Начинается она в трущобах возле площади Бьернсона, а заканчивается в полутора тысячах километров отсюда, в самом безлюдном районе пограничья, в дремучей фиолетовой тайге с незамерзающими болотами. Местность зовется Теплые Ключи: там гниют завалами толщиной в несколько человеческих ростов деревья многих поколений. Только ловкий и мужественный человек может одолеть Теплые Ключи, да и то натершись вонючей мазью, которая должна отпугивать царапунов, рогохвостов, крыланов и прочую нечисть, кишащую среди буреломов. А за самой коварной из подогреваемых вулканическим жаром трясин незримо движутся лучи видеолокаторов Вольной Деревни, поджидая приходящих…
Пожалуй, тепличник имеет шансы дойти. Невзрачен, но крепок. А какие у него зоркие, толковые глаза! Все же есть люди в этом обиженном судьбой стольном граде: есть ради кого рисковать… Пауля больно кольнуло под ребрами - опять вспомнилась Сильвия, самый дорогой здесь человек. Как ее теперь вытащить от этих чертовых сектантов?…
О боже! Пауль так и подскочил в постели. За окном бухнул взрыв, где-то посыпались стекла, завизжали тормоза. Все перекрыл словно бы рев ураганного ветра. Ляхович с ужасом сообразил, что это голос толпы.
В одних трусах он подбежал к окну, распахнул скрипучие створки… Над крышами домов полыхало гнойное зарево, и кто-то надсадно трубил в тысячу глоток.
Он снова вспомнил про оранжево-голубых. И почти сразу, неведомо откуда, явилась уверенность: сегодня Пауль встретит ее. Очень скоро, до конца ночи. Быть может, обновленные железы дарят еще и способность видеть будущее?.. Недолго думая, проповедник бросился одеваться.
Выбегая из дома, Ляхович едва не налетел на Толстого Ялмара. В одной майке и тренировочных штанах, нещадно скребя грудь, толстяк стоял на тротуаре, и промозглая темень не страшила его.
- Что, и у тебя скипидар в заднице? - фыркнул хозяин, презрительно оглядев Пауля. - Поскакать охота с этими козлами?
- У меня дело, - сдержанно ответил механик.
- Хм, дело… - Ялмар оголил ржавые зубищи, похожие на булыжники. - Вот при Руфе Вотане вы бы поорали да походили с флагами! Он бы вас живо пристроил куда следует и по лопате в руки. Ах, нет в стране хозяина, матери вашей…
Не дослушав брани Ялмара, Пауль свернул в боковую улицу.
Он почти бежал, пока не достиг широкого проспекта вблизи набережной - аллеи Всех Святых. Асфальт ощутимо вздрагивал. Масса людей маршировала с факелами по аллее.
Перейдя тротуар, Ляхович замялся у края грохочущего факельцуга. Жутковато было нырять туда. Но чутье звало неудержимо - к ней, к Сильвии… И он шагнул вперед.
- А ну-ка, малыш…
Его придержал пикет, решительные молодые люди с запахом синтепортвейна. Паулю сунули в руки факел, а к лацкану прикололи большой, аляповатый круглый знак: оскаленная рогатая голова с земным полушарием в глазу, с воткнутым в пасть клинком, имеющим вместо рукояти распятие.
Жгучий стыд пронизал агитатора. Какое оскорбление для горячо любимой им Земли! Но делать нечего. Проповедникам древности и не такое доводилось терпеть.
Марш, марш, марш!.. Человека, включившегося в шествие, сразу вынуждали шагать в ногу. Десятки тысяч подошв дружно опускались на мостовую… Архангелиты шли к подножию Запретной горы.
Несмотря на предрассветный час, шла служба в небольшой церкви Сорока мучеников; сквозь высокие стрельчатые окна лилось нестройное пение. Возле храма шествие вобрало в себя буйно вопящую ватагу каких-то уж вовсе ошалелых парней в белых балахонах, испещренных алыми пятнами - под кровь.
Хмурый, будто отравленный гарью небесный свет усиливался, наполнял улицы, делая все более бледным пламя. Факел Пауля догорел, он бросил обугленную палку. Большинство поступало так же. Вместо факелов поднимались двухцветные флаги. Путь пошел наверх, все круче в гору. Среди бараков, мусорных куч и пустырей начиналось шоссе, ведущее к охраняемой вершине. Над краем склона, на зеленом фосфорическом фоне неба вставали за гладкой стеной уступы гвардейских казарм.
На кой ляд рвутся сюда почтенные граждане Нового Асгарда, что здесь рассчитывают найти, чего добиться?.. К Дому Семьи их, конечно, не пустят. Не хлестнут ли навстречу из амбразур свинцовые струи?.. Пока что Пауля все сильнее донимал холод: несмотря на тепло множества тел, стискивающих его со всех сторон, он окоченел до самых потрохов: особенно задубели ноги. В гору, в гору, все выше и выше…
Ну вот - наконец остановка! Через головы видны Паулю громадные, в три человеческих роста, отливающие синевой створки ворот. Они закрыты.
Сквозь толпу, гудя, проталкивается грузовик. Встал. Несколько человек взбираются на кузов, среди них - кроваво-пятнистые балахоны. Вперед выходит женщина с радиорупором…
Остолбенев на мгновение, Пауль затем изо всех сил рванулся вперед - и тут же, приняв порцию кулачных тычков и брани, завяз в людском месиве.
Наглухо упакованная в черный лаковый кожзаменитель, с грудью, сплошь завешанной блестящими архангелитскими побрякушками, стояла над толпой Сильвия.
Честно говоря, Ляхович не ожидал от своей случайной подружки по номеру в "Попугайчиках" столь гладкой и связной речи. Шире дорогу праведному народному гневу… отпор духовному порабощению… достойные отцы-патриархи, ведите нас на бой… закрыть страну щитом веры от зловонного дыхания дьявола… разгромить гнездо соблазна, посольство Зла (да, так они называют Землю!)…
От внезапно нахлынувшей злости Пауль забыл обо всем, кроме содержания речи. Теперь ясно, как белый день: одураченные массы готовы обрушиться на проповедников, на земное представительство: привести к тому, чтобы государство Вальхалла разорвало всякие отношения с Кругами Обитания, скапсулировало, стало "обществом в себе"; чтобы утратило смысл само существование Вольной Деревни… И все это - без видимого вмешательства верхушки клана, в порядке "волеизъявления народа"!
Окончив, Сильвия поворачивается прямо к воротам Запретной горы и взметывает руку над головой. Она ждет ответа достойных отцов. Но нет ответа, и надменно недвижимы стальные, снарядоустойчивые створки.
Ляхович невольно залюбовался напряженно-изящной позой девушки, выгибом стройного тела… И в эту секунду негромко, словно пробки открыли штопором, стукнули первые выстрелы. Пули были резиновые, но лупили изрядно. Подросток в желтой куртке с надписью на спине "Сигареты "Золотой бык", стоявший впереди, с воплем схватился за голову. На лбу его зияла глубокая ссадина. Старушонка в легком не по погоде плаще и голубой пилотке сестры-целительницы, закатив белки, осела под ноги заметавшимся людям…
О Боже! Ляховичу показалось, что он рехнулся от событий этой, уже почти растаявшей в утреннем свете ночи. Наискось вдоль склона, невысоко держась, с заполошным тарахтением мчался прямо на него древний, Бог весть из какого музея взятый биплан, высокая этажерка с ярко-зелеными пятнами на нижних плоскостях… Нет, не пятна это, а изображения листьев - дубовых, кленовых, каштановых! Серой нахохленной птицей сидел в переплетении распорок летчик с широкодулым пистолетом в руке. Оказавшись над грузовиком, он снизился и швырнул гранату. До того как ахнул взрыв и посыпались с грузовика сектантские главари, Пауль успел узнать пилота. В безрукавке из собачьего меха и кожаном шлеме с зеленой кокардой скалился с высоты интеллигентный истопник Кабрера.
Днище кузова заслонило Ляховича от осколков и взрывной волны, только в уши будто вогнали по плотной пробке… Сильвия! Он представил себе ее изорванной горячим металлом, искалеченной - и, не помня более ни о чем, выскочил наружу.
На дороге вокруг шевелились поверженные архангелиты. Сильвия полулежала, опираясь на левый локоть, чумазая, но с виду мало пострадавшая, только гнилая блестящая кожура разодралась где только можно. Прочие участники шествия разбегались по склонам, стремясь вниз, к городу. Несколько человек стреляли из пистолетов по биплану.
Не дожидаясь, пока грозный Кабрера швырнет вторую гранату, Пауль подхватил девушку на руки…
Чуть позже, благополучно опустившись по шоссе, Пауль затащил девушку в один из промороженных бараков, где были выломаны двери. Сильвия, перемазанная сажей от факелов и раскисшей косметикой, казалась мертвой, маятниками болтались руки и ноги. Уложив подругу на пол, Пауль кое-как отер мокрым снегом ее лицо. Она застонала, выругалась: открыла закатившиеся под лоб глаза… и вдруг со всего размаха влепила Паулю звонкую пощечину.
В следующие несколько минут Ляховичу пришлось усмирять разбушевавшуюся девицу. Еще не слишком владея своим телом, Сильвия тем не менее дралась руками и ногами, царапалась, несколько раз пыталась укусить своего спасителя - и непрерывно поносила Пауля, да так, что смутился бы даже портовый сутенер…
Вот и стало все понятно: почему в отрешении, подобно биокиберу, шагала Сильвия на стадион; откуда взялись длинные, гладкословные ее монологи. Гипнарк! Полезная штукенция: вкатил человеку шприц, а потом читай ему вслух хоть всю Библию; запишется, как на магнитофон, и по условному сигналу отбарабанит человек весь текст от корки до корки - что приятно, при выключенном сознании. Одно плохо: коряво отходит гипнарк, и бредом, и мордобоем…
Неожиданно Сильвия точно проснулась после дурного сна. Забавно шмыгнув носом, снизу вверх посмотрела на Пауля - недоуменно, но уже с оттенком кокетства. И засмеялась так радостно и смущенно, что у Ляховича сразу отлегло от сердца.
- Ой, видел бы ты, на кого ты сейчас похож!..
- Сама ведь отделала, чертова кошка! - притворно нахмурился Пауль, ощупывая свежие царапины на лице и шее.
Она снова засмеялась, но уже по-другому… Агитатор зубами скрипнул от внезапно нахлынувшего желания.
- Иди ко мне, дурачок! - сквозь смех еле выговорила Сильвия и расстегнула на своем комбинезоне "молнию" от горла до живота…
Когда они, обнявшись, вышли из барака, стояло уже позднее сырое утро. Целуясь на каждом шагу, Пауль и Сильвия тронулись по пустому шоссе в Нижний город.
Добредя до рано открывшегося винного погребка, они умылись, прижгли свои раны йодом из аптечки; затем Сильвия привела в порядок волосы, и они сели за столик. Ворчливый заспанный хозяин, знавший во всех подробностях события прошедшей ночи, поставил перед ними чашки горячего эрзац-кофе. Хозяин всячески поносил "прохвостов" и "разгильдяев", превративших город в бардак. Оказывается, поход архангелитов не кончился бегством с Запретной горы. Вновь собравшись в районе церкви Сорока мучеников, они зарядились спиртным, разбились на группы по пятьдесят-сто человек и пошли по Нижнему - надо полагать, сводить счеты с недругами… Теперь кругом пожары, прогремело уже несколько взрывов, и незадолго до прихода молодых людей в сторону площади Бьернсона проехала колонна грузовиков с солдатами.
Потом хозяин оставил их в покое: они выпили по глотку скверного, но бодрящего пойла и опять поцеловались.
- Да, городишко спятил, - сказала Сильвия и потерлась щекой о пальцы Ляховича. - Надо драпать отсюда куда-нибудь в глушь… На ферму, к черту на рога! Поедешь со мной ты, суженый мой… подарочек?
- Куда? На ферму? - Сильвия часто-часто закивала.
- Только нас там и ждали! - Пауль взял ее израненную ручонку в свои ладони. - Послушай… Я бы с тобой пошел, как говорится, на край света, да толку нет. Спятил не один Новый Асгард - вся эта поганая страна, вся Вальхалла, понимаешь? Хотя она никогда и не была нормальной…
- Ладно! - Она опустила голову. - Я знаю… все, что ты скажешь дальше. Надо ехать в Вольную Деревню, да? Хорошо. Отвези меня туда. Наверное, я имею право на кусочек здоровой жизни… - Сильвия всхлипнула. - Хочется быть красивой, и чтобы внутри было все в порядке. Родить сына! Ты мне сделаешь сына?
- Можно и троих, была бы охота! - невольно расплылся в улыбке Пауль.
Хозяин вызвал им такси - у девушки были деньжата, перепавшие от оранжево-голубых. Пауль решил поселить Сильвию пока что на квартире Георги - тем более что там начиналась Тропа.
…Чувство неминуемой беды явилось еще в машине, когда он увидел за углом столб сизого дыма.
Не было больше ни красной занавески в окне первого этажа, ни явочной квартиры, ни самого дома. Обугленные балки, черные дыры оконниц. Кутаясь в одеяла и чудом спасенные шубы, сидели на узлах или бродили по двору погорельцы. Изрядное число их топталось вокруг чего-то, лежавшего у крыльца.
Пауль подошел. Сильвия зажала рот, чтобы не завопить.
Лицом кверху лежал Михай Георги, голый, с порезами на груди, с обожженными дочерна ляжками, и вместо глаз у него были багровые ямы. Рядом уткнулась в грязь окостеневшая женщина. По черным с сединой космам Пауль узнал Эдит. Между ее лопатками была фигурно вырезана полоса кожи - в виде буквы S, первой в слове "Сатана"…
К вечеру положение в столице стало вдесятеро страшнее. Стихия оранжево-голубого мятежа окрепла. К бандам из Нижнего, оравшим и размахивавшим факелами, топорами, самодельными бомбами, скоро присоединились бронетанковые части. Архангелиты, накопившие громадные запасы гипнарка и других наркотиков, легко привлекли на свою сторону солдат, и те, уже не выходя из эйфории, выполняли сейчас любые приказы "святых наставников"…
Пауль и Сильвия видели, как алопятнистые боевики осаждают зал Единства Духа, где раньше проводились "вдохновляющие" собрания клансменов. Здание окружали баррикады. Мятежников поддерживали бронетранспортеры с пулеметами, батарея полевых орудий. У одного из чернокожих автоматчиков, лежавших за мешками с песком, как косой, сбрило кисти обеих рук; другой негр опрокинулся навзничь, в спине у него была дыра величиной с тарелку. Последними защитниками твердыни клана оказались даже не гвардейцы - "любимые сыновья", а младшие дети "колена Лоа", наследственного полка для выходцев из Африки, еще более бесправных, чем азиаты. Видимо, понимая, что в случае победы архангелитов их, черных "язычников", ждет куда худшая участь, чем белых граждан, африканцы дрались с остервенением, не отступая ни на шаг.
Город обезумел совершенно, оставалось одно - пробиваться к вокзалу… У перрона стоял поезд, ходивший в восточные города, к самой границе - комфортабельный 19-й, с открытыми дверями синих обтекаемых вагонов, со спущенными подножками. Час отправления давно миновал: тепловоз пыхтел дизелем на малых оборотах, но не трогался с места. На платформе сидело и расхаживало множество людей - оцепенелых от страха или истерически возбужденных, сторожко дремлющих, замкнутых, плачущих. То ли собрались посетить родню в провинции, то ли скорее попросту удирали из грохочущей, окутанной дымом столицы. Как бы то ни было, но поезд стоял, и машинист праздно курил в своем высоко посаженном фонаре.
Сильвия машинально потянула друга к вагонам: на ее лице появилось блаженно-капризное выражение, как у девочки, требующей лакомство из-за витрины.
- Эй! - окликнул Пауль машиниста. Тот нехотя обернул плосконосое личико под высокой тульей фуражки. - Чего стоим? Ждем попутного ветра?…
- Там эти… - Машинист подбородком боднул воздух в сторону поворота за гору. - Пикет.
- А ну, открывай! - с неожиданным отрешенным спокойствием приказал Ляхович машинисту.
- Чего?.. - осклабился тот.
Вместо разъяснения Пауль выволок из-за пазухи армейский пистолет, полчаса назад снятый с трупа, и направил его в сразу вспотевшую физиономию собеседника. Когда тот отворил кабину, Ляхович подсадил на лесенку Сильвию, а затем взобрался сам.
- Не будем ждать диктора, сами объявим посадочку… Ну, живо!
Загнанно сверкая глазом из-под козырька, машинист щелкнул клавишей на приборной доске, заговорил в микрофон: "Внимание! Объявляется посадка на скорый поезд номер девятнадцать, следующий по маршруту…"
- На Землю? - тоном ожидания радостного чуда спросила Сильвия.
- На Землю, - решительно кивнул Пауль, и девушка захлопала в ладоши.
По знаку Ляховича (вернее, пистолетного ствола) машинист дал двигателю обороты; состав лязгнул и сдвинулся с места, замешкавшиеся пассажиры опрометью бросились в вагоны. Проводники на ходу поднимали подножки, задраивали двери. Поезд мягко и неуклонно набирал скорость.
Выплыв из-за отрогов горы, из трухлявого редколесья и тридцатилетних снежных завалов, явился поставленный поперек пути автоприцеп. За ним пестрели балахоны черносотенных боевиков. Увидев, что машинист тянется к тормозу, Пауль деловито ткнул его револьвером в затылок.
…Они явно не ожидали такого. Удар! Громада тепловоза смахнула препятствие, только рубчатые колеса мелькнули в воздухе. Сильвия торжествующе засмеялась, зааплодировала. На стеклах появились звездчатые отверстия. Несколько ало-пятнистых бежали рядом, задрав автоматы. Пауль выстрелил - и с наслаждением увидел, как оседает, катится в канаву мерзостный балахон.
В следующую секунду подаренное Землей чутье подсказало Ляховичу: надо спасать Сильвию. И этого олуха-машиниста тоже, если удастся.
- Тормози!..
Надрывно визжат под полом колеса, сыплются искры. Так. Изрешеченная пластмассовая дверь распахнута настежь.
- Прыгай!
Она не хочет, кричит что-то жалкое и неразборчивое; она боится - за себя или за него? Она цепляется за руку… Не выйдет! Порядок. Катится под насыпь. Ничего, весенний снег рыхлый. Теперь ты… Ну, с тобой проще. Еще раз поднять пистолет. Мешок ты, парень, зажирел в кресле тепловоза, тебе только прыгать…
Оглянувшись, Пауль увидел за кабиной боевика с занесенной гранатой. Редковолосого, щуплого, с цыплячьим пухом вместо бороды. От судьбы не уйдешь, даже с помощью Кругов Обитания.
Тело, разорванное вдребезги, Великий Помощник не восстановит.
…Есть еще секунды, чтобы выпрыгнуть…
Вольная Деревня, потом Земля. Долгий, долгий отдых. Сентябрь в Карелии. Нет - Тихий океан. Свежесть бриза. Загорелая, поздоровевшая Сильвия в тени пальм… Нельзя. Тепловоз облеплен этими тварями, как сладкая коврига муравьями, - не дай Бог им добраться до вагонов.
Он потратил последнюю секунду, чтобы нажатием на клавишу разъединить магнитные сцепы. Сразу отстали, унеслись к повороту синие сигары; и кто-то, пытаясь допрыгнуть, позорно плюхнулся на шпалы…
Прежде чем взрыв навеки погасил его сознание, Пауль успел только прошептать: "Господи, прими мою душу!…"
…Горячие, еще слабо гудящие рельсы - через равнину ноздреватого снега, мимо черных лесов, от горизонта до горизонта. Трупы в пятнистых балахонах. Глубокие провалы следов.
Валентин не мог оторвать взгляд от расплывшихся багровых капель. У самых ног горели они. Осталось только это - и угасающий трепет биополя в воздухе, точно последняя грустная ласка…