Впасть в паранойю легко. Всего-то и требуется одно крохотное семечко: вскрыть не тебе адресованный конверт, к примеру. Я выискала в Интернете Селену Руан, поскольку любопытство разбирало и поскольку на компьютере у меня все еще была открыта страничка с результатом поиска улицы, на которой она жила. То был жест спонтанный, необдуманный, в ответ на который я вполне могла ждать шквала ненужных результатов, как случилось, когда я Люси Дэвис в Интернете разыскивала, а наткнулась вместо этого на пропавшую девушку. Аманда Руан, как оказалось, была сестрой Селены. И числилась пропавшей с лета 1994 года, когда ей было семнадцать лет. Что делало ее моей сверстницей. В 1994 году я жила на Кипре, училась по программе "А-уровень", скрыто волновалась за исход поступления в университет и впервые в своей жизни была лишена возможности надежно положиться на свое ненадежное положение армейского дитяти. Если бы мне были противны люди в моем студенческом общежитии, то пришлось бы как-то справиться с этим, поскольку все равно пришлось бы иметь с ними дело. Я не очень-то читала британскую прессу, или вообще какую-то прессу, коли на то пошло, уж, конечно же, не настолько, чтобы заметить статью про девушку, пропавшую без вести, из деревушки возле Манчестера. Я даже и в Манчестере-то не была ни разу – в ту пору не была.
Полиция ударилась в обширные поиски, задержали двух главных подозреваемых; позже обоих отпустили без предъявления обвинения. Ни тела, ни требования выкупа – ничего. Я вызывала на экран компьютера столько статей, сколько могла отыскать, что даже не приближало к тому их количеству, которое появлялось в то время. Большинство газет перешло на освещение событий в реальном времени лишь в середине 1990-х, и даже сейчас их онлайновые архивы далеко не заполнены. В Википедии (в статье об известных невыясненных случаях исчезновения людей) появилось краткое изложение дела Аманды Руан, еще несколько раз об этом упомянули на сайтах, посвященных похищениям людей инопланетянами и менее запятнанным серийным убийцам ("Была ли Аманда Руан похищена НЛО?", "Была ли она неопознанной четвертой жертвой Мясника-из-Парикмахерской?"), однако, помимо этого, выпало множество перепечаток заметки в Википедии и случайных упоминаний как события 1994 года в разного рода подборках "это случилось тогда". Если бы теперь мне понадобилось что-то вроде описания по дням и неделям, в котором можно было почитать про любое дело о пропавших людях, то пришлось бы отправляться в Манчестерский архив СМИ и просмотреть с десяток тонн микропленок.
На фото Аманда Руан запечатлена либо в школьной форме (удлиненное лицо, слегка выпирающие, как у подростка, зубы, темные волосы с пробором посредине), либо в слишком просторной ветровке, с серебряными клипсами в форме шмелей на ушах. У них что, не было фотографий получше, ворчала я про себя. Спорить готова, школьную форму Аманда терпеть не могла. Я вновь извлекла письмо из конверта. Не могла удержаться. Хотелось прочесть еще раз – в свете того, что теперь мне было известно, и понять, изменило ли это что-нибудь, другими словами, стало ли больше в письме смысла. Выяснилось, что стало, и существенно больше. Отец Аманды (теперь я знала, что "Р" в "Р. Руан" значила Раймонд) явно был убежден, что место на размытой черно-белой фотографии как-то связано с исчезновением дочери. Он читал дневник Аманды не потому, что был извращенным соглядатаем, а потому, что был в отчаянии и ему не на что было опереться. Селена и ее мать противились его поискам (напомню, письмо было написано полных три года тому назад, их можно простить за веру в то, что утраченного не вернешь и надо идти дальше), однако Раймонд упрямо продолжал расследование. Возможно, по какой-то причине его мучило чувство вины; возможно, он чувствовал, что выбора у него нет. Необходимость для него заручиться одобрением Селены очевидна. Тут не просто желание помириться с дочерью. Прежде всего ему нужно, чтобы она поняла, что он делает.
Не слишком ли много я там вычитала? Я вновь взглянула на фотографию, на холодный с виду простор серенькой воды, на размытую линию деревьев. Было в том нечто тревожащее, что-то зловещее. Если бы такой вид появился на экране телевизора, а сидящий рядом с вами сказал, что там кто-то умер, вы бы не удивились. Я поняла, что сама вспоминаю тот японский фильм ужасов про шайку подростков на каникулах, про то, что они творили в домике на берегу озера. Один из ребят находит видеозапись со странным фильмом. Все, кто смотрят этот фильм, умирают.
Я фильмы ужасов вообще не смотрю. Скажем, вряд ли когда смотрела. В Википедии было сказано, что один из подозреваемых по делу о пропавшей без вести Аманды Руан выгуливал свою собаку поблизости от местной достопримечательности под названием озеро Хэтчмир. Если на фотографии было озеро Хэтчмир, то в нем точно не было ничего примечательного. Во всяком случае, насколько можно было по фото судить.
Почему Аманда описывала такое место в своем дневнике?
Ездила на свидание, скорее всего. Может, он не тем человеком оказался, зла ей желал?
Вряд ли эта версия новизной блещет, не в духе инспектора Морса. Я вернула письмо и фото в конверт и решила на следующий день отправить все Селене по почте. Это ее дело, не мое.
Жив ли, думала я, еще Раймонд Руан? В телефонном справочнике он не значится, и кто скажет, что он все еще в Манчестере? Люди ведь, случается, и уезжают отсюда. Я снова глянула на обратный адрес на обороте конверта. Раймонд Руан писал Селене из психбольницы. В статьях, какие я прочитала, ничего не говорилось о нем ни как о враче, ни как о фельдшере, или хотя бы санитаре, или работнике кухни. Мне оставалось только предположить, что он был пациентом.
Слышу, как вы говорите: это же все объясняет. Вынуждена уведомить, что я с вами не согласна. В психбольницах есть люди, в речах которых смысла больше, чем у всего персонала, вместе взятого, и больше смысла, нежели у кого бы то ни было за пределами клиники. Примите это от человека, знающего, о чем он говорит.
Вопрос вот в чем: если я ей позвоню, сочтет ли она меня сумасшедшей?
Думала я о Селене, и она, конечно же, сочтет. А вы бы что подумали, если б кто-нибудь позвонил вам и сказал, что разыскивал вас в Интернете и, между прочим, у него есть почтовое отправление для вас, которое, так уж получилось, он вскрыл и прочел?
Я понимала: позвонить ей невозможно, но что-то сделать было надо. Казалось, за одну ночь я сама стала одной из этих чокнутых, у кого развивается неуемная тяга к тем, о ком они читали в газетах, кого видели по телевизору. Появилось ощущение, что и мне принадлежит история Селены, ее положение, ее отношения с отцом (будь он жив или мертв). Я знала уже, что ее сестра все еще числится пропавшей: статья в Википедии была бы обновлена, если бы Аманду нашли, – однако хотелось еще знать, как справляется Селена, как ей приходится сейчас.
И, если честно, связь у нас с ней и вправду была – через письмо и потому, что я жила в ее квартире. Или там, где была когда-то ее квартира (вы понимаете, о чем я).
Не беспокойтесь, я ей не позвонила. Зато я ей письмо написала:
"Уважаемая Селена,
это письмо случайно было переслано на мой адрес в Чарлтоне. Выглядело оно важным, поэтому я позволила себе разыскать ваш нынешний адрес по справочнику в Интернете. Надеюсь, вы воспримете это по-доброму. Я долго раздумывала, не вы ли та самая Селена Руан, чья сестра пропала без вести в 1990-х. Я хорошо помню то дело, поскольку мы с вашей сестрой были почти в точности одного возраста.
С наилучшими пожеланиями,
Айлин Макконахи".
Это был чуть ли не десятый вариант написанной мною записки, и я уже перестала пытаться понять задним умом, насколько ненормально она звучит. Мне было уже не до внимательности, или, во всяком случае, я старалась уговорить себя в этом. Я приклеила новый адресный квиток на чистый конверт А5, потом вложила в него письмо вместе со своей запиской. Присовокупила номера и своего стационарного, и мобильного телефонов, а также адрес своей электронной почты. Адрес дома, я полагала, она помнит. Запечатала конверт, прихватив для верности клапан скотчем, потом опустила его в почтовый ящик совсем рядом с автобусной остановкой. Времени это заняло чуть больше, чем может показаться из рассказа (я не перемещаюсь со скоростью света, даже в погожий день), зато миссию свою я завершила. Оперлась о почтовый ящик, переводя дух, прикидывая свои шансы выудить письмо обратно, к примеру, бамбуковой палочкой или прогоном дороги для игрушечных машинок "Мэтчбокс" (помните такие?), который был бы, по крайней мере, более гибким. Решила, что шансы довольно малы. Не говоря уж о том, что попытку извлечь письмо из почтового ящика с помощью части дороги для машинок почти наверняка расценили бы как противозаконное деяние. Несанкционированный доступ к королевской почте, так это называется. Даже если речь идет об извлечении вашего собственного письма, выуживать что-либо из почтовых ящиков до сих пор – ни-ни.
Ответа от Селены я, честно говоря, не ждала, но и бросить это дело просто так тоже не могла. Два дня спустя после отправки своего послания я села на автобус, шедший в город, и отправилась в Манчестерский архив СМИ. Рассчитывала пробыть там с час, может быть, и меньше. Кончилось тем, что провела там большую часть дня. Там новое оборудование установили, с помощью которого статьи с микропленки можно было "печатать" прямо на экране, что было громадным шагом вперед в сравнении со старой системой фотокопирования и сберегло мне бесконечно много времени и нервов. Ни разу за все время этих поисковых упражнений не спросила я себя, чем, как я думаю, я занимаюсь. Мои действия, казалось, уже покинули пределы царства разума и руководствовались неизъяснимым влечением.
Были фото, такое множество фото. Вот наконец-то Аманда Руан, какой, как я и подозревала, она на самом деле выглядела в то время: довольно неуклюжая молодая женщина со стройным станом и удлиненным лицом, ростом на дюйм выше, чем ей самой было бы удобно. Стала бы я дружить с ней в школе? Вероятно, нет, распознав в ней такую же ненормальную, как я сама, и держалась бы от такой в сторонке.
Селена на фотографиях (их было множество) выглядела более приятной, но менее привлекательной версией своей сестры. Разительным примером того трудно постижимого создания, каким является нормальная девочка-подросток. Такой она казалась на фото, во всяком случае. Сомневаюсь, чтобы потеря Аманды и все за тем последовавшее быстро изменили бы ее.
При всей своей неубедительности заметка в Википедии была почти таким же голым выражением законченности, какого только пожелать можно было: это все, что нам известно, это все, что мы вообще намерены знать. Следование за событиями того лета, освещавшимися в газетах день за днем, создавало ткань и ход истории, которая еще не завершена. Я не могла не обратить особое внимание на статьи про Аллисон Гиффорд, двадцатидевятилетнюю учительницу английского языка в колледже у Аманды, которую отстранили от работы из-за "интимной связи", в которую, как считалось, она вступила с Амандой за три месяца до исчезновения девушки. Рассказывая о втором подозреваемом, Брендане Конвэе, пресса была более сдержанна в своей похотливости, зато с большим пылом следовала обычной практике охоты на ведьм. Конвэй находился под опекой социальной защиты как испытывавший трудности в обучении и наделенный кожным заболеванием. Впрочем, он обожал своих собак, двух ирландских волкодавов, с которыми заботливо возился каждый день, что и навлекло на него в желтой прессе под конец славу гомосексуалиста, но скоро было установлено, что Аманду он не похищал и что не был даже заурядным извращенцем, – просто бедолагой-дурачком с дурной сыпью, который случайно оказался не в том месте и не в то время.
И повсюду, повсюду в газетных фотографиях – озеро Хэтчмир, тот самый безвестный простор серенькой воды, над которым я ломала голову, глядя на размытый снимок. В газетах оно было воспроизведено крупнее, четче, в украшении из ограничительных ленточек полиции, в цвете, а в "Уоррингтон гардиан" оно три дня подряд красовалось на разворотах – с полицейскими собаками, без полицейских собак, а что самое главное и самое нелепое, под голубым июльским небом, раскинувшимся над ним куском цветного целлофана. Аманду в день ее исчезновения, очевидно, видели, раз, два, а то и три раза поблизости от озера Хэтчмир, отсюда и задержание гулявшего там с собаками Брендана Конвэя как подозреваемого, отсюда и поиски по периметру, и траление самого озера (дважды), и карнавальное украшение в виде красно-желтых лент с надписями "Проход воспрещен".
Ничего, впрочем, не нашли. Во всяком случае, ничего, имевшего отношение к Аманде. Через шесть недель после дня исчезновения Аманды освещение этого события в газетах упало почти до нуля.
Где бы я ни искала, не было никакого упоминания о дневнике Аманды.
Подловила себя на мыслях, что могла бы, если б хотела, взять такси до Лимма и пройтись пешком по той самой улице, где точно в последний раз видели Аманду Руан. Лиэнн Битхэм, работавшая в магазине "Мачта" в Лимме и стоявшая за прилавком тем субботним днем, подтвердила, что Аманда заходила в магазин около половины третьего, купила банку "Коки" и батончик "Твикс". Я могла бы даже мимо ее дома пройти, если б захотела. Лимм район не большой, и по всем нормальным меркам не так уж и далеко от главной улицы до дома на Сэнди-Лэйн, где когда-то жила семья Руанов. Но в том, что меня касалось, с тем же успехом можно было говорить о расстоянии от Земли до Луны. Возможно, я и прошлась бы по главной улице и обратно (в погожий день), но добираться оттуда до Сэнди-Лэйн – это уж агонии подобно. Я могла бы велеть таксисту сделать круг, но чем бы я объяснила такой маневр. Я бы в глаза водителю не посмела взглянуть.
Вместо этого я отправилась на Стрит-Вью. И сразу заметила, какие там произошли перемены. Начать с того, что там не было "Мачты". Аманда, вероятно, это место не узнала бы. Застройка на Сэнди-Лэйн являла собой смесь коттеджей времен короля Георга и королевы Виктории со зданиями новой постройки. Дом, бывший домом для Руанов, это смежная одноэтажка 1970-х со встроенным гаражом, невзрачная, но на вид чистенькая, какую, в общем-то, и следовало ожидать по газетным описаниям. Есть в таких зданиях что-то удручающее. Спорить готова, что Аманде оно было ненавистно.
Думаю о ней, и словно бы мы кружим друг вокруг друга, поглядывая искоса. Могу ли я доверять тебе? Когда пыль уляжется, могу ли я доверить тебе свою историю? Или ты такая же, как и все остальные?
Думаю о тех неприкаянных письмах, что на самом деле длинной цепочкой пролегли в нашем с Амандой общении. Аманда обнимает своего отца в 1994 году. Раймонд Руан берется за перо в 1997-м, упираясь при этом рукой, которой гладил волосы дочери, в лист бумаги, на котором пишет свое письмо. Я касаюсь чернил, бумаги, этой руки, Аманды. Мост, покрывающий расстояние в двадцать лет. Тут в рассказе настает момент, когда вы ждете, что я начну повествовать, как у меня видения начались, как призрак Аманды преследует меня, как теряю (и без того нарушенное) равновесие разума. Только нельзя быть преследуемой призраком того, кто все еще жив. А Аманда все еще жива, я чувствую это.
– Это Айлин?
Я бы поняла, что это Селена, даже если бы она не заговорила. Голос ее на том конце уже – нерешительный, в нем смущение слышится и мягкий северный акцент.
– У телефона, – отвечаю. Чувствую, жаром обдает, дыхание чуть-чуть захватывает. Переживаю миг, который предвкушала сотню (тысячу!) раз в своем воображении, не веря до конца, что это происходит на самом деле.
– Это Селена Руан. Вы послали мне письмо. Хотела поблагодарить вас.
Что-то в том, как укладываются ее слова, наводит меня на мысль, что она репетировала их, заранее придумала их как повод для телефонного звонка. Мы с ней, представляется мне, на равных. Осознание этого должно бы помочь меньше нервничать, однако не помогает. Я понимаю: одно неверное слово с моей стороны (слово, что покажется слишком знающим или чересчур грубым) разом оборвет разговор.
– Не стоит благодарности. Мне подумалось, возможно, это важно… вот. – Я помолчала. – В наше время не так-то часто увидишь письма, написанные от руки.
– Это правда. – Она засмеялась, лишь слегка, но я сочла это добрым знаком, хотя и понимала, что не могу рассчитывать, что Селена разделяет мою страсть к бумаге и конвертам. Аманда – могла бы, но не Селена. Селена выучилась большей практичности – так ей пришлось. – Извините, что беспокою вас, но меня просто заинтересовало. Вы, случаем, не заметили дату на почтовом штемпеле? Когда письмо было вам отправлено, я хочу сказать?
– Начало прошлой недели, по-моему. Я бы проверила, да вот только выбросила конверт. – Я не выбросила. Но решила, что так будет правдоподобнее. – Прошу простить, если это было существенно.
– О нет, не беспокойтесь. – Говорила она второпях. Казалось, ей очень хотелось уверить меня в том, что я не сделала ничего плохого. – Мне он не нужен. Просто интересно, знаете ли, как долго письмо могло находиться в ведении почты.
Добрую половину двух десятилетий; может, больше, а может – меньше. Теперь мы обе это знаем.
– Просто странно как-то, – продолжала Селена, – что письмо должно было объявиться сейчас после стольких многих лет.
– Не так странно, как вам могло бы показаться, – возразила я. – Я слышала, как одно неприкаянное письмо всплыло после восьмидесяти лет, его написал солдат в Первую мировую войну. Он погиб под Ипром, если не ошибаюсь. Письмо было доставлено где-то в двухтысячном году его правнучке в Грейвсенде вместе со всей утренней почтой. На самом деле никто не знает, что с ним происходило все это время.
– Бог мой, – ойкнула Селена. – Должно быть, это все равно как призрак увидеть. – Она умолкла ненадолго. – Откуда вы узнали об этом? Вы на почте работаете?
– В книге прочла, только и всего. У меня к этому интерес.
– К солдатам?
– К письмам. – Я плотно прижала трубку к уху. Слышала, как проехала машина, только точно не разобрала, на моем ли то было конце линии. Ее упоминание о солдатах вызвало озабоченность, потом я вспомнила, что как раз я (а не она) заговорила об этом первой. История письма солдата под Ипром совершенно правдива. Оно пятнадцать раз пересылалось, прежде чем попало к его правнучке.
– Дело в том, что я уже много лет не получала от папы писем, – сказала Селена. – Он умер в 1998-м.
– Горько слышать такое, – произнесла я, хотя и подозревала нечто подобное, сама не знаю почему. – Для вас это должно было быть шоком. Увидеть письмо, я имею в виду.