9. Возвращение
Каменщик Панос неторопливо брел по главной улице Дельф, направляясь к плата, поросшему травой садику на окраине. Проходя мимо харчевни, он кивнул знакомым старикам, сидящим на длинной деревянной скамье у осыпающейся стены. Если бы не янтарные четки у них в руках, старцы очень напоминали бы котов, мурлыкающих от удовольствия на солнцепеке.
В нескольких футах от них покосившуюся стену подпирали две грубо обтесанные балки; кирпичи потрескались и крошились, по облупившейся штукатурке бежала паутина трещин – итог недавнего землетрясения. А жизнь продолжается. В Дельфах на землетрясения и подземные толчки обращают не больше внимания, чем на грозы и бури. Землетрясения – неотъемлемая часть жизни, как рождение или смерть.
Один из стариков окликнул его и поинтересовался здоровьем матери. Больше ни о чем старики Паноса уже не спрашивают. Хоть он и здешний, но уже отрезанный ломоть – все равно, что один из туристов, приезжающих посмотреть на руины. Его помнят одни старики, еще с прежних времен.
Потому он поговорил со стариками о здоровье матери, пользуясь понятными им выражениями:
– Теперь, когда сын и внук здесь, ей стало намного лучше. – Он улыбнулся. – Говорит, что бегает вверх и вниз.
Старики засмеялись. Именно так отвечают в Дельфах на вопрос о самочувствии. "Бегаем вверх и вниз". Такова жизнь в горах. Вверх и вниз.
Вид этих стариков всегда ободрял его. Они хранители традиций. Они словно всю жизнь просидели у харчевни, поджидая, наблюдая, изредка переговариваясь. Хотя Панос знал, что были времена, когда и они были активными полными жизни работягами, снующими в гору и с горы – плотниками, ремесленники, торговцами, пастухами.
Но все это было до переезда, когда деревню перевели со священных развалин на нынешнее место. Теперь старики и сами ничем не отличаются от развалин Дельф – их старые кости уже не выдерживают активной жизни.
Он зашагал дальше, а старики заговорили между собой. Должно быть, вспоминают несчастье, случившееся много лет назад, когда погибла Эстел. А скорее всего, повторяют старую историю, разыгравшуюся после того. Эстел шла по горной тропинке, неся на руках малютку Григориса, когда оползень накрыл обоих. Паносу, опередившему их всего на несколько ярдов, удалось откопать Григориса из-под обломков. Тот каким-то чудом совсем не пострадал. Когда же показалась Эстел, Панос взвыл от горя. Эстел, его юная красавица-жена, была мертва – валун раздробил ей голову. Случилось это как раз в год переезда. "Тридцать лет назад", – подумал Панос. В год приезда археологов. В год, когда все переменилось.
Но смерть Эстел дала начало новой жизни – его собственной. Ее смерть, переезд деревни и Милос, отец Эстел, преобразили Паноса. Сколько Панос знал Милоса, того всегда кликали Чокнутым, а после несчастья его помешательство только усилилось. Но Панос научился прозревать сквозь пелену безумия Милоса и мало-помалу понял, что тот является провидцем и хранителем древнего знания.
Панос пересек садик и уселся на любимой скамейке. Сам по себе этот садик ничем не примечателен, но отсюда открывается удивительный вид на долину. После смерти Эстел Панос провел на этом самом месте бесконечную череду дней, воображая, будто вороном парит над долиной. Именно в такой день к нему подошел Милос и сказал, что настало время посвятить его в секреты тайного Ордена пифий.
Неподалеку двое мужчин в синих рабочих комбинезонах белили известью основание старого дуба, чтобы предохранить его от вредителей. Он ни разу не встречал ни того, ни другого; странно, ведь он знает практически всех жителей деревни. Хотя Панос уже несколько лет живет в Афинах, но часто приезжает сюда навестить мать и побыть невдалеке от святилища.
Он разглядывал работников, пока тот, что был поближе, не посмотрел в его сторону. Панос приветливо кивнул, поздоровался и осведомился, как идут дела. Маляр помолчал, снял кепку, вытер лоб тыльной стороной ладони и сказал, что здесь прекрасно, но он еще никогда не потел в такую прохладу.
– Солнце жаркое, а воздух холодный.
– В горах всегда так. Тут вам не Афины, – отозвался Панос, стразу же уловив столичный говор работника. – Давно вы здесь?
– Со вчерашнего дня. Меня прислало правительство, – маляр буквально лучился от осознания собственной важности; выпятив грудь и чуть не лопаясь от гордости, он ждал реакции Паноса. Но Панос разочаровал его, засмеявшись и качая головой.
– Значит, теперь после землетрясения правительство направляет сюда людей ухаживать за деревьями. Осталось лишь снова перевезти деревню.
– Меня прислали, потому что на следующей неделе в Дельфы приезжает король, – начал оправдываться маляр.
– Так-таки и приезжает? – с издевкой откликнулся Панос.
Маляр улыбнулся, поскольку знал такое, чего эта местная деревенщина знать не могла.
– Вот именно! Приедет посмотреть, какой ущерб нанесен руинам, и даже останется на два дня.
С этими словами маляр надел кепку и вернулся к работе.
Панос устремил взгляд в долину, обдумывая услышанную весть. Он знал, что в горах в паре миль отсюда у короля имеется резиденция, но монарх посещает ее крайне редко. Теперь Панос больше не сомневался в надежности предсказания. Время выбрано идеально.
– Папа, вот ты где!
Панос оглянулся через плечо и увидел спешащего через сквер сына. Григорис, теперь уже взрослый, как две капли воды напоминал его самого: такой же мускулистый, с узкими бедрами и темными вьющимися волосами. Наверняка только что услыхал о предстоящем визите короля и спешит удивить отца.
– Папа, ты не поверишь! Началось!
Панос встал со скамьи, взял сына за руку и повел подальше от рабочих.
– Знаю. Пойдем.
– Но откуда ты знаешь? Ты же был здесь. А я только что разговаривал со Стефаносом неподалеку от лагеря.
Панос остановился и повернулся лицом к Григорису.
– Я же просил тебя держаться подальше от руин! А ты первым делом, как только я ушел, помчался туда.
– Я не ходил к руинам, а держался поодаль. Она меня не видела. И чужеземец тоже. Я был очень осторожен.
Панос покачал головой; сын явно испытывает его терпение. Григорис уже допустил ошибку в Афинах, когда позволил обнаружить себя в Акрополе. А затем, прежде чем Панос успел задержать его, осложнил дело, ринувшись в преследование.
– Я уже просил прощения. Сколько раз надо извиняться? Я уже не ребенок. Ну, теперь ты выслушаешь меня?
– А что ты сделал бы, если бы они просто остановились и подождали тебя?
Сын в отчаянии возвел глаза к небу.
– Я же говорил, что всего лишь хотел спугнуть чужака. Наверно, посоветовал бы ему держался подальше отсюда.
Панос мгновение с молчаливым упреком пристально вглядывался в глаза Григорису.
– Незачем извиняться передо мной. Извинись перед собой.
Он уже собирался воззвать к одному из священных правил "Познай самого себя", но Григорис перебил его.
– Отец, завеса раздвинулась! В храме вновь поднимаются испарения.
– Что?!
– Именно об этом я и хотел тебе рассказать.
– Ты уверен?
Храм Аполлона по утрам всегда окутывает туман, который зачастую легко принять за испарения и решить, пророчество о Возвращении уже сбывается.
– Сам я не видел, поскольку ты велел мне не подходить к руинам. Но, скорее всего, это правда.
Панос знал, что Стефанос считает Григориса простодушным; это может оказаться очередной его шуткой, потому отрывисто бросил:
– Посмотрим.
– Что делать теперь? – нетерпеливо уставился на него сын.
– Ждать. Мы ждали много лет, подождем еще пару часов или пару дней.
Панос мысленно вернулся к предсказанию. После смерти Эстел Милос предсказал Возвращение и указал все приметы. К тому времени Милос оставался единственным живущим членом Ордена пифий, но с годами он крупица по крупице передал знания Паносу. Наконец, настало время Паносу, главе Ордена пифий, воспользоваться своим могуществом.
Надо поговорить с самим Стефаносом, но и без того ясно, что это правда. Наконец-то все сходится. Больше незачем опасаться Дорианы Белекамус из-за ее власти над святилищем. Сомнений больше нет – она и есть избранная.
Белекамус станет новой пифией; он будет толкователем, и первое прорицание наверняка будет дано самому королю.
10. Пасока поднимается
Стоявший на деревянном столе фонарь освещал убогую лачугу с земляным полом, крытую соломой. Рядом с фонарем лежала толстая книга, раскрытая на странице, покрытой древнегреческими письменами. Это был текст каменной таблички, извлеченной из дельфийских архивов, автором которого был Плутарх, служивший жрецом в Дельфах в первом веке нашей эры.
Инди уже минут десять неторопливо записывал на листке бумаги перевод рукописи. Хотя на следующей странице можно было найти и перевод на английский, ему хотелось проверить свои способности. Он не знал смысла лишь трех слов, и теперь домыслил их значение, исходя из контекста. Инди подул на бумагу, высушивая чернила, и положил авторучку на стол.
– Ладно, посмотрим, – пробормотал он, поднося бумагу к свету. Насколько можно судить, рукопись отвечает на вопрос, почему предсказания оракула зачастую оказывались двусмысленными. Инди негромко зачитал перевод вслух:
– "Ибо оракул вопрошают не какие-нибудь отдельные особы по поводу покупки раба или прочих личных вопросов, но весьма могущественные граждане, короли и деспоты, притязания коих весьма обширны. Они ищут божественного совета по судьбоносным решениям. Разгневать либо огорчить сих людей грубой правдой, не отвечающей их упованиям, не принесло бы проку жрецам оракула".
Инди перевернул страницу, и увидел, что на этом текст не кончается. На сей раз он начал переводить с листа, не записывая. Как ребенок, научившийся читать по слогам, он медленно, с запинками, разбирал текст.
– "Что касается ответов… даваемых обычным людям, порой бывает разумно сообщать, что таковые… скроются от своих угнетателей или… избегут врагов. Таким образом, оные потеряются в… околичностях и… велеречивости оракула, смысл коих сокрыт от прочих, однако всегда может быть постигнут… тем, кого они касаются, если он потрудится распутать их".
"Смахивает на заявление политика, объясняющего, почему он не выполнил предвыборных обещаний", – подумал Инди, переворачивая страницу. Пробежав глазами английский перевод, он улыбнулся. Точность собственного перевода порадовала его; теперь он не сомневался, что сможет перевести надпись на доске, ожидающей его в разломе. Ну, если Дориана покончит с проволочками, он со своей задачей справится.
Инди извлек карманные часы и сверился с ними. Испарения каждый раз поднимались ровно двенадцать минут, потом рассеивались, а длительность пассивных периодов постепенно увеличивалась. В первый раз интервал составил три часа пять минут. В следующий раз до извержения прошло три часа одиннадцать минут. Они быстро сообразили, что с каждым разом интервал увеличивается на шесть минут. Однако и сегодня, на третий день пребывания в Дельфах, Дориана настаивала на продолжении измерений.
Инди наблюдал за разломом с часу дня. Испарения закончились в 4 часа 16 минут; теперь должен последовать интервал в четыре часа пять минут. Если график сохранится, то следующий раз газы пойдут через восемнадцать минут, в 8:З9 вечера.
"Какая ирония!" – усмехнулся он. Бросить занятия посреди семестра, чтобы превратиться в цепного пса возле дырки в земле. А ведь речь шла о единственном шансе в жизни! Хорош шанс! Хорошо хоть, можно помечтать об обеде. В девять придет смена, и он отправится в деревню.
Инди протянул руки над согревающей хижину жаровней. Согревшись как следует, он откинул закрывающий вход полог. Затем потянулся за лежащей на столе шляпой, но локтем задел фонарь, опрокинув его. Тот покатилась к краю стола. Инди ринулся следом и успел подхватить фонарь, когда тот грозил вот-вот скатиться на пол.
Осторожно установив фонарь посреди стола, Инди убрал руки.
– Вот так и стой.
Он сделал шаг назад, каблуком наступив на край жаровни. Она подскочила, как катапульта, разметав раскаленные угли по полу; те заскакали по всем углам.
Инди ругнулся и принялся отфутболивать угли один за другим к центру хижины, а оттуда – на улицу. Потом огляделся, настороженно принюхиваясь.
Дым!
Вдруг у основания стены рвануло пламя. Инди сбил его курткой, отыскал тлеющий уголек и пнул его за дверь. Затоптав тлеющие искры, он стал размахивать пологом, чтобы выгнать дым. Приток воздуха раздул незамеченную искру, и стена занялась вновь.
– Чтоб тебя!… – гаркнул Инди, схватил с пола галлоновый кувшин с водой и выплеснул ее на стену. Убедившись, что искр больше нет, Инди поднес фонарь к стене, чтобы оценить нанесенный ущерб. Несколько квадратных футов стены обгорело дочерна, хижина провоняла дымом, но в целом строение не пострадало. Меньше всего ему хотелось под конец своей вахты спалить эту хижину.
Но с другой стороны, Дориана вряд ли стала бы возражать против подобного исхода.
Эта слаженная из веток, перьев и пчелиного воска хижина как бы воспроизводила первый дельфийский храм и воплощала в жизнь первую часть плана Стефаноса Думаса по воссоединению прошлого с настоящим, дабы сделать руины более понятными и интересными для неискушенных в науке посетителей. Думас с помощниками выстроили ее неподалеку от храма незадолго до землетрясения, во время которого она осталась невредимой.
Сразу по прибытии, когда Думас повел их к расщелине, Дориана задержалась у хижины, осмотрела ее и справилась у Думаса, что сие означает. Выслушав разъяснения, она рассмеялась.
– Значит, вдобавок к археологии, ты еще и рекламный агент? Разве этому я тебя учила, когда ты был моим студентом?
– Ну, не совсем, но…
– Более того, Стефанос, я учила, что туристы – дорогостоящая помеха в работе. Реклама отнимает средства, необходимые для исследований, а если позволить им тут копаться, туристы уничтожают нашу работу.
Думас поначалу опешил от столь резкой критики, но быстро оправился.
– Доктор Белекамус, в общем, сюда прибывает весьма важный турист. Король собственной персоной. Вы, несомненно, согласитесь, что доставить ему удовольствие – идея славная.
Дориана отвернулась от хижины и секунд пять смотрела в сторону храма. Инди был поражен ее самообладанием. Должно быть, решила, что поездка короля в Дельфы связана с шатким положением ее семьи и ее собственным возвращением.
Но обернувшись, Дориана уже улыбалась.
– Выходит, все как-то сразу – и появление испарений, и приезд короля.
– И ваш тоже, – добавил Думас.
– Да. И мой. Ну, расскажи-ка мне об этих испарениях.
Думас сообщил, что за день испарения поднимались трижды, и выбросы происходили с интервалом от двух с половиной до трех часов.
– Ладно, устроим в хижине наблюдательный пост и приглядим за испарениями, – сказала она.
Думас было запротестовал – мол, хижина строилась не для того, – но Дориана тут же напомнила ему, что он сам выслал ей после землетрясения просьбу о помощи.
– Раз уж я ради этого примчалась сюда из самого Парижа, позволь мне, Стефанос, работать так, как я считаю необходимым. Ясно?
Думас быстро пошел на попятный, и с этого момента стало ясно, что пока Дориана в Дельфах, руководит здесь она.
Инди надел шляпу и вышел наружу. Руины заливал лунный свет, освещая колонны храма Аполлона, камни и остатки древних стен. Резко возносящийся склон горы позади храма прятался в тени, навевая мрачные предчувствия. Инди потер окоченевшие руки, разгоняя кровь, и двинулся к храму.
Он вспоминал прочитанное за последние дни о Дельфах, пытаясь вообразить, что входит под священный кров во времена расцвета могущества оракула. Храм был построен в середине четвертого века до нашей эры на месте прежнего, разрушенного землетрясением. В последующие десятилетия и века сложилась традиционная процедура: посетитель, жаждущий познать будущее, для начала жертвовал овцу или козу; если прорицание по внутренностям жертвы давало добрый знак, ему позволяли войти в храм. Инди не сомневался, что у богачей овечьи потроха всегда подавали благой знак.
Вступив в портал, они прежде всего видели надписи на стенах, несущие крупицы мудрости вроде "Познай самого себя" либо "Умеренность нужна во всем". Далее стояли статуи Посейдона, Аполлона и Парок. В число прочих богатств обстановки стоит упомянуть статую Гомера и железный стул, на котором сидел Пиндар, прибывший в Дельфы воспеть оды Аполлону.
Ниже уровня земли располагались центральные залы святыни. Вход в сокровенное внутреннее святилище охраняла огромная золотая статуя Аполлона. В этом святая святых находилась гробница Дионисия и треножник, на котором восседала пифия, вдыхающая миазмы, якобы поднимавшиеся из земных недр. Тут же располагался Омфалос, черный камень конической формы, считавшийся пупом земли, и пифия всегда прорицала рядом с ним.
"Но все это исчезло, потеряно, похищено или уничтожено", – думал Инди, пересекая Священный Путь – широкую тропинку, петляющую среди руин. Перед канатом, закрывающим вход в храм, он остановился. Дориана запретила заходить внутрь, пока не будет закончено изучение природы испарений.
Перед тем, как протянуть канат, Белекамус тщательно измерила провал. В самом широком месте он достигал девяти футов, а в длину – около тридцати. Почва по обе его стороны потрескалась и вспучилась, так что расщелину окружали валы из земли и камней. Но подобраться к расщелине можно было лишь со стороны входа в храм. Подойти с другой стороны мешала траншея футов в двадцать глубиной.
Над насыпью поднималась тоненькая струйка миазмов. Инди бросил взгляд на часы – 8:39. Со времени предыдущего выброса прошло четыре часа двадцать три минуты. Время сходится.
С каждой секундой миазмы над расщелиной все сгущались.
А что, если вдохнуть этот газ? Скорее всего, это простая вода, испаренная раскаленной магмой недр и паром поднимающаяся на поверхность. Инди решил испытать газ на себе; это наверняка совершенно безвредно. Черт, он сыт по горло слежкой за этими испарениями. Ощутив хоть легкое головокружение, можно просто отступить и вдохнуть свежего воздуха.
Инди оглянулся на руины, затем опустил канат и перешагнул через него. Воздуха над валом приобрел фиолетовый оттенок. Сердце Инди забилось чаще; он перекинул через канат вторую ногу. Может, и не стоило этого делать. Не исключено, что газ ядовит.
"Кончай же с этим. Смелее!"
– Джонс, что ты там делаешь?
Он опустил ногу, оказавшись за канате верхом, и увидел Дориану, вышедшую из тени хижины. Лунный свет озарял ее лицо с одной стороны. Инди неуклюже перебрался через канат. Потирая руки и смущенно улыбаясь, он ожидал ее приближения.
– Снова началось. Точно по расписанию.
– Сама вижу. Но ты не ответил на мой вопрос. Что ты там делал?
Он попытался придумать оправдание, но ничего путного в голову не приходило.
– Хотел глянуть поближе.
– По-моему, я достаточно ясно дала понять, что не желаю, чтобы ты или другие подходили туда во время извержения. Мы ведь ничего не знаем об этих газах.
– Дориана, а может быть, это пасока?
Теперь ее лицо было видно совершенно ясно; Дориану шутка совершенно не позабавила. Пасока – это эфирный флюид, текущий в жилах богов.