Какие шансы, что я подберусь на столь же близкое расстояние к кому-то еще, кто тоже имеет отношение к волшебству? Учитывая, что я сижу в тюрьме, шансы не очень большие.
Конечно, парня сожгут на рассвете, и ему нет ровным счетом никакого дела до моих проблем, но ведь можно же попробовать. А вдруг…
Вдруг он сможет подсказать мне что-то, способное помочь мне с моей проблемой… Или хотя бы расскажет, как можно найти настоящего волшебника.
- Ему повезло, - сказал вдруг Густав. - Во время допросов он чокнулся. Сейчас он даже не осознает, что с ним происходит.
Да? А чего ж тогда он всхлипывает? Или просто чувствует приближение смерти, пусть не рассудком, но на каком-то другом уровне…
- Давно? - спросил я. Это был бестактный вопрос, и я презирал себя за него, но не спросить все равно не мог.
- Кто знает, - сказал Густав. - Он и раньше-то был не слишком разговорчив. А последнюю неделю провел вот в этой позе. Даже не ест почти ничего. Только пьет воду и скулит.
Пожалуй, нет никаких шансов на то, что он мне поможет. Что ж, зато я не буду чувствовать себя последним негодяем, доставая своими вопросами приговоренного к смерти.
- Как его зва… зовут? - спросил я.
- Кларенс вроде бы, - сказал Густав. - Впрочем, я н этом не уверен.
С этими словами здоровяк растянулся на своем тюфяке и повернулся к стене.
- Ты задаешь слишком много вопросов, парень. - Я далеко не сразу сообразил, что голос доносился из того угла, где лежал труп. - Лучше подумай над тем, что ты будешь говорить, когда местные инквизиторы начнут задавать вопросы тебе самому.
Мне хотелось уточнить, что конкретно он имел в виду, однако тон его замечания ясно дал мне понять, что дальнейших разговоров он вести не собирается.
Что ж, Джейме, сегодня ты научился еще одной житейской мудрости. Если кто-то выглядит как труп, пахнет как труп и ведет себя как труп, это еще не значит, что он на самом деле является трупом.
Я лег на тюфяк, стараясь не вспоминать свою постель в Весеннем дворце.
Но все равно так и не смог заснуть до самого утра.
Кларенса сожгли на рассвете.
Он не сопротивлялся, когда палачи забирали его из камеры, и безропотно пошел вместе с ними. Место для казни находилось во внутреннем дворе тюрьмы, и спустя полчаса после ухода Кларенса наших ушей достиг дикий, исполненный боли и агонии крик, вырвавшийся из его глотки, когда огонь начал пожирать его тело. А потом еще и ветер изменился…
Запах горящих сырых дров и жареного мяса еще долго не выветривался из нашей камеры, забивая обычный тюремный смрад. И так же долго предсмертный крик Кларенса стоял у меня в ушах.
ИНТЕРМЕДИЯ
Из-под двери кабинета пробивалась тонкая полоска света.
Сестра Ирэн слегка приоткрыла створку и заглянула внутрь, император сидел за своим рабочим столом и изучал какие-то бумаги.
- Заходи, - сказал Гаррис. - Я скоро освобожусь. Она прошла в комнату и устроилась в кресле, стараясь не звенеть цепями. Служанки помогли ей принять ванну и переодели ее в чистую одежду. С юбкой проблем не возникло, а вот рукава блузки пришлось распарывать и сметывать заново уже на теле. Жрице даже попытались уложить волосы в какое-то подобие прически, по никто так и не озаботился, чтобы избавить ее от металлических оков. Гаррис не обращал на цепи никакого внимания, словно и не видел их, а сама сестра Ирэн пока не поднимала этот вопрос.
Император дочитал свиток, сделал пару пометок на полях, перечеркнул несколько строк, поставил на документ свою именную печать, откинулся на спинку кресла и зевнул.
- Скоро утро. Ты вообще когда-нибудь спишь? - поинтересовалась сестра Ирэн.
- Сплю, - сказал Гаррис. - Редко. Дел много. Построение Империи отнимает уйму времени, знаешь ли.
- Над какими документами работал?
- Как обычно, - сказал Гаррис. - Указы, распоряжения…
- Списки приговоренных к смерти… - подсказала она.
- И помилованных тоже.
- И многих ты сегодня помиловал?
Гаррис заглянул в последний документ, над которым он работал.
- Троих.
- А скольким подписал смертный приговор? Гаррис снова пробежался глазами по списку.
- Почти трем десяткам. Двадцать семь человек, ест быть точным.
- Кто эти люди?
- Убийцы, дезертиры, предатели. Шпионы.
- И волшебники.
- Всего двое.
- Ты казнишь волшебников, Церковь Шести казнит волшебников…
- Должно же быть у меня хоть что-то общее с врагом, - сказал Гаррис. - Но я хочу уточнить. Я казню волшебников, а церковники убивают всех, кого заподозрили в колдовстве.) - И в чем разница?
- Они подозревают, - сказал Гаррис. - Я знаю точно Поэтому разница в порядках цифр.
- Ну да, - сказала сестра Ирэн. - А еще у вас разные мотивы. Инквизиторы считают, что волшебство неугодно Шести, а ты просто устраняешь конкурентов.
- Вовсе нет, - сказал Гаррис. - В моем случае все чуточку сложнее.
- Неужели?
- Сарказм не к лицу служительнице культа любви, сообщил Гаррис. - И потом, рассуди сама, какие они мне конкуренты? В мире не осталось ни единого чародея, способного на равных противостоять мне в магическом поединке.
- Тогда зачем ты это делаешь?
Гаррис набил трубку. Огонек пламени, вырвавшийся из мизинца его левой руки, облизал табак, и мужчина выпустил к потолку клуб дыма.
- Дело вовсе не в устранении конкурентов, - сказал он. - Волшебники должны быть уничтожены, но совсем по другой причине.
- И по какой же?
- Полагаю, тебя не устроит, если я просто скажу, что их время прошло?
- Ты прав. Не устроит.
- Тем не менее это так, - сказал он. - Так уж повелось что волшебник - это человек, который стоит вне обще-ства. Человек, ныне скрывающийся от общества и считающий, что он стоит выше него. Не признающий законов ни государственных, ни церковных. Человек вне морали, вне представлений о добре и зле. Когда-то волшебники были необходимы нашему миру. Вполне вероятно, что без них мы бы не имели того, что имеем сейчас, но теперь необхо-димость в их существовании отпала, и они приносят только вред. Волшебники живут, согласуясь со своими собственными принципами, бесконечно далекими от принципов неволшебников. И жизненные ценности у них слишком разные, чтобы они могли сосуществовать рядом друг с другом. Волшебники и неволшебники, я имею в виду.
- Очень интересная позиция, если вспомнить о том, что ты сам являешься чародеем.
- Как будто об этом можно забыть, - сказал Гаррис. - Вот и посмотри на меня. Я именно такой человек, которого я сейчас описал. Я не представляю добро или зло, хаос пли порядок, свет или тьму. Я действую во имя необходимости. И действую так, как я эту необходимость понимаю. Ты можешь представить, что было бы с этим миром, если бы в нем было много таких, как я?
- Неужели никак нельзя достичь равновесия?
- Равновесие - это миф, - сказал Гаррис. - Суть равновесия есть компромисс, а компромисс - это решение, которое в равной мере не устраивает обе принявшие его стороны. А сие означает, что рано или поздно, но, скорее всего, рано, равновесие будет нарушено и все начнется сначала.
- Что начнется?
- Ну, если оперировать понятными тебе терминами… - Гаррис поерзал в кресле и перекинул ногу через подлокотник. - В мировой истории периоды хаоса сменяются периодами порядка. И наоборот. Порядок рождается из хаоса, какое-то время существует, а потом все рушится и снова наступает хаос и властвует до тех пор, пока не будет построен новый порядок. Равновесие, о котором ты говоришь, - это не порядок, а лишь его иллюзия. Для того чтобы разрушить иллюзию, требуется куда меньше сил, чем для того, чтобы разрушить порядок, и хаос придет снова.
- И в чем же разница, если это и есть закон миро: i, и ния?
- Разница в продолжительности периода стабильп сти, - сказал Гаррис. - Что ни говори, а обычным людя куда легче живется в периоды стабильности, нежели время власти хаоса.
- Я все еще не понимаю, при чем тут волшебники.
- Мир долгое время был погружен в хаос, - сказа j Гаррис. - Свирепствовали стихии, по земле бродили чудовища, да и под землей и водой их тоже хватало. Для обуздания всех этих безобразий миру нужны были маги Но теперь чудовищ уже не осталось, стихии подвластны людям, а последняя Подземная война кончилась полной победой жителей поверхности. То есть проблем, которые можно решить исключительно магическими способами, уже нет, а сами маги остались. Но, повторю еще раз, никакой необходимости в их существовании уже нет.
- И поэтому всех магов надо уничтожить?
- Да, - сказал Гаррис. - Вот так это и работает. Време на меняются, независимо от того, нравятся нам эти перемены или нет. Собственно, эпоха рыцарей тоже заканчи-вается. Рыцарь с магическим мечом справится с драконом, но хорошо вооруженный и организованный отряд он не остановит. Да и прогресс не стоит на месте… Взять тот же порох. За всю историю магических войн было всего несколько чародеев, способных уничтожить заклинанием целый город. А при помощи пороха это может сделать любо дурак. Собственно, только дурак и способен на такое Мир становится меньше и логичнее. При новом поряд! места для магов попросту не остается.
- Тем не менее в нем остается место для тебя, не та ли?
- Я не просто маг, - сказал Гаррис. - Я император К тому же исключение только подтверждает правило для всех остальных, неисключительных случаев.
- А почему я все еще в цепях?
- Потому что ты моя пленница, - ухмыльнулся Гаррис. - А поскольку ты являешься служительницей культа, у тебя есть сакральная сила, которую я использую для своих зловещих ритуалов. Кстати, каждую ночь я высасываю частичку твоей души. Это на всякий случай, просто чтобы ты знала.
- Кто-то на самом деле в это верит?
- Многие. Надо же людям во что-то верить, - император ухмыльнулся, но на этот раз ухмылка его была невеселой. - Раньше эти цепи оберегали тебя от моей солдатни. Теперь они оберегают нас обоих. Пока ты в цепях, ты пленница в моих апартаментах. Как только их с тебя снимут, ты обретешь статус гостьи, и кто-то может подумать, что ты значишь для меня нечто большее, чем просто материал, необходимый для зловещих ритуалов.
- Ты боишься, что меня сочтут твоим слабым местом?
- Да. И теоретически это может выйти боком нам обоим, потому как у императора не должно быть слабостей. По крайней мере, на данной стадии построения Империи и столь очевидных.
- Я не думала, что ты настолько несвободен в своих действиях.
- На самом деле у меня глубокий внутренний конфликт, - сказал Гаррис. - С одной стороны, я чародей и магия дает мне свободы больше, чем любому другому разумному существу в нашем мире. И, как чародей, я могу делать все, что мне взбредет в голову. Но с другой стороны, я правитель, а правитель не может игнорировать то, что о нем думают его подданные. И я ловлю себя на мысли, что я все больше становлюсь правителем, а не чародеем. Мне важно, чтобы люди делали то, что мне нужно, не просто потому, что я так приказал. А потому что так правильно. На одном страхе империю не построить.
- Тем не менее ты не возражаешь против того, что тебя боятся. И даже делаешь так, чтобы тебя еще больше боялись.
- Да.
- Я встречала много странных людей, но ты - самый странный из них.
- А я даже и не удивлен, - сказал Гаррис.
- Ты будешь еще сегодня работать?
- Нет, - сказал Гаррис, вытаскивая трубку изо рта. - Пойдем в спальню, моя прекрасная пленница.
- Пойдем, мой страшный повелитель.
ГЛАВА 9
У инквизитора было доброе лицо.
Слишком доброе лицо для человека, приказывающего пытать других людей и сжигать их на кострах. И даже глаза у него были добрые. Он смотрел на меня, как дедушка может смотреть на своего любимого, но непутевого внука.
Этот человек в серой рясе, небрежно поигрывающий четками в руках, пугал меня до дрожи в коленях. Пугал до такой степени, что я почти забыл о громиле с обнаженным торсом, пудовыми кулаками и здоровенными бицепсами, стоящем позади меня.
Глуповатое и испещренное шрамами лицо пыточных дел мастера не нагоняло на меня такой жути, как добрая улыбка инквизитора.
- Как тебя зовут? - спросил инквизитор.
- Джим, - сказал я.
- Ты убил человека, Джим. Я промолчал.
- Это страшное преступление. А еще это тяжкий грех. Ты понимаешь, что тебя ждут адские муки, Джим?
На это надо было как-то отреагировать, и я кивнул. Осталось только узнать, имеет ли инквизитор в виду адские муки в загробной или еще в этой жизни. Впрочем, если вспомнить, где я находился, одно другого никак не исключало.
- Ты не носишь на груди символа Шести, - сказал инквизитор. - Ты не веришь в богов?
На этот вопрос правильного ответа вообще не существовало.
Верить в Шестерых и не носить на груди их символа - грех.
Безбожие - грех.
Верить в других богов - ересь.
Как ни ответь, ничего хорошего не будет.
- Откуда ты, Джим?
- Издалека. Из Тирена, - поскольку я никогда не бывал в других странах, я решил сказать правду. Потому что если он вдруг начнет расспрашивать меня о подробностях, то мне очень трудно будет правдоподобно врать. Но он спрашивать не стал.
- Тирен… Династия Беллинджеров отказывалась принимать в столице нашу миссию, а теперь Тирен входит в состав Империи. Там много заблудших душ, - задумчиво сказал инквизитор. - Ты забрался довольно далеко от своей родины, Джим. Почему?
- Имперские солдаты сожгли мой дом и убили моих родителей. Я не хочу иметь с Империей ничего общего.
- Разумная позиция. - Я знал, что ему понравится. - Я не разделяю мнения кардинала Такриди, считающего Гарриса выкормышем самого ада, но, вне всякого сомнения, человек, назвавший себя императором, зашел Очень далеко на пути своих заблуждений. Я скорблю о его душе, но не теряю надежды ее спасти.
У служителей Церкви Шести существовала очень своеобразная концепция спасения заблудших душ. Для этого они калечили и сжигали заблудшие тела.
Инквизитор вздохнул.
- Ты знал человека, которого убил? - спросил он.
- Нет, - сказал я.
- А за что ты его убил? Я промолчал.
- Мне кажется, что ты мне лжешь, Джим, - сказал инквизитор. - При тебе нашли деньги, так что непохоже, что ты убил этого человека из-за золота. Помимо прочего, из-за золота обычно убивают на улице, где-нибудь в темноте, где этого никто не увидит, но уж никак не на входе и трактир, в котором сидят стражники. Так что этот мотив я отметаю. Самооборона? Вряд ли. Свидетели говорят, что вы столкнулись в дверях, после чего оба одновременно схватились за оружие, даже двух слов друг другу не сказав. Если вы с ним не были знакомы раньше, я не вижу в ваших действиях никакого смысла. Все это очень странно.
Видимо, сейчас он отдаст приказ пыточных дел мастеру, подумал я. И в очередной раз ошибся, ибо такового приказа не последовало.
- У тебя с собой были деньги, - сказал инквизитор. - Откуда у тебя деньги?
И тут меня прошиб холодный пот. В принципе страшно мне было и до этого, но сейчас ситуация могла превратиться из просто плохой в катастрофическую.
Потому что кошелек с монетами мне дал имперский офицер, и я совершенно не обратил внимания, были ли это монеты старого образца, имевшие хождение по всему континенту, или же их чеканили уже при Гаррисе. Если это были имперские монеты, то из убийцы я мог запросто превратиться в шпиона, что на порядок повышало вероятность пыток.
Но, видимо, серебро все-таки было не имперским, потому как у инквизитора подобных подозрений не возникло.
- Беженец из Тирена, проделавший столь долгий путь, мог раздобыть деньги только одним путем, - сказал он. - А именно украсть их. Человек, которого ты убил, тоже не местный, и мы понятия не имеем, откуда он взялся в нашем городе. Скорее всего, он приехал с той же стороны, откуда и ты. Поэтому я вижу эту ситуацию так: ты украл у него кошелек несколькими днями раньше, а потом вы случайно столкнулись, он узнал тебя, и вы схватились за оружие. Я прав?
Обвинение в воровстве, которого я не совершал, было сущим пустяком по сравнению с обвинением в убийстве, которое я совершил при свидетелях и открутиться от которого у меня не было никакой возможности. Поэтому версия инквизитора была для меня наилучшим выходом - приняв ее, он перестанет задавать вопросы, которые могли бы выявить настоящую причину нашего с Нилом столкновения.
Рассказывать же представителю Церкви Шести о том, что перед ним стоит не обычный уличный воришка, волею стечения обстоятельств ставший убийцей, а принц Джей-ме из страны, к которой эта самая церковь не питала никаких теплых чувств, мне совершенно не хотелось.
Но говорить я ничего не стал, боясь, что не смогу спрягать облегчение и голос выдаст мою ложь.
Я молча опустил голову, стараясь показать виновность всем своим видом.
- Я так и думал, - сказал инквизитор.
Человек, которого я первоначально принял за труп, отзывался на имя Ланс.
Когда я вернулся с допроса, они с Густавом поедали скудный арестантский завтрак - черствый хлеб и похлебку с плавающими в ней кусками картошки и еще каких-то незнакомых мне овощей; впрочем, это вполне могли быть знакомые мне овощи, доваренные до незнакомого мне состояния.
Еще одна миска с похлебкой и кусочком хлеба на краешке стояла на подоконнике. Очевидно, чтобы крысы до нее не добрались.
И она еще даже была чуть теплой.
Я принялся за еду.
- Ты быстро вернулся, - заметил Густав.
- Он всего лишь убийца, - сказал Ланс. - Убийцы большого интереса для инквизиции не представляют. Вот если бы его подозревали в занятиях магией или шпионаже в пользу Империи, допрос был бы куда дольше, и вряд ли бы обошелся без применения пыток.
При свете дня он выглядел чуть лучше. Если он и был похож на труп, то на труп совсем свежий.
Ланс был худой, невероятно грязный, а одежда его прекратилась в лохмотья еще в те времена, когда король Беллинджер сносно держался в седле и орудовал копьем на рыцарских турнирах. То есть очень и очень давно.
- Насколько стремительно местное правосудие? - поинтересовался я.
- Интересный вопрос, - сказал Ланс. - Я тут отдыхаю уже три месяца, и меня допрашивали всего-то один раз, а о суде речи вообще не идет.
- Мне тоже ничего такого не говорили, - подтвердил Густав. - В старые времена люди ждали суда годами. Некоторые до него даже не доживали.
- А Кларенс? - спросил я. - Он давно здесь сидел? Его же не могли казнить без приговора суда. Или в случае с подозреваемыми в колдовстве местные судьи действуют расторопнее?
- В случае с подозреваемыми в колдовстве судьи вообще не нужны, - сказал Ланс. - Достаточно вынесенного инквизитором вердикта. У Церкви тут широкие полномочия, знаешь ли.
Речь и манера говорить у Ланса были не как у простолюдина, а как у человека образованного, принадлежащего чуть ли не к дворянскому сословию. Хотя он мог служить оруженосцем у какого-нибудь обедневшего рыцарского рода и там поднабраться манер…