На дереве всегда есть апельсин, который не поддается заражению, один кусок хлеба всегда остается нетронутым, пока синяя плесень пожирает остальные. Устойчивость присуща природе.
Никки не продержалась бы дольше, сколько бы я ее ни кормила. Я пыталась убедить себя, что плесень действует на всех одинаково. Моя дочь прожила так долго, потому что была моей дочерью, потому что я ее родила, а по странному стечению обстоятельств, благодаря необъяснимому сбою в ДНК, именно я была устойчива к плесени.
Пальцы нашарили что-то в серой пыли. Я подняла это что-то с пола, чувствуя, как оно распадается у меня в ладонях. Форма ничуть не изменилась, но никогда раньше мне не приходилось видеть его таким: без этих сжатых губ, без глаз, так похожих на мои. И все же он был знаком мне с тех пор, как сформировался внутри меня. Это была часть Никки, которая раньше остальных обрела форму. На УЗИ-снимке внутри моей утробы он казался таким огромным. И каким же крохотным выглядел сейчас.
Череп Никки лег в мои ладони. Белые косточки просвечивали сквозь серую плесень. Мне казалось, Никки улыбалась мне.
- Привет, малышка, - прошептала я и прижала губы к ее лбу, чувствуя, как мягкие косточки крошатся от легкого и нежного прикосновения. Никакой влаги не осталось. Плесень забирала ее медленно, но под конец проглотила без остатка. Мне больше нечего было спасать.
Устойчивость не означает неуязвимости. Полная невосприимчивость в природе встречается редко. Я крепче прижала губы к черепу дочери, пока он не рассыпался в моих руках серой пылью. Лохмотья плесени остались у меня на губах, мягкие, словно сахарная вата. Я слизнула их. Плесень была совершенно безвкусной. Я заставила себя проглотить ее.
Жизнь Никки началась внутри меня. А теперь плесень была единственным, что от нее осталось. Так пусть Никки вернется туда, откуда появилась на свет.
Сидя в серой пыли, я погрузила в нее руки и принялась методично поедать плесень.
Устойчивость не означает неуязвимости.
Если повезет, скоро я увижу мою семью.
САРА ЛАНГАН
Сара Ланган - автор романов "The Keeper" и "The Missing". Роман "Audrey's Door" в 2009 году получил премию Стокера. Рассказы публиковались во множестве журналов и сборников. Сейчас работает над постапокалиптической серией для подростков Kids и двумя романами: "Empty Houses", навеянным "Сумеречной зоной", и "Му Father's Host", навеянным "Гамлетом". Ее книги переведены на десяток языков, по одной снимается фильм. Дважды лауреат премии Брэма Стокера, премии Американской ассоциации библиотек и др.
Черный понедельник
На табло в Американо-азиатском музее Древнего человека: 14201 хр. э.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Вечер Черного понедельника. Через шесть часов Малая Апория врежется в Антарктиду. Еще через три часа Большая Апория уничтожит Берег Слоновой кости. Все, кто не укрылся на глубине десяти футов ниже уровня земной поверхности, погибнут в раскаленной пыли. Один процент человечества, которому повезло достать Билеты в подземные убежища, будет вынужден жить в них, пока не очистится воздух - примерно тысячу лет.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Северное сияние расписало небо красками в манере Джексона Поллока. Я стою примерно в сотне футов от ступенек, ведущих ко входу в старое здание Стратегического командования воздушных сил в Оффуте, штат Небраска, - сердце Америки. Там, рядом со списанным Б-52, еще осталось местечко, где мой телефон может поймать незащищенные спутниковые волны.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
- Что это? Что происходит? - спрашивает мой муж Джей.
- Объявлен воздушный рейд для пятьдесят пятого батальона. Я слышала, война переместилась в Северную Корею. Мы проигрываем… Все покидают свои посты.
- Здесь то же самое. Швандты поубивали свой скот, - сообщает мне Джей. - Все две тысячи голов.
- Господи! Зачем?
- Они вступили в культ Дороти. Наверное, принесли жертву Богу.
- Никогда не любила Швандтов. Этот ситчик у них на кухне… - говорю я.
В небе надо мной, за мной и впереди меня переливаются огни северного сияния.
- Что написано в твоем Билете в Девятое убежище? На какое время назначен сбор?
- Их так и не доставили, - говорит Джей.
У меня в горле встает ком.
- Как это? Хочешь сказать, у тебя нет Билетов?
- Я не отходил от двери с тех пор, как ты вчера утром ушла. Никто так и не появился.
- И когда ты собирался сообщить мне об этом? После того, как Близнецы Апории врежутся в Землю и ты умрешь?
За звуками сирен мне слышны звонкие голоса Майлза и Кэша. Майлз хочет поговорить со мной ("Мама? Это мама? Дай трубку!"). Кэш прыгает на диване. "Прыг-прыг! Прыг-прыг!" - кричит он. У них такие милые, конфетные голоса, что даже во рту становится сладко.
- Я звонил тебе трижды в час все последние сутки, - говорит Джей.
Он старается говорить спокойно, не взрываться, как это делаю я - что наш семейный психотерапевт назвал "разрушительным". Но его голос приводит меня в бешенство, потому что я - не спокойна!
- Ну и черт с ними. Это какая-то ошибка. Сегодня вечером на Крук-роуд должен быть автобус "Синей птицы", - говорю я. - Последний. Как семью военного они обязаны вас впустить.
- Что ж, план неплохой. Отправимся туда, как только обую мальчишек в ботинки.
Бензина теперь не достать. Я понимаю, что им придется идти пешком три мили через бог знает что.
- И зачем мы сняли квартиру так далеко от базы? Мы должны быть сейчас вместе. Я идиотка, - говорю я, мысленно сжимая в объятиях одного из детей. Неважно, Майлза или Кэша, главное, что держу в руках кого-то любимого.
- У нас все под контролем. Ты спасай мир! - повышает голос мой муж, чтобы перекричать сирены. - Я люблю тебя, Николь.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Внезапно мне становится очень страшно. Потому что он произнес мое имя.
- Обними их за меня покрепче. И себя. Я тоже люблю тебя, Джей.
* * *
К тому времени как я вернулась в лабораторию, сирены умолкли, а "Боинг" RC-135 врезался в таунхаусы на Дженерал-роу.
- У ваших семей есть Билеты? - обращаюсь я к своей команде в отделе кибернетики.
Нас осталось здесь шестеро. Остальные эвакуированы из этого здания. Мы добровольно вызвались продолжать работу, потому что она очень важна.
Трой Миллер не поднимает головы от лабораторного стекла с дендритным образцом.
- А у тебя? - спрашиваю я Марка Рубина.
Марк любит поесть, не может потерять ни фунта веса и танцует брейк на офисных вечеринках. Пока в прошлом году Апория не поменяла курс и не полетела к Земле, он относился к работе спустя рукава, и его едва не уволили.
- Моя бывшая девушка, Дженни Карпентер. Она получила свой Билет, - говорит Марк.
Он жует холодный хот-дог, обернутый целлофановым пакетом. Здесь на каждом этаже есть кафетерии, и они полны еды. После Девятого убежища это здание - лучшее место, где можно укрыться, когда ударят Апории.
- А у вас? - спрашиваю остальных.
Джим Чен, Крис Хеллер и Ли Маккуэйд молча достают свои телефоны и проверяют сообщения, словно забыв, что это охраняемое здание без внешней связи.
- Кажется, мои родители получили. Должны были, - говорит Крис.
Я прижимаю руку ко лбу. В лаборатории царит беспорядок. Обезьяньи мозги, разбросанные по стальным стаканам, похожи на медуз в детских ведерках на пляже. Столы перевернуты, инструменты разбросаны, упаковки с материалами небрежно поставлены у стен. Уборщики не заходили сюда уже несколько недель. Как и никто из тех, кто в списке. Все либо пытаются прорваться в убежища, либо дезертируют с этой секретной войны, которую шесть месяцев назад Америка развязала против большей части Азии. Никто не знает, зачем эта война и почему Сети связи выходят из строя одна за другой.
- Моя семья не получила Билетов, - говорю я.
Трой Миллер все так же не поднимает головы. Он высокого роста, всегда в костюме под лабораторным халатом, и мог бы стать здесь начальником, если бы не был таким замкнутым.
- Господи, да нашим семьям не нужны Билеты! Там проверяют по отпечаткам пальцев и распознаванием голоса.
- Надеюсь, ты прав, - говорю я. - Ну как, есть прогресс?
Трой указывает на выключенного андроида, безжизненное тело которого прислонено к двери морозильника.
- Если хочешь назвать это прогрессом…
- Провал? - спрашиваю я.
- Эпический. Он пришел в ярость, - говорит Ли. - Визжал и метался по лаборатории, как бешеная горилла.
Крис закрывает лицо руками, вспоминая.
- Пытался открутить себе голову. Нам нужно встроить в них выключатель. Как же он орал!..
- Ну хватит. Экспериментировать с мозгами приматов больше не будем, - говорю я.
Трой наконец поднимает голову от своего дендрита.
- Нам нельзя использовать органику. Исключительно искусственный интеллект.
- У нас нет времени на искусственный интеллект. Апории упадут на Землю через пять часов. Давайте размораживать человеческие образцы, - говорю я.
- М-м-м… - мычит Трой, выражая свое несогласие.
Ли, который от всего этого стресса стал нервным и грубым, стучит костяшками пальцев по спине Троя.
- Давай, приятель! Бери мозг! Заверни его в тефлон, и начнем!
Трой пожимает плечами. Ли продолжает стучать по его спине.
- Перестань, Ли, - говорю я.
- Мы не можем использовать человеческий мозг, - говорит Крис. - Это неправильно. С моральной точки зрения.
- Хватит, вы, кровоточащие сердца! - говорю я. - Марш в морозилку!
* * *
Мы размораживаем все девятнадцать образцов мозга. Формой они напоминают внутреннюю сторону краба-мечехвоста. Одиннадцать из них глубокая заморозка высушила и необратимо повредила. Трой извлекает гемостатическими щипцами теменную долю рассеченного мозга кадавра номер девятнадцать.
- Вот что мы теряем в переводе, - говорит он мне. - Чувства высшего порядка.
Голос у него тонкий, как у персонажа мультика.
- Да, - говорю я.
Но теменная зона - меньшая из наших тревог. Настоящая проблема состоит в связи между левым и правым полушарием. Каждая доля мозга у людей воспринимает и запоминает внешние стимулы по-своему. Они - словно разные личности. Когда приходит время делать выбор, они болтают между собой, даже ругаются. Решение принимает победитель. У людей с рассеченными долями можно непосредственно наблюдать эту ругань. Одна рука хватает сигарету, другая отталкивает ее ото рта. У пьяных побеждает одна из долей, а другая обычно засыпает. Именно поэтому некоторые люди становятся такими неуправляемыми после пинты джина, а люди с поврежденным мозгом помнят своих родных и умеют делить столбиком, но ведут себя совсем иначе, чем прежде.
В общем, именно эта болтовня между полушариями мозга ответственна за принятие наилучшего решения. Именно эта болтовня в конечном итоге отвечает за наше сознание. Мы пытаемся воссоздать ее в нашем искусственном интеллекте, но пока безуспешно.
Трой вытаскивает сомкнутый хирургический пинцет из постцентральной извилины кадавра номер семнадцать. Характерный противный звук.
- Человек сойдет с ума, обнаружив, что заперт в металлическую банку, - говорит он. - Особенно если не сможет говорить, слышать или ощущать прикосновение к себе другого человеческого существа. Говорю тебе, надо продолжать работу над искусственным интеллектом.
- Он прав, - замечает Крис.
У Крис от рождения парализованы ноги, так что она знает, о чем говорит. Она сама создала себе протезы, привив собственные нейроны к гибким пластиковым оболочкам. Поэтому ее и выбрали на эту должность из десяти тысяч претендентов, хотя ей всего двадцать один год.
- Ребята, - говорю я. - Если мы не придумаем что-нибудь, никто не выживет в убежищах. У кого есть идея получше?
Молчание. Идей получше у нас нет.
В этот момент пикает ключ-карта. Герметичная дверь с шипением открывается, и в лабораторию влетает генерал Говард Макун - глава Космической Обороны, самый высокий ранг в Оффуте из тех, кто сейчас не находится в Девятом убежище. На лбу у него - кровавая рана. Абсолютно ровный разрез от виска до виска, будто сделанный машиной на фабрике.
Макун шагает прямо ко мне. Я осознаю, что мой халат весь забрызган мозгами. Как и у остальных. Мы, наверное, похожи на бригаду мясников.
Секунду мне кажется, что сейчас он схватит меня за плечи и начнет трясти. Но он вдруг словно опомнился: останавливается и отдает честь. Я принадлежу к гражданской службе, но у него, похоже, поехала крыша. Он не первый. Подыгрываю и тоже отдаю ему честь.
- Доложите обстановку, капитан! - приказывает он, утирая кровь, капающую на глаза. Она льется так быстро, что намочила его одежду спереди, собралась лужицей у его ног, и от двери тянется след из капель.
За отсутствием военных ботинок щелкаю подошвами кед.
- Сэр! Мы близки к цели. Разрешите узнать, как дела у остальных кибернетиков? Я хотела бы предложить переместить нашу работу и перевезти наши семьи в Девятое убежище. Там мы объединим силы с другими группами кибернетиков. Нет времени для раздельных исследований.
Макун чешет голову. На пальцах остается блестящий кровавый след. Он удивленно разглядывает свою руку. Затем смотрит на кровавые следы на полу, и они, кажется, тоже его удивляют.
- Что с вами случилось, сэр? - спрашиваю я. - Произошел какой-нибудь мятеж?
- Это человеческие мозги? - спрашивает Макун.
- Да. Генерал Кампер подписал разрешение на открытие криоморозильника.
Макун в отвращении скрежещет зубами.
- Сэр, - говорю я как можно спокойнее. Я стараюсь копировать интонацию мужа, который умеет мягко разговаривать. - Вы же понимаете, что убежища нуждаются в надземных смотрителях. После столкновения спутники перестанут работать, и мы не сможем воспользоваться дронами дистанционного управления. Нам нужно что-то, способное действовать независимо от нас. Как еще выживет человеческая раса?
- Мы вернемся к разработке искусственного интеллекта, как только у нас будет больше времени, - вставляет Марк. - Это временная мера, понимаете?
- Что с вами произошло, сэр? - спрашиваю я.
- Это был только сон, - бормочет Макун.
- Что-то случилось в Девятом убежище или вас ранило здесь? Или вы сами поранились, сэр? - спрашиваю я.
Макун наконец замечает, что я что-то ему говорю. Он снова замечает кровь, мозги - и его глаза округляются.
- Кто поранил вам голову? - спрашиваю я.
Макун ставит ступни носками вместе. Его колени начинают дрожать.
- Девятое убежище! Но нам пришлось разбомбить Девятое убежище! - говорит он и глупо хихикает.
- Вы, наверное, что-то путаете, генерал, - говорю я. - Девятое убежище - единственное на пятьсот миль вокруг. Было бы глупо его бомбить. Вы уничтожили бы население всего Среднего Запада. Может, налить вам бурбона, и мы это обсудим?
- Они не слушали. Президент не слушал. Корея не слушала. Девятое убежище не слушало. Ты умеешь слушать? - спрашивает Макун.
У меня нет времени на ответ. Ноги и руки Макуна дергаются в истерическом танце. Он хватает меня за окровавленный халат, толкает меня назад, и я падаю в крутящееся кресло. Я ударяюсь лодыжкой обо что-то металлическое - с хрустом!
А Макун не унимается. Хватает щипцы Троя и швыряет их в сторону. Они приземляются на бесчувственную левую ногу Крис.
- Эй! - кричу я.
Он переворачивает стальную тележку, на которой лежат три хороших образца мозга. Шлеп! Мозги упали на пол. Переворачивает стол - на пол летят еще четыре образца. Добряк Джим Лэндерс обхватывает генерала за талию. Обезумевший, сильный, тренированный Макун приподнимает Джима, ударяет его коленом в пах, вырывается и переворачивает третий стол.
Последний пригодный для работы мозг расплющивается по полу. Брызги формальдегида летят во все стороны. Конец эксперименту.
Генерал Макун ухмыляется.
- По инструкции мне следовало бы вас убить, - бормочу я и даже не понимаю, что говорю.
Тяжело дыша, безумно улыбаясь, утирая кровь со лба, заливающую ему глаза, словно пот, Макун мечется по забрызганному мозгами полу. Оскальзываясь, исполняет что-то вроде дикого победного танца. Мозги на полу превращаются в кашу.
- Пожалуйста, отдайте мне свой коммуникатор, генерал, - говорю я.
Макун коротко бросает на меня взгляд налитых кровью глаз.
- Генерал Макун! Я требую, чтобы вы немедленно отсюда вышли, - говорю я. - Мы проинформируем Девятое убежище и правительство США о ваших предательских действиях.
Вытаращенные глаза Макуна принимают свою обычную форму, выражение лица становится более спокойным. Но, кажется, безумие не исчезло, а только затаилось.
- Убирайтесь отсюда! - говорю я.
- Да, конечно, - наконец говорит он.
Голос как будто нормальный. Почти год назад, выступая на рождественской службе в церкви, он сказал, что только смелость поможет нам продержаться в эти трудные времена.
- Хорошо. Увидимся в Девятом, на военном трибунале, - говорю я.
- Нет, думаю, мы там не увидимся. - Макун открывает свой коммуникатор и начинает что-то печатать, шагая по своему кровавому следу к двери. Там он оборачивается, окидывает нас странно мрачным взглядом. - Они все мертвы. Не принимайте близко к сердцу. Это к лучшему.
Я бегу за ним в коридор. Снова включилась сирена воздушной тревоги. Еще один сбитый самолет или ядерная бомба. Или еще одна война.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
- Генерал, я требую объяснений!
Он растерянно оборачивается и молчит. На долю секунды у меня возникает чувство, что он вспоминает роль, которую играл в прежней жизни: дом на Дженерал-роу, шестеро внуков, пьющая жена, на столе - высокие стопки писем от глав государств, требующие его внимательного взгляда. Но затем растерянность с его лица исчезает.
Он больше не тот человек.
- Сэр. Что вы сделали? Все наши семьи едут к Девятому убежищу.
Генерал Макун вытирает кровь с висков и отдает мне честь.
- Они мертвы. Ваш отдел распущен, - говорит он.
Кто-то метнул черепной молоток. Трой Миллер. Тихий парень, всю свою жизнь просидевший в лаборатории, он, вероятно, никак не ожидал, что попадет Макуну прямо в середину лба.
Крепкий сукин сын стоит на ногах еще как минимум минуту. Кровь хлещет из его головы. Потом он падает.
Иииууууиии! Иииууууиии! Иииууууиии!
Остальные не хотят прикасаться к телу генерала - слишком брезгливые. Я боюсь только того, что он еще жив.
- Нам нужен его коммуникатор, - говорю я.