Нестройная шеренга головорезов с Каменного Рынка раздалась в стороны, пропуская двоих громил. Между ними, обвиснув и неохотно перебирая ногами, влекся жилистый полуголый туранец – нечесаная копна смоляных волос закрывала лицо, лишь яркой искрой блестела золотая серьга-кольцо в мочке левого уха. Пленника выволокли на середину и бесцеремонно стряхнули наземь. Туранец тут же подобрал под себя ноги и уселся прямо в пыли, чуть заметно покачиваясь и глядя перед собой пустым взглядом, да еще еле слышно мычал себе под нос тягучую, заунывную мелодию.
Похоже, ничто более в бренном людском мире не волновало Зуада по прозвищу Шептун, бывшего "пастуха" с Каменного Рынка. Хисс взирал на это странное и жалкое существо с молчаливым изумлением. Зато Ходячий Кошмар нехорошо оживился.
– Клянусь единственным зубом моей покойной тетки! – воскликнул он. – Точно, и впрямь Шептун! Но какого демона вы с ним сделали?!
– Мы? – мрачно ухмыльнулся Марди. – Да мы только и делали, что следили, дабы ни один волос не слетел с этой трижды презренной башки, – он наградил туранца увесистым пинком. Тот и глазом не моргнул. – Мои люди отыскали это тело у старого Ишмика в его курильне. Закопался там, как клоп промеж старых ковров, и не выпускал изо рта трубку с дурманным зельем. Докурился до того, что разве только из ушей дым не пускал. Ну, помня, что приключилось с остальными, я велел запереть его в пустом чулане и приставил аж трех человек, чтоб денно и нощно приглядывали за его здоровьем и в особенности – за всякими ползучими гадами…
Зуад вздрогнул и покосился на хозяина.
– Сперва тихо сидел, – продолжал Крохобор. – Потом, когда дурман отошел, те трое его едва удержали. Рвался как одержимый, требовал лотоса и вопил, чтобы убрали пауков…
Шептун тоненько завыл. Крохобор, поморщившись, легонько тюкнул его по макушке тяжелым шаром булавы, и туранец умолк.
– …пауков, значит, требовал убрать – мол, из стен лезут, большие, ядовитые… Пришлось связать и принести кальян с зельем, а то у меня от его воплей уши заболели. Вот с тех пор он такой. А знаешь, что самое интересное? Мои люди, те, что его стерегли пуще глаза, и впрямь прибили рядом с ним двух скорпионов и одну "черную вдову" – это в закрытой-то, начисто выметенной комнате без единого окна! Вовремя успели, кстати. Иначе бы он тут не сидел.
– А говорить он пока не разучился? – полюбопытствовал Кодо.
– Ха, а как же! Зачем бы я иначе до сего дня его стерег и на стык тащил? Все он мне выложил, как миленький, про кабак ваш разнесчастный, про кровь беззаконную да про деньги легкие… Но тут особый подход нужен. Хочешь послушать? – не дожидаясь ответа, Арбис отвесил туранцу крепкий подзатыльник и вкрадчиво произнес, нагнувшись к самому уху сидящего в пыли человека:
– Гляди-ка, сюда скорпион ползет. Большой такой, черный. Отвечай на вопросы, иначе засуну его тебе в глотку и пасть зашью. Понял меня?
Зуад взвыл и на карачках пополз прочь от несуществующего скорпиона. Марди изловил его за шею и встряхнул так, что у проштрафившегося "пастуха" отчетливо щелкнули челюсти.
– Говори давай!
– Уберите скорпиона! – завизжал в ответ пленник, судорожно дергаясь и пытаясь закопаться в твердую, как камень, землю пустыря.
Крохобор с отвращением сплюнул, изобразив, что давит сапогом нечто невидимое. Из шеренг долетело чье-то приглушенное ругательство, послышались изумленные возгласы. Кое-кто из бойцов посуевернее делал знаки от дурного глаза.
– Все, раздавил! Теперь отвечай! – скомандовал Крохобор. – Кто вас купил? Какого демона им нужно было в той таверне?
Шептун продолжал дергаться, однако теперь его невнятные вопли стали больше походить на членораздельную речь:
– Он уверял, что это совсем несложно! Что Братства это вовсе не касается, а никакой крови не будет!.. Всего лишь открыть пару замков и приглядеть, чтобы никто не крутился под ногами! И все! Он мне сам так говорил!.. И платил, щедро платил, сколько бы мы не требовали!
– Кто "он"? – почти одновременно спросили Кодо и Хисс.
– Имя у него есть? – рыкнул Кодо.
– Он – это он, – Зуад съежился, безуспешно стараясь стать совсем маленьким и незаметным. – Подошел ко мне луну назад в "Дубовой ветке". Я не спрашивал имя… потом спросил, он не ответил… Но – земляк мой, туранец, это точно! По выговору судя – из самого Аграпура, да не из простых. Здоровенный, огромный, в четыре локтя ростом, грудь как бочонок… Между собой мы его кликали Верзилой, лица не видали, Белом-Покровителем клянусь! Серый балахон на нем был с капюшоном, закрывал лицо… Золота у него в кошеле было – как грязи…
– Плохо учишь своих людей, Крохобор, – съязвил Кодо. – Дураки они у тебя. Ну, много ли надо ума догадаться, что за простые дела золотишко пригоршнями не раздают?
– Жадность порождает глупость, глупость же не имеет границ, – пожал крутыми плечами Марди Арбис, вновь встряхивая Шептуна и тем кладя конец словоизвержению бывшего верного соратника. – Есть такие шакалы – сколь ни корми его, а все одно за фальшивый сикль призового жеребца догонит и под хвост поцелует… Ну, про нанимателя он больше ничего не знает, хоть на жаровню его сажай. Только это и твердит. Об остальном можешь расспросить, только спрашивай побыстрей…
– Что унесли из "Норы"? – спросил Хисс, подавшись к Зуаду. – Куда дели?
– Всякий хлам… Какую-то книгу, маленькое зеркальце, флакон с душистым маслом, еще что-то – полная чепуха, пригоршни монет не стоит… кроме алмазной короны, вот это была настоящая добыча… Отдали все Верзиле, он заплатил, как договорились, все по чести. Я только корону отдавать не хотел – такую кучу алмазов я и не видел никогда, думал зажилить… Так этот бык бешеный чуть душу из меня не вытряхнул. Драться с ним не с руки было: переполох, все горит, народ сбегается… к тому ж из десяти моих четверо в кабаке сгорели, а с ним трое были, те еще волки, моим не чета… пришлось отдать… – бормотал Шептун, копошась в пыли.
– Что за трое? – внезапно подал голос Малыш.
– Не знаю я, что за трое! – вдруг зашелся в крике бандит. – Не помню! И вспоминать не хочу! Жуть какая-то ходячая, нелюдь в людском обличье! Не говорят, не дышат, и сталь их не берет…
Крохобор крякнул, поскреб в затылке, обдумывая что-то, зыркнул на своих бойцов и повернулся к Кодо:
– Во как. Я ж говорю, дрянная это история. Есть у вас еще вопросы?
– Интересно выходит, – сказал Кодо Сиверн, глядя сверху вниз на Марди. – А ты, значит, вроде бы и ни при чем? Чем ответишь, Крохобор, что ведать не ведал об их самовольстве?
Круглая физиономия Арбиса побагровела от гнева. Но ответил "смотрящий" Каменного Рынка без промедления, сделав притом быстрый и сложный жест, сопровождающий нерушимую воровскую клятву.
– Подлый пес Зуад был моим "пастухом", но эта кровь – только на его руках. Я ничего не знал о его предательстве и законы шейвар блюду свято, в том даю слово вора. Клянусь Ключами Бела и Плетью Нергала, всеведущих богов и все Ночное Братство призываю в свидетели, и пусть не будет мне удачи в жизни и покоя в смерти, если вру…
– Зачем тогда шакала этого на сегодняшний стык тащил? – опять возник Хисс, тщетно пытаясь найти хоть какую-то зацепку на пути к неведомым нанимателям Зуада. – Откуда знал, что речь о "Норе" зайдет?
– Уйми ты своего рыжего, Кодо! – не на шутку взъярился Крохобор. – Пока я его сам не успокоил! Ему моей воровской клятвы мало?! Знал, не знал, да зачем привел… Чтоб свое честное имя перед братьями защитить, если спросят, вот зачем! А хоть и не спросили бы – сам бы эту крысу канавную вам на расправу отдал, чтоб другим неповадно было!
– Ладно, забыли, – сумрачно рыкнул Кодо Ночной Кошмар. – Вот теперь вижу, что не врешь. Ну как, доволен?
Последний вопрос предназначался Хиссу. Рыжий мошенник смотрел на пытающегося сесть Зуада так, будто забыл что-то важное и теперь отчаянно пытался вспомнить. Однако времени на размышления у него не оставалось. В устремленных на него маленьких буркалах Кодо, помимо некоего уважительного сочувствия, явственно читалось нетерпение.
– Доволен.
– Хвала Творцу, – буркнул Марди, остывая. – Осталось тут прибраться, и покончим с этим. Парень, то тело, что ползает сейчас у твоих ног – уже не человек. Живым он с Плешки не уйдет, но и мы об эту падаль мараться не станем. Право крови за вами. Так что давай, делай чего положено…
– Сам управишься? – почти дружелюбно осведомился Ходячий Кошмар. – Или помочь?
В поисках поддержки Хисс глянул на Малыша и Ши Шелама. Мрачный подросток-варвар размашисто кивнул. Воришка развел руками и скорчил выразительную рожу – мол, ты предводитель, тебе и решать. Зуад Шептун, сидя на земле, по-прежнему таращился на россыпь трещин в пыльной глине и раскачивался из стороны в сторону. Мельком глянув на него, Хисс не ощутил ни полагающейся злости, ни удовлетворения от того, что изначально безнадежный замысел привел к такому поразительному успеху. Что такое Зуад и его шайка? Всего лишь туповатые исполнители, с потрохами купленные за пару сотен золотых империалов. Истинный виновник погрома в "Норе" по-прежнему остается неизвестным и недосягаемым.
– Сам, – решительно сказал Змеиный Язык.
Из обоих бойцовских шеренг донеслось одобрительное ворчание. Ночное Братство издавна придерживалось незыблемого правила: пойманный за руку на провинности перед Братством должен сполна расплатиться за промах. Чаще всего – кошельком, порой можно отделаться каким-либо увечьем; но когда дело касается законов шейвар, виновный расплачивается только собственной жизнью.
– Валяйте, – снисходительно отозвался Марди Арбис. – Одним паршивым шакалом на свете станет меньше.
Змеиный Язык потянул из-за пояса кинжал. Легкий и острый как бритва клинок сделался вдруг почти неподъемным. Хиссу доводилось убивать, и не раз, как в прежней аристократической жизни, так и в нынешней, шадизарской; случалось и на дуэли драться, и в кабацкой драке пустить противнику кровь. Однажды зимней ночью в лабиринте кривых шадизарских улочек его нож оборвал жизни двоих агентов немедийской тайной канцелярии, идущих по следу беглого конфидента. Но то был честный бой, самому Хиссу оставивший на память тонкий шрам на правом боку; а зарезать, как свинью, безоружного и полубезумного… На миг рука немедийца застыла в воздухе.
Затем он вспомнил мертвую Кэрли. Райгарха. Ферузу.
Но, похоже, его колебания слишком затянулись, и еще кое-кто подумал о том же мгновением раньше. Конан, сделав три быстрых шага, взмахнул рукой. Тяжелая дубинка свистнула в воздухе, послышался глухой треск, и туранец с проломленным черепом повалился ничком.
Кодо Ночной Кошмар одобрительно крякнул.
– Слишком легкая смерть для такого ублюдка, – недовольно скривился Марди Крохобор. – Одно дело сделано. Гусь, Борода, оттащите его подальше да заройте поглубже!
– А мы теперь можем уйти, да? – вякнул совсем воодушевившийся Ши.
– Как это уйти? Куда уйти?! – нехорошо осклабился Кодо. – Веселье только начинается, верно, Марди? Так что ты там говорил про моих бойцов – вроде как-то нехорошо отзывался о них, а?
Хисс Змеиный Язык первым почуял недоброе и подался назад, потянув за собой Конана.
– Зачем мне вообще говорить про твоих жалких калек, Сиверн? – Марди Арбис обнажил в ответной ухмылке изрядно прореженные множеством драк зубы. – Клянусь бедрами Дэркето, они не стоят того, чтобы сотрясать из-за них воздух! Отправь свое так называемое войско просить подаяния, и тогда, возможно, заработаешь на безбедную старость!
– Вот сейчас и поглядим, кто сильнее – мои калеки или твои шелудивые псы, годные только рыться в помоях ради сахарной косточки! – рявкнул Кодо по прозвищу Ночной Кошмар, и оба его мощных кулака, как по волшебству, вдруг блеснули тусклым металлом массивных кастетов. – Быть меж нами крови, отныне и до тех пор, пока один из нас не умрет или не запросит пощады!
– Быть крови! – эхом откликнулся Крохобор. Его телохранители, как один, выхватили короткие ножи. Слитный короткий рык из четырех десятков глоток прокатился над пыльным пустырем.
Горестный вопль Ши Шелама в этом яростном боевом кличе оказался совершенно неразличим.
* * *
Попытка Хисса удержать подростка-варвара с самого начала была обречена на провал. Едва две шеренги в облаках поднятой пыли ринулись друг на друга, Конан вырвался и бесследно сгинул среди дерущихся. Что касается Ши, воришка поступил в полном согласии со своими взглядами на жизнь – прошмыгнул прямо под ногами у Ночного Кошмара и резвой рысью устремился в сторону спасительных переулков Нарикано. Будь Змеиный Язык один, он, не раздумывая, кинулся бы следом за приятелем. Пусть мородовороты Кодо и Марди Арбиса взаимно крушат черепа и челюсти в общей свалке, он, Хисс, намерен еще пожить на этом свете! Конечно, потом не оберешься насмешек и подначек – трусоват оказался наш Змей, уполз, чтоб хвост в толчее не отдавили… только какое это имеет значение?
Но в этом вопящем хаосе из мельтешащих кулаков, ног, дубинок, ножей и кастетов исчез Малыш. Малолетнее порождение Полуночных гор то ли всерьез вообразило себя мстителем за погибших обитателей "Уютной норы", то ли не смогло устоять перед столь доброй дракой. Хисс был уверен, что целым и невредимым Конану к вечеру не бывать. И пусть скажет спасибо, если отделается парой переломов или разбитой головой! В подобных свалках шутки не шутят, бьют насмерть… Прикончат юнца за милую душу, тот и своей дурацкой дубинкой взмахнуть не успеет. Бел-Хранитель, что делать-то? Лезть вытаскивать? Так самого немедля прибьют…
Общая драка – не место для долгих раздумий. Хиссу повезло: в первые мгновения он очутился на самом краю клокочущего на Плешке побоища. Он еще мог бы воспользоваться благосклонностью судьбы и последовать примеру Ши… но тут вылетевший после могучего удара из общей круговерти некий громила зацепился налитым яростью взглядом за одиноко торчащую фигуру.
Испустив рев, более смахивающий на мычание разъяренного быка, "боец" ринулся в атаку. Без сомнения, он входил в шайку Марди – о чем свидетельствовала разлохмаченная белая тряпка, болтавшаяся на левом запястье. Змеиный Язык успел с небывалой четкостью разглядеть и тряпицу, и зажатый в кулаке нападающего широкий нож – в тот краткий удар сердца, за который он сам успел нырнуть в сторону, выдернуть из ножен собственный кинжал и наискось отмахнуться. Нанести второй удар он не успел – под ногу подвернулась горка козьих катышей. Хисс поскользнулся, полетел спиной вперед и шмякнулся на твердую, как камень, землю пустыря.
Бандит Арбиса надвигался, как горная лавина – и рыжий мошенник стремительно ткнул острием клинка в мелькнувший рядом сапог. Отточенное лезвие с легкостью прошило толстую кожу, скрипнуло по кости, атакующий взвыл, теряя равновесие и рушащейся сторожевой башней заваливаясь набок. Хисс уже нацелился полоснуть по толстой шее поверженного врага…
– Остановитесь, безумцы! Одумайтесь, говорю вам, пока еще не поздно!.. – прогремело над Плешкой.
Раскатистым и низким голосом, казалось, заговорило само безоблачное летнее небо. Наполнявшая его сокрушительная мощь проникала в самые глубины разума и души, подчиняя, заставляя внимать, боясь упустить хоть слово.
Бой мгновенно затих. Точно мимохожий колдун шутки ради огласил над Плешкой заклятье окаменения, заставив участников общей свалки замереть в самых причудливых и нелепых позах. Гулко ухнула выпавшая из руки Крохобора булава. Разжимались пальцы, намертво стиснутые на горле противника, опускались занесенные кинжалы и кастеты. Кодо Ходячий Кошмар выпустил из удушающего захвата бойца с Каменного Рынка, уже не сопротивлявшегося и начинавшего синеть. Свалившийся в бурьян противник Змеиного Языка сел, позабыв о полученной ране, и непонимающе вытаращился на Хисса, словно хотел спросить: "Слушай, парень, а что мы тут забыли?"
Хисс не слишком уверенно поднялся на ноги и завертел головой, ища, откуда доносится громогласный повелевающий голос. В божественное вмешательство рыжему мошеннику не верилось – да и с какой бы стати Покровителю Обманщиков либо кому еще из Великих мира сего встревать в выяснение отношений между двумя заурядными шайками?
Подле покосившейся молельни из черного мрамора возвышался некий странный тип – долговязый и широкоплечий под стать лучшим бойцам Ночного Братства, но явно безоружный, в поношенном синем балахоне и с лицом, наискось перехваченным тряпицей (зубы болят, что ли?) Тип обвел замершее побоище яростным взглядом единственного глаза и величественно поднял правую руку, словно митрианский жрец на проповеди перед пилигримами. Не то окончательно выживший из ума бродячий проповедник, не то в самом деле заглянувший на шум и вопли колдун…
"В любом случае ему не поздоровится, – рассудил Хисс. – Сейчас ребятки Кодо и Марди опомнятся и навешают ему с обеих сторон. Но какова, однако, голосина у человека! Трубит, ровно вендийский елефант!"
Мрачное пророчество Хисса не сбылось. Собравшиеся на пустыре и в самом деле постепенно приходили в себя, вставали с земли, отряхивались, растерянно переглядывались и подтягивались к капищу, однако нападать на неожиданного оратора не спешили. Напротив, его слушали. И слушали очень внимательно.
Загадочный проповедник гремел, и Хиссу невольно вспоминались древние легенды о деяниях святого Эпимитриуса:
– В бессчетный раз вопрошаю вас: разумные создания вы или звери дикие? Нет, куда вам до зверей лютых, ибо даже тварям ведом закон – не обнажай клыка на ближнего своего! Вы, смертные создания, единые в подзвездном мире, способны за малую корысть сгубить подобного себе, разодрать его на клочья мелкие! В краткие мгновения жизней ваших никогда не бывает вам покоя, ибо вечно гложет вас зависть к соседу вашему! Не к тайнам Вечности устремлен ваш взгляд, но на кошель с монетами златыми, чей блеск вам затмевает и солнце, и звезды! Опомнитесь, люди! Вопросите хоть единый раз в жизни в душах ваших: что вы творите? Во имя чего обрываете нити жизней ближних своих? Что скажете в свое оправдание, представ перед Творцом своим?..
"Что я человек, а потому несовершенен", – мысленно процитировал Хисс подходящую фразу из митрианского трактата "Поучения смиренного" и покосился по сторонам. К безмерному удивлению Змеиного Языка, матерые душегубы Нарикано и Сахиля, коих отродясь не трогали никакие мольбы, просьбы и молитвы, внимали непонятному незнакомцу в почтительном и сосредоточенном молчании. Никто не орал, не пытался перебивать, не хватался за оружие. Только в краткой паузе, когда оратор набирал воздуху перед тем, как снова обрушить на слушателей карающий бич новых обличений, кто-то робко спросил:
– А что же нам делать-то? Такие уж мы, как есть. Иначе не проживешь – загрызут…
– Что делать? – вдохновился вовремя подброшенной идеей проповедник. – Если ты воистину взыскуешь ответа, то раскрой уши свои, человече! Не ты первый оглашаешь мир перечнем горестей своих, говоря: "Весь мир приходит в упадок! Что я, слабый человек, могу в нем изменить?" Так слушай же и запоминай, а запомнив, поведай сородичам своим, и друзьям, и встреченным на пути…