океан.
Сначала пришлось перенести мостик к двери нижней выходной камеры, потом убрать его совсем, а на берег сходить по лестнице. 21 июля остров окончательно скрылся под водой. Из океана поднимались теперь только верхние части коралловых стволов, между которыми могла свободно проходить моторная лодка.
Ветер всё чаще и чаще дул с востока. Не защищённый больше ушедшей под воду скалистой грядой, звездолёт сильно качался на волнах. В конце концов пришлось отказаться и от экскурсий на подводной лодке. Переход на неё из выходной камеры становился опасным. Кроме того, испарение нагретой воды настолько усилилось, что как только лодка отходила от корабля на несколько метров, он исчезал из виду, словно растворяясь в тумане.
За ужином Белопольский сообщил, что завтра они перелетят на материк.
- В котором часу? - поспешно спросил Топорков.
- В десять.
- А нельзя отложить до половины первого?
Константин Евгеньевич с недоумением пожал плечами:
- Можно, но зачем? Не всё ли равно - в десять или в двенадцать?
Топорков нервно вертел в руке вилку.
- Мне кажется, - сказал он, - что если звездолёт поднимется в воздух, то ему не мешает подняться и над облаками.
- Понимаю! Вы хотите послать на Землю радиограмму. Но ведь не облака мешают этому, а ионизированный слой, который, по вашим же вычислениям, находится на высоте двухсот сорока пяти километров.
За столом все прекратили еду. С напряжённым вниманием члены экипажа следили за этим разговором. Во взглядах, устремлённых на командира корабля, можно было прочесть волнение, надежду и горячую мольбу. Один Мельников не поднял головы. Он знал Белопольского лучше всех.
- А разве нельзя подняться выше? - спросил Топорков.
Белопольский нахмурил брови.
- Можно, - сказал он. - Но я не могу подвергать звездолёт опасностям спуска без достаточных оснований.
Мельников вдруг резко выпрямился. Побледневший с сурово сдвинутыми бровями, он посмотрел в глаза Белопольскому. Привычная выдержка на этот раз изменила ему.
- Без достаточных оснований? - раздельно произнёс он. - Тревога и волнение наших родных и близких, мучительная неизвестность, бессонные ночи, горе и отчаяние - всё это недостаточные основании!
В кают-компании наступила тишина. Все опустили глаза.
Казалось, Белопольский нисколько не обиделся. Тем же ровным и спокойным голосом он сказал:
- Я отвечаю перед всей нашей страной за успешное окончание рейса. Если корабль не вернётся на Землю, горе наших родных и близких будет во много раз сильнее. Кому другому, но не тебе, Борис, упрекать меня в эгоизме.
Ужин закончился в унылом молчании.
Но, когда начали расходиться, Белопольский, уже подойдя к двери, обернулся к Зайцеву.
- Константин Васильевич, - сказал он самым обыденным тоном, - подсчитайте запасы горючего и дайте мне расчёт необходимой затраты его для полёта корабля на высоте трёхсот километров в течение одного часа. Борис Николаевич поможет вам это сделать.
И на следующий день, 22 июля, в двенадцать часов двадцать минут, повёрнутый моторными лодками носом на восток, чтобы не мешали верхушки коралловых стволов, "СССР-КСЗ" расправил крылья и, промчавшись по воде более полутора километров, поднялся в воздух.
Белопольский и Мельников сидели рядом за пультом управления и широкими кругами поднимали корабль всё выше и выше. Ни слова о вчерашней размолвке не было произнесено между ними, но Константин Евгеньевич непривычно ласково обращался к своему ученику, а Мельников отвечал подчёркнутым вниманием к каждому слову академика, прося этим извинения за свою резкость. Мелочное самолюбие, губительное для всякого живого дела, не было знакомо ни тому, ни другому.
Далеко внизу остались волны океана, нависшие над ними мрачные тучи, грозовые фронты и бесчисленные молнии. Над звездолётом раскинулся чистый темно-голубой купол неба, ослепительно ярко сияло на нём огромное Солнце.
Всё выше поднимался корабль, всё более темнело небо. Его цвет постепенно переходил в синий, потом в темно-синий и, наконец, в фиолетовый.
На высоте восьмидесяти километров звездолёт начал проваливаться. Разреженный воздух не давал достаточной опоры его крыльям. Тогда включили два основных двигателя. С их помощью поднялись ещё на сто километров.
Небо стало почти чёрным, появились звёзды.
Когда был включён третий, а затем и четвёртый двигатель, Мельников убрал крылья, - они стали ненужными, реактивный самолёт превратился в ракету.
Ионизированный слой, препятствовавший распространению радиоволн, начался в двухстах километрах от поверхности планеты и закончился в двухстах шестидесяти.
Когда только приборы показали, что цель достигнута, Топорков, не теряя ни минуты, включил передатчик. Направленная антенна была уже выдвинута и ориентирована на Землю. По Солнцу и звёздам Пайчадзе легко определил точное направление.
Экипаж корабля был уверен, что радиостанция Космического института ежедневно настраивается на их волну. Иначе не могло быть.
Ровно в двенадцать часов пятьдесят пять минут по московскому времени радиограмма, содержащая краткий, но обстоятельный отчёт о событиях на Венере, начала свой далёкий путь.
- Через сколько времени может прийти ответ? - спросил Мельников.
- Когда мы опустились на Венеру, - с обычной точностью ответил Белопольский, - расстояние между планетами равнялось девяноста миллионам километров. С тех пор прошло двести восемьдесят два часа. Венера догоняет Землю, и расстояние сокращается. Сейчас оно равно восьмидесяти одному миллиону. Радиоволне нужно четыре с половиной минуты, чтобы одолеть это расстояние в один конец.
- Значит, ответ придёт через девять минут?
- Прибавь минуту на прочтение радиограммы и ещё минуту на составление ответа. Ответ придёт через одиннадцать минут. Если наша радиограмма дойдёт, - прибавил Белопольский.
- Почему же она может не дойти? Ведь ионизированный слой остался под нами.
- Мы ровно ничего не знаем об атмосфере Венеры. Может быть, в ней есть второй ионизированный слой, даже более мощный, чем первый.
Кроме командиров корабля, весь экипаж находился в радиорубке. Девять человек не спускали глаз с секундной стрелки.
Прошло девять, десять, одиннадцать минут. Ответа не было.
Двенадцать…
Никто не проронил ни слова. Все затаили дыхание. Неудача казалась очевидной. Радиограмма не дошла до Земли. Надо было подниматься ещё выше, вылетать в межпланетное пространство.
Никто не допускал мысли, что на Земле, на радиостанции, никого нет. Это было невозможно, немыслимо…
Потрясённым людям секунды казались минутами.
И когда все окончательно уверились, что попытка не удалась, из репродуктора раздался отчётливый голос:
- Ваша радиограмма принята. Благодарим за то, что пошли на риск, чтобы успокоить нас. Советую немедленно вернуться на поверхность Венеры. Желаем полного успеха в работе и её благополучного завершения. Семьи экипажа здоровы, у них всё в порядке. Подтвердите получение нашей радиограммы и немедленно опускайтесь. Горячий привет. Сергей Камов.
Словно ярче вспыхнули электрические лампочки, словно свежее стал самый воздух. Давящая тяжесть ушла из сердца.
- Приняли. Поняли. Следующая связь 27 августа. Выключаю передатчик, - сказал Топорков.
И только успели прозвучать эти слова, звездолёт пошёл вниз, туда, где далеко белоснежной массой раскинулся необъятный облачный океан.
Мельников случайно посмотрел на Белопольского и поразился необычайному зрелищу, - Константин Евгеньевич улыбался. Это было не подобие усмешки, которое он иногда видел на суровом лице академика, а широкая, радостная улыбка человека, с плеч которого свалился камень. Казалось, ещё секунда - и Белопольский рассмеётся.
"Расскажу Арсену, ни за что не поверит", - подумал Мельников.
Спуск занял значительно меньше времени, чем подъём. Через восемнадцать минут корабль влетел в облака. И так же, как двенадцать дней тому назад, миновав их толщу, оказался в самой середине грозового фронта. Словно Венера не умела иначе встречать гостей.
- В третий раз мы с вами опускаемся на Венеру, - сказал Мельников. - Когда я думаю, что через несколько минут снова увидим оранжевый лес… Хоть бы что-нибудь зелёное!
- Это результат духовной связи с Землёй, - чуть насмешливо ответил Белопольский.
- Я ни на минуту не терял этой связи, - обиженно возразил Мельников.
- Охотно верю. Но раньше всё заглушалось интересом к работе. Какая разница, - зелёный или оранжевый цвет!
"Всё-таки странный он человек, - подумал Мельников. - Никак не понять его до конца".
Материк находился сейчас почти на границе дневной и ночной половины Венеры. Направляясь на запад, звездолёт не мог пролететь мимо. И действительно, через двадцать минут полёта на экране стал виден оранжево-красный лес. Мельников, управлявший кораблём, повернул на север, ища устье реки.
Проходили минуты, но река не появлялась. Вскоре заметили, что лес становится реже, начали попадаться равнины, которых не видели с борта подводной лодки.
- Или мы гораздо южнее, или, наоборот, севернее реки, - сказал Мельников. - Местность мне незнакома.
- Скорей всего севернее, - ответил Белопольский. - Повернём на юг.
Мельников переложил рули. Описан широкий полукруг, звездолёт повернул обратно.
Ещё около получаса летели вдоль берега, не встретив ни одного грозового фронта. Они виднелись всюду, но, по-видимому, также шли на юг.
С высоты шестисот метров открывался широкий кругозор. Белопольский и Мельников одновременно заметили искомую реку. Недалеко от океана она круто сворачивала на северо-запад, исчезая за лесным массивом. В той стороне горизонт был закрыт полосой грозы.
- Всегда и везде, - с досадой сказал Мельников.
Уже хорошо знакомые пейзажи Венеры сегодня почему-то раздражали его. Такое же чувство испытывали и остальные члены экипажа. Все смотрели на свинцовое небо и оранжево-красную полосу берега с раздражением. Хотелось увидеть что-нибудь, что хоть немного напоминало бы родину. Но, кроме воды океана, всё было иным, чужим…
- Переждём, - спокойно сказал Константин Евгеньевич. - Особенно торопиться нам некуда.
На самой малой скорости звездолёт стал летать по кругу, не удаляясь от реки и ожидая прохождения грозового фронта. Вскоре дорога очистилась.
Ещё пятнадцать минут полёта - и вдали показались пороги, казавшиеся с высоты тонкой белой линией, протянутой поперёк реки.
- Смотри, там озеро! - вдруг сказал Белопольский.
Мельников вгляделся в экран. Действительно, совсем близко от порогов, среди деревьев, виднелось лесное озеро, имевшее в поперечнике, насколько можно было судить на расстоянии, километра два. Когда подлетели ближе, стало видно, что северный берег плоский, а южный поднимается над водой крутым обрывом. Лес подступал почти к самой поверхности воды.
Звездолёт спустился к вершинам леса. Моторы работали с минимально допустимой на столь незначительной высоте мощностью, но всё же скорость была не менее пятидесяти метров в секунду.
Долетев до озера, Мельников повёл корабль вдоль его берегов.
- Вижу брёвна на северном берегу, - раздался из репродуктора голос Пайчадзе.
Вместе со всеми он находился в обсерватории и мог не на экране, а непосредственно в окна наблюдать местность.