- Даже с большего несчастья, - наконец подал он голос, - добрый господь бог может дать нам хорошую прибыль, если только на то будет его воля. Я не могу лично знать всех людей, работающих на меня, но многообещающие парни, такие, как ты, только зря теряют время на маловажных участках, похожих на эту планету. Я заберу тебя на Землю и найду хорошую работу в соответствии с твоими способностями.
"Коль скоро она забыла то холодное утро под горой Оборх, - подумал Эрик Вейс, - я сам могу вспомнить другие, менее приятные вещи и громко говорить о них. Час настал".
Он был все еще немного слаб и немного дрожал, однако перехватил взгляд Ван Рийна и гневно произнес:
- Это, конечно же, для вас, сэр, простейший способ, чтобы восстановить чувство собственного достоинства. Подкупить меня теплым местечком, чтобы я забыл, как Сандра сидела с кисточкой в тесной каморке и падала от усталости, как отдала вам последнюю еду… и как я напрягал все силы для того, чтобы освободить нас, пленных, в том краю… Не прерывайте меня, сэр! Знаю, что вы тоже принимали в этом участие! Вы сражались во время морской битвы, но у вас не было выбора, не было, где спрятаться. И вы нашли выход, чтобы избавиться от невыгодного партнера. У вас талант к таким вещам. Вот вы и сделали несколько результативных предложений. Но к чему все это привело? - продолжал он. - В сумме это не больше, чем приказания для меня, типа "сделай это", "построй то". И я вынужден был делать все это, имея помощниками нелюдей и инструменты каменного века. Я должен был сам все проектировать! А теперь что я слышу: "Заберу тебя на Землю!" Вся ваша роль, ваше руководство сводилось к прогулкам, к игре в кости, разговорам, тайной политике, обжираловке в то время, когда Сандра лежала без еды на Даврнахе! А все заслуги вы приписали себе! И сейчас я должен лететь на Землю, засесть в том грязном хлеву, который вы называете Бюро, и провести остаток своих дней, обивая баклуши и держа язык за зубами, когда вы будете похваляться приключениями на Диомеде! Что, не так? Возьмите себе свою должность и…
Эрик почувствовал на себе взгляд Сандры, полный сочувствия, и резко замолчал.
- Я ухожу из Компании! - наконец пробормотал он.
Во время всей этой речи Ван Рийн, наконец, прикончил апельсин и вернулся к бутерброду, затём громко икнул, облизал пальцы и затянулся сигарой.
- Если ты считаешь, что я раздаю теплые местечки, - загудел он неожиданно вежливо, - то ты великий оптимист. Я раздаю хорошие должности только потому, что считаю, что от толкового специалиста будет больше пользы, чем от какой-то бараньей головы, даже если эта голова сидит на Земле. Я буду платить тебе столько, сколько ты заслужишь своими трудами. И даю слово, что работы у тебя будет навалом.
У Эрика захватило дух.
- Вольному воля, можешь оскорблять меня, если хочешь, - продолжал Ван Рийн. - Я знаю тебя, парень, и поэтому не обижаюсь. Ты это делаешь не из-за того, чтобы сделать пакость старику. Поэтому-то я и не обижаюсь. Сейчас же я хотел бы покинуть вас, милые мои. Я еще не выяснил, кто же подложил бомбу в корабль. А вот когда я узнаю кто, вот тогда-то и займусь им. Вот будет потеха! Нет, постойте! Сначала я схожу и попрошу своего повара, чтобы он сделал мне небольшой бутербродик, так, с полбатончика. Похоже, черт побери, если я им не скажу, они здесь меня уморят с голода!
Он помахал волосатой рукой и удалился, как небольшое землетрясение.
Сандра подкатила на кресле ближе и положила руку на руку Эрика. Ее прикосновение было холодным, мягким, как падающий октябрьский листок, но огнем обожгло его кожу.
Словно сквозь туман он слышал ее голос.
- Я ждала такой реакции от тебя, Эрик, Да, многие имеют талант только на то, чтобы мешать другим. Конечно. Но он к ним не относится. Без него мы оба лежали бы сейчас на дне моря Ахан.
- Но…
- Жаль, что он вынуждал тебя выполнять вещи, которые требовали от тебя, а не от него, применения своего умения. Да, конечно же, вынуждал! Командиру нет необходимости делать все самому. Ему нужно только приказывать… убеждать, применять силу, понукать… и все для того, чтобы заставить других делать то, что нужно сделать, неважно, возможно это или нет. Ты говоришь, что его работа сводилась только к болтовне, шуткам и созданию внешнего эффекта, чтобы произвести впечатление на провинциалов-туземцев. Ну конечно же, это так! Ведь кто-то же должен был это делать! Мы были бы для них чудовищами, чужаками и неумехами, если бы не его разговоры. Смогли бы мы сами без него начать жалкими глупцами, а закончить почти королями? Ты говоришь, что он подкупал при помощи вещей, которые выиграл в фальшивые кости, врал, обманывал, интриговал как тайно, так и открыто. Это правда, но я не говорю, что это хорошо. Но и не говорю также, что он находил в таких действиях удовольствие. Можешь ли ты, однако, предложить хотя бы один другой способ, который сохранил бы нам жизнь? Либо хотя бы принести мир этим бедным измученным народам?
- Но… - Он отвел глаза и посмотрел в окно, на голый пейзаж за ним. Мелькнула мысль, что, может быть, было бы хорошо отдохнуть немного на менее суровой природе Земли. - Как знать, - сказал он в конце концов неохотно, цедя каждое слово. - Думаю… однако, что слишком быстро осудил его. Но мы тоже сделали немало, сама знаешь. Без нас он никогда бы…
- А я считаю, - прервала она его, - что без нас он нашел бы другой способ, как добраться до дома. А вот мы без него - вряд ли!
Он резко отпрянул назад. Ее лицо горело красным огнем, гораздо более ярким, чем мог вызвать солнечный блеск, проникающий снаружи.
"Она в конце концов женщина, - подумал Эрик с усталостью, которая внезапно охватила его. - Женщины отличаются от нас, мужчин, еще и тем, что их жизнь принадлежит будущим поколениям. А ее - в особенности, поскольку существование целой планеты может зависеть от ее ребенка, а она аристократка в высшем понимании этого слова. Отец будущего Великого Князя Гермеса может быть старым, толстым и неопрятным, толстокожим и лишенным всякой романтики; может увидеть в ней лишь эпизод в жизни. Это не имеет для нее значения, если она как женщина и аристократка видит в нем только отца своего ребенка".
- Я… - Сандра смешалась, словно ее поймали с поличным. В ее взгляде светилась невысказанная мольба.
- Думаю, что мне лучше сейчас уйти и дать тебе отдохнуть. - А после минутного молчания добавила: - Он не так силен, как утверждает. И я ему еще потребуюсь.
- Нет, принцесса, - сказал Эрик с неожиданной нежностью. - Это не ты ему, это он тебе нужен. Прощай, дорогая!
Возмутители спокойствия
Часть первая
Треугольное колесо
Замечание по поводу лейтмотива
Некогда любой, даже совсем невежественный, ученый знал, что невозможно извлечь энергию из атомного ядра. Затем было открыто расщепление урана.
Когда-то легко было доказать, что передача в так называемых "лучевых ружьях" большой энергии делала такие ружья практически невозможными. А потом кто-то изобрел лазер.
В свое время всем было очевидно, что космические корабли должны отбрасывать массу, чтобы развить скорость. Поэтому их экипажи вынуждены переносить ускорения и перегрузки все время, пока они не окажутся в состоянии невесомости. Космонавты должны были расстаться с мечтами о маневрировании, подобном действиям корабля или самолета. Но люди оказались настолько непочтительны к традиционным представлениям, что открыли искусственные положительные и отрицательные гравитационные поля.
Кто бы стал спорить, что звезды совершенно недоступны, если мы будем тащиться со скоростью, меньшей скорости света. А большая просто не возможна. Уравнения Эйнштейна доказывали это, не оставляя и тени сомнения. Затем был открыт гиперпрыжок, и неожиданно наш рукав Галактики начали бороздить корабли со сверхсветовой скоростью.
Одно за другим исчезало "очевидно невозможное", наиболее фундаментальные законы природы оборачивались новыми сторонами, раз и навсегда установленные границы наших способностей стирались с бесцеремонностью и непочтительностью. Опрометчиво поступит тот, кто станет утверждать, что существует абсолютное знание и абсолютно неразрешимые задачи.
И, тем не менее, я принадлежу к числу таких глупцов. Я утверждаю четко и недвусмысленно, что некоторые законы жизни являются вечными. Законы человеческой жизни, разумеется.
С известными оговорками они, вероятно, касаются всех разумных рас на всех населенных планетах во всей Вселенной, хотя на этом пункте я не настаиваю. Я утверждаю, что некоторые принципы жизни человека, сына Земли, неизменны.
Они включают:
1. Законы Паркинсона.
Первый. Работа захватывает всех, кто способен заняться ею. Другой вариант: работа заполняет все отведенное для нее время.
Второй. Расходы растут вместе с доходами.
2. Открытие Старджона. Девяносто процентов всего абсолютная ерунда.
3. Закон Мерфи. Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.
4. Четвертое начало термодинамики: все делается медленно и стоит дороже.
Мое утверждение не является столь уж необоснованным, как может показаться с первого взгляда, ибо характеристики, подобные этим, входят в мою дефиницию человека.
Вэнс Холл, комментатор философии Ноева ковчега.
1
Нет!
Ребо, сын Аегвора, губернатор марки Гирлигор, отшатнулся от рисунка, как будто тот ожил.
- Как вы могли об этом подумать? - выкрикнул он.
- Сожгите эту штуку! Сейчас же! - он указал рукой на огонь в большой жаровне, отблески которого чуть размывали мрак, окутавший приемный зал. - Я ничего не видел, и вы мне ничего не показывали. Понятно?
Дэвид Фолкейн уронил листок бумаги, на котором сделал рисунок. Тот медленно опустился на стол: атмосфера планеты была на четверть более плотной, чем земная.
- В чем… - его голос сорвался в какой-то глупый фальцет. Испуг сменился досадой. Он обхватил себя за плечи руками и твердо посмотрел на айвенгианца. - В чем дело? - спросил он. - Это всего лишь чертеж.
- Это Мелькино, - Ребо вздрогнул, произнося это слово. - А вы не только не принадлежите к Посвященным, но вообще не нашей расы.
Фолкейн уставился на него, но, потомок землян, он не мог понять выражения этого нечеловеческого лица. Освещенный тусклым красным светом, пробивающимся сквозь узкие окна, Ребо больше походил на льва, чем на человека. Тело его было в целом антропоидным: с двумя руками и двумя ногами, но туловище короткое и толстое, с длинными и тонкими конечностями, сильно наклоненное вперед, так что, несмотря на двухметровый рост, в своей обычной позе Ребо был чуть ниже Фолкейна. На руке у него было три пальца, каждый из которых имел один лишний сустав, оканчивающийся узким черным ногтем; большой палец находился на противоположной стороне ладони, не как у человека, а ноги оканчивались ступнями. Шерсть его цветом напоминала красное дерево и покрывала все тело, причем каждая шерстинка оканчивалась крохотным зубчиком, так что со стороны волосы были похожи на перья. У него была массивная голова с круглыми ушами, плоским лицом, без носа, с дыхательными отверстиями по углам большой челюсти, с огромными зелеными глазами удивительной чувствительности и почти женским ртом. Но наибольшее впечатление производили его рыжевато-коричневая львиная грива, обрамлявшая лицо и спускающаяся по мускулистой спине, и пушистый хвост, хлеставший по лодыжкам. Короткие чешуйчатые брюки и кожаная перевязь, на которой висел устрашающего вида топор, усиливали впечатление свирепости и дикости.
Фолкейн знал, что в этом большом черепе находится мозг, работающий ничуть не хуже, чем его собственный. К сожалению, этот мозг развивался не на Земле, и вдобавок к врожденным отличиям он формировался культурой, абсолютно чуждой человеку. Насколько возможно взаимопонимание в таком случае?
Юноша облизнул губы, ощутив сухость и прохладу воздуха Айвенго. Он положил руку на бластер, почувствовав его успокоительную тяжесть на своем бедре. Кое-как он подобрал нужные слова:
- Прошу прощения, если я чем-то обидел вас. Вы должны понять, что чужеземец по незнанию может нарушить закон. Но скажите мне, что я сделал не так?
Напряженная поза Ребо слегка расслабилась. Его глаза, чувствительные к инфракрасному излучению, внимательно осмотрели темные углы зала, совершенно непроницаемые для гостя. Никого не было ни в углах, ни за причудливо изогнутыми каменными столбами, лишь желтое пламя вспыхивало в жаровне, и едкий дым от горящего внеземного дерева поднимался к балкам потолка. Внезапно снаружи, как показалось, очень далеко отсюда, Фолкейну послышалось завывание ветра в Гирлигорском ущелье.
- Да, - сказал губернатор марки, - я понимаю, что вы действовали не по злому умыслу. И вы, со своей стороны, не должны сомневаться, что я отношусь к вам дружески - не только потому, что в данный момент вы являетесь моим гостем, но и из-за того свежего дуновения, которое вы внесли в нашу застоявшуюся жизнь.
- Которое мы, возможно, внесли, - поправил Фолкейн. - Поймите, будущее зависит от того, будем ли мы жить или умрем. А это, в свою очередь, зависит от вашей помощи.
"Неплохо сказано, - похвалил он сам себя. - Если бы Шустер мог услышать это. Возможно, тогда он перестал бы бубнить, что я до тех пор не стану настоящим торговцем, пока не научусь подбирать нужные слова".
- Я не буду в состоянии помочь вам, если с меня сдерут кожу, - резко ответил Ребо. - Сожгите эту штуку!
Фолкейн покосился на свой чертеж. Он изображал большую плоскодонную тележку на восьми колесах, в которую были впряжены двадцать фастигов. - Всю дорогу от космического корабля до замка он возбужденно представлял себе, как будет потрясен и обрадован этот дворянин. Он тешил себя надеждой, что больше не будет "Дэви-туда-Дэви-сюда", мальчиком на побегушках, помощником и не получающим вознаграждения личным слугой мастера Галасоциотехнической Лиги Мартина Шустера; нет, он станет Фолкейном с Гермеса - Прометеем, принесшим Ларсуму дар - колесо.
"Что же я сделал неверно? - подумал он с горечью и обидой непонятого семнадцатилетнего юноши. - Почему все, за что я берусь, не получается?"
Тем не менее он пересек комнату, шагая по инкрустированному полу, и бросил листок в жаровню. Тот вспыхнул и превратился в пепел.
Повернувшись, он увидел, что Ребо успокоился. Губернатор налил себе стакан вина из стоявшего на столе графина и выпил его одним глотком.
- Хорошо, - сказал он, - я приглашаю вас разделить мой обед. Было бы невежливо не предложить гостю подкрепиться.
- Вы знаете, что ваша пища - яд для моей расы, - сказал Фолкейн. - Это одна из причин, почему мы должны побыстрее перевезти груз из Гирлигора к нашему кораблю. Скажите, где ошибка в моем рисунке? Эту тележку легко построить. Это одно из наиболее важных изобретений, сделанных землянами. Вам оно принесет большую пользу. Вы перестанете быть…
Он вовремя спохватился, чуть не сказав "дикарями" или "варварами". Наследственная обязанность Ребо заключалась в том, чтобы удерживать варварские племена по ту сторону Касунианских гор. Ларсум был цивилизованной страной, с развитой агротехникой, металлургией, городами, дорогами, торговлей и с образованным дворянским сословием.
Но в Ларсуме не было известно колесо. Грузы переносились на спинах горожан, перевозились на животных, на лодках, тянулись волоком, на полозьях - зимней порой и никогда не транспортировались на колесных тележках. Теперь, подумав об этом, Фолкейн вспомнил, что в стране не используются даже катки или ролики.
- Дело в том, что круглые предметы могут вращаться, - он с трудом подыскивал слова.
Ребо проследил за его жестами.
- Лучше никогда не говорить об этом, - он был по-солдатски прямолинеен. - Мелькино слишком священно для того, чтобы приносить низменную пользу. Закон запрещает мирское использование Мелькино. Наказание за нарушение закона - смертная казнь через снятие кожи, в противном случае Божий гнев обрушится на весь мир.
Фолкейну с трудом давался туземный язык. Информационные записи на борту "Как поживаете?" придали беглость его речи, но они не учитывали всех семантических тонкостей, так как их не выявила первая экспедиция на Айвенго. Слово, которое он перевел как "священный", имело какое-то отношение к религиозным обрядам, к могуществу, к чему-то трудноуловимому, но важному.
- Что такое Мелькино?
- Это… гм… округлость… Я не могу нарисовать, только Посвященные имеют право на это. Но это нечто совершенно круглое.
- Понимаю. Это круг - так мы его называем, или шар, если он имеет объем. Колесо также имеет круглую форму. Но, мне кажется, мы можем сделать колеса не совсем круглыми.
- Нет, - Ребо покачал львиной головой. - До тех пор, пока неправильность не настолько велика, чтобы колесо вообще перестало действовать, строительство его - это совершенно невозможная вещь. Даже если бы Посвященные разрешили его - а я отлично знаю, что они не разрешат как из-за враждебности к вам, так и из-за подчинения догме, - крестьяне будут в ужасе и убьют вас, - глаза Ребо сверкнули в направлении бластера Фолкейна. - Да, я понимаю, вы могущественны, у вас есть оружие, бросающее огонь. Но вас только четверо. Это ничто против тысяч воинов, которые будут стрелять из-за холмов и деревьев…
Фолкейн припомнил, что он видел в Аэске, во время своего долгого путешествия на Запад по Дороге Солнца, и теперь, в крепости. Сельское хозяйство было основано на использовании остругольных многоугольников. Мебель и утварь были квадратными или продолговатыми. А наиболее дорогие предметы, например золотой кубок Ребо, содержали, в крайнем случае, секции эллипса или небольшие дуги окружности.
Он почувствовал отчаяние.
- Но почему? - спросил он. - Что делает… гм… фигуру… такой священной?
- Ну, - Ребо удобно устроился в кресле, обернув вокруг него хвост. Он вертел в руке восьмиугольную рукоятку своего топора и не смотрел на Фолкейна. - Ну, это древний обычай. Я умею читать, конечно, но я не ученый. Посвященные могли бы объяснить лучше. Круг… или шар… это знаки Бога. В некотором роде они сами суть Бог. Их можно видеть в небе. Солнце и луны - это шары. Точно также и наша планета - шар, хотя и несовершенный. Посвященные говорят, что и планеты имеют ту же сферу, а звезды сидят на огромном шаре Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям. Круг и шар - это совершенные формы. Разве не так?! А все совершенное - это прямое проявление Бога.