По улице вытянулись тени раннего утра, по асфальту рассыпались пятна солнечного света, пробивающегося сквозь листья, пляшущие под ветерком. Я кралась мимо гор мусора, пытаясь не вслушиваться в копошение тварей внутри его и жалея, что обладаю Тадж-Махалом слуха. Ни одного человека не было на улице - и даже ни одной завалящей собаки. Только время от времени вспыхивали красным глаза котов, наблюдающих за мной с запущенных передних дворов.
Ключ от двери лежал там, где, по словам Мин, ее мама держит его, под железным скребком для чистки обуви рядом с дверью. Он был грязный и испачкал мне пальцы красно-коричневой ржавчиной, когда я попыталась отчистить его. Однако он гладко вошел в замок, который с негромким щелчком открылся.
Дверь распахнулась; я оказалась в обществе молчаливых черепов.
Я двигалась в темноте медленно и осторожно, прислушиваясь к каждому звуку, издаваемому деревянными досками пола. По словам Минервы, ее родители ужасные сони, а о младшем брате, Максе, можно не беспокоиться. Я надеялась, что Мин уже встала и оделась, а не находится в недрах ночного кошмара, который может заставить ее вскрикнуть, когда я открою дверь.
По лестнице я тоже поднималась медленно, наступая фехтовальными туфлями с мягкими подошвами на боковые края ступеней, а не на середину, которая скорее заскрипела бы. Еще ребенком я как-то проснулась посреди ночи и принялась по очереди нажимать на все клавиши нашего детского рояля, причем делала это так осторожно, что молоточки не касались струн, и ни одна из них не издала ни звука. Тот, кто способен на такое, может делать многое, не разбудив взрослых.
Дом вокруг меня потрескивал и поскрипывал, словно нуждающийся в настройке огромный старый инструмент. Я прошла мимо всех этих странным образом украшенных распятий, мимо комнаты родителей Мин - медленные, осторожные шаги несли меня все ближе к ее двери. Глядя на запирающий ее тяжелый скользящий засов, я внезапно испытала острое нежелание прикасаться к вырезанным на нем символам: кошачьи глаза и сороконожки, черви на длинных, тонких ножках и с глазами и, конечно, снова черепа.
Сглотнув, когда пальцы сжали холодный металл, я медленно отодвинула засов, открыла дверь и проскользнула внутрь.
Минерва все еще под одеялом, все еще спит.
- Мин! - прошептала я.
И тут на шею сзади легла холодная рука.
10
"The Music"
МИНЕРВА
Перл вся блестела и пахла страхом. В глазах у нее вспыхивали молнии - как у Зомби, если с силой скрести его против шерсти.
Она что-то бессвязно залопотала, и я приложила палец к губам.
- Тс-с-с, Перл. Нельзя разбудить Максвелла.
- Господи, Мин! - прошипела она. - Ты так напугала меня, что я чуть не обделалась!
Я захихикала. Я хихикала уже полчаса, ожидая в углу и рассчитывая заставить ее подскочить. Это первое, чему болезнь научила меня: пугать людей забавно.
- Посмотри! - Я кивнула на изображающий меня сверток на постели. - Срабатывает, точно магия.
- Да, потрясающе.
Отдышавшись, Перл оглядела меня сверху донизу, все еще полыхая глазами. Я надела черное платье для коктейлей и темные очки - наряд, более подходящий для субботнего вечера, чем для воскресного утра. Но это ощущалось просто фантастически - надеть нормальную одежду после всех этих месяцев в пижаме. Платье плотно облегало меня, обнимало меня. Четыре самых толстых ожерелья перепутались на груди, ногти были выкрашены черным.
Я потрясла головой, заставив зазвенеть серьги.
- Здорово, - прошептала она. - Смесь египетской принцессы и готики.
Я показала ей язык и подозвала Зомби. Он резво подбежал и прыгнул мне на руки.
- Пошли. Я хочу делать музыку.
Перл вытаращилась на меня, все еще испуганная.
- Не можешь же ты взять на репетицию кота, Мин!
- Знаю, глупая. - Я снова захихикала, поглаживая голову Зомби. - Он просто выйдет порезвиться.
Она нахмурилась.
- Но Лус говорит, что он не должен выходить наружу.
- Нельзя оставлять бедняжку Зомби здесь одного. Он почувствует себя таким несчастным. - Я надула губы, глядя ей в глаза. - Что, если он станет скрестись в дверь и выть? Может разбудить папу.
Перл сдвинула очки на переносицу; она всегда так делает, когда чувствует себя боссом.
- Лус с ума сойдет, если увидит его снаружи.
- Лус плохо относится к Зомби.
Я подтянула его еще ближе к себе и поцеловала в маленький треугольный лобик.
- Она будет еще хуже относиться ко мне, если догадается, что это я увезла тебя в Манхэттен.
- Не догадается. Все будет в порядке, Перл, мы подберем его, когда вернемся. - Я улыбнулась. - Он приходит на зов мамочки.
У нее перехватило дыхание. В последнее время зубы у меня стали остроконечные. Некоторые изменения продолжают происходить, чем бы Лус ни пичкала меня, чтобы остановить их.
- Просто удивительно, почему это безумие избавления от всего не затронуло Зомби, - пробормотала Перл. - Ты избавилась от своего бой-френда, от своей группы, от своего фотличного немецкого стерео и от меня - но не от этого глупого кота.
- Он не глупый.
Я развернула Зомби и заглянула ему в глаза. Он понимает. Многое понимает. Перл вытащила свой сотовый.
- Дерьмо, уже больше восьми тридцати. Как думаешь, нельзя тут поймать такси воскресным утром?
- Нигде нет такси. Папа говорит, что они больше не возят его с работы домой.
Перл выругалась себе под нос и закрыла глаза.
- Придется вызвать Элвиса, а иначе мы опоздаем. - Она посмотрела на меня, вся из себя такая серьезная. - Можешь вести себя нормально в его присутствии?
- Конечно, Перл. Нечего так беспокоиться.
- Уверена, что готова к этому?
Я снова показала в улыбке остроконечные зубы и повернулась к письменному столу.
- Смотри…
Я наклонилась, задула свечу, и дым пошел вверх. Запах сандалового дерева мгновенно сменился запахом пепла. Я протянула свободную руку и дернула за уголок ткани, которой было задрапировано зеркало. Бархат потек вниз, словно вода.
- Минерва! - прошипела Перл.
И вот оно, мое лицо, пойманное в ловушку рамы, но его вид не заставил меня кричать, или упасть в обморок, или выбросить Зомби в окно.
Лус погрузила зверя внутри меня в сон, и теперь все стало гораздо легче.
Мягко мерцала безупречно бледная кожа. Два месяца я не постригала свои темные волосы, и теперь они неровно обрамляли лицо. Щеки, подбородок, брови - все стало острее и прекраснее, как будто плоть уплотнилась. Я сняла темные очки; широко распахнутые глаза сияли с выражением замешательства и удивления.
Зомби негромко замурлыкал у меня на руках.
- Все еще хороша, - прошептала я. И даже больше чем хороша… теперь.
Пока я не говорила Лус, что могу делать это: смотреть на свое отражение. Она слишком возрадовалась бы, типа, она побеждает. Лус хочет лишить меня новой восприимчивости, подпилить мои остроконечные зубы - одним словом, снова превратить в скучную прежнюю Минерву.
Однако Перл поможет мне помешать этому - Перл и ее музыка. Я снова надела очки, перенесла вес Зомби на другую руку и взяла со стола блокноты. Внутри таились секреты, древние слова, которые я слышала, когда меня терзала самая жестокая лихорадка. Пение этих мистических текстов позволит мне оставаться такой, какой я стала: больше не безумной, но совсем не скучной.
Лучше быть исцеленной наполовину.
Перл разговаривала по телефону, обхаживая Элвиса, чтобы он пообещал не рассказывать ее маме об этой поездке.
Когда она закончила, я снова надула губы.
- Но я хотела поехать подземкой.
Лус предупреждала меня, чтобы я больше никогда, никогда не спускалась под землю. Однако я чувствовала, как нечто взывает ко мне, рокочет под ногами. Хочет меня.
- На это нет времени, - прошептала блестящая Перл, открывая дверь. - Пошли. И постарайся идти как можно тише по лестнице.
"Лестница!" - радостно подумала я.
В конце концов, я иду вниз, вон из этой тюрьмы на чердаке, ближе к земле. Мне хотелось спуститься еще ниже - в подвалы, туннели, расщелины и котлованы. Хотелось пропеть свой путь вниз, ко всему тому, что ждет меня там.
- Ах, музыка, - прошептала я. - Я иду.
11
"Sound Dimension"
АЛАНА РЕЙ
Я пришла пораньше, просто чтобы понаблюдать.
Я много раз бывала на этом складе. Это здание старого завода в Челси, из которого убрали все, что там было, и устроили помещения для репетиций - стены обиты пенопластом, чтобы гасить эхо, мощные розетки в каждой комнате. В подвале располагается студия звукозаписи, - шестьдесят долларов час, один доллар минута - но она набита рухлядью и годится только для детей.
Я смотрела, как здание заполняется, обрывки гитарных переборов и барабанного боя просачивались наружу, отражаясь от стен квартала. Шестнадцатая - узкая улица, около тридцати пяти футов от стены к стене, поэтому звуку требуется десятая доля секунды, чтобы пересечь ее и вернуться обратно. Сто пятьдесят ударов в минуту - вот какая задержка на Шестнадцатой.
Наблюдая, я хлопала в ладоши и вслушивалась в эхо, а потом в быстром темпе барабанила по джинсам.
С крыльца пустого административного офиса дальше по улице я могла отслеживать всех входящих, каталогизировать их лица, чтобы иметь возможность потом вспомнить тех, с кем увижусь. Я всегда стараюсь увидеть людей до того, как они увидят меня, - типа, как животные стремятся держаться той стороны, откуда дует ветер.
Я училась в спецшколе для детей с особыми потребностями, и некоторые дети там плохо распознавали лица. Они учились идентифицировать людей по позе или походке; по-моему, неплохая идея. Лично я прекрасно различаю лица, но не доверяю людям, пока не увижу, как они движутся.
Перед складом остановился длинный серый лимузин. Крупный ямаец в серой униформе выбрался оттуда и оглядел улицу в обе стороны, убеждаясь, что все безопасно. Однако меня он не увидел.
Под его курткой ощущалась выпуклость наплечной кобуры. На Таймс-сквер таких встречаешь каждый день, вооруженные охранники стоят сейчас на входах в большие магазины. И полицейские тоже.
Удовлетворившись осмотром, водитель открыл дверцу лимузина для двух девушек.
На вид они были примерно того же возраста, что и парни, которые наняли меня две недели назад, семнадцать-восемнадцать, но, на мой взгляд, эти девушки из лимузина не могли быть знакомы с теми. У парней с собаками нет денег на лимузин… даже на такси и то нет.
Кроме того, парни не были наркоманами, а одна из этих девушек определенно имела проблемы. Кожа бледная, как устрица. Девушка выбралась из лимузина и застыла, уцепившись за дверцу, как будто нетвердо держалась на ногах после поездки. Хотя длинные руки у нее были тонкими и жилистыми, мышцы выступали почти так же рельефно, как у меня.
"Что тут делать наркоману?" - удивилась я, глядя, как она обошла машину и направилась к входу в склад.
Движения у нее были медленные, но резкие и какие-то неправильные. Я не могла оторвать от нее взгляд: все равно что смотреть, как богомол идет по ветке.
Спустя пару минут показались парни-собачники, и выяснилось, что они знакомы - или, по крайней мере, парни знали вторую девушку, невысокую такую, в очках. Она представила их наркоманке, и потом все, кроме парня, который нанял меня, вошли внутрь. Он остался ждать снаружи.
Его зовут Мос: М-о-с. Я запомнила, потому что записала.
Я смотрела, как он ждет, нервно приплясывая и ни на миг, не кладя на землю футляр с гитарой. Пальцы отбивали на бедре ритм, и я повторяла этот ритм на колене.
Вот вопрос: как они сошлись вместе? Эта обкуренная, потом богатая девушка и еще два не слишком опрятных парня, все моложе меня; скорее всего, слишком молоды, чтобы относиться всерьез к своей музыке. Может, они все богатые, а парни вырядились так, просто чтобы нанять меня задешево?
Если так оно и есть, это грязный трюк, я не играю с людьми, которые обманывают меня. Однако пока я не была уверена.
Когда, судя по часам, осталось шестнадцать секунд, я подхватила свои спортивные сумки и пересекла улицу.
- Привет, Алана, - сказал он. - Ты пришла.
- Алана Рей, - поправила я его. - В девять часов утра в воскресенье.
- Ничего себе времечко.
Он закатил глаза, словно идея назначить репетицию именно на это время принадлежала не ему, а кому-то, кто раздражал его.
- Ты не забыл мои восемьдесят баксов? - спросила я, барабаня двумя пальцами по ремню спортивной сумки.
- Конечно… ммм… восемьдесят?
Он слегка сощурил глаза. Я улыбнулась.
- Семьдесят пять. Шутка.
Он засмеялся, но по его смеху я поняла, что пять баксов для него кое-что значат. И деньги, которые он вытаскивал из кармана, были скомканы, по одному, по пять долларов и даже десятка монетами по двадцать пять центов.
Я немного расслабилась. Этот парень - жалкий бедняк. Никакой богач не стал бы затруднять себя такими фокусами, чтобы обмануть меня.
- Это все твои барабаны… то есть ведра? - спросил он, глядя на мои сумки.
- Много места не занимают, правда?
На самом деле я принесла не все - для первого-то раза. Какой смысл тащить сорок два фунта оборудования, если, возможно, этим парням нужна лишь барабанящая машина с косичками?
- Наверно, легче таскать, чем настоящие барабаны.
Я кивнула, хотя никогда не таскала настоящие барабаны, но, думаю, это нелегко.
Он отсчитал семьдесят пять, и, похоже, в карманах у него ничего не осталось. Мне стало неловко из-за того восьмидесятидолларового трюка, и я начала непроизвольно притоптывать ногами.
- Ммм, еще одно.
Он повесил гитару на плечо и сморщил лицо, чувствовалось, что он снова нервничает. Он был, типа, симпатичный и такой… стесняющийся. И вызывал у меня чувство беспокойства за него, типа, как за ребенка, идущего по улице с развязанными на ботинке шнурками.
- Что?
- Будет лучше, если ты не станешь говорить о деньгах Перл.
- Кто такая Перл?
- Она… - Он нахмурился. - Просто не говори о них никому, ладно?
- Какая мне разница? - Я пожала плечами. - Деньги остаются деньгами, кто бы ни давал их.
- Да, наверно.
Его лицо приняло серьезное выражение, словно я изрекла какую-то невероятную мудрость, а не просто то, что казалось логичным. В конце концов, в этом суть денег: хрустящий и чистый, или мятый, или вообще четвертаками - доллар всегда стоит сто центов.
Мы вошли в здание.
Комната наверху была похожа на все комнаты для репетиций: она сбивала с толку. Стены и потолок из волнистого пенопласта, в углах как бы мерцающего. Непонятный клубок кабелей на полу. И такая странная, лишенная эха тишина вокруг.
Невысокая девушка в очках представила мне всех.
- Это Захлер. Он играет на гитаре.
Крупный, сильный "собачий" парень широко улыбнулся. Я вспомнила - он не хотел мне платить.
- И Минерва. Она тоже здесь впервые. Она будет петь для нас.
Обкуренная девушка на две секунды сняла темные очки, сощурившись в свете флуоресцентных ламп, и улыбнулась мне. На ней было длинное черное бархатное платье, мерцающее, словно улицы после дождя, целая куча ожерелий и свисающие сережки. Длинные черные ногти блестели; они выглядели странно - словно волнистый потолок.
- Она певица? - спросила я. - Ха! А я подумала, что она администратор.
Все засмеялись моей шутке, за исключением Минервы, которая просто еще дальше раздвинула губы в улыбке. Ее зубы вызвали у меня дрожь. Я три раз прикоснулась ко лбу и мигнула сначала одним глазом, потом другим.
- А я Перл, клавиши, - продолжала другая девушка. - Ты Алана?
- Алана Рей. В одно слово, - ответила я голосом, дрожащим под взглядом Минервы.
- Круто, - сказала она. - Через дефис?
Я усмехнулась. Немногие богатые девушки задали бы этот вопрос. Некоторых людей это напрягает - что у меня два имени, невидимо сцепленные вместе.
- Нет. Между ними просто маленький пузырек воздуха.
Никто не засмеялся, но никто никогда и не смеется. Эта шутка предназначена только для меня.
Все завертелось очень быстро. Парни просто подключились и стали настраивать инструменты, а у Перл была лишь маленькая клавиатура, которую она установила на микшерном пульте, откуда могла контролировать звук всех остальных. Обкуренная девушка подняла повыше стойку микрофона и стала возиться с выключателями ламп; движения у нее по-прежнему были резкие, насекомоподобные. Оставаясь в темных очках, она, тем не менее, настолько пригасила огни, что я едва могла что-либо видеть.
Впрочем, я не жаловалась: ее взгляд один раз уже заставил меня вздрогнуть.
Я устроилась в углу, спиной прямо к сходящимся вместе, обитым пенопластом стенам, передо мной двадцать одно ведро для краски, "башни" из них повышались справа налево, от одного до шести ведер.
Я достала шесть контактных микрофонов, мои собственные микшерный пульт и устройства для спецэффектов. Комнаты для репетиций или студии звукозаписи нравятся мне меньше, чем открытый воздух, но, по крайней мере, здесь я могу создать собственное эхо.
Перл смотрела, как я креплю микрофоны к пластиковым "башням", вставляю их шнуры в микшер и вывожу через устройства для спецэффектов.
- Канистры из-под краски? - спросила она.
- Ведра для краски, - поправила я и в первый раз увидела, как Мос улыбнулся.
- А-а, конечно. Сколько каналов тебе нужно? - спросила она, передвигая ползунки на микшерном пульте. - Шесть? Двенадцать?
- Всего два. Левый и правый.
Я передала ей кабели. Перл нахмурилась. При таком раскладе она не могла микшировать меня со своего пульта. Типа, она хотела, чтобы я отдала ей свои яйца, свой сыр и свой лук в отдельных чашках, а вместо этого она получила от меня целый омлет, приготовленный так, как мне нравится.
Впрочем, она не стала спорить, и я увидела, как Мос все еще улыбается.
- Все готовы? - спросила Перл. Все были готовы.
Минерва сглотнула и одной бледной рукой взяла микрофон. В другой она держала блокнот, открытый на странице, которая выглядела так, будто исписана самым бестолковым ребенком из моей спецшколы.
Мос просто кивнул, не глядя на Перл, одной ногой поправив свои шнуры на полу.
Крепкий парень (чье имя я уже забыла, придется записать его) был единственным, кто улыбался. Наклонив голову, он пристально вглядывался в струны, осторожно прилаживая пальцы. И потом, сосредоточившись, начал играть. Это был простой рифф, низкий и однообразный.
Перл сделала что-то на пульте, и звук стал мягче.
Я прислушивалась мгновение, а потом настроила свои отраженные сигналы на девяносто два удара в минуту. Мос начал играть высоко и быстро. Я подумала: странный способ начинать, слишком сложный, словно гитарное соло вырывается из ниоткуда. Но потом вступила Перл, с тонкой, как паутинка, мелодией, создающей форму вокруг того, что делал он.