- Вот что! - громко, заглушая шум в вагоне, крикнул Иван. - Разойдитесь, пожалуйста! Я сейчас начну в окна выбрасывать тех, кто не разойдется. Вы русский язык понимаете? Вас вот, например, в какое окно? С северной или с южной стороны? С северной? Правильно. Там прохладнее. Так, так. Пожалуйста, за ремень, за пояс, чтобы мне удобнее было. Падали когда-нибудь из вагона на ходу? Нет. Сейчас упадете. Что? Не хотите? Так, так. Вы? Что? И вам тоже не хочется? Тогда разойдитесь, пропустите. Вон там гражданин желает выпасть из окна. Я сейчас. Я помогу. Я вышвырну, если есть желающие. Ну и хорошо, ну и прекрасно! Ведь понимаете же, понимаете! Ну и молодцы! Вас? Нет желания. Благодарю вас! И вас благодарю! Вот и хорошо. И хорошо… и хорошо. Честное слово, позову, если понадобитесь.
Здорово это у Ивана получилось. Мне бы никогда так и не сделать. Пассажиры разошлись по своим купе, правда, нехотя, но все же разошлись. Да и ничего интересного не оказалось. Так, от жары с одним стало плохо, с ума сошел человек, но не буянит. И не будет буянить, потому что с ним жена, врач и еще четверо здоровых мужчин. Да и ссадят его на ближайшей станции, потому что сумасшедших в фирменных поездах не возят.
- Спасибо, Иван, - сказала Зинаида Павловна. - А вы, Семен, давайте-ка вот на эту полку. Ложитесь. Успокойтесь, Семен, успокойтесь. От жары это все.
С верхней полки свесилась нога Валерия Михайловича, вслепую отыскивая точку опоры.
- Нет и нет! Обязан, так сказать, хранить и блюсти реликвию, завещанную и прочее и прочее. Прошу очистить и так далее.
- Да никто у вас вашу реликвию и не собирается отбирать, Семен. Ваша реликвия, и хорошо.
- Никто? - вдруг совершенно спокойно спросил Семен и даже для верности переспросил еще раз: - Никто?
- Никто, - подтвердила Зинаида Павловна.
- Так никто? - обратился Семен к нам.
Да черт с ним, с этим чемоданом! Мне бы только семью до Марграда довезти. И пропади все пропадом!
- Никто, - с чистым сердцем ответил я.
- Конечно, никто, - подтвердил Степан Матвеевич.
- Никому он не нужен, кроме вас, - сказал Иван.
- Никому? - вроде бы даже удивился Семен, но в голосе его чувствовалась неподдельная радость. - Господи! Никому!
19
- Нет, позвольте, - возразил Валерий Михайлович, опустив вниз и вторую ногу. - Нет, позвольте. Как это никому? Общественное достояние! Всем это, понимаете, всем!
- Нет! - прохрипел Семен. И не узнать теперь было его. Совсем другой человек стоял перед нами и защищал что-то глубоко личное, свое, единственное, без чего и прожить-то нельзя, из-за чего можно не ехать в Усть-Манск к своей маме, из-за чего он и Тосю-то, жену свою, забыл.
- Позвольте, - снова сказал Валерий Михайлович и, выставив свой помятый зад, начал медленно сползать с полки. И вот он уже стоял на полу пока что в одних носках, но это, видимо, его сейчас нисколечко не огорчало и не волновало. И брюки и рубашка нигде не теснили его, а, напротив, имели вид униженный и оскорбленный. Все на нем топорщилось и вылезало друг из друга. - Вас плохо воспитали, мой друг! У нас все для человека. У нас человек человеку друг, товарищ и брат. Во вверенном мне управлении торговли промышленными товарами широкого потребления такого работника не потерпели бы. Вы бы ведь налево стали подрабатывать? А? Что-то плохо слышу.
- Нет! - крикнула Тося. - Семен, что же ты?
Семен посмотрел на нее, но не увидел.
- Успокойся, друг Семен, - продолжал Валерий Михайлович. - Успокойся и уясни себе, что этого хватит на всех. И зачем волноваться, делать другим неприятности, рвать, кричать? А что надо? А надо установить очередь, список. Вот у вас, друг мой, и ручка, и лист чистой бумаги.
- Опись, - быстро проговорил Семен.
- Нет описи, - повысил голос Валерий Михайлович. - Нет и не было. Чистый лист, на котором и надо составить список. Так и быть. Вы первый. Только не наделайте глупостей! Не тащите все, что попадет под руку. С выбором, с выбором. И вообще, может, только на разведку.
- Не хочу на разведку, - уже несколько спокойнее и увереннее сказал Семен.
- Конечно, кому захочется за просто так? - согласился Валерий Михайлович. - Тогда первый я. А?
- Нет, я, - согласился Семен.
- На том и остановимся. Я не против. А вы, товарищи?
- А все-таки прилягте, - сказала Зинаида Павловна Семену.
- Нет уж! - ответил тот. - Покой нам только снится! Отдыхать теперь некогда. В разведку, в бой!
- Кто третий? - спросил Валерий Михайлович. - Вы? Нет. Давайте третьей отправим Зинаиду Павловну, нашу несравненную, пекущуюся о нас и заботящуюся.
- О чем вы? - не поняла Зинаида Павловна. - Спасибо, но мне сейчас ничего не надо.
- Сейчас не надо. Очень может быть. А потом, в будущем?
- У меня нет будущего. И, пожалуйста, не возвращайтесь к этому.
- Зинаида Павловна! Друг мой! Да у вас еще именно все в будущем! - запел Валерий Михайлович. - Да вы…
- Вот, - возник откуда-то писатель Федор с несколькими листочками в руках, - окончание рассказика.
- Поздно, Федя, - как бы даже сожалея, сказал Валерий Михайлович. - Работа редактора не по мне. Так уж получилось. Мы теперь в управлении торговли трудимся.
- Да разве я из-за того, что вы редактор?
- Был, был, а теперь нет.
- Я ведь из самых дружеских чувств. Я помочь хотел вам с вашими вещами. Чтобы человеком вы себя чувствовали, а не вешалкой для костюмов. - Писатель Федор еще иногда покачивался, но уже гораздо меньше и осмысленнее и очень часто даже в такт толчкам вагона.
- Ерунда все это, - наставительно сказал Валерий Михайлович. - Ерунда и самовнушение. Сосите свою водочку и не лезьте в дела, в которых ни черта не смыслите!
- Это уж слишком, - сказал я. - Зачем вы с ним так? Человек ведь помочь хотел. А если не нужна вам эта помощь, так откажитесь вежливо. Ведь человек перед вами!
- Как же, как же, - сказал Валерий Михайлович. - Вижу. Но не нужна мне помощь неудавшегося писателя Федора, и пусть он катится, вежливо говорю, к черту!
Писатель Федор посмотрел на него странным взглядом. Я было подумал, что сейчас снова начнется шум. Но писатель только сказал:
- Я вас прощаю, уважаемый Валерий Михайлович.
- Ха-ха-ха! - расхохотался тот. - Вы посмотрите только, он меня прощает!
- Я бы не сделал этого, - сказал я. - Я бы с вами не так поговорил!
- Это ничего, - сказал Федор. - Это пустяки. Возьмите вот, будет желание - прочтете. Тут немного. Совсем немного.
- Спасибо, Федор, - сказал я. - Я обязательно прочту.
- А вот в конец списка! - с угрозой сказал Валерий Михайлович. - К самому закрытию! Когда уже ничего и не останется!
- Да ведь мне это ни к чему, - отозвался Федор, повернулся и пошел в свое купе.
- Я не хочу иметь с вами дела, - сказал Степан Матвеевич и сел на свое место, отвернувшись к окну.
- Пойду подышу. - И Иван двинулся в конец коридора.
- И я, пожалуй, - сказал я.
- Так вас на какую очередь записать, Артюша? - спросил Валерий Михайлович. - Хотите на третью?
- Ничего я не хочу, - ответил я.
- Очень и очень напрасно. В вашем теперешнем положении я бы не стал пренебрегать хорошими возможностями.
- Да о чем вы тут все время? - спросил я. - Чем это вас так взвинтил чемодан?
- Я боюсь, - сказала Тося.
- Не бойтесь, - попросил я. Я бы сказал ей и еще что-то, но вот только не знал, нужно ли ей это. Я имел в виду Ивана. Вот уж с тем-то ей бы никогда не стало страшно.
- А чемодан сдадим в Марграде, - пообещал я.
- Нет уж! - взвился Семен. - Личная, так сказать, соб…
- Чемодан мы никому не отдадим, - просто сказал Валерий Михайлович. - И точка. Да вы и сами не захотите, когда узнаете.
20
- Что же это? - спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому.
- Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите?
Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой.
- Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, - сказал Валерий Михайлович.
- Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел.
- Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть.
- Чего? - спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.
- Ну что? - спросил Валерий Михайлович.
Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но что, я все еще не знал.
Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.
- Милочка ты моя! - только и сказала Зинаида Павловна.
А Тося ничего не сказала, даже свое вечное "ах, как это интересно!".
- Понимаете теперь? - спросил Валерий Михайлович.
- Ничего не понимаю, - ответил я. - Невозможная вещь!
- Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать.
- Я первый, - робко напомнил Семен.
- Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей?
- Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.
Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.
- Дура! - убежденно сказал Семен.
- Семка, - тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.
- Степан Матвеевич, - тихо позвал я, - посмотрите, что здесь.
Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.
- Вот вы про бабусю… - начал он.
- Да вы посмотрите, посмотрите сначала, - поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе.
- Бабуся ведь неспроста… - продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я.
Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне:
- Я уже начал об этом догадываться.
- О чем? Об этом магазине?
- Да, и о нем тоже…
- Не понимаю, Степан Матвеевич.
- Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.
- Ну, пошли-поехали, - усмехнулся Валерий Михайлович. - Записать вас в очередь? - обратился он к Степану Матвеевичу.
- Вот оно что… А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.
- И я с вами, - попросилась Тося.
Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи!
- Идеалисты, - сказал Валерий Михайлович. - Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли…
- Ей-богу, не вытерплю, - сказал я. - Пошли, Тося.
- И лучше, и лучше, - засуетился Семен. - Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо…
- Хватит, друг мой Семен, - остановил его Валерий Михайлович. - Простыночку навесь, да и полезай.
Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив - Света и Клава.
А Клава-то, Клава… Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях.
- Что там еще? - спросила Инга.
Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.
Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить.
- Пошли, - вдруг сказала она.
Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее.
Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.
- Вот, - сказал я. - Познакомьтесь. Инга - Таисия Дмитриевна.
- Да просто Тося, - сказала женщина.
- Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.
Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.
В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя он старался казаться спокойным. Но только я его уже хорошо знал. Настолько хорошо, будто всю жизнь прожил с ним бок о бок.
- Ну ладно, - сказал он. - Что играть в прятки? Дело в том, что Усть-Манска не будет.
- Как не будет? - Это вырвалось у Тоси совершенно машинально. - Нам ведь сходить… - И осеклась. Ведь вовсе и не надо было им с Семеном теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело какое-то у него появилось. - И пусть не будет… Все равно.
- Я, - продолжал Иван, - изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды Усть-Манска уже должны были начаться. Поселки и платформы, куда ходят пригородные электрички. Но только ничего этого нет.
Нет, Тося не испугалась. Она, кажется, просто ничего не поняла, не расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках, без всякого света впереди, да и не зная даже, что же ей нужно. Инга слегка прикусила нижнюю губу.
- Дело в том, Инга и Тося, - сказал я, - что наш поезд, как предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую реальность, которая во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем.
Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит, чужая реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла, что произошло?
- Скорее всего и не другая реальность, - сказал Иван, - а нуль-упаковка.
- Да, - поддержал его Степан Матвеевич.
О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них уже не другая реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как и в случае с другой реальностью.
Я так и сказал:
- Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через час будет еще три или двадцать объяснений. И все они правильны и единственно возможны, но только по очереди, а, впрочем, может быть, и безо всякой очереди.
- Я пойду соберу стройотряд, - вдруг сказала Инга.
- Это правильно, - согласился Степан Матвеевич, - только не надо всех, а человека три-четыре.
- А мама мне всего, да, всего в дорогу положила, - прошептала Тося.
Иван постучал по стене кулаком.
- Начальника поезда надо пригласить и радиста, - сказал Степан Матвеевич.
- Так я к ребятам? - спросила Инга. Она торопилась. Она хотела что-то сделать. Побыстрее. А потом к Сашеньке. Она теперь его ни на миг от себя не отпустит. - Я быстро.
- Хорошо, Инга.
Она рванулась чуть ли не бегом.
- И я, - сказала Тося.
- А вы куда? - спросил я.
- Не знаю. Я так. Узнать. - И она тоже вышла.
В тамбур из перехода протиснулся официант со своей корзинкой, наполненной все теми же кусками жирной жареной колбасы. Вид у него был довольно обалделый.
- Колбаса, - испуганно прохрипел он, - со скидкой. Вам сколько порций?
- Колбасы нам не надо, - твердо отверг все его притязания Степан Матвеевич.
- Как же? - не понял официант. - Ведь со скидкой!
- Нет, нет. Спасибо, не требуется.
- И все так. Весь поезд. По четвертому кругу пошел. Никому колбаса не требуется. А суп только детям и престарелым.
- Да не нужен нам суп. Антрекотов даже не нужно! - вспылил Степан Матвеевич. - Понимаете? Мы не хотим есть.
- Так, так, - официант все равно ничего не понимал. - А в ресторан? Все места свободны… Никто не идет.
- Нам сейчас не хочется есть, - как можно спокойнее, но уже еле сдерживаясь, сказал Степан Матвеевич.
- Вот и все так. Весь поезд не хочет колбасы. Никто не хочет в ресторан. А у нас план. У нас премия с перевыполнения.
- Весь поезд? - переспросил Иван.
- Весь поезд, - подтвердил официант. - С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.
- Кто?! - вскрикнул Степан Матвеевич.
- Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным… Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз… ну и там все прочее. Он у нас оч-чень строгий мужчина. Так отказываетесь?
- Отказываемся, - подтвердил Степан Матвеевич.
- Тогда его не удержат.
- Кого?
- Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из-за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу-то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет?
- Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.
- Ну, ну, не бережете вы поваров… Он же квалификацию из-за этого потерять может…
Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что-то надеялся.