"Кроме того, - продолжал Беран, - мы продолжим запускать в космос торговые корабли. Надеюсь, ты сумеешь смириться с действительностью и спокойно вернуться на Топогнус".
Эван Бузбек вскочил, словно в нем распрямилась пружина: "Я вернусь на Топогнус с твоими ушами, чтобы пригвоздить их к стене в Трофейном чертоге!"
Беран шаг за шагом отступал от разбойников. Усмехаясь, топогнусцы неспешно окружали его. Бузбек обнажил лезвие кинжала, висевшего на поясе: "Возьмите его за шкирку!" Беран поднял руку. С трех сторон растворились двери - тронный зал заполнили три отряда мамаронов. Прищурив белеющие под черными лбами глаза, нейтралоиды угрожающе выставили алебарды с длинными изогнутыми лезвиями и навершиями-лучеметами.
"Что прикажете сделать с этим отребьем?" - хрипло спросил сержант.
"Думаю, их слегка отрезвит субаквация, - ответил Беран. - Отведите их на берег моря".
Эван Бузбек потребовал разъяснений от переводчика. Получив таковые, гетман закричал, брызгая слюной: "Ты сошел с ума! Мои люди опустошат твою планету! В твоей столице не останется живой души! На твоих полях будут расти только обожженные кости!"
"Возвращайся на Топогнус и оставь меня в покое, - потребовал Беран. - Выбирай: мир или смерть?"
Гетман посмотрел по сторонам; его соратники сгрудились, не сводя глаз с мамаронов.
Раздраженно вложив кинжал в ножны, Бузбек вполголоса посоветовался с парой приближенных, после чего повернулся к Берану: "Мы уедем".
"Значит, ты выбираешь мир?"
Усы разбойника яростно дрогнули; он с трудом выдавил: "Мир".
"Сложите оружие, убирайтесь и больше никогда не возвращайтесь!"
Эван Бузбек с каменным лицом бросил на пол пару лучеметов, вибромеч и кинжал. Соплеменники последовали его примеру. Подгоняемые нейтралоидами, топогнусцы удалились. Через некоторое время корвет взвился в небо с дворцовой крыши.
Прошло несколько минут. Прозвенел вызов - Беран подошел к телеэкрану. На него смотрело набычившееся, вспотевшее от животной ненависти лицо Бузбека: "Живи в мире, молодой панарх, ничего не бойся - пока я не вернусь на Пао со всем моим кланом! И тогда уже не только уши, но и вся твоя телячья башка повиснет в Трофейном чертоге!"
"Кто придет к нам с мечом, от меча и погибнет", - сказал Беран.
Через три месяца топогнусские штурмовики атаковали Пао. В небе появилась эскадрилья из двадцати восьми военных кораблей, в том числе шесть пузатых транспортеров. Диспетчеры даже не пытались с ними связаться, системы орбитальной обороны словно не существовали, и топогнусские корабли с пренебрежительной неторопливостью спускались над Минамандом.
Здесь на них обрушился залп ракет противовоздушной обороны, но каждая взорвалась, не долетев до цели - противоракетные системы топогнусцев сработали безотказно.
Не нарушая плотный боевой порядок, эскадрилья пролетела над крышами Эйльжанра. Корабли приземлились в нескольких километрах к северу от столицы; подобно стае раздраженных пчел из транспортеров вырвались сотни штурмовиков на аэроциклах. Они взвились высоко в воздух, описывая круги и мертвые петли, красуясь друг перед другом и торжествующе перекликаясь.
Защитники столицы выпустили еще один залп ракет, но защитные системы кораблей вовремя сработали: ни один из топогнусцев не пострадал. Тем не менее, разбойники предпочитали не подвергать себя лишней опасности и держались в пределах радиуса действия противоракетных систем.
Сгустились сумерки, наступила ночь. Включив генераторы золотистого светящегося дыма, наездники на аэроциклах разрисовали ночное небо угрожающими и оскорбительными символами, после чего вернулись в свои корабли. По-видимому, они решили отложить боевые действия до утра.
Тем временем на Топогнусе происходили немаловажные события. Как только двадцать восемь кораблей клана Брумбо покинули планету, чтобы проучить паонов, одинокий неуклюжий цилиндрический корабль - явно переоборудованное торговое судно - тихо опустился в ложбину между лесистыми холмами на южной окраине вотчины гетмана. Из него высадилась сотня молодых людей в хитроумных сегментированных бронекостюмах из транспара, превращавшихся в оболочки аэродинамической формы, когда бойцы прижимали к телу опущенные руки. Левитационные сетки делали их невесомыми, закрепленные на спинах двигатели молниеносно несли их по воздуху.
Они летели над самыми кронами черных деревьев вдоль безлюдных спящих долин. Впереди, отражая мерцающие созвездия скопления, блеснули воды озера Чагаз. За озером темнели силуэты бревенчатых и каменных зданий города Слаго, родового гнезда клана Брумбо; посреди города возвышалась святыня клана - Трофейный чертог.
Диверсанты слетелись к чертогу, как стая стервятников. Четверо подбежали к вечному огню, повалили престарелых хранителей огня и затушили пламя струями пены, сохранив единственный тлеющий уголь в особом металлическом футляре. Остальные бросились вверх по десяти каменным ступеням, оглушили электрическими разрядами заспанных весталок-блюстительниц чертога и ворвались в древнее святилище - высокий узкий зал с бревенчатыми перекладинами потолка, закопченными архаическими факелами.
Саботажники сорвали со стены огромный ковер, сотканный из волос почивших потомков прародителя клана Брумбо, наскоро затолкали в мешки и сложили в левитационные контейнеры трофеи клана, неприкосновенные символы эпохальных побед - орнаментальные латы, сотни потрепанных знамен, свитки и прокламации, обугленные обломки камня, костей и стали, флаконы с высохшей черной кровью - все, что напоминало о доблести непобедимых Брумбо.
Когда обитатели Слаго наконец проснулись и осознали происходящее, корабль диверсантов уже мчался в космосе, возвращаясь на Пао. Рыдая и выкрикивая проклятия, женщины, дети и старики столпились в парке вокруг Трофейного чертога.
Но налетчиков след простыл: погасив вечный огонь, они увезли с собой сокровенное достояние клана, составлявшее смысл его существования.
На рассвете второго дня завоеватели-топогнусцы выгрузили множество тяжелых контейнеров и собрали восемь боевых платформ, оснащенных генераторами энергии, противоракетными системами, самонаводящимися лучеметами, крупнокалиберными лазерными пушками и ультразвуковыми оглушителями.
Другие головорезы-Брумбо снова вылетели на аэроциклах, но теперь в строгом боевом порядке. Боевые платформы приподнялись в воздух и взорвались. Ночью механические кроты прорыли подземные ходы и установили мины, прилепившиеся к днищам воздушных барж.
Авиационная кавалерия панически кружилась над дымящимися обломками тяжелого вооружения, проклиная коварных паонов. Лишенные противоракетной защиты, бандиты становились мишенями для реактивных снарядов с головками самонаведения и не могли атаковать столицу.
Мирмидоны рвались в бой и не желали ограничиваться обстрелом издали. Беран делал все возможное, чтобы избежать лишнего кровопролития, но после того, как взорвались топогнусские боевые платформы, он уже не мог сдерживать "героев". Они взмыли в небо в бронекостюмах из транспара и набросились на кавалерию разбойников, как рой взбешенных ос. Завязалась яростная битва - над мирной сельской равниной разносились вопли, треск разрядов, звон металла.
Исход битвы невозможно было предсказать - мирмидоны и топогнусцы гибли, но не сдавались. Минут через двадцать, однако, бандиты на аэроциклах, все как один, стремительно спустились на землю, чтобы корабли уничтожили оставшихся в воздухе мирмидонов ракетным залпом. "Героев", однако, этот маневр не застал врасплох - они мгновенно устремились вслед за разбойниками, падая и даже ускоряясь вниз головой. Ракеты успели поразить и превратить в огненную пыль только человек двадцать, не успевших отреагировать вовремя.
Наездники на аэроциклах отступили под сень своих кораблей; мирмидоны не стали их преследовать. Защитников Пао было меньше, чем топогнусцев - тем не менее, неожиданно яростная оборона озадачила и даже испугала разбойников.
На равнине за северной окраиной столицы наступила тишина, продолжавшаяся весь оставшийся день, всю ночь и весь следующий день - топогнусцы тщательно проверяли днища своих кораблей, отсоединяя и обезвреживая установленные из-под земли мины.
По завершении этой кропотливой работы эскадрилья поднялась в воздух, пролетела мрачной тенью вдоль перешейка, отделявшего Эйльжанр от Хилантского моря, и приземлилась на пляже неподалеку от Большого дворца.
На следующее утро Брумбо выступили пешим строем - шесть тысяч человек под прикрытием передвижных противоракетных установок и четырех лучевых пушек. Они осторожно продвигались в направлении дворца.
Мирмидоны не появлялись, не было никаких признаков сопротивления. Над разбойниками высились мраморные стены Большого дворца. Вдоль стены развернулся и упал к ногам передового отряда огромный прямоугольный ковер, сплетенный из черных, коричневых и русых волос. Топогнусцы остановились, не понимая, что происходит.
С крыши дворца прозвучал голос, усиленный громкоговорителями: "Эван Бузбек! Выходи! Полюбуйся на священный ковер своего клана - мы привезли его из вашего Трофейного зала. Выходи, гетман, не бойся. Мы не причиним тебе вреда".
Эван Бузбек вышел вперед, потребовал подать ему рупор и заорал в ответ: "Это подделка! Какие еще трусливые трюки вы придумаете, чтобы спасти свою шкуру?"
"В наших руках - все сокровища твоего клана, Эван Бузбек: этот ковер поколений, последний тлеющий уголь вашего вечного огня, все ваши древние знамена и трофеи. Ты хочешь, чтобы мы их вернули?"
Бузбек покачнулся, с трудом удерживаясь на ногах - его едва не хватил удар. Повернувшись, он нетвердыми шагами вернулся к своим кораблям.
Прошел час. К дворцу приблизились гетман и группа его знатных соратников: "Мы требуем перемирия, чтобы нам предоставили возможность осмотреть трофеи и убедиться в достоверности ваших заявлений!"
"Трофеи выставлены перед входом во дворец. Осматривайте и убеждайтесь, сколько вам будет угодно".
Не говоря ни слова, Эван Бузбек и его свита произвели инспекцию трофеев - сопровождавшие их паоны тоже не высказывали никаких замечаний.
Брумбо вернулись к своей эскадрилье в гробовом молчании. Затем над городом прогремел вызов: "Час настал! Трусливые паоны, готовьтесь к смерти!"
Топогнусцы бросились в атаку, движимые не находящим другого выхода бешенством. На полпути, еще на берегу моря, их встретили мирмидоны. В ход пошли лучеметы, вибромечи, началась рукопашная схватка.
Брумбо не смогли войти в город: впервые им пришлось иметь дело с противником, презиравшим смерть. Страх охватил разбойников, они дрогнули, они отступили.
С крыши дворца донесся голос панарха: "Ты проиграл, Эван Бузбек, тебе некуда бежать. Вы окружены, ваши трофеи у нас в руках. Сдавайтесь - или все ваши святыни будут уничтожены, и каждый из вас погибнет!"
Бузбек сдался. Ему пришлось преклонить колено на ковре своих предков перед панархом и капитаном мирмидонов. Гетман отказался от любых притязаний на вассальную дань и поклялся больше никогда не замышлять никаких нападений на Пао. После этого ему вернули святыни клана Брумбо. Угрюмые топогнусцы отнесли трофеи в свои корабли и покинули планету.
Глава 18
Раз за разом планета описывала полный круг по орбите - на Пао прошло пять трудных лет, полных драматических событий. Для большинства паонов это были удачные годы. Подати стали выносимыми, люди почти забыли о голоде. К обычной продукции паонов прибавились разнообразные импортные товары из далеких миров. Торговые суда технологов сновали по звездному скоплению - между технологами и меркантильцами нередко вспыхивала настоящая коммерческая война. В результате и те, и другие постоянно расширяли область своих операций в поисках новых партнеров.
Территория, населенная мирмидонами, тоже постепенно увеличивалась, хотя их численность начали ограничивать. Детей из традиционных паонезских семей больше не посылали в военные лагеря - только ребенок, родители которого были мирмидонами, считался принадлежащим к касте "героев".
В Поне община "аналитиков" тоже росла, но еще медленнее, чем военное сословие. Новые корпуса Института возводили на вечно затянутых тучами склонах хребтов, окружавших плато, а Палафокс построил себе мрачный замок на голом заоблачном утесе.
Ряды переводчиков теперь пополнялись главным образом аналитиками; по существу, элита переводчиков слилась с кастой аналитиков и стала чем-то вроде подразделения Института. Так же, как и другие группы, переводчики размножались, их влияние усиливалось. Несмотря на относительную изоляцию трех "неолингвистических" каст, они постоянно взаимодействовали между собой и с традиционным паонезским населением. Когда под рукой не было переводчика, представители различных языковых групп объяснялись на "синтетическом" наречии - благодаря относительной простоте словаря и грамматической структуры оно стало чем-то вроде второго языка для всех, кто занимался торговлей и перевозками, а также для многих государственных чиновников. В тех случаях, однако, когда требовался точный перевод - например, при оформлении документов - приходилось вызывать переводчика.
Так проходили годы - проекты Палафокса, навязанные населению узурпатором Бустамонте и неохотно поддерживаемые Бераном, осуществлялись. В четырнадцатом году правления Берана Панаспера благосостояние населения достигло невиданного уровня: паоны начинали богатеть.
Беран давно недолюбливал раскольную систему содержания крепостных наложниц в дортуарах, ненавязчиво укоренившуюся в Институте аналитиков за Зголафским хребтом.
Первоначально не было недостатка в паонезских девушках, соглашавшихся поступить в сексуальное услужение за приличное вознаграждение по окончании договорного срока, и все сыновья и внуки Палафокса - не говоря уже о самом наставнике - содержали многочисленные гаремы в окрестностях Пона. Но по мере того, как основное население планеты перестало голодать и принялось накапливать сбережения, число молодых женщин, готовых рожать раскольникам детей за деньги, резко сократилось, и через некоторое время распространились странные слухи. Говорили о каких-то наркотиках, о гипнозе, о черной магии.
Беран приказал провести расследование методов пополнения гаремов "аналитиков". Панарх понимал, что тем самым он наступает на любимую мозоль раскольников - но не ожидал столь мгновенной и прямолинейной реакции. Лорд Палафокс явился в Эйльжанр.
Однажды утром он появился на верхней террасе дворца, где Беран сидел, глядя на море. При виде высокой худощавой фигуры с узловатыми конечностями Беран не мог не подивиться тому, как мало изменился Палафокс за прошедшие годы - даже его одежда была такой же, как в тот день, когда они впервые встретились на Пао: серовато-коричневая роба из толстого сукна, темно-серые облегающие брюки, остроконечная шапка с козырьком. Сколько лет было раскольнику?
Палафокс не стал тратить время на пустые разговоры: "Панарх Беран, возникла нежелательная ситуация, в связи с чем тебе придется принять конкретные меры".
Беран медленно кивнул: "В чем заключается нежелательная ситуация?"
"Моя личная жизнь подверглась вторжению. У моего порога вертятся какие-то недотепы-шпионы, женщинам в моем дортуаре надоедают нахальной слежкой. Будь так любезен, узнай, кто распорядился меня преследовать, и накажи виновника".
Беран поднялся на ноги: "Лорд Палафокс, вы прекрасно знаете, что я лично распорядился провести расследование".
"Неужели? Это просто поразительно, панарх Беран! Что ты надеешься таким образом узнать?"
"По сути дела, я не ожидал что-либо узнать. Я надеялся, что вы истолкуете мои действия как предупреждение и внесете изменения в применяемые вами методы таким образом, чтобы для дальнейших расследований не было никаких оснований. Вместо этого вы решили протестовать, что может привести к осложнениям".
"Я - наставник Раскольного института. Я действую прямо и не нуждаюсь в уклончивых намеках", - голос Палафокса приобрел металлическую жесткость, но последнее заявление никоим образом нельзя было рассматривать в качестве обоснованного возражения.
Беран достаточно долго изучал искусство полемики и поспешил закрепить преимущество: "Вы были исключительно полезным союзником, лорд Палафокс. Взамен вы приобрели практически полный контроль над целым континентом, Нонамандом. Сохранение этого контроля, однако, обусловлено законностью ваших действий. Использование женщин, добровольно отдающих себя в услужение, хотя оно и противоречит паонезским нормам поведения, не является преступлением. Тем не менее, если такие услуги предоставляются не добровольно..."
"У тебя есть какие-нибудь основания для подобных замечаний?"
"Слухами земля полнится".
Палафокс язвительно усмехнулся: "Допустим, тебе удастся подтвердить эти слухи - что тогда?"
Беран заставил себя не отвести глаза под каменным взором раскольника: "Ваш вопрос не находит практического применения. Он относится к уже несуществующей ситуации".
"Потрудись не говорить загадками".
"Простейший способ опровергнуть упомянутые слухи, - объяснил Беран, - заключается в том, чтобы предать гласности процесс найма наложниц. Отныне женщины, желающие поступить в услужение к вам и к вашим потомкам, будут регистрироваться и временно размещаться в правительственном распределительном центре - здесь, в Эйльжанре. Все договоры с наложницами будут согласовываться и оформляться в этом центре; любая другая контрабандная перевозка женщин в Нонаманд будет рассматриваться как насильственное похищение".
Несколько секунд Палафокс молчал, после чего тихо спросил: "Каким образом ты намерен обеспечивать выполнение такого указа?"
"А зачем его как-то обеспечивать? - удивился Беран. - На Пао указы панарха выполняются беспрекословно".
Палафокс коротко кивнул: "Ситуация действительно не нуждается в дальнейших разъяснениях. Насколько я понимаю, ни у тебя, ни у меня нет оснований жаловаться". Раскольник удалился.
Беран глубоко вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он одержал небольшую победу - в какой-то степени. Он твердо определил полномочия правительства планеты и вынудил Палафокса молчаливо признать эти полномочия.
Но Беран хорошо знал раскольника: торжествовать было рано. Палафокс жил в условиях самодостаточной изоляции, чувствовал себя в полной безопасности и вряд ли предполагал, что сегодняшнее столкновение интересов будет иметь для него серьезные эмоциональные последствия; для него происшедшее было не более чем мимолетной неприятностью. В самом деле, необходимо было рассмотреть два исключительно важных обстоятельства. Во-первых, что-то в поведении Палафокса заставляло предположить, что он, несмотря на раздражение, уже приготовился пойти на компромисс - по меньшей мере временно. "Временно"! Именно в этом была зарыта собака. Палафокс выжидал. Чего он ждал, что должно было случиться?
Во-вторых, следовало учитывать подспудный смысл последней фразы наставника: "Насколько я понимаю, ни у тебя, ни у меня нет оснований жаловаться". Самой этой фразой допускалось существование равного статуса, равных полномочий, равного веса - в собственных глазах раскольник безоговорочно приравнивал себя панарху, что вызывало тревожные предчувствия.