Меч ангелов - Яцек Пекара 13 стр.


– Что вы имеете в виду? - спросил я, хотя уже точно знал, куда он клонит.

– Я имею в виду, чтобы вы подготовили инструменты и применили их так, как вас учили в Академии, - холодно ответил он.

– Конечно, - повторил я. – Будет сделано, как изволите. В таком случае, позвольте, я поговорю с моим помощником, который и займётся этими приготовлениями.

В Столпене не было собственной ратуши и даже местопребывания городских властей (я не был даже уверен, имел ли он городские права). Исходя из этого, для потребности в проведении допросов я решил приспособить помещение одного из складов, и Курнос уже занимался надлежащим устройством этого помещения, чтобы в нём можно было проводить допросы согласно закону и обычаю.

* * *

Могильщик был высохшим как трут стариком с искривлёнными ревматизмом суставами, и я не был способен вообразить, как он может выполнять такую тяжёлую работу. Мне казалось, что он вряд ли был в состоянии удержать лопату в руках, не говоря уже о том, чтобы успешно ею пользоваться. Конечно, я должен был его расспросить прежде, чем его притащили в комнату, подготовленную для допроса, но брат Сфорца поторопился всё устроить ещё до того, как я успел встать. Таким образом, я был поставлен перед свершившимся фактом, и, не скрою, что не был в восторге от такого поворота событий, поскольку каждый инквизитор должен сначала узнать собеседника, объективно и спокойно задать ему вопросы, а не тащить его сразу в комнату, полную пыточных инструментов. Понятно, что одним образом обращались со свидетелями, другим - с подозреваемыми, третьим – с обвиняемыми. Этот человек сразу допрашивался так, словно был виновником или, по меньшей мере, главным подозреваемым.

В комнате за столом вчетвером сидели мы: я, брат Сфорца, настоятель, которого я попросил исполнять роль секретаря, и рыцарь де ла Гуардиа. Курнос расположился на стуле у очага и занялся нагреванием инструментов. Могильщик был раздет догола и привязан к столу. Его старческое, худое тело с выпирающими костями, покрытыми верёвками вен и морщинистой кожей производило такое впечатление, словно через минуту должно было развалиться. Он всматривался в нас безумным от ужаса взглядом и бормотал что-то себе под нос. Слюна стекала по седой щетине его бороды.

– Запишите, пожалуйста, отец настоятель, - попросил я. – Такого-то дня, суд в составе…

Я диктовал, что нужно было записать, и в то же время присматривался к могильщику. Я был почти полностью убеждён, что он ничего не знает об этом деле, но не мог оспаривать решение брата Сфорцы. Конечно, жизнь этого старика ничего не стоила, однако допрашивать его под пытками казалось мне не самой удачной идеей. По моему мнению, мы только впустую тратили время, и в данном случае причинение боли казалось бесцельным. Между тем, я всегда осмеливался судить, что насилие должно быть как острый меч, направленный прямо в нужное место, а в ином случае оно было бы лишь грехом.

Настоятель закончил записывать, и я подошёл к столу, на котором лежал могильщик.

– Ты зовёшься Курт Бахвиц и являешься могильщиком в городе Столпен. Это так?

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но не думаю, что он действительно меня видел. Его бледные губы шевелились, но я не мог расслышать ни одного связного слова.

– Запишите, что допрашиваемый этого не отрицает, - заявил брат Сфорца. - И, кроме того, приходский священник подтверждает, что это так.

– Что тебе известно о разорении могил и надругательствах над телами? – спросил я.

Я немного подождал.

– Во имя гнева Господня, Курт Бахвиц, - сказал я резче. – Ты слышишь меня, человече?

– Начните со щипцов, - бросил Сфорца из-за стола.

– Может, вы сами хотите вести допрос? - я повернулся в его сторону. – Учтите, однако, что существуют определённые процедуры, которые необходимо соблюдать.

– А что я такого сказал? - Он пожал плечами, и я был почти уверен, что слышу в его словах насмешку.

– Курт. - Я положил ладонь на сухое плечо могильщика. - Мы здесь только для того, чтобы помочь тебе, и чтобы ты помог нам. Чтобы во имя Господне найти истину. Или ты захочешь нас остановить в этом святом деле?

С тем же успехом я мог разговаривать со столом, на котором он лежал, поскольку я не думаю, что он понимал или хотя бы слышал что-либо из происходящего вокруг. Я знал, что допрос такого человека не имеет смысла. Похожее отупение случалось нечасто, однако при допросе людей старых или безумных не было чем-то удивительным. Каждый инквизитор знал, что в этом случае следует прервать допрос, а обвиняемого или свидетеля привести в состояние чуть более прояснённого ума. Еда и кружка вина могли в этом случае совершить большее чудо, чем терзание тела раскалёнными клещами. В конце концов, нашей целью должен быть поиск истины, а не причинение бессмысленных мучений.

Я заметил, что Курнос размешивает серу в железном котелке. Как правило, это зрелище приводило в ужас даже самого закоренелого грешника (хотя ещё более напуганным он становился, когда такой котелок наклонялся над его промежностью), но в данном случае я не думал, чтобы это принесло какую-либо пользу. Конечно, когда допрашиваемый не хотел отвечать на вопросы, первым моим делом должно было стать предъявление ему инструментов и объяснение их действия. Я решил так и сделать, но только чтобы следовать определённой процедуре, ибо я не видел ни малейшего смысла в оповещении человека, который даже не слышит моих слов.

– Ты меня понял? - спросил я, когда уже закончил объяснять назначение инструментов.

Могильщик со стоном что-то пробормотал и уставился на меня болезненно налитыми кровью глазами.

– Напиши, что он понял, - распорядился Сфорца.

– Нет! - я повернулся. - Ничего такого вы не будете писать! Этот человек находится в состоянии, не позволяющем дальнейшее ведение допроса. Курнос, отвяжи его и отведи в камеру. Дай ему еды и питья.

– Вы не будете вести допрос? - Сфорца вскочил из-за стола, на его морщинистых щеках проступил кирпичный румянец.

– Нет, - ответил я кратко. - Но если вы хотите, - я указал рукой на могильщика, - то всегда можете попробовать…

Я знал, что он принадлежит к тому сорту людей, которые охотно прикажут причинять другим мучения, но сами не склонны прилагать руку к пыткам. Между тем, милость умелого причинения страданий является крестом, который несёт каждый инквизитор. Мы подвергаем людей ужасным попыткам лишь потому, что верим, что по мосту неизмеримой боли они дойдут до Царства Небесного. Исходя из этого, я не намеревался допускать, чтобы элемозинарий использовал меня вопреки праву и обычаю.

– Пусть будет по-вашему, - сказал в конце концов Сфорца, но признание поражения в присутствии настоятеля и гранадского рыцаря явно его уязвило.

– Благодарю вас. - Я склонил голову.

Могильщика заперли в тесной комнате на складе, и я убедился, что ему действительно дали еду, воду и тёплое одеяло. Я заглянул к нему немного спустя, и когда открыл двери, то увидел, что он сидит над уже опустевшей миской. При виде меня он застонал и сжался в комок в углу. Худыми руками он закрыл голову, словно ожидая, что я начну его бить.

– Курт, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко. - Прости брату элемозинарию его поспешность. Поверь, я хочу только поговорить с тобой и не причиню тебе вреда.

Он посмотрел на меня через щель между костлявыми локтями.

– Может, хочешь вина? – Спросил я.

Он проклокотал что-то непонятное, но я, не отчаиваясь, сел подле него на влажный пол. Я потёр нос подушечками пальцев и поморщился, поскольку могильщик определённо обмарал штаны, и последствия этого давали о себе знать всё более явно. Осторожным движением я вложил в его ладонь бурдюк с вином, и он сомкнул на нём узловатые пальцы, напоминающие когти какой-то огромной больной птицы.

– На здоровье, Курт, - сказал я. - Это для тебя. Весь бурдюк.

Он снова что-то пробормотал, но поднёс сосуд ко рту. Он пил, а вино текло по седой щетине его бороды и стекало на исхудавшую грудь. Он опорожнил бурдюк и отдал мне его осторожно, словно опасаясь, как бы я его не ударил.

– Трудно уже должно быть, - заговорил я – управляться с лопатой и рыть ямы в твёрдой земле, а? У моего отца тоже были больные руки. Он говаривал, что нет ничего лучше, чем горячий отвар ромашки, чтоб пропарить ладони, да несколько глотков крепкой водки, чтоб прогреть старые кости.

Мой отец ничего подобного не говорил, уж по крайней мере, я слышать этого не мог, потому что судьба никогда не сводила наши дороги. Мать, правда, утверждала, что он был её мужем, венчанным перед Богом и священником, но соседи судачили об этом другое... Однако я решил, что такая байка может пойти во благо делу и немного развязать язык старика.

– Нет у тебя сына, Курт? Чтоб помогал в тяжёлой работе?

Он только покачал головой, но я видел, что он смотрит на меня уже с меньшим страхом. Может быть, это мои слова, а может быть вино, добавили ему мужества.

– Я бы хотел, чтобы ты отсюда как можно скорее вышел, - я вздохнул. - Потому что, между нами говоря, страшный дурак этот монах, а?

Он улыбнулся, обнажая сизые десны и остатки почерневших, сгнивших зубов, но ничего не сказал.

– Я должен тебя отсюда вытащить, Курт, потому, что так не годится, чтобы честный могильщик сидел в камере. Давно ты уже хоронишь людей в Столпене, а?

– Хо-хо, - вымолвил он только. - Батька был могильщиком, а я ему ещё в ту пору помогал, – прибавил он скрипучим голосом минуту спустя.

– А теперь трудно, - я вздохнул. – Наверное, кто-то из добрых людей помогает тебе в тяжёлой работе, правда?

Он кивнул головой.

– Ой, есть ещё добрые люди, господин, – забормотал он. - Потому что такими лапами, – он вытянул вперёд худые, скрюченные и дрожащие, как на холоде, руки, - уже ничего не сделаешь.

– Беда, - сказал я сочувствующим тоном. - Я вытащу тебя отсюда завтра, Курт, и поставлю тебе лучшее пиво в трактире. Кстати, - я понизил голос, – жуткую мочу варит этот ваш трактирщик.

Бахвиц пискливо захихикал, поперхнулся и долго откашливался. В конце концов, сплюнул в угол комок густой зелёной мокроты.

– Болтают, что он и правда ссыт в это пиво, - вымолвил он наконец и стер слёзы со щёк.

Мысленно я возблагодарил Господа, что вчера лишь попробовал вино из кружки, а остальное вылил и вовсе не заказывал пива. Я лишь надеялся, что трактирщик не имел привычки также обогащать и вкус вина своей мочой. Тем не менее, он заслуживал хорошей порки за такие шутки с клиентами. Хотя, из того, что я знал, в Хезе также не сторонятся подобных практик, особенно в грязных забегаловках, посещаемых наихудшим сбродом. То есть именно тех, в которых чаще всего имел возможность бывать ваш покорный слуга.

– А что делать людям, пока ты сидишь в камере? – Спросил я. - Кто покойника похоронит?

– Какого покойника? - Он поднял на меня глаза.

– Господь прибрал Ахима Мышь, - соврал я. - И нужно выкопать ему хорошую яму.

– Господи! - Он сложил руки на груди. - Смилуйся над его пьяной душой.

– И прими его в Царствие своё, - закончил я важно.

– Пока меня нет, Рыжий всё справит, как следует, - вымолвил могильщик. – А нет ещё вина, господин?

Я отрицающе покачал головой.

– Что за Рыжий?

– А такой... Ночует Бог знает где, слоняется, но пара медяков ему всегда пригодятся...

– Он тебе обычно помогал?

– Ну, кто ж, если не он. Я платил ему кое-что. И Матиас тоже. Матиас, конечно, лучше, он по доброте душевной мне помогает и денег не берет...

Меня это заинтересовало. Как-то я не очень верю в сострадательные сердца и бескорыстные поступки. Обычно бывает так, что если кто-то стремится вам что-то бесплатно дать, то, рано или поздно, вам придётся заплатить дороже, чем вы думали. Но кто такой был этот Матиас, который так охотно помогает могильщику? Мы выяснили бы это, вероятно, гораздо раньше, если бы не поспешность брата элемозинария, подсказавшая ему сразу приступить к пыткам могильщика, вместо того, чтобы откровенно с ним поговорить. Как одному человеку приходится разговаривать с другим человеком. Почему некоторые считали, что полезные показания можно получить только под пыткой?

– Матиас? – переспросил я. - А дальше как?

– Матиас Литте, – с готовностью добавил он. - Хороший человек, скажу я вам...

– Спасибо тебе, Курт, - сказал я искренне. - Ты посиди ещё ночь, а утром тебя освободят. Годится?

Он согласно закивал головой.

– Храни вас Господь Всемогущий, - сказал он, и из его глаз снова полились слёзы.

Я вышел и закрыл за собой дверь на ключ. Что ж, следовало пойти по следу помощников могильщика. Проверить, кто такие Рыжий и Матиас Литте. Для начала я решил поинтересоваться вторым, поскольку, как я уже говорил, намерения людей, не ждущих денег за услугу, вызывают мои глубокие подозрения. Быть может, я грешил неверием в существ, которые были созданы по образу Господа, но я льстил себя надеждой, что Господь простит мне эти сомнения, видя эффективность моих действий.

* * *

Курносу я велел сидеть в трактире и собирать местные сплетни, потому что, как справедливо заметил рыцарь де ла Гуардиа, всегда стоит разузнать, кто в городе считается чудаком или сторонится других людей. Курнос, правда, не был идеальным разведчиком, поскольку его мрачный характер, уродство и вонь, разящая от никогда не мытого тела делали его маложеланным компаньоном в утончённом обществе. Но я надеялся, что посетителям столпенской таверны всё это не будет досаждать, особенно когда пиво или вино зашумят в их головах. Конечно, обычно в подобных целях я использовал близнецов, но теперь у меня не было другого выбора, кроме как воспользоваться помощью Курноса. Он, впрочем, справился чрезвычайно хорошо, и, помимо нескольких ничего не стоящих слухов, принёс довольно интересные новости о Матиасе Литте. Новости, которые следовало проверить на месте.

Я быстро разузнал, что Матиас Литте вместе с женой жили в маленьком домике на окраине городка. Я направился в ту сторону, изучая их усадьбу. Одноэтажный дом был окружён деревянным забором из выцветших на солнце штакетин, а в небольшом саду я заметил несколько фруктовых деревьев, каменный колодец и теплицы, с которыми я обещал себе познакомиться подробнее, если только возникнет такая необходимость. Пока, тем временем, я толкнул калитку. Из-под одного из деревьев поднялся большой пёс с поседевшей шерстью и посмотрел на меня отупелым взглядом. Через некоторое время он снова лёг на живот, положил морду на лапы и закрыл глаза, полностью игнорируя моё присутствие.

– Весьма надёжная охрана, - проворчал я про себя.

Я подошёл к дверям и громко постучал. Раз, и другой, а поскольку из дома никто не отвечал, то и третий. В конце концов, я услышал в сенях медленные шаркающие шаги.

– Кто там? - спросил усталый мужской голос.

– Я ищу Матиаса Литте, - отозвался я.

– Ну, так вы его нашли, - услышал я после минутного молчания. - Чего вы хотите?

– Меня зовут Мордимер Маддердин, и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона, - сказал я. - Вы позволите мне войти?

За дверью наступила долгая тишина. В конце концов, мужчина тяжело вздохнул, и я услышал скрип ключа в замке.

– Почему бы и нет? - ответил он смиренным тоном. - Хотя, видит Бог, не знаю, что может у меня искать Святой Официум...

Я, ясное дело, не собирался, отвечать на поставленный таким образом вопрос, хотя бы потому, что Инквизиториуму всегда интересно, как живут обычные люди. Особенно в городке, в котором происходят странные вещи.

Матиас Литте приоткрыл дверь и посмотрел на меня сквозь узкую щель. Видимо, результат осмотра его удовлетворил, и он открыл её шире. Только теперь из тени возникло усталое, худое лицо, изрезанное морщинами. У него были голубые глаза, а длинный нос и выпирающий из длинной шеи кадык придавали ему вид нахохлившейся птицы.

– Входите, господин, - пробормотал он голосом, в котором не было ни капли энтузиазма.

Он отступил назад и сделал рукой жест, который, вероятно, по его мнению, должен был означать приглашение.

Я вошёл в сени, воняющие прогнившей древесиной, и направился за Матиасом, который провёл меня в тёмную комнату, где не было ничего, кроме широкой доски, уложенной на деревянные козлы, обгоревшего ящика и очага, в котором горели толстые берёзовые поленья. Я поискал взглядом на что можно сесть, но, не найдя не только стула, но и любого другого сидения, прислонился к стене.

– Бедность, господин. - Литте заметил мой взгляд. - Всё попродавали. Жена болеет...

Разве не было ещё более странным, что человек настолько бедный не требовал денег за помощь в погребении умерших?

– А где она? – Поинтересовался я.

Он указал пальцем на грубую истрёпанную занавеску.

– Там лежит, – буркнул он. – В комнате.

– А чем болеет?

– А я почём знаю? - Он пожал плечами. - В груди у неё какие-то... - он замолчал, подыскивая слова, - хрипы. Не встаёт уже с год с лишним.

Я подошёл к занавеске и заглянул за неё, не спрашивая разрешения хозяина. В тёмном помещении на неопрятной постели лежала женщина с седыми растрёпанными волосами и землистым лицом. Её глаза были закрыты, и я не думаю, чтобы она меня услышала. Я почувствовал резкий запах застарелого пота и мочи и отступил назад.

– Курт Бахвиц на тебя не нахвалится, - сказал я, внимательно глядя на Матиаса. - Как ты ему помогаешь в тяжёлой работе.

– Люди должны помогать друг другу... - ответил он, отводя глаза.

– О, да, - сказал я. - По всей вероятности.

Я был почти уверен, любезные мои, что передо мной стоит похититель трупов. Однако он не был похож на колдуна, готовящего из человеческих тел ужасные ингредиенты или использующего их для совершения отвратительных чернокнижных ритуалов. Конечно, интуиция могла меня подвести, и я нуждался в доказательствах. Неосмотрительный и менее терпеливый человек, наверное, взял бы Литте на допрос, но я осмеливался судить, что доказательства, полученные путём беседы, гораздо более убедительны, чем доказательства, полученные из признаний на допросе. Ибо содержание признаний, как бы сказать... зависит только от способностей допрашивающего.

– И у Курта тоже беда, - тихо сказал Матиас.

– Ещё бы, – сказал я серьёзно. – Он признался, что крал трупы и использовал части человеческих тел для приготовления страшных заклинаний для покушения на жизнь и здоровье жителей Столпена... Он будет сожжён во славу Божию.

– Нет, это неправда! – воскликнул Литте, а потом тяжело сел на сундук и спрятал лицо в ладонях. – А впрочем, что я знаю... – пробормотал он.

– Почему неправда? – спросил я мягко. – Или вы знаете что-то, что могло бы помочь вашему другу?

– Какой он мне друг... – ужаснулся он.

Ха, меня не удивил такой ответ. Люди, арестованные Святым Официумом, образом, совершенно непонятным, но при этом молниеносным, внезапно теряли друзей, родных и знакомых. Раньше такой человек был окружён толпой родственников и приятелей, и тут, глядь... Вдруг остался один, как перст. Поскольку часть из этих подозреваемых или обвиняемых покинули стены тюрем оправданными, думаю, что, по всей вероятности, они приобрели новый жизненный опыт и новое понимание таких слов как дружба, любовь и верность.

Назад Дальше