Я медленно пошел вперед, слыша тихий шорох своих шагов. Из пустоты зала мне навстречу плыли смутные очертания колонн, высокие стены, растворяющиеся в сизых клубах тумана, текущих высоко-высоко над головой… медленные реки, дымные волны которых срывались с потолка и плыли мимо, льнули к полу, кружили и таяли. Я уже видел где-то эти искривленные стены из дыма или тумана. Может быть, во сне я блуждал между этих прозрачных теней. И так же вокруг меня кружили сухие кленовые листья, похожие на летучих мышей… Здесь не было времени, а пространство заложилось крупными складками, в которых запутались сны.
- Рив! - Мой голос беззвучным шелестом поплыл по призрачному миру и растворился где-то далеко.
Мимо меня пробежал солнечный луч и легко прошел сквозь стену. Рой бабочек или цветов выпорхнул из полумрака, закружил, слепя яркими лепестками, и растаял.
- Рив.
На меня снова налетело сияющее, щебечущее и шепчущее облако танцующих мотыльков и унесло это имя с собой. Из туманной стены выплыл вдруг обломок готического собора, я увидел разноцветную мозаику витражей, острую арку окна, каменную горгулию, крепко уцепившуюся за дождевой слив, - она ухмыльнулась, оскалив хищную мордочку, и провалилась вместе с крышей, окном и витражами куда-то мне под ноги, словно смытая черной водой.
Расцвели и мгновенно завяли дрожащие звездочки цветов, пронеслись, догоняя друг друга, две паутинки снов, ручеек тумана обмелел, и я остановился.
Он сидел на полу, обхватив колени руками, опустив голову, одинокий, печальный, всеми забытый. И пространство вокруг него казалось застывшим, словно я ступил на единственный устойчивый выступ в его призрачном доме.
- Зачем ты пришел?.. - Рив поднял голову и посмотрел на меня. Лицо его, оставаясь прежним, неуловимо менялось… словно расцветало и увядало мгновенно, как те цветы, как все в этом неустойчивом мире. - Уходи.
- Почему?
- Уходи, - повторил он, сжимая руки на коленях, - Этот мир не для тебя…
- Пойдем со мной! - воскликнул я неожиданно для себя самого и коснулся его плеча. Мне показалось, что моя рука пройдет сквозь него, как сквозь дым, но я снова почувствовал живое тепло.
- Да уйди же! - крикнул он с непонятной тоской, отталкивая мою руку, а потом прошептал едва слышно: - Пожалуйста, уходи. Я не хочу причинить тебе вред. Дай мне спокойно… побыть одному. Этот мир не существует. И я не существую. Все это иллюзия! - Он стукнул кулаком по стене. - Это как сон… Тебе снятся сны?
- Да.
- Наверное, они приходят отсюда. Мы все приходим отсюда. Волшебные сады, ночные кошмары, призраки, феи, беззвучные голоса, вздохи, шорохи… - Рив замолчал, а потом вдруг сказал очень тихо и очень тоскливо: - Отпусти меня… пожалуйста.
Его подвижные руки снова сжались, пальцы переплелись, а синие глаза поблекли, потускнели. Он устал. Он хочет уйти отсюда, хочет убедить себя и меня в том, что его больше нет, поверить в то, что его тело, тепло которого я чувствую, такой же мираж, как прозрачно-каменные стены, как бабочки, выпархивающие из пустоты. Как только он поверит в это до конца… как только я позволю ему поверить - он будет свободен.
- Я так устал… отпусти меня, Георг.
"Покой… дай ему покой…"
В прозрачной синеве глаз стояла тоска, усталость… постоянная усталость.
- Рив, что я могу сделать?
- Уйди, - прошептал он, прислоняясь затылком к стене и опуская веки. - Просто уйди…
Он хочет покоя… Неужели я не пускаю его? Неужели держу в этом пустом, призрачном мире, давая иллюзию жизни своим желанием видеть его живым? Но я не хочу для него такой жизни! Не должен хотеть!
- Как мне выйти отсюда? Где выход?
Он небрежно махнул рукой, показывая на противоположную стену.
- Везде. Где хочешь.
Я обернулся и увидел в нескольких шагах от себя прозрачную арку, а дальше за ней распахнутую дверь в свою комнату. Она казалась нечеткой, словно смазанной - бледно-золотистое пятно света от настольной лампы, громоздкие очертания дивана у стены, темный контур окна… Я посмотрел на свой реальный, светлый дом и сказал тихо:
- Прощай, Рив. Тебя… не существует.
Синие глаза улыбнулись мне в ответ.
- Прощай, - ответил он, и я вдруг увидел ярко-алое пятно, медленно проступающее на его груди. Оно становилось все больше, расползаясь по светлой рубашке…
Я шагнул к нему, сам не зная зачем.
- Рив! Что с тобой? Ты… ранен.
Он продолжал сидеть, не меняя позы, и улыбался, глядя куда-то мимо меня, васильковые глаза становились все бесцветнее, в них кружился далекий туман.
- Нет… я - мертв.
Красивое лицо стало спокойным, наверное, таким оно было при жизни. Бурная, непостоянная, яростная, опасная тень из призрачного мира уходила, растворялась, таяла…
Теперь оставались только его черты - светлые глаза, бледные губы, волосы, похожие на этот дым. И лишь кровь на груди была ярко-алой. Мне нужно остановить ее, помочь ему… позвать на помощь… Но я стоял, не двигаясь, и смотрел, как умирает Рив. От выстрела, сделанного много лет назад.
Я отпускал его…
2000
Елена Бычкова, Наталья Турчанинова
БЕЗ ПЯТНАДЦАТИ СЕМЬ
Без пятнадцати семь.
Ровно через пятнадцать минут по лестнице торопливо застучат ее каблучки и звякнет ключ в замке. Ровно через пятнадцать минут. Она никогда не опаздывает.
Она войдет в прихожую, стаскивая с замерзших рук перчатки, мимоходом взглянет в зеркало и машинально, кончиками пальцев, слегка прикоснется к пушистой прядке у виска. Она принесет с собой душистый, горьковато-сладкий запах шиповника. Запах, который он любит и ненавидит больше всего в жизни.
В комнате темно. Сэм сидел в кресле у окна. Негромко тикают часы, и качается маятник за стеклом, по потолку мечутся белые огни проезжающих мимо дома машин.
Сэм не зажигал света. Эти пятнадцать минут до ее прихода были для него самыми трудными.
Все чувства болезненно обострены. Он вздрагивал от малейшего звука. Сейчас она придет. Мимолетный взгляд, мимолетная улыбка, мимолетный вопрос. Кажется, она здесь, но в мыслях уже далеко.
Сэм сжал подлокотники и, опустившись на спинку, закрыл глаза. Она сядет напротив, длинные ресницы опущены, на губах полуулыбка. Изредка она поднимает глаза на часы и ждет.
Сэм тоже ждал этого кошмара, без которого уже не мог жить. Он не помнил, когда и как все началось. И при попытке вспомнить всякий раз сердце его болезненно сжималось.
…Наверное, с того, как во сне она прошептала имя… Чужое имя. Сэм ненавидел его, как только мог… Когда ее руки обвились вокруг его шеи, а губы, приблизившись к его губам, прошептали: "Люблю тебя" - он захотел умереть тут же. Для него, Сэма, лишь дружеская, чуть насмешливая улыбка, чуть насмешливый голос. Все остальное принадлежало не ему.
Сколько раз он часами смотрел в потолок и не мог уснуть. Она, теплая и душистая, лежала рядом, погрузившись в сон мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Или то был не сон?.. Сэм не знал, как назвать иначе ее состояние. Руки, обнимающие его, разжимались, она вздыхала и вдруг снова обнимала, еще крепче. Но уже не Сэма. И целовала не его, и шептала на ухо не ему. Между ними постоянно находился кто-то третий. Он отнимал ее. И Сэм ничего не мог сделать…
Присутствие незнакомца стало постоянным.
Сэм уже не хотел подходить к зеркалу, боясь натолкнуться на отражение чужого лица. И не знал, как поступить, потому что третий - был в нем самом.
В собственном сознании Сэм стал замечать чужие мысли и чувства. Он сопротивлялся им, но только как бороться против призрака, который то появляется, то исчезает снова?..
Его "я" медленно отступало. Третий был сильнее… и тоже любил ее.
Пару раз Сэм пробовал говорить об этом с ней. Но она лишь смеялась в ответ…
Недавно он лежал, как всегда глядя в темноту и слушая глухие удары своего сердца. И вдруг почувствовал, что его тело меняет форму. Кажется, оно плавилось, будто металл в тигле, а в голове нарастал звенящий гул. Вцепившись в край кровати, Сэм попробовал заглушить шум в голове. Но, казалось, темнота становится все глубже, реальность смазалась, как плохой рисунок…
Потом его тряхнуло. Отпустило… Встряхнуло еще сильнее…
За ночь это продолжалось несколько раз, и лишь под утро измученный Сэм уснул.
И незнакомец больше не появлялся.
Но Сэм уже был не рад этому.
Она стала бледной и молчаливой. В ее глазах застыла немая тоска. Она садилась в кресло и устремляла взгляд на часы, беззвучно шепча что-то, а когда Сэм дотрагивался до ее руки, нервно вздрагивала.
Однажды он застал ее в слезах. Она сжимала виски тонкими пальцами, по щекам не переставая текли слезы. На расспросы о том, что случилось, лишь качала головой и наконец разрыдалась. "Я люблю его! Как же ты не понимаешь? - сквозь всхлипывания твердила она. - Я жить без него не могу! Верни его!"
Вот и все. Сэм сел в кресло и закрыл глаза.
"Извини, приятель. Теперь ты видишь, ей нужен я".
- Да, ей нужен ты.
"Тебе не будет больно, просто не сопротивляйся мне".
- Не буду…
…С тех пор сознание Сэма стало засыпать. Погружалось в оцепенение.
Он подолгу сидел в кресле, не двигаясь, и следил за переменами, происходящими с его телом. Вроде бы плечи стали шире. И, похоже, смуглее кожа…
Сэму было все равно.
Самое главное - она была довольна. Ее глаза светились счастьем. Вечерами она устраивалась рядом и, ласково перебирая его волосы, говорила о чем-то. Но о чем? Его разум уже не улавливал ее слова. Да и зачем? Ведь говорила она не ему…
Это становилось даже интересным. На улице пошел дождь. Сэм открыл глаза, посмотрел в окно и не узнал своего отражения в стекле. Казалось, его волосы долго выгорали на солнце, неуловимо изменилось выражение лица. Он стал другим. Или это по стеклу течет вода, искажая изображение?
"Вот и все, приятель. Теперь ты - это я. А двоих в одном теле быть не может, ты же понимаешь".
Сэм понимал.
Часы скрипнули и пробили семь. Когда стих последний удар, на лестнице послышались шаги, щелкнул замок.
Она вошла в комнату.
Сэм повернулся навстречу. В последней вспышке сознания увидел мокрые волнистые волосы, смеющиеся глаза, руку, со сжатой в ней перчаткой, услышал восхищенный вскрик. Такой он запомнит ее навсегда, если сможет помнить…
"Прощай, любовь моя! Постарайся быть счастливой".
1991
Алексей Пехов
НАРАНЬЯ
Посыльный оказался в городке в полдень, когда началось самое пекло, и даже тень под абрикосовыми деревьями перестала дарить прохладу. Люди, стараясь уберечь дома от духоты, плотно закрывали ставни и двери и прятались от палящего солнца в полутемных помещениях. Кошки, страдающие от жары не меньше людей, забрались в самые глухие дыры, моля Спасителя о дожде точно так же, как и их хозяева.
Рауль издали заметил всадника на уставшей лошади и, нахлобучив на влажный платок, обернутый вокруг головы, шляпу, вышел на солнцепек. Ему казалось, что под безжалостными лучами он расплавится, точно свеча.
Жара утомляла и медленно убивала. В ней не было ничего приятного. Она доставляла одни лишь неудобства, и радоваться такой погоде могли только мятежники. Потому что никто не спешил обшаривать холмы, лазать по зарослям дикой акации и искать проклятых amotinados, страдающих от зноя не меньше королевских солдат.
Курьер оказался совсем еще мальчишкой, но на его запыленном мундире висели новенькие "кисточки" унтер-офицера Рьерского драгунского полка.
- Не меня ищете, сеньор? - поинтересовался Рауль, приветствуя всадника.
- Капитан Рауль Карлос де Альтамирано?
- Он самый.
- Вам пакет. - Молодой человек расстегнул воловью сумку и вытащил желтый конверт, запечатанный четырьмя красными сургучными печатями.
- Благодарю. Ответ требуется?
- Нет.
- Останьтесь, - сказал Рауль, видя, что унтер-офицер собирается отправиться в обратный путь. - Если не жалеете себя, то пожалейте хотя бы лошадь. Поедете через несколько часов, когда солнце перестанет так палить.
Он дождался утвердительного кивка и крикнул:
- Хосе! Позаботься о сеньоре!
На ходу вскрыв пакет, Рауль прочитал короткое письмо и, хмурясь, вошел во двор. Двое его капралов, Мигель и Фернандо, сидели рядом с фонтаном, опустошая бутылку прозрачной, словно слеза, мадеры. Сержант рейтар Игнасио вяло размахивал шпагой тут же. В левой руке он держал пустой стакан и без всякой надежды пытался прикончить собственную едва видимую тень.
- Новости хорошие, сеньор? - спросил сержант, останавливая "неравный бой". Он заметил вскрытый пакет и красные печати.
- Отчасти. Завтра утром мы покидаем провинцию.
- Давно пора! - обрадовался Мигель. Его товарищ кивнул и опустил голову в фонтан. Отфыркиваясь, вытер рукавом рубашки лицо. - В столицу?
- Вначале в Истремару. Потом - в столицу. Пройдитесь по отряду. Предупредите всех, чтобы были готовы.
Он вошел в дом и, ориентируясь на звуки гитары, стал подниматься по деревянной, пахнущей сосной лестнице. Алехандро - командир подразделения рейтар, входящих в сводный отряд Рауля, - высокий, скуластый и черноглазый, сидел, закинув ноги на стол, и грубыми пальцами перебирал струны. Заметив друга, он сверкнул улыбкой.
- Кажется, только тебя жара не трогает. - Рауль бросил на стол широкополую шляпу и снял с головы высохший платок. - Вот. Полюбуйся.
Он протянул депешу.
- Ой ла-ла, мой друг! Кажется, мы покидаем это проклятое Спасителем место! Рота будет довольна.
- От роты осталось тридцать восемь человек. И это с десятком твоих удальцов.
- Все, как всегда. Счастливчики выжили. Остальные отправились пировать в рай. А мы с тобой все еще жаримся здесь, словно в аду.
- Это и есть ад. Несмотря на тишину, мятеж далеко не подавлен.
- Поверь, мой друг. Всем прекрасно это известно. Но мы слишком вымотаны боями. Нас крепко посекло картечью под Корверой. Да и в холмах мы держались молодцами. Заслужили отдых. На наше место придут другие. Теперь их очередь умирать. Но ты что-то слишком хмур. - Алехандро отложил гитару и взял сумку с тремя тяжелыми пистолетами. Один за одним выложил их на стол. Достал шомпол, пули, пороховницу, ключ от колесцовых замков и тонкий стилет с мерной шкалой на лезвии. - Беспокоят святоши?
- Нет.
- Беспокоят. Я же вижу. - Он улыбнулся в усы. - Вот что я тебе скажу. Мне тоже не по нраву, что они будут с нами. Это лишняя ответственность на наши задницы.
- Не в этом дело. Мы в состоянии сделать все возможное для их безопасности. Но я не люблю Инквизицию.
- Ха! Найди мне того, кто ее любит, мой друг. Вся эта магия. - Он презрительно взмахнул пистолетом. - Пф-ф-ф! Куда уж лучше добрая сталь и граненая пуля. Даже церковники это понимают, раз желают путешествовать с вооруженными людьми, а не в одиночку. Видишь ли, в чем дело - мятежники могут вздернуть их точно так же, как мы это проделываем с восставшими крестьянами. И никакие рясы, даже алые, не спасут слуг господних от пляски на веревке.
- Прикусил бы ты язык.
- Ты прав, - тут же согласился командир рейтар. - Везде есть уши, а костер будет покрепче, чем эта жара.
- Я говорю о том, что мы становимся не охраной, а тюремщиками.
- Ты о ведьме?
- В письме не сказано, что женщина - ведьма.
- Раз есть Инквизиция, значит, преступница ведьма. Наверное, соблазнила какого-нибудь идиота или косо поглядела на соседку, вот и загремит теперь на костер. А может, ляпнула что-нибудь, не подумав. Итог один - ей будет очень и очень горячо.
- Люди не должны умирать за свои убеждения.
- Какое заблуждение, мой друг! - Алехандро вытащил из-за голенища сапога четвертый, самый маленький, пистолет и присовокупил его к трем другим. - Люди только и делают, что дохнут за убеждения. Это продолжается с начала времен и закончится лишь в Судный день. По-твоему, чем мы здесь занимаемся?
Рауль отстегнул перевязь, швырнул шпагу и дагу на кровать. В латунном умывальнике еще была вода, и он с наслаждением умылся, смывая с лица едкий пот.
- Ты слишком много думаешь. Я так тебе скажу - это не наше дело. Если церковникам надо помочь в богоугодном деле - мы поможем. Ссориться с Инквизицией вредно не только для карьеры, но и для жизни.
- Ты говоришь банальные истины, - отмахнулся Рауль - Еще скажи, что у нас нет выбора.
Он плеснул себе вина, но то оказалось слишком теплым, и капитан, скривившись от омерзения, поставил стакан на подоконник.
- А он у нас есть? - Рейтар удивленно поднял брови, посмотрев на товарища.
- Нет, - последовал ответ. - Нет, забери меня тьма! Это-то меня и бесит. У нас будет достаточно проблем и без них.
- О да. Мой разъезд видел подозрительных людей. За мельницей.
- Давно?
- С час назад. - Алехандро взялся за пороховницу. - Какие-то крестьяне.
- У любого крестьянина может быть припрятана старая аркебуза.
- Так и оказалось. Эти голодранцы даже пальнули, но, по счастью, промахнулись. Я повесил их сушиться на солнышке. Правда, Игнасио, перекидывая веревку через сук, ворчал, что мы настраиваем против себя местных, однако, по мне, они и так не за нас. В последнюю неделю отряд потерял восемнадцать человек. И чаще всего выстрелы были из-за угла. Или наваха в живот темной ночью.
- Мятеж подавлен. Но несогласных больше, чем крыс на корабле. Я рад, что, несмотря ни на что, через несколько дней нас здесь не будет.
Алехандро закончил заряжать пистолет, отложил его в сторону и налил себе вина. Выпил залпом:
- Я тоже, мой друг. Я тоже.
Трое священников прибыли под вечер. Их сопровождала четверка хмурых конных гренадеров, мрачно поглядывающих по сторонам и не убирающих рук с пистолетов. Как оказалось, отряд обстреляли в четверти лиги от города, на повороте, но сумерки сыграли против мятежников, и пули не попали в цель.
Сержант гренадеров безостановочно ругался, впрочем разумно удерживаясь от богохульств. По его словам, пуля прошла рядом с его головой и, будь он чуть менее удачлив, лежать бы ему в придорожной канаве с дырой в черепе.
- А все из-за ведьмы, сеньоры, гори она вечно! - бормотал он, усаживаясь за офицерский стол, богатый вином, сырами и мясом.
Отцы-дознаватели Августо, Рохос и Даниэль вовсе не выглядели так, как этого ждут от грозной Инквизиции. Уставшие от путешествия, покрытые белой дорожной пылью, облаченные в скромные серые рясы, они говорили тихо и с подобающим уважением к дворянину.
Рауль тоже держался подчеркнуто вежливо. Похоже, им не собирались командовать, и его это полностью устраивало. Отец Августо, самый старший из троицы, единственный обладал магией. Этот невысокий человечек с печальным лицом и большими умными глазами не казался черствым сухарем и тем более фанатиком. Он был учтив, даже смиренен и просил для себя и своих братьев лишь воды да места, где можно прочитать молитву.