* * *
В начале июля сезон подошёл к концу, а отъезд был назначен на пятнадцатое. Все знакомые мне позавидовали и взяли торжественное обещание рассказать о поездке в подробностях. Бьянка помогла мне сложить вещи, скорее из солидарности, чем по необходимости - упаковать мои немногочисленные пожитки труда не составило. Вечером пятнадцатого числа я явилась на вокзал, где уже собрались остальные участники поездки. Сеньора Арканжо не было, он обещал встретить нас в Нектрисе, первом из городов нашего турне. Я изрядно удивилась, обнаружив, что среди моих спутников нет никого из нашего кордебалета. Было четверо солистов, было ещё несколько выпускников училища, и всё. Я-то полагала, что просматриваться будут если не все, то хотя бы лучшие из рядовых танцоров, а оказалось, что, взяв меня, сделали исключение!
В Нектрис мы прибыли на следующий день. Город был довольно крупным и имел собственный оперный театр. Он был, конечно, заметно меньше нашего, примерно на тысячу мест, но мне понравился. Уютный, компактный и какой-то домашний. Первый спектакль должен был состояться через неделю, так что было время порепетировать и приноровиться к маленькой сцене. Нам предстояло танцевать "Зачарованный лес", причём выяснилось, что кордебалет будет местный, и я задалась вопросом, что же, в таком случае, буду танцевать я. Ответ мне дал Энрике на следующий день. В день приезда мы разместились в местной гостинице, а на другой вечер в театре в честь нас, приезжих, давалось что-то вроде приёма. Ещё одно торжественное мероприятие нам обещали и за день до отъезда, в честь окончания выступлений в Нектрисе. Я тоже получила приглашение, и первым моим порывом было его отклонить: я не привыкла к светской жизни, у меня не было подходящего наряда, а главное - мне казалось не по чину присутствовать на равных в компании с ведущими солистами. Но, узнав, что все выпускницы тоже приглашены, я передумала. Приятно, наверное, хотя бы раз в жизни почувствовать себя важной особой. И я, надев предусмотрительно захваченные с собой голубое платье и белые туфли, отправилась в местную Оперу.
Но всё оказалось довольно скучно. Гости чинно прохаживались между столами с лёгкой закуской и вином, иногда кто-то предлагал тост. Меня, в числе прочих гастролёров, познакомили с несколькими значительными в городе персонами, чьи имена тут же выветрились у меня из головы. Те вежливо порасспросили меня о житье-бытье в театре и профессиональных успехах, выслушали в меру уклончивые ответы и отправились искать собеседника поинтереснее. Я начала подумывать, не будет ли с моей стороны бестактностью уйти, не прощаясь, и тут ко мне подошёл Корбуччи.
- Скучаете? - весело спросил он.
- Угу, - невнятно ответила я.
- Ничего, привыкайте. Завтра начнём работать, а пока придётся потерпеть. Кстати, о работе. Скажите, Анжела, как у вас с характерными танцами?
- Училась, как все, - я пожала плечами.
- Видите ли, - чуть ли не виновато пояснил Энрике, - я надеялся, что вам в "Лесе" дадут Чёрную Птицу, но сеньор Арканжо решил не рисковать, всё-таки вы ведь ещё никому не известны. Так что вас ожидает сольный номер в сцене бала, и танцевать вам придётся на каблуках. Справитесь?
- Попробую… - неуверенно сказала я. - А Чёрная Птица… Ведь и её, и Белую танцует одна балерина?
- Но нигде не сказано, что их не могут танцевать двое. Если танец на балу пойдёт хорошо, то в "Жозефине" вам дадут Ясмин.
- Ясмин? Но я, наверно, не смогу… Я же…
- Анжела, - вздохнул Энрике, - ну что ж вы так в себе не уверены? Вы прекрасная танцовщица, и даже если партия вам незнакома, мы успеем её разучить. И не переживайте, что времени мало. Это провинция, нас вводят в чужой спектакль, а мелкие огрехи вам простят только за то, что вы из столичного театра.
- А зрители знают, кем я там была?
- Нет, и вовсе не обязательно им об этом сообщать. Вам нужно сделать себе имя, Анжела, танцовщице из кордебалета, как бы талантлива она не была, сразу никто ведущих партий не даст. Так что считайте это репетицией перед настоящими выступлениями.
Я почувствовала, что неудержимо краснею. До смерти хотелось спросить, действительно ли он считает меня талантливой, или это сказано просто из вежливости, но я не решилась.
- Знаете, что я ещё думаю, - продолжил Энрике, сделав вид, что не заметил моего смущения. - Здесь, кроме спектаклей, планируется концерт. Почему бы нам не подготовить общий номер? Мне понравилось танцевать с вами.
- А какой?
- Я думал о танце Олимпии и Мага из недавней постановки.
- Она же была неудачной.
- Да, зрителям не понравилось, слишком новаторская. Но этот танец - несомненная удача. Спектакль он спасти не смог, но отдельным номером будет смотреться очень и очень неплохо. Ну как, согласны?
Я молча кивнула.
* * *
- Жёстче! - скомандовал Корбуччи. - Вы - ожившая кукла, а не человек. Все движения поначалу должны быть угловатыми. Давайте ещё раз.
Я послушно села на стул. В наше распоряжение предоставили единственный в театре репетиционный зал, тоже оказавшийся непривычно маленьким. Все местные артисты жаловались на тесноту и были правы.
Олимпию мне танцевать не приходилось никогда - даже во время своих самодеятельных занятий я воспроизводила то, что шло в нашей Опере сейчас, то, что видела своими глазами. "Жозефина" у нас также не шла, и я со страхом думала о Ясмин, боясь не справиться с незнакомой ролью. Олимпия почему-то пугала меня куда меньше. Я медленно выпрямилась на стуле, потом поднялась, подчиняясь приказам Мага.
- Руки жёстко фиксированы во второй позиции, ноги тоже… А теперь на пальцы, хорошо… - Энрике глядел на меня оценивающим взглядом, готовый исправить любую ошибку. - А вот теперь можно начать двигаться женственней, вы оживаете…
Я, вернее Олимпия, поклонилась, показывая, что готова служить Магу, своему создателю и повелителю, но тут дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул сеньор Арканжо. Я остановилась и оглянулась на него.
- О, простите, - Арканжо замахал руками, - я не хотел вам помешать.
- Что же вы остановились, Анжела? - укоризненно спросил Энрике.
- Так ведь…
- Если у сеньора Арканжо что-то срочное, он нам скажет, правда, сеньор?
- Правда, - кивнул тот. - Сеньор Корбуччи, скажите, вы никогда не думали о деятельности преподавателя? Или, скажем, постановщика?
- Никогда, - признался Энрике. - Даже в голову не приходило.
- Значит, юная сеньорита имеет честь быть вашей первой ученицей? И, возможно, когда-нибудь будет гордиться этим. Подумайте, сеньор Корбуччи. Если захотите попробовать новый вид деятельности, у меня найдётся, что вам предложить.
- Для этого я сперва должен оставить старый, а этого в ближайшие лет пятнадцать, если со мной всё будет в порядке, не произойдёт.
- Ну зачем же, вовсе не обязательно, их ведь можно и совместить. Но я пришёл к вам не за этим. Моё дело касается сеньориты Баррозо, но это не срочно.
- В таком случае мы, с вашего позволения, сперва закончим.
Когда я вышла из зала, сеньор Арканжо ждал меня в коридоре.
- Видите ли, сеньорита, - доверительным тоном сказал он, беря меня под руку. - Я хочу передать вам приглашение от мэра этого города. На него произвёло большое впечатление ваше выступление в "Зачарованном лесе", и он хочет вас видеть.
- Только меня?
- Совершенно верно, только вас. Он хочет выразить вам своё восхищение.
- Куда он меня приглашает?
- К себе домой, естественно. Это будет приватная встреча.
Снова здорово, вздохнула я про себя. Сколько раз мне ещё предстоит отбиваться от мужчин с их "восхищением"?
- Нет.
- Нет?
- Вы не ослышались, сеньор Арканжо. Передайте ему мои искренние извинения вкупе с сожалениями.
- Сеньорита, вы уверены? Сеньор Плачидо - весьма галантный и учтивый кавалер, зачем же обижать его без нужды?
- Нет, сеньор, я не пойду.
- Что ж, как угодно. Но учтите, в его власти значительно затруднить наше пребывание здесь.
- Так соврите ему что-нибудь, - резче, чем следовало, сказала я. - Что я нездорова, или что у меня ревнивый жених, или ещё что-нибудь в этом роде. Но я не пойду.
Придя в свой номер гостинице, я бухнулась на кровать и с наслаждением вытянула ноги. Корбуччи умел вынуть из меня всё и ещё немножко, и я подумала, что Арканжо был прав, предлагая ему подумать о карьере преподавателя. У Энрике хорошо получалось заставить человека работать, без резкой критики, без насмешек, без унизительных реплик, которыми грешила та же сеньора Вийера. И он ни разу не сбился с дружеского тона, ни разу не повысил голоса, как, бывало, Соланос. А ведь это довольно-таки скучное дело - вводить другого исполнителя на роль, которую хорошо знаешь сам. Когда спектакль или номер готовят все вместе, то все вместе и заняты поисками, вживаются в роли, и это куда интереснее, чем рассказывать и показывать другому то, что сам знаешь уже давно.
Вскоре состоялось представление "Жозефины". Направляясь под сцену, к люкам, из которых предстояло появиться призрачным девам под предводительством моей героини, я чувствовала, как меня всё сильнее охватывает мандраж. Колотилось сердце, вспотели ладони, меня начала бить дрожь, и я испугалась, что вообще не смогу танцевать. Ведь на подготовку этой большой и сложной партии у нас была лишь неделя! Разве можно за неделю сделать что-то пристойное?
- Что, страшно? - раздался над ухом знакомый голос. Обернувшись, я увидела улыбающегося Корбуччи, по своему обыкновению подкравшемуся бесшумно, как кошка.
- Очень, - призналась я.
- Успокойтесь, Анжела. Не съедят же вас, в самом деле. Постарайтесь забыть о том, что вы на сцене. Вы Ясмин, вот на этом и сосредоточьтесь.
Кивнув ему, я пошла дальше. "Постарайтесь забыть, что вы на сцене"… Легко сказать!
Как хорошо, что исполнение этой партии и не предполагает какого-либо чувства, одна техника, думала я, вытанцовывая все необходимые па. Ещё и играть я была бы сейчас не способна, дай бог не запутаться в последовательности фигур. А уж что сказала бы про моё исполнение сеньора Вийера, да и сеньор Соланос, и думать не хотелось. Но публика доброжелательно молчала, не было ни шиканья, ни даже сдержанного, вежливого покашливания. Похоже, здесь и впрямь исполнителю готовы простить всё, что угодно, за одну только принадлежность к столичному театру.
Да, спектакли шли хорошо, и принимали нас весьма даже благосклонно. Никаких санкций со стороны мэра не последовало, вероятно, Арканжо и впрямь сумел соврать что-то достаточно убедительное. Или сам мэр оказался не так уж и страшен и мстить за отказ не стал.
Наши выступления в Нектрисе подошли к концу, и за два дня до отъезда мы дали обещанный концерт. Он тоже прошёл с блеском, публика заполнила весь зал, заняла все дополнительные места и стояла в проходах. Наших с Корбуччи Олимпию и Мага проводили овацией, впрочем, бурно аплодировали абсолютно всем. В гостиницу я вернулась с мыслью, что жизнь - отличная штука.
Накануне отбытия нам устроили обещанное торжество, на сей раз с обедом. Прошло оно куда живее и веселее, чем предыдущее. Меня таки познакомили с мэром, оказавшимся, по крайней мере при беглом взгляде на него, милейшим человеком. Сеньор Арканжо был прав, говоря о его учтивости и галантности. Мэр поцеловал мне руку и наговорил комплиментов мне и моим выступлениям. Я даже почувствовала некоторую вину за свой отказ, хотя, повтори он приглашение, ответ был бы тот же. Всё же я не нахожу привлекательными полных мужчин, годящихся мне в отцы, да ещё и с солидной лысиной.
- Ваша Олимпия имела успех, - сказал мне сеньор Арканжо, когда я оказалась рядом с ним. - Почему бы вам, сеньорита Баррозо, не сделать сольный номер для концерта? Скажем, "Полёт журавля"?
- Отличная мысль, - одобрил Энрике, когда я поделилась с ним предложением антрепренёра. - Знаете, сдаётся мне, что он уже сожалеет, что не доверил вам Чёрную Птицу.
Прощаясь с Нектрисом, я испытала некоторую грусть, ведь этот город был добр ко мне. Мне даже подумалось, что я была бы не прочь остаться здесь навсегда и танцевать в маленьком уютном театре перед столь неприхотливыми зрителями. Но нас ждали другие города, и вскоре новые впечатления заслонили сожаление от прощания с ним.
В целом гастроли складывались для нас удачно, во всяком случае, провалов не было, хотя далеко не везде нас принимали так сердечно и радушно, как в Нектрисе. Но, как известно, это лотерея, и никогда не скажешь наверняка, что именно понравится её величеству публике, а что она отвергнет. Где-то были более избалованы гастролёрами, где-то меньше ценили сам балет - всё-таки провинция есть провинция. И всё же мне нравилось. Потихоньку отшлифовались мои новые роли, не идеально, конечно, но я всё же несколько успокоилась на этот счёт. Теперь я уже не стремилась посвящать репетициям каждую свободную минуту, и у меня появилось время походить по новым для меня местам, что-то осмотреть или просто насладиться одинокой прогулкой. Иногда я принимала участие и в кое-каких развлечениях, в частности, однажды Корбуччи вытащил меня вместе со всеми в местный ресторан. Это был мой первых поход в заведение подобного рода, и я почему-то ужасно стеснялась. Но Энрике только посмеялся над моей стеснительностью и оказался прав - смущение очень быстро исчезло. Надо сказать, что из всей нашей разъездной труппы я поддерживала более-менее близкие отношения только с ним, и он хорошо относился ко мне. Пожалуй, эти отношения уже переросли простое приятельство, приближаясь к дружбе.
Июнь и июль этим летом были довольно прохладными, но в августе вдруг навалилась жара. Тело под одеждой постоянно покрывалось потом, вечер приносил некоторое облегчение, но танцевать приходилось в душных залах, так что выступления превращались в сплошные мучения. Но нет худа без добра. Тот же Энрике подсказал мне, что в жаркую погоду мышцы разогреваются быстрее и полнее, а остывают медленнее, так что можно попробовать поработать над собой, попытавшись сделать то, что прежде не выходило. Например, увеличить шаг - он у меня, признаться, был маловат. И я возобновила свои дополнительные занятия, включив в них новые элементы и номера из числа подсмотренного и выученного за время гастролей. Уже за одним этим стоило выехать из столицы - чтобы обогатиться новым опытом.
Лето ушло незаметно, первую половину сентября ещё держалось тепло, но потом начало потихоньку холодать. Осенняя прохлада была встречена, как дар божий, все повеселели и оживились. Гастроли уже подходили к концу, впереди оставался лишь один город - Маара.
* * *
- Чёрт! - я резко отстранилась, но было уже поздно. Коричневая краска потекла по белой складчатой юбке. Молоденькая гримёрша, чья неловкость и послужила причиной неприятности, схватила салфетку и попыталась отчистить пятно.
- Неужели нельзя поаккуратнее?
Салфетка лишь размазала краску, сделав пятно ещё больше. И это за полчаса до начала спектакля! Я встала, понимая, что этот костюм испорчен безнадёжно.
- Перестаньте, так ещё хуже, разве не видите? Лучше позовите Розу, пусть посмотрит, что тут можно сделать.
- Простите, пожалуйста! - гримёрша чуть не плакала. - Я… я нечаянно… Я сама не знаю, как это получилось…
- Ладно, - буркнула я. - Зовите костюмера.
Девушка ушла. Я стащила юбку, расстелила её на столе и прикинула, нельзя ли замыть испачканное место. В дверь постучали, и в гримёрную вошли приставленная ко мне костюмерша Роза и ещё одна, незнакомая. За ними проскользнула незадачливая гримёрша.
- Матерь божья! - всплеснула руками Роза. - Рита, опять ты?
Девушка опустила голову, вид у неё был до того несчастный, что мне стало её жаль.
- Да, это уже сегодня не отстираешь, - заметила вторая. - Роза, посмотри, что там у нас ещё есть. Вы не возражаете, если вам дадут чужой костюм? - обратилась она ко мне.
- Не возражаю. Выступать-то в чём-то надо.
Незнакомая костюмерша вышла и вскоре вернулась с ещё одним белым платьем.
- Это из кордебалета, - объяснила она. - Размер, как мне кажется, ваш. Мы ещё успеем отпороть юбку отсюда и пришить к вашему лифу. Только надо примерить.
Я, естественно, не возражала, надо, так надо. После примерки портнихи принялись за работу. Гримёрша всё это время с убитым видом стояла у стены. Я подошла к ней:
- Да ладно, не расстраивайтесь. Ничего страшного ведь не произошло.
Я хотела её немного утешить, но мои слова произвели прямо противоположное действие, и девушка уже откровенно захлюпала носом.
- И нечего реветь, - не поднимая головы от шитья, сказала Роза. - Сама виновата.
- Ну зачем же вы так? - укорила я.
- А у неё всегда так. Вот уж руки-крюки… Давайте ещё примерим, посмотрим, как сидит.
Не успела я надеть платье, как в дверь снова постучали. Это оказался Энрике.
- Ну, как, вы готовы? - спросил он.
- Почти.
Энрике с удивлением посмотрел на суетящихся вокруг меня костюмерш.
- Что-то случилось? - спросил он.
- Да просто платье запачкалось, пришлось перешивать. Ничего, до второго акта управимся.
- Вон, наша красавица краской облила, - немедленно наябедничала вторая из портних, так и оставшаяся для меня безымянной. - Как её ещё не выгнали? Вечно у неё что-нибудь случается.
Энрике повернулся и посмотрел на заплаканную Риту.
- А почему слёзы? - спросил он. - Плакать не годится, сеньорита, особенно, когда не виноваты. Ведь вы не виноваты?
- Нет, - подтвердила я, - это случайно получилось.
Роза фыркнула, но ничего не сказала.
- Вот видите. Давайте, улыбнитесь и держите хвост морковкой.
Я невольно сама улыбнулась при этих словах, когда-то так меня подбодривших. Рита подняла взгляд на Энрике и тоже расцвела несмелой улыбкой.
- Ну вот, совсем другое дело! - весело сказал Корбуччи.
- Энрике, вы извините, - окликнула я, - но не могли бы вы выйти? Нам ещё нужно закончить.
- Что? А, да, конечно.
Он вышел. Я сняла платье и села к гримировальному столу.
- А теперь давайте вы меня всё-таки загримируете.
Спектакль прошёл успешно. Маара принимала нас почти так же тепло, как ранее Нектрис. Нам подарили целую кучу цветов, даже исполнителям второстепенных ролей досталось по букету. Гримёрша Рита где-то задержалась, и я, не став её дожидаться, разгримировалась сама. Риту я увидела, выйдя из комнаты и направляясь к выходу. Оказалось, что её задержал Корбуччи.
- …Вот вам цветы, и чтобы больше без слёз, - услышала я. Энрике передал девушке букет розовых махровых гвоздик и повернулся ко мне. - Вы уже готовы? Тогда поехали.
- Хорошая девушка, - задумчиво сказал он, когда пролётка везла нас по ночным улицам. Здесь, в провинции, в этот час они были пустыми и тихими.
- Да, - согласилась я, - только неловкая.
- Это она от неуверенности. Вы, Анжела, уж извините, тоже иногда бываете неуклюжей.
Спорить не приходилось. Энрике был прав - когда смертельно боишься сделать ошибку или неловкость, то именно их и делаешь. А Риту ещё, похоже, в театре клюют все, кому не лень. Я вспомнила, как меня саму изводили те, кому я не умела дать отпор, и прониклась к этой девушке самым искренним сочувствием.