- Бабуся эта, - пояснил Степан Матвеевич, - и внук ее Коля сообразили, что игрушка и есть наш фирменный поезд "Фомич". Они понимают, какой опасности мы подвергаемся. Они пытаются нам помочь, но, видимо, пока безуспешно, раз вся эта чертовщина продолжает еще твориться в нашем поезде. Здорово, видно, забаррикадировался в своей комнате этот малец Володька! Они нам помогут, тут и сомневаться нечего, но и мы сами должны что-то сделать.
- Что? - спросил Валерка, который по складу характера не мог не совершать положительные поступки.
- А ведь и шахматные фигуры полагают, что живут по-настоящему! На самом же деле ими просто кто-то играет! - возвестил студент Михаил.
- А вот и подумаем вместе, - предложил Степан Матвеевич.
- Не отдам, - повторил Семен в каком-то трансе.
- Не позволим, - поддержал его Валерий Михайлович.
- Да бог с вами, - впервые обратил на них внимание Степан Матвеевич. - Вы ведь и сами находитесь внутри игрушки.
- Надо телеграммы дать, - предложил Иван.
- Это правильно, - согласился что-то понявший радист.
- Поезд в игрушку! - схватился за голову начальник фирменного поезда. - Да за это по заднице надо, по заднице!
Тетя Маша, которая в присутствии своего прямого начальника решила проявить благородную инициативу, решительно влезла в купе с веником и совком.
- Посторонитесь, граждане!
- Да перестань ты, Ивановна! - заревел на нее начальник. - Тут из поезда игрушку сделали! А ты со своим совком. Может, весь поезд совком выкинут!
- И как же это? - удивилась женщина.
- А вот так! Возьмут и выкинут!
- Да где же такой совок возьмут? - не поверила проводница.
- Найдут, найдут! Они все могут! Ракеты запускают! Сердца, понимаешь ли, туда-сюда пересаживают!
- Да как же это?! - перетрусила тетя Маша. - Стыда у них нету, что ли?
- Нету! Ничего нету! Игрушкой пацану на старости лет!
- Нет, уж вы успокойтесь! - потребовал Степан Матвеевич. - Вы тут главное лицо. В принципе мы можем сидеть и только требовать от вас, чтобы все в поезде было в полном порядке. Вот тогда вы действительно закрутитесь. Так что прошу немедленно успокоиться и начать организовывать для пассажиров питание. Пирожки, бутерброды, горячее для детей и стариков. Чай и прочее.
- О господи, чай! - заволновалась тетя Маша и поспешила в свое служебное купе.
- Виноват, - покаялся начальник поезда. - Но ведь в игрушку, в игрушку…
- Телеграммы надо дать в несколько пунктов. В Академгородок Старотайгинска - это бабусе и Коле, в город Фомск - Афиногену, в Министерство путей сообщения и в Академию наук.
Удивительно, что в вагоне не началось никакой паники. Только вполголоса передавали друг другу, что поезд кто-то превратил в игрушку и теперь надо телеграфом требовать от Москвы прекратить безобразие.
Иван, не дожидаясь, пока его попросят, вставил несколько толковых и точных фраз в текст телеграмм.
- А откуда, извиняюсь, будете телеграфировать? - спросил работник радиоузла. - Еще раз извиняюсь, но ведь телеграфировать-то неоткуда!
- Ах да! - простонал Степан Матвеевич. - Вот еще загвоздка… Но в электровозе должна быть радиостанция. Придется радиотелефонограмму давать. Пожалуйста, быстрее, - поторопил он радиста.
- Проверено на опыте, - начал вдруг писатель Федор. - Личные контакты прежде всего.
- О чем вы? - не понял Степан Матвеевич.
- Личные контакты, - уже более твердо и решительно, почувствовав, что к его голосу прислушиваются, продолжил Федор. - Послать личных представителей, дипкурьеров, если хотите, и к бабусе, и к товарищу Афиногену, и в министерство, и в академию.
- Хм. Это, конечно, идея. Но только как? Как мы пошлем курьера, если поезд не останавливается, а на ходу прыгать довольно опасно?
- Через посредство другого макета, пребывающего в виде магазина.
- Это он правильно говорит, - согласился Иван. - Вот ведь Семен проникал же в этот макет, барахла всякого накупил. Значит, можно проникнуть в него еще раз. А оттуда на такси! На самолет! В министерство и в академию! В Фомск и в Старотайгинск! Только несколько человек нужно послать.
Ошеломляющая была идея! Но ничто не запрещало ее осуществление.
- Да послушайте! - закричал я. - Тут ведь еще один выход из положения есть. Ведь в крайнем случае, если ничего другого уже нельзя будет сделать, через этот макет можно переправить всех пассажиров!
Я мельком взглянул на Семена и Валерия Михайловича. Зловещая улыбка скользнула по лицу Крестобойникова.
- Мое! - решительно сказал Семен.
- Наше! - поправил его Валерий Михайлович.
- Да у нас с такими типами в строительном отряде так разговаривать бы не стали! - протиснулся у меня под мышкой Валерка. - Мы бы таких и держать у себя не стали!
- Цыц! - огрызнулся Семен. - Знаем мы, что у вас в строительном отряде происходит. Студенты! Тоже небось не за голую идею работали? Хапнули! Скажешь, нет?
- Да ты, да он… - Нет, Валерка не хотел лезть в драку. Слово, слово, убивающее наглеца наповал, всенепременно требовалось ему сейчас. - Да ты…
Валерка запнулся. Но я ему сейчас был благодарен. Ведь он, сам того не заметив, заступился за Ингу.
- Пережиток темного прошлого! - крикнул Михаил.
Валерий Михайлович хохотнул.
- Все правильно, - сказал Степан Матвеевич. - Универмаг - достояние общественное.
- Я, - сказал Валерка. - Мы. Весь отряд.
- Весь не надо. Достаточно четверых, - сказал Граммовесов.
- Запишите. Я, Валерий Стинцов. Михаил Кафтанов. Погорелов. Бражников. Мы пойдем! - И прозвучало это так, словно они пойдут грудью на огневую точку. А может, правда пошли бы…
- Отлично, - сказал Степан Матвеевич. - Вы, Валерий, руководитель этого строительного отряда?
- Да, Степан Матвеевич. Отряд доверил.
- Это хорошо, хорошо… Ваш отряд - единственная организованная у нас в поезде группа. Все пассажиры едут сами по себе. Между ними никакой связи. Чисто механическое смешение. А у вас командир. У вас дисциплина. Один за всех, все за одного. Но главное - организованность и дисциплина.
- Знаем мы, какая у них в отряде дисциплина и организованность, - насмешливо и зло протянул Семен.
Ну и тип! Ведь это он снова про меня и про Ингу.
- У нас дисциплина железная, - твердо сказал Валерка. - У нас все комсомольцы. Мы и не с такими делами справлялись.
Тут он, конечно, хватил немного лишку, но понять его было можно: за свой отряд болел сейчас душой справедливый Валерка.
- Вот ваша организованная единица пусть и возьмет шефство над поездом, пока все не кончится к общему благополучию. Проведите беседы, помогите с раздачей пищи, да мало ли что еще… Не допускайте паники, ненужных слухов. Назначьте в каждый вагон по нескольку ответственных. Пусть они людей займут. Можно даже лекции прочитать о международном положении, например.
- Лекции у нас есть кому читать, - обрадовался Валерка. - У нас даже самодеятельность есть. Можем концерт организовать.
- Можно и концерт, только не сегодня. Пусть люди отдохнут. А вот завтра может и концерт понадобиться.
- Наш отряд все сделает, Степан Матвеевич! У нас, знаете, какие ребята и девушки в отряде подобрались! Мы уже второй год ездим в Фомскую область на свинарники.
- Ну и молодцы!
Степан Матвеевич коротко и толково объяснил, что нужно сделать. Адресов мы, понятно, не знали. Но тут уж ребята должны были поработать своими головами.
24
- Пошел, - сказал Валерка и остановился возле макета магазина. Что дальше, он не знал. Да и никто не знал, кроме Семена и Валерия Михайловича.
- Вот что, товарищи, - обратился к ним Степан Матвеевич, - положение с поездом очень серьезное. Я думаю, вы сможете отбросить всякое недовольство, наши с вами разногласия. В поезде дети и старики. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, покажите, как это делается.
- Мое! И никого это не касается, - отрезал Семен. Он словно сдурел с этим магазином, а ведь вполне нормальным человеком был до этого случая.
- Пожалуйста, товарищ Кирсанов, - попросил Степан Матвеевич.
- Нет и нет!
- Ну хорошо. Вы, Валерий Михайлович. Ведь женщины и дети.
- Валерий Михайлович! - взвился Семен. - Не показывайте им! А сами! Пусть сами попробуют! А то на все готовенькое, ложечкой к ротику. Ешьте, детки, кашку!
- Тут, Семен, перегиб получается, - словно очнувшись, сказал Валерий Михайлович. - Почему не помочь? Ведь человек человеку друг, товарищ и этот… Ну, в общем, понятно. Особенно сдружившимся на стройке студенткам и студентам. Гиблое дело. Я, как декан факультета журналистики, не могу не помочь товарищам.
- Перебежчик! - заорал на него Семен.
- Не орите на меня, товарищ Кирсанов, - повысил голос и новоявленный декан. - Успокойтесь. Люди в беде. Да какое право вы имеете отказывать им в просьбе? Вы что, действительно считаете себя собственником этого доходного дома? Ош-шибаетесь! Глубоко ош-шибаетесь! Это здание, макет, если хотите, общественное достояние, реликвия человеческого общества! Это… это! Да у меня даже слов нет, чтобы выразить все накипевшее в моей душе. Не мешало бы вам вспомнить, что у вас едет жена в этом же поезде и, заметьте, в качестве простой пассажирки.
Семен молчал. Он о чем-то думал. Что-то новое открылось ему. На Ивана он посмотрел с любопытством.
- Товарищ Крестобойников! - взмолился Степан Матвеевич.
- Понимаю, понимаю. Рублей хотя бы двести…
- Каких рублей?
- Да можно и в разных купюрах. Заимообразно.
- Это за показ, что ли? - не утерпел Иван.
- За показ деньги платят. Шучу, шучу. Деньги нужны совсем на другое. И потом, ведь заимообразно.
- Деньги соберем, - сказал Степан Матвеевич. - Артем, пишите. Придется складываться. Кто сколько может?
Денег у меня уже не было. Ничего я не мог сложить с другими. Но деньги нашлись. И не только в нашем купе. Я записывал.
Валерий Михайлович принял деньги с достоинством и еще раз заверил, что берет их заимообразно. Он высвободил ноги из валявшихся на полу простыней и шагнул к макету.
- Уйдет, - убежденно сказал Валерка. - Как пить дать, уйдет.
- Туфли? - нисколько не обиделся Валерий Михайлович. - Туфли ведь остаются здесь.
- Туфли жмут.
- Жали, да перестали. Растоптались, так сказать.
- Все равно уйдет, - повторил Валерка.
- Я могу и не экспериментировать, - предложил Крестобойников.
- Прошу вас, - сказал Степан Матвеевич.
Валерий Михайлович преспокойно опустил в крышу макета левую ногу. Она вошла туда как в туман. Затем вторую. Вот он уже погрузился по пояс. Затем лишь голова осталась на поверхности макета. Голова повернулась лицом к ошарашенным зрителям, подмигнула и исчезла.
Все. Валерий Михайлович ушел в настоящий, не игрушечный мир.
Никто ничего не сказал, даже не ойкнул, не охнул.
Прошла минута. Валерий Михайлович не возвращался. Прошла вторая…
- Теперь мы знаем, как нужно уходить, - сказал Степан Матвеевич. - Шагнул, и все. Начали.
Валерка стукнул ногой о крышу макета. Только и всего. Никуда его нога, ни в какой туман не вошла.
- Осторожнее! - крикнул Семен. - Крышу обвалите. Там же паника начнется, и магазин закроют.
Валерка растерянно оглянулся.
- Еще раз, - сказал Степан Матвеевич. - Только действительно осторожнее.
За окнами универмага можно было рассмотреть какое-то ускоренное движение маленьких человечков. Наверное, магазин и в самом деле тряхнуло.
И снова Валерку постигла неудача. И еще, и еще!
- Разуться надо, - подсказал Михаил.
Валерка безропотно разулся. Он сейчас бы даже и разделся, если бы это только помогло ему выполнить задание. Но и босой командир строительного отряда не смог проникнуть в макет. Валерка явно растерялся.
- Тут что-то не то, - сказал Иван.
Все мучительно думали, в чем же секрет? Что все пропустили, не заметили в действиях Валерия Михайловича? Лишь начальник поезда с удивлением смотрел на чудеса науки.
Попытку Валерки повторил студент Михаил. Результат оказался тем же самым. Попробовали и другие студенты. Нет. Ничего у них не выходило. Настрой, что ли, был не тот? Или просто не поняли технику исполнения? Впрочем, не вышло вообще ни у кого. Степан Матвеевич даже был вынужден прекратить эксперименты, потому что, как ни осторожно пытались проникнуть через крышу макета экспериментаторы, а легкие толчки все же случались. Это для нас они были легкими, а для людей в магазине, наверное, весьма ощутимыми. Через миниатюрные окна уже замечались приметы паники.
- Прекратим, - сказал Степан Матвеевич. - Тут что-то другое.
- А вот и не вышло, - сказал Семен. Он, несомненно, был рад нашей неудаче.
- Вот что, Семен, - сказал Иван, - рассказывай, как туда нужно проникать, или я за себя не ручаюсь.
- Не ручаешься! - мгновенно вскипел Семен. - Ты за себя не ручаешься! Я тоже за себя не ручаюсь! Ты думаешь, я не вижу, я слепой? Нет, фигу! Я все вижу.
Иван едва сдерживал себя. Семен, конечно, заметил кое-что правильно. Но глаз своих Иван на Тосю не "клал", и мыслей у него никаких черных не было. Ну, страдал, конечно, человек. Страдал. Это было видно. Я, по крайней мере, видел. Такое случается с людьми. Но и боролся с собой Иван, честно боролся. И ничего Семен не мог поставить ему в вину. Напрасно он набросился на Ивана.
Да-а… Теперь Семен был под надежной защитой. Он мог говорить Ивану что угодно, и тот все равно смолчит. Семен даже ударить Ивана мог, и тот все равно бы не ответил, разве что зубы свои стер в порошок. Все точно рассчитал Семен Кирсанов, единственный, кто мог сейчас помочь нам.
- Что же это он так про свою жену? - недоуменно спросил Степан Матвеевич. - При чем тут Тося?
- Да ни при чем, - сказал я.
- Ага! Ни при чем? Сам нашел кралю с ребенком и теперь хочешь, чтобы и Тося!
- Ну ты тип, Семен, - сказал я. Ведь ничем его сейчас не возьмешь. Полностью обезопасил себя со всех сторон.
- Ради бога, - попросил Степан Матвеевич, - расскажите или покажите, как это делается.
- Да делайте что хотите. Вас много, а я один. Только в том и вся ваша сила, что вас много!.. Пусть он вообще на Тосю не смотрит. И на глаза не попадается. Знаю я, садятся холостыми, а вылазят женатыми!
- Иван, - попросил Степан Матвеевич.
Иван ничего не сказал, протиснулся между людьми и пошел по коридору в сторону купе проводниц.
- Вот и пусть ходит ищет себе в другом месте.
Никто не бросился вслед за Иваном…
25
- Что еще нужно сделать? - спросил Степан Матвеевич.
- Ничего, - буркнул Семен. Он вдруг ни с того ни с сего сник, увял, постарел.
Но он все же шагнул к макету, поднял ногу прямо в ботинке, опустил ее в крышу, и снова, как в молоко, вошла она туда, потом вторую, погрузился по пояс, исчез весь, даже не взглянув на нас.
- Все равно ничего не понял, - сказал Валерка.
- Я тоже, - сказал Степан Матвеевич.
Ничего не понял и я. Никакого дополнительного секрета и фокуса здесь не было. Семен исчез, и все.
- И этот навек, - прошептал начальник поезда.
Но Семен исчез не навек. Голова его вынырнула из крыши даже нетреснувшего и нераскрывшегося макета, потом плечи, туловище, руки, ноги. Вот он спрыгнул на пол и преспокойно уселся на свое место.
- Демонстрационный зал там, моды показывают.
И все.
- Так в чем же дело? - устало спросил Степан Матвеевич.
Никто не знал. Валерка по своей инициативе снова подошел к макету и попытался влезть в него. Нет. Ничего у него не вышло.
- В чем дело, Семен? - умоляюще проговорил Степан Матвеевич. - Ведь для дела, для спасения…
- Не знаю. Я прохожу, а вы почему-то нет. Так он устроен.
Семен не врал. Да и для чего ему было сейчас врать? Просто макет впускал в себя только его и Валерия Михайловича.
- Вы точно не знаете?
- Ничего я не знаю. Я думал, он всех пускает, кто хочет.
Хорошо заметная растерянность поселилась среди нас. Ну работай, голова, работай! Что ж уж, совсем безвыходное положение, что ли?
- Надо знать, для чего этот макет был создан, - сказал Федор. - У него какое-то одно-единственное назначение.
- Что значит для чего? - не понял я.
- Ну тот, Афиноген-то, для чего его сделал? И почему бабуся не взяла его с собой?
- Дарственная, - пробормотал Семен.
Его никто не слушал. При чем тут дарственная? Никакой дарственной не было. Бабуся совсем не хотела везти этот чемодан своей родственнице и ее дочери, потому что у них и так вся жизнь в тряпках. Вроде злого подарка был этот чемодан. И что имел в виду Афиноген, когда создавал эту чудовищную игрушку?
А поезд отстукивал свою нескончаемую песню. Стандартно и ритмично вздрагивали колеса вагона. Мимо проносились столбы электропередачи, отдельные группки деревьев и озерца, уже едва различимые в начинающей сгущаться темноте.
Наступала ночь. А жара все не спадала. Правда, не так уже дышало жаром от окон. Исправная вентиляция в какой-нибудь час превратила бы это пекло в нормальную для человека атмосферу. Но вентиляция не работала с самого Фомска.
Все это проносилось у меня в голове каким-то вторым слоем, скорее как реакция на органы чувств, а не как сознательное размышление. А думал я о бабусе. Какой-то секрет был в этом макете, придуманный специально для двух любителей всяких модных тряпок.
Минуты две длилось это нестерпимое молчание. Даже Семен, кажется, начал понимать что-то. Да и поуспокоился он после ухода Ивана. Вот это закрутилось в нашем фирменном поезде! Однако что же имел в виду этот неудавшийся ученый, непризнанный Афиноген? Ведь те, для кого он сработал эту игрушку, могли, конечно, входить в нее беспрепятственно. Иначе для чего все это? Тут сомнений быть не может. Они могли входить. Семен и Валерий Михайлович тоже. Значит, у них есть что-то общее. Но что? Любовь к тряпкам? Это уже, наверное, ближе… Но вряд ли Семен страдал страстью к тряпкам как к таковым. Значит, надо еще ближе. Страсть, страсть. Стяжательство. Ага! Вот оно! Не просто любовь, а страсть к стяжательству, безмерное престижное потребление! Всего, что только можно отхватить. И ковры, и заграничные туфли, и книги, которые ровными безмолвными рядами стоят за стеклами полированных шкафов, и автомобили, на которых пять-десять раз в году ездят на речку. Но престиж, престиж! Я имею, я обладаю, у меня лучше, я смог, я изворотливее, я умею жить!!! А вы нет…
Для меня или для Ивана такое было невозможно. Вечная нехватка денег. Если и книги, то для работы и для души, не все подряд, а строго выборочно, хотя и после этого комнату в основном населяют только книги. Никаких эмоций при виде купленного приятелем автомобиля, разве что легкое удивление и чуть более глубокое непонимание.
Стоп! Значит, престижное потребление… стяжательство. Хотя стяжательство - это грубо и обидно.
- Я вот что думаю, - сказал я. - Этот макет впускает в себя только тех, у кого имеется страсть к безудержному потреблению, к потреблению престижному, когда это потребление становится уже единственным смыслом жизни. Только для таких этот макет и создан.