* * *
Кое-как умудряюсь свернуть спальный мешок, хотя рулон получился не то чтобы очень аккуратным. Нет сил забросить рюкзак на плечи, поэтому я волоку его за собой - через пустынное шоссе, через рельсы и по заросшему кустарником склону к второстепенной дороге. Тут есть что-то вроде тропы, пробитой скатившимися с горы валунами. Я то ползу, то бреду по ней, пока не выхожу на начало улицы.
Через дорогу от меня - дом. Подойти к нему? Если в нем живут люди, то они, вероятно, просто пристрелят меня - как объект, представляющий угрозу для их здоровья. Если в доме никого нет, я не знаю, как в него попаду.
Я могу просто лечь здесь, на обочине дороги, и умирать. Если повезет, меня найдут и спасут соседи… если тут есть какие-нибудь соседи.
Дом, скорее всего, пустой. Вряд ли в Вейле осталось много людей после того, как перестал ходить транспорт и прекратилась доставка продуктов. Но у тех, кто остался, наверное, есть генераторы и охотничьи ружья. Правда, когда я встаю на четвереньки, собираю вещи с земли и, наконец, привожу себя в вертикальное положение, никто в меня не стреляет. Или я не почувствовала. И когда тащу рюкзак и разорванный теперь спальный мешок через дорогу, а потом на открытую веранду деревянного коттеджа, в меня тоже никто не стреляет - или я не почувствовала. На половине пути по лестнице из восьми ступенек пришлось остановиться и передохнуть, так что времени у них было достаточно.
Веранда охватывает коттедж по всему периметру, и я иду к задней части дома, думая, что, может, попытаюсь взломать окно карманным ножом. Но там оказывается, что раздвижная дверь вырвана из пазов и приставлена к проему рядом с шикарным газовым грилем. Отталкиваю дверь - это занимает несколько минут, - протискиваюсь в щель через зазор и падаю вместе с рюкзаком и спальным мешком на пахнущий затхлостью диван в большой комнате с пустым камином и кожаной мебелью. Все тело болит. Я сворачиваюсь калачиком, тяжело дышу, меня трясет от озноба. Так холодно, что у меня стучат зубы и болят даже соски.
Я лежу так, может быть, полчаса, может, всего двадцать минут, но кажется, что год. Когда дрожь унимается - это словно сцена из "Маленького домика в прериях", - я поднимаюсь и бреду на кухню. По пути нахожу ванную. Воды нет, но в аптечке есть полбутылки "Найквила" и немного "Экседрина". Дверь оружейного шкафа в коридоре была, похоже, отжата чем-то вроде лома.
Все оружие забрали. Но тот, кто это сделал, в спешке рассыпал коробку патронов. Я опускаюсь на корточки, чтобы их подобрать. Тяжелые. Оружия у меня нет, но патроны можно будет обменять на еду. Складываю их в карманы штанов и, следуя на запах гниющих фруктов, попадаю на кухню. В холодильнике воняет тухлым, зато я нахожу в нем две пластиковые канистры воды, причем одна из них - полная. В шкафу рядом с холодильником оказывается еще полтора десятка канистр, запечатанный пакет клюквенного сока, две бутылки "Маунтин Дью". Прочий улов: белковый порошок, пакет пораженных долгоносиком крекеров, целая упаковка печенья "Орео", закрытая коробка батончиков мюсли, две банки сардин, стеклянная банка чечевицы и мешок червивой муки. А на полу в кладовой валяется куча упаковок быстрорастворимой вермишели. Я готова разрыдаться от счастья.
В шкафах уже порылись до меня и все консервы забрали - за исключением тех сардин, еще остался гороховый суп, проростки фасоли и кокосовое молоко. Бар с напитками разбит, но грабитель брал в основном легкие вещи: еду и оружие, которое легко носить с собой, или ценное для обмена.
Бананы превратились в сероватую слизь на столе. Лук в медной висящей корзине пророс, но не сгнил.
Я загружаю побольше напитков и кое-что из обнаруженных сокровищ в ведро, взятое под раковиной, и плетусь обратно к дивану.
Следующие несколько дней помню плохо.
* * *
Мне снится наш последний разговор по телефону. Ты говоришь, что придешь и найдешь меня. Я отказываюсь и прошу тебя оставаться дома и заботиться о Кейси. Я говорю, что возвращаюсь домой.
Это не будет ложью. Клянусь. Лежа на липкой коже в луже собственного пота, с усилием проглатывая воду из канистры, я клянусь в этом снова и снова.
Мне становится ясно, почему болезнь называют Жаром.
Морской грипп преимущественно убивает молодых - с медицинской точки зрения - и сильных.
Сначала я еще могу доползти до туалета. Позже пригождается ведро. Снова озноб. Снова галлюцинации. Я знаю, что надо что-то сделать, чтобы сбить жар, но что именно - никак не могу вспомнить. Если бы у меня было больше воды, я могла бы наполнить ванну.
Мысль о ванне преследует меня все те полчаса, на которые я прихожу в сознание. Сквозь оцепенение, боль в мышцах и льющийся пот я думаю о долгом лежании в холодной ванне. О плавании, о прохладном касании воды моего тела. Думаю о мире.
Думаю о тебе и Кейси. В безопасности ли ты. Есть ли у вас еда и вода в Сан-Диего. Не заболела ли Кейси, или, что хуже, не заболел ли ты. Это пугает меня больше всего - что будет с ней, если ты заболел. Я верю, что ты сделаешь для нее все, что необходимо. Но - я живое тому подтверждение - невозможно спланировать все.
Ты уже был болен. Ты знаешь, как это.
Однажды днем я просыпаюсь и вижу за окном солнечный свет и зеленую долину с горными склонами. Мой лоб прохладный, а кожа сухая. Мои суставы болят только от слишком долгого пребывания в неподвижности.
Я лежу на пятнистом от пота кожаном диване в окружении пустых пластиковых бутылок и канистр. В какой-то момент я, наверное, ходила на кухню за водой, потому что вижу две пустые бутылки и три наполовину полные.
Ведро воняет.
Я сажусь - и чуть не падаю. Одежда на мне словно стала больше размером. Кожа на лице и руках ощущается так, как будто она туго обтянула кости.
Опускаю локти на колени, кладу голову на руки и стараюсь не смеяться, потому что от смеха комната идет в пляс. Я перенесла морской грипп и выжила.
Осталось лишь проделать тысячу миль по двум огромным пустыням, одолеть два огромных горных хребта и не знаю еще сколько маленьких… и я буду дома.
* * *
Две недели я прихожу в себя, время от времени делая набеги на соседние дома в поисках еды и воды. В двух домах я нахожу трупы. Жизнь всегда преподносит сюрпризы, но привыкнуть можно к чему угодно.
В одном доме есть бензиновый генератор и колодец, полный воды, и после того как я сцеживаю бензин из нескольких газонокосилок и бензопил, мне удается завести генератор, подключить к нему насос и наполнить ванну водой. В другом доме есть портативное радио. В эфире - только переговоры служб помощи.
По крайней мере, похоже, что правительство у нас пока есть.
Жители Колорадо оказались любителями походов. Я покидаю это место, присвоив себе: легкую палатку, несколько походных одеял, немного сублимированных продуктов, две пары дорогих носков и мериносовую подстилку. Пару хороших рабочих перчаток. Плащ. Товар для обмена: еще патроны, вяленое мясо, конфеты и пакетики сухофруктов.
Также я обзавелась подробным топографическим атласом западных штатов и темно-серым осликом с полоской вдоль спины. По-видимому, в Колорадо многие люди держали скот - и бросили его, когда их миру пришел конец.
Я не умею ездить на ослах. Но он - точнее, она - может везти мой багаж. Интересно, устроит ли Кейси ослик вместо пони. Уверена, что устроит.
Я даю ослику имя: Находка.
Она и есть находка. Может питаться кактусами и уплетает их как печенье - только мне приходится счищать с них колючки. А еще у нее нюх на гремучих змей.
За время пути мы становимся хорошими друзьями, особенно после того как проходим Гранд-Джанкшен и достигаем пустыни. Между Гранд-Джанкшен и Лас-Вегасом люди встречаются редко. Автостоянки, ранчо, дома, заправки - все заброшено.
Следующие девять месяцев примерно так же кошмарны, как ты, наверное, себе представляешь.
Честно говоря, люди нас с Находкой не особенно беспокоят. Одну ночь, правда, мы провели под открытым небом - с половинкой луны, крадущейся по небесному своду вниз к каньону, - чтобы избежать встречи с какими-то вооруженными всадниками. Патрули то были или преступники, не могу точно сказать. Мы приложили больше усилий к тому, чтобы спрятаться, чем они - чтобы нас найти, но было ужасно холодно и страшно, и пока мы прятались среди мескитовых деревьев, я думала о тебе и Кейси, чтобы окончательно не пасть духом.
Летом мы путешествуем в основном ночью и не проходим и десяти миль в день. Нам нужно найти воду, прежде чем мы сможем двигаться дальше, больше для меня, чем для Находки, которая может пожевать растения. К счастью, у меня смуглая кожа: если бы я была бледная, я бы здесь изжарилась до хруста. Но даже и так, и даже в шляпе, порой я задумываюсь о раке кожи. Меланин хорош только в умеренных дозах.
Дни жаркие, ночи холодные, пейзаж захватывает дух, и я уже не так молода, чтобы спать на камнях.
В ущелье реки Вирджин мы встречаемся с караваном, и я плачу им патронами за разрешение идти с ними до Лас-Вегаса. Река становится благословением: воды - сколько хочешь и когда хочешь. Хотя, наверное, эта вода полна перхлората.
Караванщик говорит, что из Вегаса регулярно ходят автоколонны в Лос-Анджелес. Там я могла бы сесть на поезд до дома.
Поезда между городами на побережье все еще ходят.
Есть и другие новости, но поездам я обрадовалась больше, чем сообщению одной женщины о том, что команды врачей из Центра контроля заболеваемости уже работают по всей стране, или сообщению парня, пришедшего сюда пешком от Галвестона, о том, что мы снова открываем морские порты.
Если есть поезда - есть инфраструктура. И если есть инфраструктура, то у вас с Кейси, скорее всего, есть еда и вода.
У нас все будет хорошо.
* * *
От Лос-Анджелеса до Сан-Диего Находка едет в фургоне для перевозки скота, и ее проезд обходится дороже, чем мой. Я щедро расплачиваюсь: там, куда я еду, патроны мне не понадобятся. Когда я схожу с поезда в своем родном городе, меня поражает тишина. Прохладный ветерок, пахнущий морем, качает кроны пальмовых и коралловых деревьев, растущих вдоль дорог.
Ни автомобилей. Ни самолетов. Только пешеходы и несколько прогулочных конных экипажей, приспособленных для перевозки грузов.
Медленно иду по улицам. До дома осталось шесть миль. Из долины, в которой находится город, в горы, где стоит дом. Это займет два часа, при мысли, что осталось пройти всего два часа, а затем можно остановиться и больше никуда не идти, я задыхаюсь от счастья.
Наш дом никогда не был особенно красив, тем более по стандартам Южной Калифорнии. Он обходится недешево - жизнь в Сан-Диего вообще не дешевая - и совсем не похож на современные оштукатуренные коттеджи с красными черепичными крышами, которых здесь большинство.
Всего лишь простое желтое ранчо с маленьким садиком, заросшим бугенвиллеями и суккулентами. Он стоит на вершине холма, и оттуда хорошо виден соседний холм.
У нас бассейн на заднем дворе. Я вижу, что ты накрыл его брезентом - уверена, вы используете его в качестве хранилища воды для мытья. Ты всегда был предусмотрительным.
Привязываю Находку к пальме у входа, ослабляю вьючные ремни и вставляю ключ в замок. Открываю дверь.
Ты сидишь на диване с незнакомой мне женщиной, ваши руки сплетены на спинке дивана. Кейси уютно свернулась между вами, прислонившись к этой женщине. Мягкие кудряшки Кейси падают ей на лицо. Она держит в руках книгу "Черный жеребец и девушка", одну из своих любимых. Я понимаю, что она читала вам вслух, и я рада, что даже в этих обстоятельствах ты не перестал заниматься ее образованием.
Я застыла у двери. Ты вскакиваешь с подушек и бежишь ко мне. Кейси - тоже, на полшага позади тебя. Ее книга упала на ковер. В трех футах от меня ты останавливаешься.
Кейси бросается в мои объятия.
Слова, что мы говорим, почти не имеют смысла. Мы просто хотим слышать звук голосов друг друга. Я приседаю, и она сжимает меня так, что перехватывает дыхание, и мы обе плачем, а ты просто смотришь: на меня, на женщину, на меня.
Я встречаю твой взгляд поверх головы Кейси. Ее сладкий запах поднимает меня в воздух, как гелий.
Я хочу тебя обнять крепко-крепко. Но я знаю… все будет сложнее.
Я не могу тебя винить. Миновал почти год. Ты - не Пенелопа, да и как ты мог быть уверен, что я когда-нибудь доберусь до дома? И потом, трудно выживать в одиночку.
Я не могу тебя винить. Но я все равно осуждаю.
Женщина молчит. Она подходит к тебе, встает рядом и нерешительно кладет руку тебе на локоть. Ты ее не убираешь.
- Я привела ослика, - говорю я Кейси. Я все еще не могу ее отпустить. - Ее зовут Находка. Беги, познакомься с ней.
Она тут же убегает. За ней хлопает дверь. Полагаю, что все-таки ослик ничем не хуже пони.
- Элис, - говоришь ты.
Ты плачешь. Твои молчаливые слезы, крупные как жемчуг, никогда не лишали тебя достоинства. Я же, как всегда, - с красными глазами и хлюпающим носом.
- Это Клэр, - говоришь ты, как бы прокладывая между нами мостик. - Она с Гаваев. Она была в очень трудном положении.
- Я не сержусь, - говорю я. - Но здесь наш дом и наша дочь.
- Не уходи, - говоришь ты.
Смотрю на Клэр. Она высокая, с красивыми плечами, вокруг губ, на оливковой коже, - морщинки от смеха. Она кивает.
Это ведь совсем другой мир, правда? Я пока ее не знаю. И не могу судить.
Я вспоминаю о воровстве еды и воды, благодаря которым я здесь. Вспоминаю, как пряталась в пустыне от тех всадников.
Жизнь всегда преподносит сюрпризы. Может быть, я еще полюблю ее, если я дам ей хоть полшанса. Кейси ведь полюбила.
Я понимаю, что затаила дыхание, и отпускаю его.
- Хорошо. Но я займу нашу кровать.
- Я поменяю простыни, - говорит Клэр.
БЕН X. УИНТЕРС
Бен X. Уинтерс. Его роман "The Last Policeman" удостоен "The Edgar Award" и "Amazon.com Best Book 2012". Другие работы: "The Secret Life of Ms. Finkleman" (номинировался на "The Edgar Award"), сиквел "The Mystery of the Missing Everything", психологический триллер "Bedbugs", два пародийных романа: "Sense and Sensibility and Sea Monsters" (бестселлер "Нью-Йорк таймс") и "Android Karenina". Журналист, драматург. Живет в Индианаполисе и на сайте BenHWinters.com.
Приведи их ко мне
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ, требует голос. ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.
Голос Бога - тревожный гудок среди ночи. Голос Бога - грохотание костей. Голос Бога - скрежетание жернова.
Роберт прижимает руку ко лбу и стискивает зубы, а Бог требует снова:
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.
Потом - тишина.
Роберт опускает руку и переводит дыхание. Он следует за своей подругой Пией, держась позади нее в паре шагов, как держался большую часть пути, долгих часов их бесцельных блужданий по городу. Не разбирая дороги, наугад сворачивая в переулки, под огромным, усыпанным звездами небом, по извилистым и кривым улочкам, по мощеным дорогам, вдоль пустых тротуаров и широких проспектов их города.
Сначала было очень поздно, потом очень рано, а теперь, наконец, начинался день. Бледно-желтый свет просачивался между домами. Пия, обернувшись, смотрит на него с усталой, мутной улыбкой, и Роберт находит в себе силы улыбнуться в ответ.
Все эти часы Роберт снова и снова слышит голос у себя в голове - он тихий, потом громкий, то умоляющий шепот, то обвинительный крик. Время от времени голос Бога дарует междуцарствия молчания: минуту… десять минут… а потом возвращается и звучит с каждым разом все громче и настойчивее:
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.
ПРИВЕДИ СЕЙЧАС ЖЕ.
Здесь никакой двусмысленности, нет недопонимания. Бог хочет, чтобы Роберт убил Пию. Бог хочет, чтобы она пришла к нему, как это уже сделали все остальные.
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ, говорит Бог. ПРИВЕДИ СЕЙЧАС ЖЕ.
Роберт крепко зажмуривает глаза, потом медленно открывает. Он этого не сделает, он не подчинится. Он не допустит, чтобы Пия поняла, что происходит. Ни за что не допустит. Роберт догоняет ее, жестом просит немного обождать и первым выходит из переулка на одну из широких улиц.
По обе стороны от них - жилые дома: номер 16 и номер 17. Роберт и Пия разглядывают их с изумлением. Никто не зажигает света в квартирах, не видно начала дня. Нет утренней суеты: не мелькают в окнах силуэты людей, готовящих завтрак или выбирающих себе одежду на сегодня.
Пия вдруг поворачивается к нему. Зажимает ладонью рот и часто моргает огромными черными глазами - смаргивает слезы? Нет, она думает. Она пытается что-то решить. В ее глазах мелькают торопливые мысли. ("Какая она красивая! - пронзает Роберта мысль. - Она такая красивая!")
- Я думаю… - Она замолкает, прикусывая нижнюю губу. - Я хотела бы вернуться назад, посмотреть на родителей.
- На родителей? - удивляется Роберт. Голос Бога вопит в мегафон: ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ. Роберт старается не обращать на него внимание. И тихо спрашивает Пию: - Ты уверена, что этого хочешь?
Пия торжественно кивает. Ее брови нахмурены, рот плотно сжат.
Ее густые черные волосы стянуты в хвост на затылке. Он снова думает - как думал с прошлой ночи, когда ворвался в ее спальню со своей сумасшедшей идеей, - думает, как ему повезло. Повезло, что он - с ней. Их лишь двое во всем этом мире. Как ему повезло! Она уже быстро шагает по улице в сторону дома номер сорок девять. Роберт ускоряет шаг, чтобы ее догнать, и чуть не падает, споткнувшись о разбитый гидрант.
Все шло именно так, как Роберт мечтал. Несколько месяцев он убеждал себя воспротивиться указаниям Бога, а прошлой ночью он убедил в этом и Пию. Похоже, все остальные жители города - а значит, все в этом мире - поверили в то, что Бог шептал или кричал им последние семнадцать лет: что их мир впал в грех и должен быть перестроен. Все остальные последовали указанию Бога буквально: купили мясо, отравили мясо, съели мясо и умерли.
Но не Роберт и его новая подруга Пия. Не счастливчик Роберт и эта красивая девочка. Он всегда любовался ею издали. Он всегда был в нее влюблен. Теперь они с Пией идут, запинаясь, усталые, но счастливые, по мертвым улицам города, омытого утренним солнечном светом.
Он воображал себе, что все будет именно так. В мечтах представлял себе эту сцену.
Кроме…
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ. Как стук кулаком по водосточной трубе.
УБЕРИ ЕЕ ОТСЮДА. Как пули, попадающие в стену.
"Прекрати! - вопит Роберт в отсек собственного разума. - Перестань! Пожалуйста!"
После многих лет отсутствия тишины наступает кратчайшее из молчаний - а затем Бог ему отвечает. Насмешливо, с издевкой, по-павлиньи щеголяя всеведением.
Бог отвечает:
НЕ ПРЕКРАЩУ.
НЕ ПРЕКРАЩУ, ПОКА НЕ ПРИВЕДЕШЬ ЕЕ КО МНЕ.
Голос следует за ним по пятам, вынюхивает его следы, словно волк, сторожит его - иногда скрытно, но никогда не уходит. Пия сворачивает на четвертое кольцо. Они почти пришли.
ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.
"Нет!"
ДЛЯ ЭТОГО Я И ОСТАВИЛ ТЕБЯ В ЖИВЫХ.
"Я сам решил жить".
ТЫ НИЧЕГО НЕ РЕШАЛ.
"Прямо сейчас я решаю продолжить идти. Я продолжаю жить. Я буду игнорировать тебя всю жизнь, если придется. Я научусь уживаться с тобой, как уживаются с инвалидностью. Буду относиться к тебе как к слепоте. Я не прерву свою жизнь".