Закрывшись газетой от любопытных взглядов, я продолжил обдумывать варианты на случай, если машина не будет готова к вечеру. Вездесущие автобусы "Грейхаунд", несомненно, где-то тут должны останавливаться. Но тащиться до Питтсбурга часов шесть на автобусе… Да и потом еще столько же обратно за машиной… Впрочем, ради места партнера в нашей фирме… Эх, Питтсбург, Питтсбург! Вот уж и не думал, что мое будущее будет решаться в этом красно-кирпичном, страдающим хронической безработицей городе. Там теперь даже пойти некуда, кроме стандартных "Слава-Богу-Уже-Пятница" и "Панеры" или маленьких закусочных с рисовым пудингом на содержании престарелых семейных пар. Где-то там по-прежнему живет гордая и независимая Нэнси. Она не поехала со мной в Филадельфию, предпочтя карьеру в маленьком издательстве. Это было почти шесть лет назад… Странно, но почему когда эгоисты любят друг друга, они охотно берут "немного времени", чтобы понять, хотят они жить вместе или нет? "Вот такие крошки", - как говорил Джек Леммон.
Я обратил внимание на молодую женщину за окном. В легкой блузке, оставляющей не так уж и много воображению, и джинсах с низкой талией, она махала мне рукой, явно пытаясь привлечь внимание. Под руку ее держал широкоплечий парень в клетчатой рубашке и серых офисных лаксах. Поймав мой рассеянный взгляд, женщина улыбнулась; парень же посмотрел на меня сумрачно и сухо кивнул. Машинально я помахал им в ответ рукой, но, спохватившись, тут же снова уткнулся в газету. Судя по всему, Невервиль населяли люди то ли очень приветливые к чужакам, то ли страдающие плохой памятью на лица. В любом случае, этот город начинал определенно надоедать.
Не прошло и полминуты, как над моим ухом раздалось:
- Привет! Ты не против, если я присяду на секундочку?
Я опустил газету. Передо мной стояла та самая женщина в блузке, уже одна, без своего офисного ковбоя. Не дожидаясь приглашения, она присела на стул напротив. Я молча пожал плечами.
- Ну как он тебе? Правда, хорош? Я с ним познакомилась месяц назад: он нам фильтрованную воду в офис привозит. - Ее глаза сияли, она тараторила, не заботясь о логических паузах. - Ему сначала Бетти голову крутила - ну, такая блондинка из "Краузер и Партнеры"… Ну, дверь напротив, помнишь? Та самая Бетти, которая упилась на прошлый День Независимости и все приставала к тебе… Ну?
Я оторопело уставился на незнакомку.
- Простите?..
- Как? С каких это пор мы опять стали на "вы"? Я понимаю, что мы уже не спим вместе, но ведь это не мешает нам оставаться друзьями… Так вот, Бетти…
Дар речи наконец вернулся ко мне.
- Мэм, вы меня с кем-то путаете… - начал я сдержанно, чувствуя, что окружающие с любопытством поглядывали на нас.
Не обращая внимания на мои слова, она продолжала:
- А вдруг у этого парня темное прошлое? Ты не думаешь? Ну не наводить же мне справки у его бывших подруг… У него такая добрая улыбка! Правда?
- Можно у Бетти спросить, - с издевкой сказал я.
- Ты думаешь? Ну, мне кажется, что на этот раз у меня с ним все серьезно.
- Тем более, - мрачно сказал я и снова закрылся газетой.
- Стив, почему ты опять закрылся газетой? Вот видишь, ты всегда был безразличен к моим проблемам… - в ее голосе прозвучали нотки обиды.
- Простите, но я не Стив, - зло буркнул я, не опуская газеты.
- …ты безразличен ко всему, что связано со мной. Ты не хотел знакомиться с моей мамой…
- Я не Стив, слышите, что я вам говорю?!
- …моими друзьями. Ты никогда не выгуливал Мифи…
- Все равно я не Стив!!!
- …и даже теперь, когда нас уже ничего не связывает… - она сделала паузу.
Я промолчал, демонстративно раскрыв газету на другой странице.
- Стивен, какой ты жестокий, - театральным голосом сказала она.
Раздражению моему не было предела. Нет, этому фарсу должен быть положен конец! Немедленно! Доведенный до белого каления, я не сдержался:
- Слушай, мне совершенно наплевать на тебя и на твоего бойфренда! - К своему удивлению я даже перешел на "ты", но это казалось весьма уместным. - Можешь катиться с ним куда подальше! И еще, запомни хорошенько, я не Сти…
Тут она меня перебила:
- Бедный… А я и не знала, что ты такой ревнивый. - Она поднялась и торжествующе улыбнулась. Потом победно оглянулась на окружающих, которые, уже не скрывая интереса, глазели на происходящее, и быстро добавила:
- Но, Стив, ты должен понять, что бы ты себе там ни думал, между нами давно все кончено. Слышишь? Все!
И она ушла, оставив меня среди притихших посетителей кафе. Они осуждающе смотрели на меня и качали головами. Суета и праздные разговоры не возобновились до тех пор, пока я, начиная приходить в себя, ошарашено не пробормотал:
- Нет, ну вы только посмотрите на нее…
* * *
В книжной лавке было прохладно и тихо. Знаете, что-то есть успокаивающее в еле уловимом запахе типографской краски, деревянных, покрытых темным лаком стеллажей и книжного клея. Эта атмосфера убаюкивает ваше внимание, обволакивает вас чувством ложного спокойствия. Я провел рукой по книжным переплетам. Их приятная шершавость, казалось, шептала мне: "Мы реальны". Развешанные на стенах портреты Джойса, Вирджинии Вулф и Достоевского, казалось, многозначительно кивали мне: "Да, не удивляйся, наш мир так и устроен". Редкие посетители, натыкаясь на меня между рядами книжных полок, молча косились; чьи-то карие глаза из-под очков с толстыми линзами смотрели вслед; несколько покупателей в очереди к книжному клерку обернулись и удивленно разглядывали меня.
О, это не нелепая ошибка и не чей-то тщательно спланированный розыгрыш, как я думал изначально. Это было бы слишком дорого да и бессмысленно. Нет, это не розыгрыш. Может, это обратное воспоминаниям из прошлой жизни явление? Может, это я сошел с ума?
И тут я увидел стопки книг на витрине под рекламной надписью: "Истории о вас. Невервиль глазами невервильца". С тяжелым предчувствием я взял в руки верхнюю книгу из стопки. Твердый, добротный переплет, на суперобложке ретушированная фотография центра Невервиля с мостом через Делавер. Сверху на обложке под словами: "Приз читательского выбора" и восторженной цитаты из "Нью-Йорк таймс" - значилось имя автора: Стивен К. Брэди. Автоматически я перевернул книжку посмотреть на фотографию автора - на меня смотрел мой собственный портрет. Я был одет в замшевую куртку и зачем-то с дурацкой курительной трубкой в руке. Пробежав глазами краткую биографию автора, я уяснил, что Стивен - профессор литературы местного колледжа, подающий надежды активист республиканской партии, написавший два толстых романа и с две дюжины рассказов. Этакая пенсильванская смесь Джека Кэруака и Хорхе Борхеса. Женат, двое детей, родился, вырос и живет в Невервиле. Потрясенный, я положил том на место и, избегая любопытных взглядов, вышел на свежий воздух.
* * *
Постоял на мосту, смотря на проплывающие под мостом мутные воды Делавера. Водовороты, появляющиеся здесь и там под рыжими от ржавчины и мха опорами, выдавали подводные теченья, безмолвно заманивали вглубь скачущими по поверхности воды неясными бликами. Глядя, как маленькие щепки, кружась в хороводе друг за другом, беззвучно исчезают в зеленоватой глубине, все крепче вцепляешься в перила.
За моей спиной все стихло: Невервиль терпеливо ждал, наблюдая за мной, как за стрекозой на можжевеловом кусте. У него в запасе была вечность, у меня - только один день, даже меньше.
* * *
Я разыскал маленький одноэтажный мотель и взял номер. Мне нужно было отгородиться от этого безумного города и его жителей, чтобы спокойно обдумать план действий. К тому же жара начинала меня доставать. Вопреки моим ожиданиям, в комнате было душно. Некоторое время я размышлял, не пойти ли окунуться в бассейн, где, подходя к мотелю, я заметил несколько загорающих бронзовых тел. Вспомнив, что у меня все вещи остались в бьюике, включил телевизор, нашел "Си-эн-эн" и пошел принимать душ.
Придя немного в себя, я снова сходил в гараж, но не более успешно, чем в предыдущий раз. Подавленный, на обратном пути я зашел в бар. Обозначив последний плацдарм здравого смысла в этом городе бутылкой "Гиннеса", с одной стороны, и вазочкой с соленым арахисом, с другой, я стал подумывать о капитуляции.
Не прошло и четверти часа, как над ухом раздалось:
- Старина, ты сегодня похож на дерьмо орангутанга, - и чья-то рука хлопнула меня по плечу.
Подняв голову, я увидел клерка из книжной лавки. Ничего не ответив, я сделал очередной глоток "Гиннеса". Одним сумасшедшим больше…
- Чего пьешь?
Я молча показал бутылку, развернув ее этикеткой к нему.
- "Гиннес"? В такую жару? А ну-ка рассказывай, что случилось.
Я посмотрел на часы, осознавая всю бессмысленность этого жеста. Время в Невервиле не имело никакого значения. Здравый смысл здесь опирался на совершенно другой, неизвестный мне фундамент.
- Хорошо, - кивнул я и подробно рассказал всю историю своей жизни с момента рождения в Пеннингтоне, штат Нью-Джерси, до перегрева двигателя на семьдесят шестой, приведшей меня в Невервиль.
Он поболтал остававшееся на дне бутылки пиво.
- Стив, или как там тебя? Как другу, мне очень хочется сказать, что, похоже, ты окончательно спятил, потому что все, что ты говоришь, это полный бред. - Он внимательно посмотрел мне в глаза, потом через некоторое время добавил: - Я Стива давно знаю, но такого…
- Знаешь, приятель… - Я задумчиво перевел взгляд с собеседника на пиво перед собой. - Я не могу быть Стивом, хотя бы потому, что я ненавижу все, что узнаю про его жизнь. Каждая деталь неестественна… ну просто чужая, и всё! Нет, это не я.
Пиво в бутылке кончилось; не успел я поставить ее на стойку, как бармен, словно подчиняясь шестому чувству, подхватил ее, немедленно откупорил и поставил передо мной новую.
- Этот Невервиль давит, душит меня. Неужели я здесь всю жизнь жил? Нет, в этом городе я задыхаюсь. Я не смогу притворятся. У меня в жизни должно быть что-то большее, более осмысленное, что ли…
- Но здесь не так уж и плохо. Спокойно, комфортно, цены на бензин высоковаты, но ведь мы и не ездим никуда… Знаешь, я тоже не планировал оставаться, когда приехал сюда. Но постепенно, хотел я того или нет, я стал другим человеком. Забывал старых друзей, новых начинал любить за их практические достоинства. Постепенно стал ценить секс больше влюбленности, а комфорт и репутацию - выше свободы выбора…
Он опустил голову, замолчал, словно потерял ход мысли. Затем посмотрел на меня, виновато улыбнулся:
- Это везде так, но в Невервиле все происходит намного быстрее. Ну как трясина: чем больше барахтаешься, тем быстрее она тебя засасывает. Ты меняешься, нравится тебе это или нет. Только вот странная штука: никто никогда не уезжал из Невервиля. Здесь всё всех устраивает. Всегда. Вот такие, брат, дела.
Он сделал последний глоток и поставил пустую бутылку на стойку.
- Слушай, если тебя так воротит от этой жизни и ты действительно хочешь быть совсем другим человеком - немедленно все бросай и уезжай. Это тебе мой добрый совет. Если ты сейчас не решишься, то наутро ты можешь проснуться, и тебя будет все устраивать. И ты уже никогда не вырвешься отсюда.
- В этом-то и проблема. Ведь они ж мой бьюик забрали. Как мне отсюда?
- Неважно. Если ты готов, то хотя бы и на автобусе - вон "Грейхаунд" останавливается на площади. Кажется, последний уходит часов в шесть вечера.
Он поднялся и ушел, оставив пять долларов за пиво. Я вяло махнул рукой ему на прощание.
Допив пиво, я протянул бармену кредитку. Он покрутил ее в руках и спросил:
- Простите, сэр, но она не подписана на обороте. Можно взглянуть на ваши права?
- Конечно, - буркнул я и выудил ему из бумажника пластиковую карточку, выданную мне автоинспекцией восточной Филадельфии.
Возвращая мне счет с кредиткой, бармен добродушно улыбнулся:
- Спасибо, мистер… - Он задержал взгляд на правах. - Мистер Брэди. Приходите еще.
* * *
Я вернулся в свой номер мотеля. Кондиционер монотонно гудел в углу, явно не управляясь с прогретой летним солнцем комнатой. Я выкрутил обе настройки кондиционера до отказа и забрался, не снимая обуви, на кровать. Полежав некоторое время, я заснул.
Мне снился клерк из книжного магазина с белой повязкой на рукаве - парламентарий, присланный Невервилем. Он сидел на краю гостиничной кровати и что-то объяснял, оживленно жестикулируя руками; его губы оставались растянутыми в неподвижной улыбке. Речь его была поразительно уверенной и такой быстрой, что невозможно было разобрать слов. Как только я смирился с компанией субъекта с повязкой, за его спиной возникла обнаженная девушка, совсем недавно устроившая мне сцену в кафе. В этот раз она занималась любовью прямо на багажнике моего бьюика, угадывавшегося в темноте стенного шкафа.
Едва втиснувшись в кресло у самого окна, в сохранившемся фрагменте реального пространства, полулежала гигантская стрекоза с неудобно подвернутыми крыльями. Стрекоза безучастно попыхивала дурацкой трубкой Стивена Брэди, сворачивая плотный, мыльный на вид дым в упругие кольца. В ее глазах отражались парламентарий и девушка, теперь оба голые, откручивающие заднее колесо моей машины.
Я открыл глаза, когда было, судя по часам над телевизором, уже поздно, четверть шестого… Четверть шестого? Господи, в шесть, по словам парня из бара, последний автобус "Грейхаунд" на Питтсбург!
Лихорадочно пролистав "Желтые страницы", я набрал номер автобусной компании:
- Мне один билет до Питтсбурга, Пенсильвания.
- Имя пассажира?
- Э… - замялся я, вспомнив, что права в моем бумажнике были на чужое имя. - Стивен Брэди.
- Когда вы планируете путешествовать?
- Сейчас, немедленно. Там у вас автобус уходит около шести…
- Так… - Было слышно, как легко стучали клавиши компьютера. - Пункт отбытия?
- Невервиль, Пенсильвания.
Еще немного стука клавиш.
- Простите, как вы сказали? Невервиль? В нашем списке этого города нет. Извините. Как это пишется, Н-е-в-е-р-в-и-л-ь?
- Да, - упавшим голосом сообщил я.
- Нет, сэр. Вы ошиблись. Согласно компьютеру такого города нет. Может, поискать что-нибудь из соседних городов?
- Вы уверены? - устало спросил я.
- Да. Простите. Я могу вам еще чем-нибудь помочь?
- Нет… спасибо. - И в растерянности положил трубку.
У меня в детстве был кусочек окаменевшей смолы с замурованным в нем каким-то жуком. В эту минуту я начал серьезно переживать, что, вполне возможно, смола была можжевеловой.