…Отныне ты более не Фрэнк, сын плотника Ригата из селения Горелая Низина. Имя твое - послушник, и только так будут обращаться к тебе все в Цитадели: от главы Братства до прачки. Если же упорным трудом заслужишь ты великую милость Четырех, то сможешь стать принятым. Если же и потом не оставят Они тебя своей милостью, то все воины Цитадели назовут тебя братом…
- Выслушай меня, мальчик. Я не имею права просить простить меня, поэтому не буду этого делать. Просто выслушай не перебивая. Это не приказ главы Братства, Фрэнк. Просто просьба одного мужчины - к другому.
Делонг встал. Сделал несколько шагов по комнате. Остановился. Посмотрел на меня. Подошел обратно к своему стулу. Сел. Вновь посмотрел. От его взгляда я мгновенно покрылся гусиной кожей. Где-то я уже видел такой взгляд…
…Сынок, твоя собака не больна… Видишь ли, Клыку просто очень много лет, Фрэнк. Собаки ведь тоже стареют, как и мы, как и всё, что сотворили Четыре. Стареют и умирают. Только Они отмерили собакам не такой длинный срок, как людям. Ты ничего не сможешь с этим поделать, Фрэнк, и я, и мама и никто другой… Когда-нибудь все мы уйдем туда, куда скоро уйдет твой пес. Так заведено. Пойми и прими это, мальчик. Я не прошу, чтобы ты полюбил смерть, но от нее никуда не денешься. Просто пойми: она есть…
- Великий!
- Потом, Фрэнк. Все вопросы - потом. Обещаю… клянусь - я отвечу на все твои вопросы, если они у тебя еще останутся к тому времени. А сейчас просто послушай. Четыре видят - мне и так нелегко.
Делонг замолчал. Он молчал долго. Наконец вновь заговорил, и даже не по голосу - по всему его облику я вдруг понял, что сидящий передо мной мужчина уже никогда не будет тем великим Делонгом из Алого Братства, которого знал в лицо каждый мальчишка в Лайдоре. И еще я почувствовал, что сейчас он, и без того давно разменявший пятый десяток, постарел сразу на несколько лет.
- В ту ночь, когда ты сидел в своей келье и внезапно услышал мой голос… В моем кабинете никого не было, Фрэнк. Ни Шандора, ни Деметрия, ни Невора. Вообще никого. Я говорил, обращаясь к стене.
Ты сейчас думаешь, что я жесток. Это так. Может быть, тебе даже хочется меня убить. Поверь, мальчик: если бы это что-то изменило бы… если бы я смог всё переиграть, повернуть время вспять… Я не оправдываюсь, Фрэнк. Это было бы глупо, неправильно и еще более жестоко. Ты вправе осуждать меня и не верить мне, но даже солги я - это всё равно ничего бы не изменило.
Почему я сделал это? Не знаю. Клянусь всем, что для меня дорого, клянусь именем Четырех. Просто в эту ночь я вдруг почувствовал, что должен испытать тебя в последний раз. Для тебя это должно звучать чудовищной издевкой, но ты лучший из всех послушников, каких я когда-либо видел. Намного лучше того меня, каким я был когда-то, и, без сомнения, того, каким я стал сейчас. Мы - как меч, Фрэнк. И меч, и донный нож делают из стали, но будущему мечу приходится намного, намного хуже. Если же мастер хочет получить выдающийся меч… Я как на ладони видел твое блестящее будущее в Братстве, мальчик. И в том, что произошло, лишь моя вина. С ней я проживу весь срок, который мне отмерили Четыре.
Найджелл, Ренар и Уриэн получили от меня приказ… Клянусь, даже я не предполагал, что ты так хорош! Они навалились на тебя с трех сторон, одновременно, трое лучших бойцов Братства… Сейчас, вспоминая ту ночь, я уверен: если бы не мой приказ лишь обезоружить тебя… если бы ты не остановился… ты перебил бы их всех. Хотя что я говорю! Ты и так лишил Братство двух великолепных воинов.
- Двух?
Внутри меня что-то словно обломилось. Оборвалось с резкой, мгновенной болью.
- Ты убил Уриэна, Фрэнк.
Словно со стороны я услышал собственный голос. Мертвый:
- Первая Заповедь, Великий?
- Первая Заповедь, мальчик.
…Пусть потухнет солнце, пусть небо и земля поменяются местами, пусть произойдет всё - но никогда член Алого Братства не поднимет руку на брата своего. Знайте и помните: убивая алого воина, вы лишаете жизни двоих…
Делонг вновь замолчал. Я тоже молчал. Он был прав, великий Делонг, убивший меня. Прав во всём. Ничего нельзя было исправить. И вопросов у меня не было. Ни одного. У меня вообще ничего больше не было. Ни жизни. Ни цели. Ни имени.
- Мне пора, мальчик. Ты пробудешь здесь столько времени, сколько захочешь. Пока не почувствуешь, что сможешь уйти. Я знаю, сейчас ты не веришь мне, но этот день настанет. Ты сильный, Фрэнк. Намного сильнее, чем сам о себе думаешь. Ты найдешь в себе силы, чтобы навсегда покинуть Цитадель и никогда уже больше не вернуться сюда. И когда этот день настанет, дай мне знать…
- …Вот видишь, Фрэнк, я оказался прав. Куда ты пойдешь?
- Пока не знаю… Всё равно…
Мне действительно было всё равно. Одно я знал наверняка: я буду жить. Буду, хотя совсем недавно лишь хрипло рассмеялся бы при одной этой мысли. Но дни шли, я много думал, многое вспоминал и взвешивал… Да, мне никогда уже не стать прежним. Принятый без имени был смертельно ранен ночью в кабинете Делонга Невозмутимого и скончался в лазарете Цитадели два дня спустя. Я не знал пока, кто пришел ему на смену, но должен был это узнать. Хотя бы во имя его памяти…
- Я известил тебя, как ты того хотел, Делонг. - Глава Братства чуть наклонил голову.
- Благодарю, мальчик. Я не заслужил такого подарка. Если бы ты после того разговора навсегда отказался бы видеть меня, я бы воспринял это как должное… Пока же я хочу кое-что тебе показать. Пойдем. Это не займет много времени.
Всё то время, пока мы с Делонгом бок о бок шли по Цитадели, я старательно смотрел себе под ноги, хотя в любом месте этой крепости мог бы пройти с завязанными глазами и ни разу не споткнуться. Просто рана внутри меня чуть поджила, и я не хотел понапрасну бередить ее. Забыть. Главное - поскорее забыть всё это.
- Зал Памяти? Зачем мы здесь?
Вместо ответа Делонг распахнул двери и отступил на шаг, пропуская меня вперед.
До этого дня я бывал в Зале Памяти лишь дважды, но это место, пожалуй, забыть будет труднее всего в Цитадели. Зал был огромен и, как и всегда, пуст. Лишь треножники из красной меди, поддерживающие чаши, в которых всегда горит огонь, да гладко облицованные стены из красного мрамора. Стены, на которых золотом выбиты тысячи имен.
- Там, в самом конце. Прочти, мальчик.
Я медленно приблизился к стене. Да, две последние строчки совсем свежие.
"Уриэн, сын Полинуса из Лайдора, воин Алого Братства. Пал в бою во второй день Месяца Дождей 5432 года".
"Фрэнк, сын Ригата, из селения Горелая Низина. Пал в бою во второй день Месяца Дождей 5432 года".
- Сегодня твой день рождения, мальчик, - устало улыбнулся неслышно подошедший Делонг. - День рождения нового человека, у которого нет ничего, даже имени. Человека, чья жизнь сегодня начинается с белого, чистого листа.
И тогда я сделал то, чего никогда бы от себя не ожидал.
Я подошел к этому пожилому, измученному человеку, принесшему мне столько горя, и крепко обнял его, словно родного отца. Потом чуть отстранился, так и не разжав рук, и посмотрел в холодные зеленые глаза.
- Ты не прав, Делонг Невозмутимый, глава Алого Братства. Фрэнк. Меня зовут просто Фрэнк…
Ребро. Двое
И был час, не отмеченный в анналах и легендах. Час, несущий великие перемены Пределам и судьбам людским. Час, когда сплелись две судьбы.
С лязгом захлопнулись тяжелые ворота Алой Цитадели.
С грохотом осыпался потолок потайной комнаты Твердыни Вечности.
Безжалостно отсекая и хороня прошлое.
И одинокий всадник пустил лошадь в галоп и не останавливался до тех пор, пока не пересек мост через реку, и еще один, и долго, очень долго стучали копыта по мостовым спящего города, закутанного в предрассветный туман. И первый снег заметал их следы.
И одинокий человек поднимался, шагая по воздуху как по тверди, всё выше и выше, к равнодушным, холодным небесам. Шел по мертвым залам и коридорам. По пропасти, отделяющей разрушенный замок от всего мира. И неизвестно откуда взявшийся в этом царстве безмолвия ветер тревожно гудел между отрогов гор, порождая гулкое эхо.
Всадник остановил коня.
Человек остановился.
Оба оглянулись. Долгим взглядом посмотрели на оставленное позади.
- Я не вернусь… - повторило двухголосое эхо.
И скрыл стальной шлем-барбют лицо всадника, и отметины в виде алых мечей на его щеках.
И скрыла серебряная маска-личина лицо человека, и ужасные шрамы, избороздившие его.
И скрыл туман их дальнейший путь. Путь в неизвестность. Путь в легенду.
Звени, монета! Звени…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОЧТИ ЛЕГЕНДА
Почти легенда. Пока - почти.
Граница - в волос.
Сумей понять, сумей донести
Не смысл - голос.
Успей добежать, успей спасти,
Закрыть от лиха.
Почти легенда. На миг почти.
Ненова - тихо…
Голова. Мудрый
Голубка была породистой. Снежно-белой, с маленькой, гордо посаженной головкой, сильными крыльями. Для такой пролететь за день от отправителя до адресата - не работа даже, а так, забава. Не собьется с пути, не заплутает, да и в когти хищнику не попадет даже без наложенного на всякий случай хитрого заговора… Впрочем, я отчего-то никогда не любил голубей. Никаких. Не любил и не понимал преклонения перед ними иных, даже самых богатых и именитых людей. Просто пользовался. Как чернильницей, ножом Для резки бумаги, кубком. Вещь - она вещь и есть, главная её задача - приносить пользу. А живая, нет ли…
Аккуратно отвязав с лапки голубки запечатанный оловянный цилиндрик, я, не оборачиваясь, протянул руку, открыл висящую под потолком клетку и сунул в нее посланницу. В клетке всегда были блюдечко со свежей водой и корм. Ешь, белянка, отдыхай, сил набирайся. Тебе еще сегодня обратно лететь. С ответом.
Сунул и тут же забыл о ее существовании. Пальцы, казалось, жили своей собственной жизнью: сняли с цилиндрика хитрую восковую печать, бережно вытащили крохотную бумажную трубочку. Развернули, расправили и разложили на столе в ряд пять листочков бумаги, густо испещренных с обеих сторон неразличимыми точками. Такие только через очень сильное увеличительное стекло и прочтешь, да и то навряд ли. Но мне, хвала Всеблагим, никакого стекла не нужно, я просто подул на письмо, провел над ним ладонями да шепнул нужное слово - и готово. Вот они передо мной - пять больших листов бумаги, будто только что писанные - даже чернила еще влажно поблескивают.
"Славны да будут Четыре в благости Своей, и Уста Их, господин мой Лаурик, мудрейший меж Мудрыми!
Да будет известно тебе, о господин, что недостойный слуга твой, повинуясь твоему приказу, нашел интересующего нас человека уже на второй день поисков, хотя это было воистину нелегко. Хотя у него, судя по всему, не было, благодаря милости главы Алого Братства, недостатка в деньгах, напрасно я разыскивал его в центре Лайдора, где, как должно быть известно господину, располагаются самые престижные районы и гостиницы…"
Я усмехнулся. Да, послания верного Кольны, впрочем, как и его речь, всегда отличались изрядной словоохотливостью. Впрочем, это был единственный недостаток Кольны, с лихвой окупавшийся скрупулезностью и точностью. У этого маленького толстенького человечка, похожего на круг только что сваренного сыра, была потрясающая память на самые мельчайшие, незначительные детали, а мне ли не знать: именно в них порой крылась разгадка самых сложных вопросов… Итак, что там дальше?
"Я взял след молодого человека на той стороне реки. Судя по всему, он собирался остановиться на каком-нибудь постоялом дворе среднего достатка, подальше от городского шума и суеты. Так оно и оказалось. В четвертом, если отсчет вести с южной окраины города, доме хозяин подтвердил, что не так давно у него поселился высокий и сильный молодой человек, судя по повадкам - воин. Лица его Гирус - таково имя хозяина, а постоялый двор, стало быть, без затей именуется "У Гируса" - так ни разу и не увидел, поскольку этот постоялец всегда, появляясь на людях, носил шлем, практически полностью закрывающий голову. Во всём остальном же воин вел себя очень пристойно: не затевал ссор с прочими постояльцами, от услуг продажных женщин неизменно отказывался, гостей не приводил, в излишних возлияниях также замечен не был. При этом Гирус отметил, что представиться молодой господин не пожелал и вообще был крайне молчалив, будто вечно погружен в себя. Разговоров без надобности ни с кем не заводил, днем, как правило, отлучался, но всегда возвращался до полуночи, заказывал себе ужин в комнату и более до утра его никто не видел.
Помня о твоем приказе, я поселился рядом с таинственным незнакомцем и уже на следующий день увидел его. Без сомнения, это был именно он. Как и говорил Гирус, воин ушел рано утром. Впрочем, если я и думал, что у него могут быть какие-нибудь дела в городе, то ошибался…"
То ли всё дело было в пресловутом дотошном стиле Кольны, то ли еще в чем. Одним словом, я читал послание, а сам видел - другого слова не подберешь - тот день.
Раннее утро. Прохладно, хотя мокрый снег, немилосердно заметавший величайший город Северного Предела всю ночь, прекратился. Солнце, человеческие и лошадиные ноги и колеса повозок всех мастей уже успели превратить его в слякоть, в чавкающую и разбрызгивающуюся грязную жижу. Город давно уже не спит. Уже шумят торговые ряды, хозяева многочисленных лавок расхваливают свой товар, торгуются, ругаются, на одной из площадей народ постепенно собираются вокруг ярко раскрашенного фургона и споро сооружаемых подмостков - скоро начнется представление труппы бродячих актеров.
По улице широким размеренным шагом движется человек. Чуть выше обычного, широкие плечи, длинные, сильные ноги. Воин? Да, похоже на то, и дело даже не в том, что голова скрыта вороненым шлемом, а рука лежит на рукояти меча в простых черных ножнах без всяких украшений. В Северном Пределе, или, как его еще называют, Пределе Битвы (хотя и не любят здешние поминать это всуе, как истинно верующий не любит частой божбы не по делу), этим никого не удивишь. Здесь любой от рождения - боец, а есть ли оружие, нет ли - пустяк, условность. Просто движется этот человек как-то необычно - плавно, расслабленно, словно обтекая встречающиеся на пути препятствия. Создается впечатление, что каждое движение тщательно обдумано и строго выверено, ничего лишнего. При этом сразу ясно, что воин этот - не местный. Бывает здесь довольно часто, а всё же внимательный глаз не обманешь - не так ходят те, кто на этих улицах родился и вырос, родной квартал из конца в конец и обратно с завязанными глазами пройдет. Этот, конечно, тоже пройдет, но не так, и всё тут.
Идет, вывески на лавках читает, глашатаев, что манифесты совета выкрикивают, слушает, на людей смотрит. Хоть глаз из-за шлема и не видно, а чувствуется - внимательно смотрит. Оценивающе. Иногда остановится, замрет - и стоит. Думает, что ли. И что странно: вроде бы стоит прямо посреди улицы, а люди его обходят, как дом обходят или телегу груженую. Машинально, не задерживаясь. Постоит, о своем подумает - и дальше, всё также легко и размерено. Вывески читать, манифесты слушать да на людей смотреть. До следующей остановки.
Вот опять встал. У дверей оружейной лавки. Ну, точно воин. И не простой, профессионал чувствуется, да не из последних. Хозяин, шельма, хорошего клиента за версту чует, нутром. Тут же выскочил, дела свои бросив, кланяется, приглашает господина внутрь. Не соизволит ли вон то посмотреть, и то, и еще вот это.
Соизволит, хозяин, соизволит. Видно же - не торопится воин никуда, да и деньгами Четыре, благословенны Они, не обделили. Покупать, может, и не станет, а посмотреть - посмотрит. Внимательно так, оценивающе.
Что? Кинжал? Конечно, господин, конечно. Хороший кинжал, в руке удобно лежит, сталь добрая, тройной ковки, а острый - бриться можно! Рукоять кожей акульей обтянута, не скользит, ножны опять же из лучшего материала, к поясу твоему - лучше не придумаешь, а что украшений нет - так в доброй схватке от них пользы никакой. Да что я говорю, сразу видно, что господин с понятием, не за украшения оружие покупает.
Господин кивает: с понятием, хозяин, с понятием. И вправду, никакой пользы. А стоит сколько?
Голос у воина тоже хорош: негромкий, спокойный, сначала кажется - даже мягкий, а прислушаешься - нет, не мягкий. Просто говорит человек грамотный, не заносчивый, но и себе цену знающий. Четко говорит, не спеша, окончаний не глотает. Правильный, в общем, такой голос, располагающий.
Сколько? Нет, хозяин, шутишь. Сам же видишь - серьезный человек пришел. Не жадный, но и лишнего платить не станет. Кинжал, спору нет, добрый, но сам посуди: по торгу пройтись - так и дешевле можно найти. Ведь можно? Вот я о том же. Так что сбавь, дружище, сбавь цену. Всё одно в убытке не останешься.
Хозяин, само собой, не шибко-то рад, но и первого клиента терять не хочется. Первый клиент в лавке - особый: как с ним дело пойдет, так и весь день, это любой торговец знает. Да и покупатель уж больно понравился. Такому грех цену не снизить. Ну, по рукам? Эй, господин! Господи-ин! Уснул, что ли? По рукам, спрашиваю?
Замер на мгновение воин, засмотрелся в щит круглый полированный, что над дверью висит. Хороший щит. И легкий, и прочный… Понял, не нужен так не нужен. Так как насчет кинжала-то?
Расстегивает воин пояс, прилаживает кинжал, пробует - хорошо ли висит, легко ли вынимается, не мешает ли при ходьбе? Ай, хорошо! Как вместе родились, честное слово. Ну, так как же? Ладно, только для тебя - последняя цена. Идет?
Идет. Развязывает кошелек, отсчитывает монеты, не глядя, кладет в протянутую руку, - и на улицу. С порога: спасибо, хозяин, до свидания.
Хозяин и рад бы ответить, да онемел слегка. Вот чудеса! Сколько лет в лавке этой сидит, но такого ни разу не было. Где же это видано, люди добрые: торговаться, цену сбивать, чтобы потом столько заплатить, сколько хозяин с первого раза запросил. Странный воин, видят Четыре, странный… Эй, дружище, не проходи мимо! Копье понравилось? И правильно, хорошее копье…
А воин всё идет себе, песенку насвистывает. Известная песенка, походная. Лет четыреста назад сложена, никак не меньше.
Впереди - торговка. Кричит, товар свой расхваливает, народ зазывает. И то сказать, хоть и нет холода ночного, а всё же зябко. И стаканчик винца сладкого, с пряностями подогретого - оно в самый раз будет. А уж если калачом заесть медовым, только что из печи… М-м, хорошо!
Кивает воин, соглашается. И впрямь хорошо. Давай, уважаемая, вина, и калач медовый давай. Нет, два. Угу, и тебе всего.
Один калач съел, второй в руке держит. Э-э, так мы уже до городской достопримечательности добрались, Парка Двухсот Статуй. Бежит время-то, бежит. И солнце уже высоко, хоть и не греет почти. Ну да на то она и зима.
В парке тихо. Оно и понятно - это весной да летом тут хорошо, когда тепло, птички поют, вода в фонтанах журчит, ветерок листву колышет, а сейчас - считай, и нет никого. Голые деревья, замерзший пруд, молчаливые, будто озябшие, мраморные фигуры. Но статуи, хоть и достойные восхищения, никуда не денутся. Как стояли, так и будут стоять - и день, и два. А вот артисты приезжие, что на площади уже представление начинают, очень даже денутся. Представления - их везде любят.