Саша с тоской посмотрела на еду: аппетит окончательно пропал, настроение значительно ухудшилось.
–– Хочешь сказать, что я крайней останусь?
–– Ага, –– девушка качнула носком туфельки и вздохнула. –– ‘Не печалься, любимая…’ Ладно, не грузись. Исмаиловна у вас баба справедливая, урегулирует этот вопрос к общей пользе. Ей такого безотказного трудоголика, как ты, из-за всякой ерунды терять не захочется. Так что, обойдется. Авось? Рассказывай: как дела, да печенье вон бери. Опять на мели, да?
–– Да, Аня последние выманила, –– вяло отмахнулась Саша, пригорюнившись. –– Рассказывать особо не о чем. Костик не появляется –– слава богу. В отпуск скоро. Хочу в горы уехать. На Алатау. Дорого, конечно, но хочу. Молодость хоть вспомню, категорию подтвержу, а то…старухой себя чувствую, столетней, не меньше.
–– И сколько счастье вкусить экстрима стоит?
–– Семь.
–– Сколько?! –– Катя выгнула бровь. –– Да ты что?! Где возьмешь?
–– Уже накопила. Да отпускные. С инструктором договорилась и ребят из группы видела.
–– Мужички?
–– Трое и пять девушек.
–– И лук свой возьмешь? –– в тоне Катерины появилась насмешка.
–– Возьму.
–– Глупо. Зачем тебе это, Сань? Лучше в круиз поезжай. Тебе личную жизнь надо устраивать, а не под горную козу косить. Альпинизм, стрельба из лука –– детство. В твоем возрасте романтику в отношениях полов искать надо. И не прошлое тревожить, а будущее строить. Мужичка, Марго, мужичка тебе искать надо. Чтоб, как стена, встал.
–– Да ну их, –– Саша взяла кофе и отхлебнула. –– Не надо мне никого.
–– Тогда в монастырь уходи, а не в горы.
–– Кать, эта тема для меня закрыта. Всех ведь, кто у меня был, знаешь. И что? Толк? Любовь первую возьми…
–– Вспомнила! –– фыркнула девушка, –– Хомячок убогий, гений-извращенец, Печорин еврейского разлива.
–– Да кому он нравился? Поэт непризнанный…
–– Тебе. Со зрением у тебя всегда плохо было, зато сердце безразмерное, вечно убогих привечаешь. За тобой Витька из параллельной группы бегал. Что не пошла?
–– Бегал он! Трахнуться хотел, вот и бегал.
–– Ну, и дала бы.
–– Ага, всем! –– с сарказмом кивнула девушка.
–– Вот и сидишь из-за своего чистоплюйства в гордом одиночестве. Чистая и непорочная, но ненужная и для семейной жизни потерянная. Любовника завести не пыталась?
–– В который раз. Да не получается у меня ничего: ходят, телефон просят, ухаживают, и испаряются.
–– Слушай, а может, на тебя порчу навели?
–– Точно, –– усмехнулась Саша. –– Венец безбрачия.
––Да ты не иронизируй, сейчас рукодельниц знаешь сколько?
–– Ерунда, Кать, если сама дура, что других в тупости обвинять. Не хочу я ничего и не могу. На мужиков глянь: где нормальные-то? Одни Костики, корвецкие да малевины.
–– Ну, мужа опустим, он и не мужик, в принципе, и первую любовь туда же, а Макс очень даже…
–– Да, если он когда-нибудь и разродится, меня его мама вместе с кроссовками съест.
–– Не ласкова свекровушка?
–– Да и сам непонятен. Ходит, как комиссия с проверками, смотрит и молчит.
–– Бывают молчуны –– не патология. Смотрит-то как?
–– Вдумчиво! А еще краны чинит, чай пьет и пирогами снабжает. Нет, Катя, парень он хороший, но в том-то и дело. Мне б проще что-нибудь, понятнее.
Двери сестринской открылись и на пороге возникла молодая стройная девушка в кудряшках:
–– Екатерина Витальевна, а Макеев из 14 так и не вернулся и у Симаковой из 24 температура. Здравствуйте, Александра Сергеевна.
–– Здравствуй, –– кивнула Саша и поднялась. –– Пойду я, Кать.
–– Давай. Завтра меня дождись, вместе домой пойдем.
–– Дождусь.
Саша пошла к себе в отделение, а Катя разбираться с больными.
Ночь выдалась на удивление неспокойной: шесть поступлений. Такое обычно в праздники бывает.
Воронцова приняла одного больного, пока Саша была в нервном отделении и постановила, что следующие поступающие –– не ее печаль, а тех, кто гуляет во время работы. Вывод ясен –– тревожить ее ночью нельзя. Поэтому девушка хлопотала одна. К шести ситуация стабилизировалась, но пришло время утренних инъекций, потом сбор анализов, уборка. В итоге к пересмене Сашу значительно шатало. Она мужественно отсидела пятиминутку, мечтая о чашке крепкого кофе, душе и теплой постели, и поспешно встала, стремясь покинуть ординаторскую в первых рядах по окончании отчета.
–– Видеич, пройдите в кабинет старшей сестры, –– приказным тоном ей сообщил заведующий.
‘И что я фамилию не сменю?’ –– вздохнула она и смиренно поплелась к Саре Исмаиловне. Та пропустила ее вперед себя, старательно отводя взгляд, указала на стул и села напротив. Геннадий Иванович плотно прикрыл дверь и встал у окна, сложив руки на груди. Кустистые брови, сдвинутые на переносице, не предвещали хорошего разговора. Саша начала перебирать в уме возможные нарушения и недочеты: ’Спирт? Сдала. Наркотики –– комплект. Истории сделала. Что же? Отсутствие в отделении? Воронцова накапала?’
–– Александра Сергеевна пришло время нам с вами расстаться. Вы молоды и, возможно, не осознаете чреватости своих поступков, поэтому я готов подписать ваше добровольное заявление об уходе.
Саша моргнула, непонимающе нахмурилась и покосилась на старшую сестру, желая пояснений. Та сосредоточенно разглядывала гелиевую ручку, абсолютно непримечательную с виду.
–– Геннадий Иванович, я не понимаю, в чем дело?
–– Не понимаешь? –– взгляд мужчины стал колючим, тон жестким. –– А дело в том, молодая да ранняя, что в нашем коллективе работают хорошие люди, и я не дам клеветать на них и разносить сплетни! Это больница, а не притон, к вашему сведению. Вы своим отвратительным поведением даете пищу к разговорам…
–– Геннадий Иванович! О чем вы говорите?! –– сердце Саши тревожно забилось, в горле появился комок.
–– О том, что вы длительное время уходите со смены, но вместо того, чтоб вести себя тихо, клевещете, ставя под удар и моральный облик, и крепкую семью того, кто вам помогал! Вы устраиваете свою личную жизнь? Это ваше право, но не в рабочее время и не таким гадким, низким способом! Вы халатно относитесь к своим обязанностям, опаздываете, хамите персоналу, взваливаете свою работу на чужие плечи, клевещете, льете грязь на коллег, флиртуете с больными и гуляете по другим отделениям!
Саша не знала, что сказать, она беспомощно смотрела на заведующего и силилась найти достойные контраргументы, и понимала, что бесполезно –– ее подставили, как дурочку.
–– Сара Исмаиловна, но вы же знаете, что произошло, почему вы молчите? –– девушка обратилась к последней инстанции и, встретившись с взглядом женщины, поняла –– напрасно.
–– Я жду от вас заявления, –– поторопил девушку мужчина.
–– Я не буду ничего писать, –– неожиданно для себя уперлась Саша и даже кулачки сжала для решимости.
–– Тогда я уволю вас по статье. Вы не соответствуете занимаемой должности, не справляетесь с обязанностями. Сегодня вы получите один выговор, завтра другой, потом третий. Решайте.
–– Это шантаж?
–– Не смейте мне хамить!! –– взвился мужчина и, встретившись взглядом с глазами Имбрековой, немного успокоился и кивнул ей. –– Я буду у себя. А вы поторопитесь, а то передумаю и напишу вам такую характеристику, вы вообще медицину забудете! Пойдете носками на рынок торговать!
Вышел, хлопнув дверью.
Саша повернулась к женщине и с надеждой спросила:
–– Может, мне взять отгул?
Та глянула зло и, достав лист бумаги, хлопнула его на стол перед девушкой, сверху присовокупив ручку. Саша окончательно растерялась:
–– За что? Вы же знаете, что я никуда не ходила. Вы сами говорили…
–– Говорила! До этого! –– достав из ящика стола бланк, положила его перед Видееч. Саша непонимающе посмотрела на него и схватилась за горло: RW –– четыре креста.
–– Надеюсь, ты понимаешь, почему я ничего не могу сделать? Он пришел в пятницу, по идее, я не должна была допускать тебя до работы, но ты…Вообщем-то…Я спустила все на тормозах. Искать тебя не будут –– сама придешь. Пиши заявление, Саша. Это самый лучший выход. Кузнецова и так тебя шлюхой выставила, себя прикрыла, и с этим анализом ты никому обратное не докажешь.
–– Этого не может быть…Как?
–– Ну, ну, –– женщина, видя, что девушка побледнела и вот-вот упадет в обморок, вытащила фальготку валерианы и налила в стакан воды. –– Выпей. Успокойся. Неприятно, но сейчас это быстро лечится…
–– Да нет у меня ничего! Не может быть!! Откуда?! –– вскочила та.
–– Сядь! –– рявкнула Имбрекова и, увидев совершенно больные глаза Саши, смягчила тон. –– Сама знаешь, какой контингент поступает –– алкоголики, бомжи…
–– Ерунда, –– прошептала девушка, взяла анализ, внимательно просмотрела данные и зажмурилась: сифилис…У нее.
В голове это не укладывалось, и по произведенному эффекту было сходно кирпичу на голову. Девушка автоматически взяла ручку и, плохо соображая, что делает, написала заявление об уходе, встала и вышла.
Она как во сне дошла до сестринской, переоделась, не реагируя на вопросы медсестер, не обращая внимания на их озадаченные взгляды, сложила в пакет все свое нехитрое имущество, включая тапки, и, не попрощавшись, вышла.
Шпаликова ждала подругу у главного входа –– сидела на лавочке и курила. Увидев Сашу, белую, как кафель в операционной, с безвольно поникшими плечами бредущую, не видя дороги, невольно присвистнула и, схватив сумку, рванула за ней:
–– Саня, ты что? Случилось что-то, да? Выговор влепили?
Саша остановилась и жалобно посмотрела на нее:
–– Я шлюха, Катя.
Та фыркнула:
–– Хороша шлюха –– девственница в 26 лет и зарплата соответствует. Чья идейка? –– и увидев слезы в глазах подруги, поняла, что ее предположения оправдались. –– Вот сука! Ну, Кузнецова, ну, тварь! –– прошипела зло и увлекла девушку к выходу из больничного городка. –– Ладно, попляшет она у меня! А ты в голову не бери! Подумаешь!
–– Я заявление написала, –– тихо сказала Саша.
–– Тьфу ты! Зачем?! На каком основании?!
–– В добровольно–принудительном порядке, –– еле слышно пояснила та.
–– Зав ваш, да? Да послала бы его к черту, козла старого!
–– У меня сифилис, Катя.
Шпаликова сначала подумала, что ослышалась, глянула недоверчиво в зеленые глаза и побледнела:
–– Дела-а…
–– Ага! –– засмеялась Саша и вдруг заплакала.
–– Ну? Ну! Да ты что, Моргана? Нашла из-за чего –– и осеклась, сообразив, довела подругу до лавки в сквере, метнулась к киоску, купила сигарет и две банки ‘отвертки’ и сунула одну в руку подруги:
–– Выпей, легче станет, –– и свою открыла. –– Конечно, лучше б тонну валерианы…
–– Или хорошую веревку, –– нервно хохотнула Видеич, шмыгнув носом. Потом отхлебнула жгучего напитка и оттерла слезы.
–– Ты это брось! Тоже мне, самоубийца! Было бы из-за чего! А анализ?…Анализ…ошибиться могли. Запросто!
Саша недоверчиво посмотрела на нее.
–– Серьезно, –– та кивнула для убедительности. –– Помнишь, мне три года назад онко гинекологи ставили? Такая же ерунда получилась. Я уже белые тапочки приготовила, да Юлька к своей знакомой утащила. Сдала новые анализы и что? ‘А вы абсолютно здоровы, деточка!’
–– Да, помню, –– для успокоения подруги кивнула Саша и прищурилась, вглядываясь в номер приближающегося трамвая. –– Кать, твой, беги. Спасибо тебе.
–– Не поеду я…
–– Иди! У тебя Полинка дома одна, а я не маленькая, справлюсь. И не так прессовали.
–– Точно? –– женщина встала, но бросить Сашу не решалась.
–– Точно, беги. Вечером созвонимся, –– улыбнулась ей та.
–– Ну-у, смотри, –– вздохнула и сунула ей банку ‘Отвертки’. –– Сигареты я тебе в пакет бросила. Держись! Не раскисай, утрясется.
И метнулась к трамваю. Девушка проводила ее взглядом, не забывая бодро улыбаться, и сникла как только транспортное средство скрылось с глаз.
Г Л А В А 7
Саша взъерошила челку ладонью, смяла жестянку и грустно улыбнулась. В голове было тихо, но где-то внутри будто натянулась нить, связывающая тело и душу, готовая в любой момент лопнуть и отпустить ее на свободу, в спасительную благодать Эдема. Казалось, только подумай и нить оборвется… Но Видеич не верила ни в ад, ни в рай.
Девушка, вздохнув, решительно встала, словно заявила права на тело и жизнь, откинула смятую банку точно в урну и пошла домой. Жизнь продолжается несмотря ни на что.
‘ И какой смысл на нее пулю тратить? Чуть толкни, сама застрелится’.
Вайсберг убрал телефонную трубку и задумчиво посмотрел вслед бредущей по аллее девушке. Узнать повод раннего принятия спиртного и убитого вида не составило труда. Один звонок: а не подскажете, когда следующая смена у Видеич? И ему тут же доложили, разрисовав подробно: она уволена за аморальное поведение. Аморальное…Эта?
Артур хмыкнул и качнул головой –– чудеса. Вот они оказывается какие, современные Мессалины.
И как все складывается! Прямо не заказное убийство, а АЛЕГРО ДОМИНОР, только и осталось, что листать партитуру. Только в чем смысл? Зачем она этому Яахве? А он зачем?
Не нравилось ему все это.
Мужчина нахмурился и завел мотор. Девушка домой пешком пошла, маршрут понятен –– прямо по аллее, потом направо, через парк, на выходе он ее перехватит, отследит.
Но он ошибся, прошло 10 минут, 20, а девушка так и не появилась. Вайсберг, ругая дилетантов, с которыми простейшее дело превращается в хлопотную заморочку, обежал весь парк, но никого не нашел, и решил ехать прямо к ее дому. Он занял угловую скамейку во дворе девушки и, развернув газету, приготовился к ожиданию.
–– Нет, ты глянь, что делается! –– возмущенно запричитала мать, тыкая ладонью в кухонное окно. –– У-у-у, бесстыжая! Алкоголичка…
Максим, оторвавшись от тарелки с гречневой кашей, недоуменно посмотрел на мать: что она там еще углядела?
–– Ну что смотришь?! Твоя, вон, нарезается с утра пораньше, как алкаш какой-то подзаборный. Ни стыда и ни совести, совсем все атрофировалось! 12 дня, перед всем двором! –– возмущению женщины не было предела. –– Вот кого ты мне в невестки прочишь! Ты глянь! По ней же нарколог плачет!
Парень подскочил к окну: двор был пуст, только опавшие листья да два человека, сидящие спиной друг к другу на скамейках у ограды, в углу. Неизвестный мужчина с крепким затылком читал газету, а девушка отхлебывала из банки с ярким рисунком и курила. Судя по окраске жестянки и виду Саши, пила она далеко не газировку.
–– Черт! –– Максим, понимая, что случилось что-то нехорошее, спешно вылетел из квартиры под аккомпанемент материнских криков. Скатился по лестнице и притормозил у подъездной двери, чтоб придать лицу спокойное выражение. Через минуту он уже садился на скамейку.
–– О-о-о, сосед, здравствуйте! –– протянула девушка. –– Какими ветрами вас сюда надуло?
Взгляд Саши был покрыт алкогольным туманом, глаза щурились, пытаясь нагнать холода и неприязни, лицо скривилось, то ли в попытке выразить наплевательство, то ли изобразить ехидную ухмылку. Получался нервный тик.
‘Хороша…’ Макс вздохнул, забрал из ее рук банку, качнул, проверяя остатки жидкости ––глоток, не больше.
–– ‘Отвертка’…Не многовато градусов с утра? –– парень брезгливо откинул жестянку в урну. Девушка проследила за ее полетом, не выразив, впрочем, и малейшего сожаления, и попыталась прикурить сигаретку. Удалось через минуту.
–– Повод? –– тихо спросил Макс.
–– Осень! –– широко улыбнувшись, развела руками она, предлагая оценить пожухлые листья под ногами и полуголые деревья. В бодром тоне чувствовалась фальшь.
–– Что случилось, Саша? –– еще настойчивей спросил Максим.
–– А тебе какое дело? –– мгновенно ощетинилась девушка. –– Что ты выскочил? Что тебе вообще от меня надо? То краны чинишь, то пироги на бедность подаешь…Я тебя прошу?! Зову?!
–– Обидеть хочешь? Не старайся - не умеешь.
–– А я поднатужусь!
–– Зачем?
–– Для души! Надоел ты мне, соседушка, сил тебя видеть больше нет. Что ты ко мне привязался? Баб больше нет? А может тебя не в селезенку, а в пикантное место ранили, вот и выбрал убогую, чтоб особых требований не предъявляла? Нет? Тогда оставь меня в покое!
Девушка вскочила и опрометью бросилась к подъезду. Макс проводил ее укоризненным взглядом и не спеша двинул следом.
–– Занятно… –– протянул Вайсберг и отложил ненужную газету. Дело становилось все загадочней. Ну, зачем ее убивать? Кому мешает эта серая мышка, кроме себя самой? Виртуальному скандинаву? Иностранцу, находящемуся на территории чужой страны без визы, загранпаспорта, документов? Кто вы, Лойке? ‘Иван Федорович Отгадай’? Законспирированный корсиканец, имеющий претензии к изрядно придавленной жизнью провинциалочке? А может девушка по нечаянности стрелу в его сторону пустила, когда арбалет осваивала?
Н-да, фантазии. А ему бы факты. Только где их взять, если Лойкэ Яахве с такой физиономией не существует в природе?
Вайсберг встал и, сунув руки в карманы плаща, прогулочным шагом направился к машине: претензии, причины –– все это не его дело. Он получил заказ, и он его выполнит.
Саша влетела в квартиру, шмыгая носом и дрожа от обиды на весь мир и ненависти к себе –– озлобленной грубиянке. Хлопнула дверью, защелкивая замок, и сползла на пол, обливаясь слезами и поскуливая:
–– Что же это такое? Что?!
Перед глазами маячило равнодушное лицо пожилого венеролога:
–– …хотите повторно сдать анализ? Не верите? Пожалуйста. Cito –– 500 рублей, готов через час…обычный –– через пять дней…как коллеге –– бесплатно.
–– Обычный…
И что? Ну, прошла она через позор и стыд, а если никакой ошибки нет? А если и через пять дней диагноз подтвердится?
О, нет! Мамочка, только не это! За что?! Как?!!
Макс поднялся на этаж и застыл у Сашиной двери. За ней слышался горький плач, от которого на душе стало как после отчета о погибших. Он несмело шагнул к гладкой поверхности и уже занес руку, чтоб постучать, но передумал: девушка неоднозначно дала понять, что он ей не мил.
Парень сел на корточки, прислонившись спиной к стене и застыл, то ли разглядывая голые ветки деревьев, виднеющиеся в подъездном окне, то ли прислушиваясь к всхлипам за дверью.
Саша сидела, обняв руками колени, и смотрела в пол. ‘Что же делать? Как же теперь жить’? –– вопрошала она у немых, давно некрашеных досок. На душе было так мерзко, что в пору было искать мыло и веревку, но Саша считала себя трусихой и оттого этот вариант отмела с содроганием. И потом, еще ничего не ясно, может, действительно –– ошибка? Работа?... Будет искать другую. Отпуск?...Переживет. Работала без него год и еще год поработает. Устала, отдохнуть хочется? Отдохнет, пока работу ищет. Алатау, конечно, помашет ручкой, но если RW будет отрицательный, все остальное она переживет без труда. Деньги? Снимет с книжки. Обидно, горько, страшно? Ерунда, не повод. У других и серьезней ситуации случаются –– не киснут. И она не будет, главное, не думать ни о чем пять дней. Сможет? Да легко! Обои вон поменять надо, потолки побелить, в ванной кафель валится, и в гости давно не ходила. Хотя какие гости?
Девушка тряхнула челкой и встала: надо брать себя в руки и жить дальше. Ничего страшного не случилось. По сравнению с мировой революцией.