Но среди прочих всегда выделялись двое - их запомнили как Тентала и Идемнара. Острейшие умы Беотиды, они прославились грандиозными творениями. Поражавшие изысканностью и изобретательностью палаты дворца великого царя беотийского Мемнона, музыкальные шкатулки, услаждавшие слух, механические птицы и звери, металлические деревья, на которых распускался нефритовый цвет. Тентал и Идемнар верно служили Мемнону, но царь всё равно начал подозревать их в предательстве, в том, что мастера сильней стараются, работая для простого люда, нежели для владыки беотийского. И вот, однажды, мастера чем-то провинились перед государем, и тот повелел запереть их в самой высокой и неприступной тюрьме, построенной среди прибрежных скал. Шли дни, но Идемнар и Тентал не унывали: они творили. Из свечного воска и перьев птиц, что во множестве водились поблизости и нередко (себе на горе!) залетали в темницу, собрали мастера крылья. Боги, что это были за крылья! Сами птицы позавидовали бы им! Изящные как бабочки, лёгкие как поцелуй, крепкие как нервы храбреца, они были шедевром двух беотидских мастеров.
Идемнар и Тентал надели крылья - и полетели, полетели, полетели, прочь из обрыдлой темницы! И все, кто замечал этих двоих в небе, замирали на месте, любуясь воплотившейся мечтой человека о полёте. Ветер бережно нёс мастеров на своих руках, чайки составляли компанию, развлекая беотидцев криками и головокружительными пируэтами, солнце ласкало мастеров своими нежными лучами, море поддерживало овациями волн, а наконец-то показавшийся берег, где через несколько веков вырастет королевство жирондское. И спустились беотидцы, поняв, что наконец-то обрели свободу. И ликовала прекрасная Идемнар, целуя от радости усталого Тентала...
- У них родились дети, у прекрасной Идемнар и гениального Тентала. Кроме легенды и дара творцов, мои предки в наследство оставили мечту-страсть, мечту-дрёму - мечту к полётам, мечту к измнениею мира. К каждому из потомков Идемнара и Тентала однажды приходит сперва непонятное чувство. Душа ноет, ночью, днём, ты хочешь чего-то, чего-то несбыточного, непонятного, а потом, однажды, ты смотришь на небо - и понимаешь: тебе нужно лететь. Во что бы то ни стало, но - лететь, создать крылья, стремиться ввысь, вверх, к солнцу, вдохнуть аромат моря, посмотреть на землю свысока, понять, насколько мы, люди, малы по сравнению с огромным миром... Несколько месяцев назад то же чувство охватило и моё сердце. Мой отец, быстро поняв, что же происходит, привёл меня сюда, посмотреть на эти волны, на это небо - и я понял, что тоже хочу полететь. Папа, улыбнувшись, сказал, что я должен сам сделать себе крылья... Я дни и ночи напролёт трудился, создавая их. И... ничего не вышло. Понимаешь, Маверик, ничего!
Франсуа Дебеутида, потомок двух великих мастеров, пытался держать себя в руках, боялся показать себя слабым - и всё же серые глаза предательски заблестели.
- У меня ничего не получается, я недостоин имени своих великих предков. Даже мой отец летал - когда-то! Он смог... А я... Я не могу! - кулаки забарабанили по земле, взметая тучи пыли. - И потому я решил, что... Я подумал: зачем всё это? К чему? Если у меня ничего не получается, если удача ни разу не улыбнулась мне, если я просто устал - к чему же тогда жить? К чему пятнать великий род Дебеутида? И я решил уйти вместе с мое жалкой поделкой, этими недокрыльями! И не было лучшей могилы, нежели море, которое когда-то преодолели великие Идемнар и Тентал!
- Глупый ты, Франсуа, но я ведь тоже когда-то был таким. Хотя - чего скрывать-то? Я так и не поумнел! Спросишь, неужели умный человек будет всё идти и идти вперёд, к цели, которая становится всё призрачней? Идти, если вера в успех всё слабее и слабее? И я отвечу тебе, Франсуа, обязательно отвечу: будет! Если у человека есть мечта - и он не побоится исполнить её, как бы слабо ни верилось в её исполнение - этот человек её достигнет. Обязательно достигнет, Франсуа, несмотря ни на какие препятствия!
Глаза Маверика пылали огнём решимости. А руки... руки сами собою достали флейту.
- И ты твори, Франсуа, иди вслед за своей мечтою, ты ведь так близок её исполнению! В твоих крыльях есть - я это вижу - душа! И это значит, что когда-нибудь ты взлетишь над этим морем, и чайки будут играть с тобою в догонялки, и море тебе будет рукоплескать пенными волнами, и солнце будет радоваться вместе с тобою этому полёту, и ветер будет смеяться в твоих ушах! Надо только верить - и идти вперёд, творить, несмотря ни на что, и тогда ты исполнишь свою мечту! А сейчас... А сейчас давай помолчим с тобою, пусть флейта договорит за нас этот разговор.
И море удивлённо прислушивалось к шелесту волн, что шёл - невиданное дело! - со стороны прибрежных скал, к звукам взлетавших к небу чаек, к свисту урагана, к дуновению ласкового утреннего бриза, к печально-красивой мелодии флейты последнего из великого рода Ллевелинов.
И даже солнце, наслаждаясь той музыкой, всё никак не хотело скрываться за горизонтом, оно желало дослушать поющую о мечтах флейту. И флейта, польщённая таким вниманием, всё пела, вплетая в голос новые и новые звуки, всё новые и новые мечты...
* Версия от 31/05/2009.
6. Часы
Город обнимал белые скалы тысячедомным телом, и до чего же дивным оно было! Маверик никогда прежде не видел столь чистых улиц, такой ровно выложенной брусчатки, таких приветливых стражников и добрых жителей. Горожане широко улыбались гостю, звали его к себе на обед, желали перемолвиться с ним словечком-другим. Горожанки же не упускали возможности подмигнуть Маверику.
А какие чудесные здания возвели древние зодчие! Такой добрый кирпич поди сыщи на всём белом свете! А черепица? Всем черепицам черепица! Тонкая, изящная, ажурная - и крепкая, что горный кряж! А фундамент? Диво, а не фундамент! Хоть землетрясение случись, хоть бездна разверзнись посреди города - выстоит! Вот вам слово - выстоит, не покачнётся даже, ни единой трещинки не будет! А окна? Боги, какие окна! Стекло в каждом, заморское, прозрачное, дунь - зазвенит соловьём! Это вам не бычий пузырь, ни-ни! Шельмецов италикийцев творение, не пьяного мастера из соседнего двора! По такому стеклу хоть молотом бей - только прочнее станет!
А городская ратуша? Умоляю, вы поглядите, поглядите хорошенько! Огромные часы, созданные некогда машинознатцами из горной Шайварии, ещё ни разу за минувшие три века не сбились, не то что - остановились! Цифры, выложенные яшмой на хрустальном циферблате, стрелки из воронёной стали, прямые, как мысль дурака! А двери, двери, о небо, какие двери! Медные ручки, витиеватым узором испещрённые! Доски вишнёвого дерева - право, не вру! Только понюхайте - сразу аромат цветущей вишни признаете! Ну же! Нюхнули? Признали? То-то же!
И только одно смущало в этой ратуше: те самые двери той самой ратуши были закрыты (да-да, цепь сковала те самые ручки из той самой меди)! Окна скрывали простенькие (и это было странно, до чего же странно!) ставни, старые, краска с них давным-давно облезла, дерево ссохлось - и (а это уже была вторая странность, если не считать приветливых стражников!) покрылось трещинами. Да не простыми, а похожими на следы от когтей, ровненькими такими, наискосок изрезавшими доски.
А ещё (и это было третьей странностью, но отнюдь не последней!) - из глубины ратуши доносились звуки, будто некто огромный рычал и плакал одновременно.
- Добрый человек, скажи, когда ратушу открывают? - Маверик окликнул проходившего мимо дородного горожанина, в тяжёлой меховой одежде (и это на жаре, на пекле самом, господа читатели!), в золотой цепи, опоясывавшей шею и спускавшейся к сердцу.
Горожанин остановился, приветливо улыбнулся Рою, и попросил повторить вопрос: "Не расслышал, на ухо туговат стал, эх, старость не радость, знаете ли..."
- Когда ратушу открывают? Мне бы внутрь взглянуть, если можно...- самому Маверику вопрос начал казаться глупым.
Ну в самом деле, чего такого в странных звуках, доносящихся из ратуши? Ветер может гулять, да и вообще...Рой просто устал: трудным выдался путь через море.
- Ратушу? - улыбка горожанина стала ещё шире, да вот только глаза...
Холодней умершей надежды были те глаза, и Маверик почувствовал, что он на верном пути: в ратуше явно крылось нечто злое. Ну не может всё быть хорошо в большом городе! А тем более - ну где вы, господа хорошие, видели вежливых, приветливых, милых стражников? Враки всё, жалкие фантазии, не более! Страже положено быть злобной, сонной и недовольной, работается им так лучше! Ведь как глазу добряка определить, кто злодей, а кто - нет? Ну же? Что, говорите? Трудно? То-то же! А вот глаз разбуженного посреди ночи человека, голодного, выдержавшего с утра крики сперва жены (вечно о зарплате, негодяйка!), а после начальства (а вот эти бы хоть разок о жалованье, а?!) - так вот, глаз этот вмиг отыщет недоброхота. Клянусь! Сами проверьте, если желаете!
А ещё: горожанин совершенно не потел. Под грудой меха! Ни капельки, ни бисеринки пота - и улыбка в пол-лица!
- Да, да, милостивый государь, ратушу когда открывают?
- Никогда. Она всегда закрыта. Так надо, поверьте, так надо, - ещё слаще улыбнулся прохожий, распрощавшись с Мавериком.
Рой ещё несколько минут стоял, поглядывая на медные ручки запертых, закованных дверей, на ставни, а после - направил свои стопы в одну из улочек, выходивших на площадь перед ратушей.
До чего же чистыми были эти улочки! Ни соринки, ни единого следа помоев, которые в других городах выливались прямо сюда, на мостовую. И здесь прежде так было: канавки и стоки легко можно было различить меж камней брусчатки. Да вот беда: сухие, суше только песок в пустыне, были эти канавы. Практически пусты были и сами улочки: Рой подловил себя на мысли о том, что людей практически и не встретил - а ведь должен был! Центр города, солнце вот-вот упадёт за горизонт, устраиваясь для ночного отдыха, полным-полно мастерских, лавок и кабаков, где можно было бы провести время с пользой, куда можно было б заглянуть горожанам... Ан нет - мало людей, мало! И все - странные! Маверик только сейчас понял, что же удивляло его в жителях Города: одежда. Многие из обитателей сего странного (ага, уже начало, начало казаться странным сие место!) поселения ходили в зимних костюмах, иные - с непокрытыми головами (пусть и вечер, но палит-то солнце, палит!). И все эти люди, невзирая на жару, ходили или улыбаясь, или сохраняя отрешённое выражение лица. И...И это было страшно, господа, очень страшно.
А ещё одна странность (уже...эх, чего уж теперь-то считать?!) заключалась в том, что Рой не заметил на улицах ни единого ребёнка. Никто не играл в шары или кольца, в пяльца или фанты, "съешь-ворону-быстро" или "рыцари-и-магрибцы".Да, встречались Маверику подростки - но изредка. И на их лицах царили всё те же тишь, благодать и улыбка. Это был целый город деланных улыбок, за которыми скрывались холод, безразличье и...И что-то ещё, нечто неуловимое, постоянно ускользающее от понимания странствующего рыцаря. Однако Рой бился, стремился к осознанию причин тех странностей, которые происходят в этом городе.
Рой решил наведаться в довольно-таки милую с виду таверну: вывеска-щит с нарисованной кружкой пенящегося пива, распахнутая настежь дверь, уютный полумрак зала - и ни единого посетителя. За одним из столов сидел тавернщик, хозяин этого заведения: в накрахмаленном фартуке, с брюшком, куда ж без брюшка? Это ж всё равно что гордость заведения: чем толще хозяин, тем стряпня лучше! И, глядя на этого тавернщика, сразу можно было понять: ох, и хороша же должна быть еда здесь! Да и выпивка, небось, дюже добрая! Ан нет, всё равно не было посетителей...
- Хозяин, а где все? Завсегдатаи где? - не успев войти, уже спросил Рой.
- Посетители? - тавернщик поднял голову и уставился на Маверика.
На лице толстяка играла всё та же натужная, деланная улыбка, за которой не пряталось ни капельки тепла и доброты.
- А зачем людям сюда приходить? Все счастливы! А к чему напиваться, если всё хорошо, всё отлично...- и так странно посмотрел на Роя, что тот почёл за лучшее убраться восвояси.
Следующим местом, куда наведался Маверик, была мастерская горшечника. Ещё издали можно было услышать звуки гончарного круга, за которым работал худой седовласый мастер, ни на что, кроме работы, не отвлекавшийся. Рой, признаться, залюбовался действом: из куска глины мозолистые, грубые пальцы за парочку минут сотворили чудесную тарелку. Гончар отложил творение в сторону...к сотне таких же. Позади него громоздилась целая гора необожженных глиняных тарелок, совершенно одинаковых к тому же.
Маверик сглотнул:
- Скажи, добрый мастер, а зачем ты одинаковые тарелки лепишь? Ведь покупатели...
Гончар, не отрываясь от работы, ответил:
- Так оно зачем - разные? Не нужно разных. Горожанам одни и те же тарелки подавай. Одни и те же. Все тарелки - одинаковыми должны быть. Да и то: одинаковых тоже давно не покупают, ибо ни к чему. Не нужна больше посуда добрым, счастливым горожанам.
- А зачем же ты продолжаешь свою работу? - всплеснул руками Маверик, не в силах понять гончара.
Неожиданно руки мастера сжались, испортив глиняную заготовку. Седой ремесленник поднял глаза на Роя, и на миг - краткий, неимоверно краткий миг! - в глубинах их показался проблеск мысли. Но, на горе, проблеск этот почти тут же угас, и гончар вернулся за работу.
- Так надо. Отчего же не работать, если надо? Надо - значит надо...Да...надо...Если бы не было надо...То...не было бы надо...Да!
Сбитый с толку, Маверик решил успокоиться, посетив местный храм. Вот где должно найтись успокоение, а может, священник ответит на мучивший Роя вопрос: "Что же здесь происходит?".
Белая громада, тянувшаяся к небесам, поражала воображение. Портал храма был изукрашен барельефами, начинавшимися у самой земли, аркой окружавшими двери в твердыню веры. В самом низу зодчие изобразили простолюдинов (и до чего же мастерски вышло!), чуть повыше были служителя Бога, ещё выше - первосвященники, над ними - ангелы, архангелы и серафимы, а на самом верху...Ну, вы и сами поняли, кто был высечен в камне на самом верхнем из барельефов.
Рой вошёл внутрь. Сделав несколько шагов, он оказался в круге красно-синего света - это лучи солнца проникали в храм, преломляясь в дивных витражах, озаряя ещё и колонны, подпиравшие свод здания. А впереди, у алтаря...
Рой впервые за день облегчённо вздохнул: у алтаря молился священник. Вот кто ответит на все вопросы Маверика! Ведь служитель Бога должен знать, что происходит в подвластном ему приходе. Но лишь сделав несколько шагов, рыцарь понял, что и здесь, в храме, не всё чисто: в глаза бросалась пустота. Не было здесь никого, кроме священника: ни молившихся, ни служек, никого...
- Отче, помогите мне с терзающими душу мою вопросами, - Маверик положил руку на плечо погружённого в безмолвную молитву священника.
Служитель Бога обернулся - и Рой отпрянул. На лице святого отца играла всё та же улыбка-пустышка...И он, значит, тоже немного...того...
- О чём ты думаешь, сын мой? Что мешает тебе? Спрашивай - и я отвечу, - ответ показался Маверику каким-то...механическим, произнесённым скорее по привычке, нежели из желания помочь.
- Что происходит в этом городе? Где прихожане? Где молящиеся? Где молодожёны или умирающие?
Священник же ответствовал, поглаживая выбритую макушку:
- А зачем им приходить сюда? Все счастливы, счастливы абсолютно! Никому и в голову не придёт молиться - а зачем? Ведь блага земные и небесные уже дарованы жителям города сего. Молодожёны? К чему любовь и брак, когда истинно счастье царит меж горожанами! Все счастливы! Зачем любовь? И, тем более, зачем умирать? Счастливы...все счастливы...
Пустой взгляд священника провожал бежавшего прочь Роя...
Погружён в думы, Маверик не заметил, как ноги сами привели его к ратуше. Рой поднял пытливый взгляд на часовую башню. Стрелка (хотя - какая там стрелка? Стрела, стрелище!) указывала на цифру одиннадцать. И это было странно: вроде только-только солнце скрылось за горизонтом...
Маверик замер: из ратуши доносились стоны и вздохи, становившиеся всё громче и громче, заставлявшие сердце учащённо биться, а руки дрожать той самой хорошо всем знакомой дрожью трусости...На счастье нерешительного рыцаря, Жуайез проснулась в ножнах, яростно зазвенев, так и просясь в бой. Молодчина: что бы Маверик делал без своего меча? Я вас спрашиваю, как бы ему "сладко" пришлось при жизни такой? Молчите? Правильно молчите, не до разговоров - пора клинку звенеть, а не языку.
Рой размышлял: что же предпринять? Как пробраться внутрь? Сперва взгляд остановился на кирпичах, выпиравших из древней кладки. Конечно, по ним можно было взобраться наверх, к одному из окон, чтобы потом...Ну что, что - потом? Выбивать ставни? Держась одной рукой за кирпич, а другой размахивая Жуайез? Вот смеху было бы: увидь это зрелище кто-либо из местных - от души бы посмеялся! В общем-то, водосток тоже подходил на роль "лестницы в небо": довольно-таки крепкий на вид, мерзкой ржавчины незаметно...
Жуайез вновь зазвенела, нетерпеливо и вызывающе, - и правая рука, в которой удобно расположился своенравный меч, потянулась к дверям ратуши.
Маверик размахнулся - и металл цепей, плача стальным звоном, лопнул. Рой едва дотронулся до освобождённой медной ручки, как дверь распахнулась, пахнув на странствующего рыцаря плесенью, пылью и...потом! Человеческим потом! Разило так, что Маверик закашлял - он, бывалый, прошедший навоз конюшен, смрад разложения и рыбу "второй свежести", закашлял! И, между тем, Рой улыбался: вот, наконец, настоящая жизнь оказалась рядом!
Двери вели в маленькую прихожую, откуда расходились направо и налево коридоры. Маверик, принюхавшись, избрал последний - и не прогадал. Рой шёл вперёд, держа Жуайез наготове, а таинственные стоны и хрипы становились всё громче и громче. Вскоре рыцарь почувствовал, что пол...дрожит! Дрожит, будто ветхий мост, стонущий от топота гвардейской кавалькады. Маверик прибавил шагу, провожаемый отсветами ламп, огоньками свечей и взглядами бургомистров, запечатленных на холсте давным-давно сошедшими в могилу художниками.
Гул и стоны становились всё громче - но и коридору уже был виден конец. Маверик, прежде чем сделать последний шаг и оказаться рядом с...чем-то, поцеловал клинок Жуайез.
- Не подведи меня, прошу, - отстранившись, одними губами прошептал Рой.
Меч одобрительно зазвенел.
- Я знал, что могу на тебя положиться, - рыцарь нашёл в себе силы, чтобы улыбнуться, и ворвался в главный зал ратуши. - Монжуа! Монжуа! Монжуа!
Маверик трижды выкрикнул привычный Жуайез девиз - и опешил, едва не выронив меч. Рой наконец-то взглянул на то, что прежде было залом.
Почему - прежде? Опять спрашиваете, снова торопите, в который раз спешите...Почему да почему! Да потому, что нельзя словами точно описать то, что предстало глазам Роя.
Но - я всё же попытаюсь...Молчите? И правильно делаете, сейчас лучше не шуметь, а то ведь...А потом...И уж затем- того...Да-да, милостивые государи мои, именно это я подразумевал, говоря "того"...