- Никто, - продолжил Теллхейм. - Проект здания до последней черточки был запечатлен у Олафа в голове. Словно он восстанавливал здание по памяти. Когда развалины были расчищены, оказалось, что подвал Клауса и фундаменты соседних домов когда-то были одним целым. Они явно принадлежали какому-то древнему строению. Рабочие пустили слух, что это остатки языческого капища. К сожалению, все возможные проходы в подвалы были замурованы еще при строительстве. Олаф избегал внимания. И просил рабочих не болтать лишнего. Но только шила в мешке не утаишь. Когда здание было выстроено, его тут же прозвали Мертвым Домом.
- Почему? - спросила Женни.
- Вас не удивляет, что здесь тепло? - поинтересовался старик.
- Хорошее отопление? - предположила девушка.
- Кости, - ответил Теллхейм. - Человеческие кости, которые попадались при разборке развалин. На некоторых из них даже были куски плоти. Олаф покупал их за гроши. А затем изготавливал бетонные блоки, добавляя их в смесь. Для уменьшения теплопроводности камня. Здесь были горы останков. Городские власти закрывали на это глаза. Олаф говорил, что силы мертвых не должны раствориться в земле. Кроме этого, он разыскивал и покупал черные кирпичи со знаком, изображающим вертикальную линию с двумя короткими, составляющими треугольник на части ее вертикали.
- Thurisaz. Руна врат, - сказала Женни.
- Да, - кивнул Теллхейм. - Отчего-то таких кирпичей немало попадалось в развалинах. Подростки просто роились по всему городу. Некоторые кормили этим промыслом свои семьи. А еще в раствор добавлялся пепел. Никто не знал, что это был за пепел, но на ощупь он казался жирным, как свиное сало. Так или иначе, но дом рос. Кто-то пытался протестовать, но слишком многим это строительство давало шансы выжить. В пятидесятом году дом был закончен и перешел к магистрату.
- А как же Олаф, его семья, Клаус? - спросила Женни. - Или те, кому они должны были служить?
- Олаф, его семья и Клаус исчезли, - сказал Теллхейм.
- Как исчезли? - удивилась Женни.
- Когда строительство подходило к концу, - продолжил Теллхейм, - Олаф заключил с магистратом договор, что если с ним или его семьей что-то случится, заботы о содержании дома возьмет на себя городская администрация с учетом использования средств Олафа. И сколько магистрат истратит на содержание дома, столько же он сможет взять и на собственные нужды. Срок договора был ограничен только наличием средств на специальном счете. Он тогда заплатил очень много. У него даже были какие-то подтверждения по этим деньгам. Не только этот дом, но и кое-кто из магистрата будут еще долгие годы чувствовать себя припеваючи. Первого мая пятидесятого года Олаф торжественно закрепил на стене дома металлическую плиту со знакомым вам текстом, обернулся и громко произнес вот эти строки.
Чертог она видит
солнца чудесней,
на Гимле стоит он,
сияя золотом:
там будут жить
дружины верные,
вечное счастье
там суждено им
Затем он ухватил за руки очаровательную двухлетнюю дочь, приемного мальчишку, позвал жену и старого мясника и завел их в те самые двери, в которые вошли и вы. Более их никто не видел.
- То есть? - удивилась Женни.
- Более их никто не видел, - повторил Теллхейм. - Дом был перерыт сверху донизу. Их поискали еще некоторое время, а потом, к собственному удовлетворению, магистрат приступил к исполнению обязательств. Сначала здесь хотели разместить городские службы, затем кое-кому показалось, что дом оказывает гнетущее впечатление на чиновников, и сюда перенесли архив.
- Куда же они делись? - потрясенно проговорила девушка. - Олаф и остальные…
- Неизвестно, - тепло улыбнулся Теллхейм. - Некоторые горячие головы предлагали разобрать дом по кирпичику. Они предполагали, что, следуя дикому обычаю наших предков, Олаф замуровал своих родных в стенах дома. Для придания крепости и долговечности его сводам.
- А на самом деле? - прошептала Женни.
- На самом деле? - переспросил Теллхейм. - Не самый лучший вопрос для архивиста. Никогда нельзя выяснить, что было на самом деле. Можно лишь составить компиляцию из чужих мнений.
- Каково же ваше мнение? - спросила девушка.
- У меня его нет, - улыбнулся Теллхейм. - Что, если Олаф оставил себе щелочку и все еще спит в подвале на том месте, где уже дважды его разбудил Клаус?
- И все-таки? - надула губы Женни.
- Ответьте сами на этот вопрос, - вздохнул Теллхейм. - Могу только добавить, что Олаф спешил. За два половиной года строительства он превратился в глубокого старика. Словно природа нагоняла упущенное. В Гамбурге остались люди, которые помнят эту картину до сих пор. Приглашенный чиновник из магистрата торжественно перерезает ленточку, седой как лунь Олаф берет за руки мальчишку и двухлетнюю белокурую девчушку в розовом платье и ведет к дверям. А сзади его жена ведет старика Клауса, который на вид в два раза моложе Олафа. И все.
- Подождите! - девушка наморщила лоб. - Эта женщина, Тереза. Она тоже что-то спрашивала меня об Олафе!
- Она одинока, а значит, больна, как и каждая оставленная в одиночестве женщина, - развел руками Теллхейм и рассмеялся. - Не обращайте на нее внимания. Не забывайте, Олаф исчез пятьдесят лет назад! Пройдет еще лет пятьдесят, и будущие исследователи вообще усомнятся в его существовании и, может быть, будут правы.
- Но зачем это все? - задумалась Женни. - Кости. Пепел. Кирпичи. Зачем? Может быть, он хотел окружить дом ореолом таинственности? Создать впечатление чего-то мистического? Верил в призраков и надеялся разбудить их?
- Может быть, именно вам суждено ответить на эти вопросы? - с улыбкой спросил Теллхейм, подходя к двери и поглядывая на часы. - К сожалению, я должен закончить нашу беседу.
- Я поняла.
Женни поднялась, окинула взглядом стеллажи.
- Вы считаете, что собеседование удалось, господин Теллхейм?
Она нашла в себе силы улыбнуться. Тошнота подступала к горлу. Девушка даже закрыла глаза на мгновение.
- А вы сами как считаете?
Теллхейм отошел к камину, затем обернулся и прочитал:
Прежде чем в дом
войдешь, все всходы
ты осмотри,
ты огляди, -
ибо как знать,
в этом жилище
недругов нет ли
- Проверяете? - усмехнулась Женни и продолжила:
Дающим привет!
Гость появился!
Где место найдет он?
Торопится тот, кто хотел бы скорей
У огня отогреться.
- Ну что ж, - улыбнулся Теллхейм. - Думаю, мы не зря провели это время. Ваше знание древних текстов похвально. И все же они не всегда точны. Вам не кажется, что в этих строчках:
Пленника видела
Под Хвералундом,
Обликом схожего
С Локи зловещим?
присутствует некоторая чрезмерность?
4
Нет следа сокола в небе.
Только красное под его гнездом
И перо голубки в ладонях ветра.
Jenny
Высокая дверь закрылась за спиной, и Женни вздохнула с облегчением. Ей нравилась атмосфера таинственности и запустения. Но сейчас она радовалась свежему воздуху. И все-таки она получит эту работу! Девушка поправила волосы, перешла улицу и вдруг заметила мужчину лет сорока. Он торопился, почти бежал, оглядываясь по сторонам. Наконец увидел Женни, улыбнулся и подошел к ней, вытирая пот со лба.
- Женни Герц?
- Да! - подняла она брови.
- Курт Теллхейм, - представился он. - Извините за опоздание. Сколько раз жена говорила, что по лестницам нужно ходить пешком. Первый раз в жизни застрял в лифте! Хорошо еще, что ремонтники были более чем оперативны! Я опоздал всего на десять минут!
- Десять минут? - растерянно переспросила его Женни.
- Да, - кивнул человек, взглянув на часы. - Сейчас десять минут девятого. Но мы можем приступить к собеседованию немедленно. Рекомендации у вас с собой? Или пройдем в здание?
- Вы директор архива? - не поняла Женни. - Я только что была там!
- Этого не может быть! - удивился человек. - О чем вы говорите? Вы не могли там быть. В архиве никого нет! Дверь заперта. Вот ключ!
Человек достал из кармана и показал ей большой резной ключ. Бронзовое плетение на его ушках изображало человека с молотом.
- Вы слышите меня, Женни?
Он требовательно посмотрел ей в глаза.
Девушка вздрогнула. Теперь черный дом казался ей больше и массивнее офисных зданий. Он словно вырастал из земли. Раздвигал их, как расталкивает черный гриб пожухлую листву.
- Господин Теллхейм! - она скривилась от боли, сжала ладонями виски. - Вам не кажется, будто что-то розовое мелькает в окне второго яруса?
- Нет, - ответил человек не оборачиваясь.
ЮЛИЯ СИРОМОЛОТ
МАК И МАРУАК
Кто глядится в лунный свет,
Для того дороги нет…
Это я гляжусь в луну. И мне отлично виден некто, стоящий по пояс в дикой траве, - не на луне, конечно. Слева от него обрушенная башня - кольца и ребра, справа развалины подстанции и холодные ржавые клубки бывших трансформаторов. Позади - его собственная длинная тень, а впереди, на виадуке, - я.
Заросли вокруг него не шевельнутся. Никто не спугнет, не шмыгнет тенью. Когда-то здесь были и кошки, и крысы. Да что уж - и люди тут были. Много. Теперь только стылые балки, старые цепи - и мы.
Он не видит меня, конечно. Лебеда и дикий мелкий подсолнух доходят ему до ключиц. Может, пришелец не он, а она. Это все едино. Был бы живой человек. Спущусь, а то не ушел бы, мало ли…
Надо же, как увлекся! Что-то у него там такое в руках? Ничего не замечает. Быть не может, чтобы не увидал, как свет отражается в полосах на куртке…
Не увидал. Подпустил меня вплотную. Тогда только почувствовал, вскинул голову:
- Нравится?
Я, признаться, такого не ожидал. Вокруг мертвая промплощадка, на сто километров во все стороны - дичь и глушь, а он - ни "здрасьте", ни "ай-ой", а сразу спрашивает: "Нравится ли?"
- Что?!
- А вот смотри…
Осветил линии ладоней, будто болотными синеватыми огоньками, и красными, как на давно снятом железнодорожном пути.
- Ты кто такой? Что это у тебя?
Он опустил руки, высветил драную майку с разводами.
- Сам-то я Мак. А это у меня компас.
С ударением на "а".
- Для чего? Что ты тут делаешь?
Он взъерошил волосы на затылке.
- Ага… Ну, прости, я думал, тут никого не бывает… Компас - он и есть… Ищем.
- Что?
Тут он улыбнулся.
- Жилу.
- Кабель?
- Нет, зачем! Кабель нам не нужен. Слушай, ты в сторону не сойдешь немного? Мы закончим, потом я с тобой поговорю.
Я послушно отступил на несколько шагов. Ничего, главное - не спугнуть…
Мак опять взялся за свой компас на веревочке. Помедлил - и двинулся, забирая вправо. Я - за ним. На ходу Мак бубнил:
- Должна она здесь быть… И полнолуние, понимаешь…
В заспинном мешке у него что-то горбилось. Живое?
- Ма-ару-у!
Мак, не оборачиваясь, хлопнул свободной рукой по мешку.
- Маруак! Ко-огти!
Дернул плечом, сбросил лямку, сунул мешок мне.
- Подержи. А то он мне спину рвет…
Мешок отчаянно корчился. Я потянул завязку и выпустил на волю кота. Облезлый черный кот, узкоглазый злой дьявол.
- Это Маруак. Помощничек. Видишь, когти какие? Как ножи! Ну, все. Жила есть. Туда пошла, - Мак показал на скелет погрузочной эстакады. - Но еще не в полную силу. А ты… - он смерил меня взглядом с головы до ног. - Ты здешний? Живешь тут?
- В некотором роде.
- Ты же ничего, если мы у тебя тут полетаем?
- Полетаете?
- Ну да. Я летун, а ты не слышал, что ли?
Я покачал головой. Мак открыл было рот, но тут над нами крякнул давно мертвый мотор.
- Что это? Там еще кто?
- Никого нет. Просто… место очень старое.
- Привидения? - Мак насмешливо скривил рот.
- Ну… А ты что, боишься?
Мак пожал голым плечом.
- Не очень-то… Оберег у меня есть, потому что ночью иногда летает всякое… присосется, потом поминай как звали… А ты сам?
- Я мертвых не боюсь, - честно отвечал я. - Не бойся покойника, бойся живого, знаешь?
- Зна-аю, - Мак ухмыльнулся. - И летунов не боишься?
- Ночных? Ничего, ко мне не присосутся.
- Да уж, к тебе присосешься. - Мак нагнулся, пошарил в траве. - Маруак, киса, ты где? Ты, брат, далеко не уходи… - Он выпрямился, отряхнул ладони о штаны. - Не присосешься к тебе, говорю, вон ты как вырядился… Куртка - летом! И очки. Ты в них хоть видишь что?
- Что надо - вижу.
- Я бы и шагу не сделал. А каску зачем нацепил?
- Так положено. Я же Техник.
- Техник… Так что, Техник, ты пройти нам разрешишь?
- Провожу. Там колодцы открытые попадаются.
- И проводи. Даже лучше будет. Маруак, чертяка, ногу не дери мне. - Мак снова нагнулся, подхватил кота в охапку и зашагал к эстакаде. По пути громко объяснял:
- Жила редко выходит. Искать надо, следить. И выходит всегда на возвышенном месте. Тонкая, с пятачок… Но это хорошо, чем тоньше, тем толчок сильнее… Главное - время не упустить. И не бояться. Вот из тебя бы, между прочим, хороший летун получился: в таком месте один живешь, а страха у тебя нет.
- Я же сказал: не бойся мертвого, опасайся живого.
- Так о чем говорю, - я же не мертвый. А вдруг я как раз такой Мак?
- Какой?
Он рассмеялся.
- Не, на самом деле меня бояться нечего. Я безобидный. Только я же летун, и у меня поэтому всегда нож с собой. Вот, смотри.
Лезвие слабо засветилось под луной - самоделка из тонкой стальной полосы.
- Вот… Так что и живых я не очень боюсь.
Он сунул нож в чехол, перехватил кота поудобнее.
- Ну и говорю: у тебя должно получиться. Попробуешь? А то выходит - я полечу, а ты один тут…
Мы были уже у подножия эстакады. Мак прислонил ухо к ржавой опоре:
- Иде-ет, идет, сладкая моя… Ну вот. В этом деле главное, понимаешь, живой крови надо выпить. Обязательно. Без этого не взлетишь. Маруак, киса, полезай в мешок. Не хватало, чтобы ты еще сбежал… Так как, Техник, не боишься меня живого? Полезешь? Попробуешь?
- Полезу.
- Правильно. Маруак зверка маленькая, но на двоих его хватит. А я тебя научу, потом уже сам… дело хорошее…
Он лез первым, цепкий, быстрый. Я бы мог его обогнать, но ни к чему. Тише едешь - дальше будешь, а про дольше проживешь и говорить нечего.
На верхней площадке Мак остановился. Шагнул туда, сюда. Глаза его под луной оловянно блестели.
- Хорошо! Хорошо. А, вот она!
Выпрямился, будто в подошвы ударило током. Взял сумку, вынул за загривок кота. Маруак тихо говорил свое: "Ма-ару!"; лапы у него обвисли. Мак держал зверя в левой руке, правой потянул из чехла нож.
- Черный кот лучше всего, - с присвистом, как сквозь судорогу, прошептал летун. - Курицу можно черную… но где ее сейчас взять, да и дура… а кот сам приходит…
Он глядел в сузившиеся глаза кота. Зверь не понимал смерти. Ему было просто неудобно висеть над пропастью, ему хотелось встать на лапы. Он выпускал когти и стонал: "Ма-ару-у!"
- Год он со мной был: жилу-то пока найдешь… Хороший зверь, и жалко мне его, не часто же бывает, чтобы приблудился, так и время, время…
Не обрывая скороговорки, Мак вдруг выбросил руку с ножом и ударил меня в грудь.
Точно ударил, не наобум.
Нож пропорол куртку и упал на площадку. Мак его не удержал. Попробуй удержи, когда руку обжигает ледяным холодом.
Ему бы отступить, отшатнуться - но, видимо, жила не пускала. Он еще верил в полет, да не сбылось: мою нелепую меховую перчатку прорвал изнутри отросток - крепче когтя, острее стали - и очень точно прошел между ребер.
Одно мгновение - и живой крови всего на один глоток. Ничего не возвращается, но приходит зима, в которой нет больше дней, а только холодный мокрый снег падает на лицо. И опять надвигается из снежной пелены Тихий Тепловоз, и я не успеваю…
Чтобы успеть - нужно крови больше, живой теплой крови, а они налетели разом: и Топ-Висельник, и Электрики в рваных комбинезонах, с вплавленными в кости золотыми цепями, и Прораб - с полным ртом цементной пыли, и Боб, который никогда не выходит встречать людей, потому что у него голова пробита гаечным ключом и глаз вытек… И Тихий Тепловоз со своей вечно пьяной бригадой, и Дети-Сиротки, и Любопытный Утопленник, которого, как всегда, толкали и теснили остальные духи. Все явились, и все впивались в того, кого я им добыл, и всем было мало.
Мак уже не стоял. Высосанной, сморщенной оболочкой упал, загремел костьми по площадке. Ссохшихся пальцев он так и не разжал, и я видел, как среди давки духов ворочается, разевая пасть, бедняга Маруак. Синие огни мелькали в глазах кота. Визгнул и заныл, забренчал цепью конвейер над нами: ну Электрики развеселились, пошла потеха! На самых верхних нотах завопил Тихий Тепловоз. Рука Прораба застряла в пробитом черепе Боба, Дети матерились, а Топ орал свое обычное: "Все по местам! Закрыть ворота!"
Я прошел сквозь них, нагнулся и помог коту высвободиться. В пальцах мертвеца осталась черная шерсть. Так он с нею и вернется, когда обернется Луна, и останется с нами - кататься на мертвых конвейерах, плакать или смеяться, или чинить Тепловоз.
А мы с Маруаком будем летать без всякого ножа и жилы. Потому что черный кот для полетов - лучше всего.