Когда граф оторвал взгляд от бледного обмякшего лица Мегвин, целительница поднялась с койки и тихо вышла из шатра, пройдя, мимо Джирики. Эолер хотел было остановить ее, но знал, что в помощи целительницы нуждались многие другие, и его люди тоже. Ясно было, что она немногое может сделать для Мегвин, хотя Эолер не мог бы сказать точно, что уже сделала эта ситхи с серебряными волосами. Он был слишком занят, молясь, чтобы Мегвин осталась жива, и сжимая холодную руку молодой женщины, как бы стремясь перелить в нее хотя бы часть своего лихорадочного тепла, чтобы следить за действиями целительницы.
На лице Джирики была кровь.
- Ты ранен, - заметил Эолер.
- Царапина, не больше. - Джирики сделал быстрое движение рукой. - Твои люди храбро сражались.
Эолер повернулся, чтобы говорить с ситхи, не рискуя свернуть себе шею, но продолжал сжимать пальцы Мегвин.
- Замок пал?
Джирики немного помедлил с ответом. Несмотря на всю глубину своего горя, Эолер почувствовал неожиданный страх.
- Мы не знаем, - сказал наконец ситхи.
- Что ты хочешь сказать?
Джирики и его народ всегда отличались от Эолера и других смертных удивительным спокойствием, никогда не оставлявшим их. Но сейчас было видно, что ситхи взволнован.
- Они закрыли крепость, оставив Красную Руку внутри. Они спели Великое Слово Перемены, и теперь туда нельзя войти.
- Нельзя войти? Но как такое может быть? - Эолер представил себе вход, забаррикадированный огромными камнями. - Не открыть ворота?
Ситхи по-птичьи покачал головой.
- Ворота на месте, но крепости за ними нет. - Он нахмурился. - Нет, это не совсем так. Вы можете подумать, что мы сумасшедшие, поскольку замок по-прежнему стоит на своем месте. - Ситхи криво улыбнулся. - Не знаю, смогу ли объяснить вам, граф. Ни в одном языке смертных нет подходящих слов. - Он помолчал.
Эолеру непривычно было видеть ситхи таким печальным, таким… человечным.
- Они не могут выйти, но и мы не можем войти, и этого достаточно.
- Но вы же разрушали стены! Вы же можете как-нибудь проломить стену внутреннего замка.
- Да, мы разрушали стены. Но если бы у хикедайя раньше было время, чтобы сделать то, что сделано сейчас, стены и сегодня стояли бы на своем месте. Только какая-то сверхважная задача могла удержать их от произнесения Слова Перемены до того, как мы начали осаду. Теперь, даже если мы разберем крепость по камешку и каждый камень увезем за сотню лиг отсюда, то все равно не сможем добраться до них. Но и они навсегда останутся там.
Эолер с усталым удивлением покачал головой:
- Я не понимаю, Джирики. Если они не могут выйти оттуда, но остальная часть Наглимунда наша, тогда ведь не о чем беспокоиться, правда?
Он уже достиг предела, пытаясь разобраться в туманных объяснениях мирных. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, наедине с умирающей дочерью Лута.
- Я хотел бы, чтобы это было так. Но, какая бы цель ни привела их сюда, она по-прежнему неизвестна нам - и скорее всего, оставаясь вблизи от А-Джиней'Асу'е, они по-прежнему смогут делать то, ради чего пришли сюда.
- Так все это сражение было напрасно? - Эолер отпустил руку Мегвин и встал. Ярость разгоралась в нем. - Напрасно? Погибло более шестидесяти храбрых эрнистирийцев, не говоря уже о твоих людях - а Мегвин… - Он беспомощно махнул рукой. - Напрасно… - Пошатываясь, он сделал несколько шагов, подняв руку, как будто хотел ударить молчаливого бессмертного. Джирики отреагировал так быстро, что Эолер не успел даже заметить движения ситхи, когда его запястья уже мягко сжимали золотые руки. Даже в своей ярости он изумился скрытой силе Джирики.
- Твоя печаль понятна, так же как и моя, Эолер. Но это было не напрасно. Возможно, мы помешали хикедайя достичь чего-то, о чем пока сами не догадываемся. Конечно, теперь мы настороже и будем следить за Детьми Облаков. Мы оставим здесь некоторых из наших мудрейших и старейших певцов.
Эолер почувствовал, что его гнев сменился ощущением безнадежности, Он тяжело сел, и Джирики отпустил руки графа.
- Оставите здесь? - спросил угрюмо эрнистириец. - А куда вы поедете? Домой? - Часть его надеялась, что это так и есть, что ситхи вместе со своей магией вернутся в тайное жилище. Когда-то Эолер сомневался, существуют ли бессмертные до сих пор. Теперь он жил и сражался среди них, и это принесло ему больше боли, чем он когда-либо считал возможным.
- Не к себе домой. Видишь? - Джирики поднял полог шатра. Ночное небо теперь было свободным от туч. Над кострами висели ожерелья звезд. - Вон там. Над тем, что мы зовем Ночное Сердце - яркой звездой над углом внешней стены Наглимунда.
Заинтригованный и сердитый, Эолер искоса взглянул на небо. Над звездой, высоко на траурном небосводе виднелась другая точка света, красная, как затухающий уголек.
- Вот это? - спросил он.
Джирики взглянул.
- Да. Это предзнаменование величайшей силы и значительности. Смертные называют ее Звезда завоевателя.
Это название было беспокояще знакомым, но в своей печали и опустошенности граф не мог вспомнить точно.
- Я вижу ее. И что это значит?
Джирики повернулся. Взгляд его был холодным и отстраненным.
- Это значит, что зидайя должны вернуться в Асу'а.
Некоторое время Эолер не мог понять смысла слов бессмертного.
- Вы идете в Хейхолт? - проговорил он наконец. - Сражаться с Элиасом?
- Время пришло.
Граф повернулся к Мегвин. Ее губы были обескровлены, тонкая белая полоска виднелась между веками.
- Тогда вы пойдете без меня и моих людей. С меня хватит убийств. Я заберу с собой Мегвин, чтобы она могла умереть в Эрнистире. Отвезу ее домой.
Джирики поднял длиннопалую руку, как будто хотел протянуть ее своему смертному союзнику. Вместо этого он повернулся и снова приподнял полог шатра. Эолер ожидал какого-нибудь драматического жеста, но ситхи сказал только:
- Ты должен делать то, что считаешь нужным, Эолер. Ты уже много сделал.
Он выскользнул наружу - темная тень под звездным небом, и полог шатра упал.
Эолер придвинулся к постели Мегвин, мысли его были полны отчаяния и тревоги. Он не хотел больше думать. Он прижался щекой к ее безжизненной руке, и сон охватил его.
- Как ты, старый друг?
Изгримнур застонал и открыл глаза. Голова болела, в висках стучало, но все это было ничто по сравнению с болью в спине.
- Мертв. Ты меня почему не хоронишь?
- Ты еще всех нас переживешь.
- Если при этом я буду чувствовать себя примерно так же, то ничего хорошего в этом не вижу. - Изгримнур попробовал сесть. - Что мы тут делаем? Стренгъярд сказал мне, что Вареллан сдался?
- Да. А у меня были дела здесь, в монастыре.
Герцог подозрительно посмотрел на Джошуа:
- Чего ты улыбаешься? Это на тебя не похоже.
Принц довольно засмеялся:
- Я стал отцом, Изгримнур!
- Воршева родила? - Изгримнур вытащил из-под одеяла волосатую лапу и схватил Джошуа за руку. - Отлично, парень, отлично! Мальчик или девочка?
Джошуа сел на кровать, чтобы не заставлять Изгримнура тянуться так далеко.
- Оба.
- Оба? - Изгримнур снова подозрительно посмотрел на принца, - Что за ерунда?.. - Наконец он понял: - Двойня?
- Двойня! - Джошуа, казалось, готов был засмеяться от радости. - Они чудесные, Изгримнур, - толстые и здоровые! Воршева была права, женщины-тритинги очень сильные. Она почти не кричала, как будто они всегда рожают двойнями.
- Хвала Эйдону, - сказал риммер и сотворил знак древа. - Дети и мать хорошо себя чувствуют? Хвала Эйдону. - Он резко вытер глаза. - А ты, Джошуа, ты только посмотри на себя! Ты же только что не танцуешь! Кто бы мог подумать, что отцовство так преобразит тебя!
Принц по-прежнему улыбался, но стал более серьезным:
- Теперь у меня есть ради чего жить, Изгримнур. Я не понимал, что это такое - счастье. Они должны жить в добром мире. Тебе надо увидеть их. Они замечательные.
- Я пойду взгляну на них. - Изгримнур начал борьбу со своими одеялами.
- Ни в коем случае! - Джошуа был в ужасе. - Ты не встанешь с кровати! Твои ребра…
- Мои ребра на своем месте. Их только чуть-чуть придавила упавшая лошадь. Бывало и хуже. Больше всего досталось голове, а это, в конце концов, только кости.
Джошуа обхватил широкие плечи Изгримнура. На мгновение показалось, что он действительно собирается уложить герцога обратно в кровать, потом принц неохотно отпустил его.
- Ты поглупел, - сказал он. - Дети никуда не денутся.
- Так или иначе, я должен двигаться. - Борясь с болью, Изгримнур спустил ноги на холодный каменный пол. - Я-то видел, что случилось с моим отцом Изборном. Когда его сбросила лошадь, он оставался в постели целую зиму и после этого уже не смог ходить.
- О Боже, что он… что он делает? - Отец Стренгьярд появился в дверях и с глубокой печалью смотрел на герцога.
- Он собирается пойти посмотреть на детей, - сказал Джошуа смиренно.
- Но… но…
- Черт возьми, Стренгъярд, ты пищишь, как цыпленок, - зарычал герцог. - Сделай лучше что-нибудь полезное. Дай мне сесть. Я не настолько глуп, чтобы прямо сейчас отправиться корчить рожи наследникам Джошуа.
Успокоенный священник быстро вышел.
- А теперь подойди и помоги мне, Джошуа. Жаль, что у нас нету этих наббанайских приспособлений, которые поднимают вооруженных людей на лошадь.
Принц подошел к кровати. Изгримнур ухватился за его ремень, подтянулся и встал, после чего некоторое время не двигался, тяжело дыша.
- Все в порядке? - тревожно спросил Джошуа.
- Нет. Я дьявольски плохо себя чувствую. Но я на ногах, а это уже хорошо. - Он, казалось, не очень-то хотел двигаться дальше. - Это далеко?
- Коротким путем вниз через зал. - Джошуа подставил плечо. - Мы пойдем медленно.
Они осторожно вышли в длинную холодную галерею. Сделав не больше десятка шагов, Изгримнур остановился передохнуть.
- Боюсь, что я не смогу сидеть на лошади несколько дней, - извиняющимся тоном проговорил он.
- Несколько дней? - Джошуа засмеялся. - Ты хотя и храбрый, но очень глупый человек. Я не позволю тебе садиться в седло по меньшей мере месяц.
- Я не хочу остаться за бортом!
- Никто и не собирается оставлять тебя за бортом, Изгримнур. Я буду нуждаться в тебе больше, чем когда-либо, можешь ты сражаться или нет. Вот моя жена, например, тоже не будет скакать на лошади. Мы найдем какой-нибудь способ доставить тебя в Наббан и туда, куда мы двинемся потом.
- Ехать вместе с женщинами и детьми? - Отвращение в его голосе граничило с ужасом.
- Только пока ты болен, - сказал Джошуа. - Но не лги мне, Изгримнур. Не говори, что ты уже совсем здоров, если будешь еще плохо себя чувствовать. Когда ты мне понадобишься, твои раны должны уже зажить. Вообще-то меня нужно повесить за то, что я разрешил тебе встать.
Герцог смягчился:
- Свежеиспеченный папаша никому не может отказать в просьбе. Слыхал об этом? Старый риммерский обычай.
- Конечно, - сказал Джошуа.
- И кроме того, даже с разбитыми ребрами я могу поколотить тебя в лучший день твоей жизни.
- Тогда пошли, старый боевой скакун, - вздохнул принц Джошуа. - Ты можешь сделать это, когда я доведу тебя до ближайшей скамейки.
Герцогиня Гутрун оставила свой пост у постели Воршевы, чтобы задать Изгримнуру свирепую трепку за то, что он вылез из кровати. Она целыми днями разрывалась между двумя комнатами и теперь была на пределе. Герцог не спорил с ней, но с видом послушного ребенка рухнул на скамью, которую притащил Стренгъярд. Воршева прислонилась к груде одеял, держа в обеих руках по младенцу. Как и Гутрун, она была бледной и усталой, но это не умаляло гордого спокойствия, исходившего от нее, как приглушенный свет фонаря. Дети были запеленуты, так что наружу торчали только их черноволосые головки. Адиту сидела на корточках у правого плеча Воршевы, глядя на ближайшего к ней ребенка с восхищенным интересом.
Отдышавшись, Изгримнур наклонился вперед, украдкой взглянув на женщину-ситхи. Взгляд ее был странно голодным, и на мгновение Изгримнур вспомнил старые сказки о том, что ситхи воруют смертных детей. Он быстро отогнал эту неприятную мысль.
- Неплохо выглядят, - сказал он. - Который кто?
- Мальчик у меня в правой руке, а это девочка.
- А как их будут звать?
Джошуа подошел на шаг, с нескрываемой гордостью глядя вниз, на свою жену и детей.
- Мальчика мы назовем Деорнот в память о моем друге. Если он вырастет хоть наполовину таким благородным человеком, я буду гордиться им. - Он перевел глаза на другое маленькое спящее личико: - Девочка - Дерра.
- Это по-тритингски звезда, - улыбнулась Воршева. - Она будет гореть ярко. Она не будет, как моя мать и сестра, пленницей лошадей и фургонов.
- Хорошие имена, - важно кивнул Изгримнур. - Когда будет Первое Благословение?
- Мы выходим через три дня, - ответил Джошуа, не отводя глаз от своего семейства, - и проведем церемонию до отъезда. - Он повернулся: - Если, конечно, у Стренгъярда найдется время.
- Я? - Архивариус огляделся, как будто в комнате мог быть кто-нибудь еще с таким именем. - Но ведь мы в Наббане, Джошуа. Тут церкви на каждом холме, а я никогда не совершал Первого Благословения.
- Вы обвенчали Воршеву и меня, так что мы, конечно, не хотели бы никого другого, - твердо сказал Джошуа. - Если только вы не откажетесь.
- Откажусь? Это, конечно, большая честь. Конечно! Спасибо вам, принц Джошуа, леди Воршева. - Он начал бочком двигаться к двери. - Я найду описание церемонии и выучу.
- Мы в монастыре, отец, - сказал Изгримнур. - Тебе не придется далеко ходить.
Но Стренгъярд уже выскользнул за дверь. Герцог почувствовал уверенность, что такое внимание было чрезмерным для робкого священника.
Гутрун откашлялась.
- М-да. Теперь, если вы все закончили беседовать, Воршеве и маленьким пора немного отдохнуть. - Она повернулась к мужу: - А ты вернешься в постель, ты, упрямый старый медведь! У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидела, что тебя несут сюда на руках, и почти то же самое случилось, когда я увидела, как ты ковыляешь сюда. Что у тебя в голове, Изгримнур?
- Иду-иду, Гутрун, - раздраженно проворчал он. - Не кричи.
Адиту заговорила тихо и мелодично:
- Воршева, можно я их немножко подержу?
- Ей надо отдохнуть, - резко ответила Гутрун; Изгримнуру показалось, что в ее глазах было нечто, кроме обычной твердости, - может быть, намек на страх. Может быть, ей в голову пришла та же мысль, что и ему? - И детишкам тоже.
- Только на минутку.
- Конечно, - сказала Воршева, хотя она тоже выглядела немного испуганной. - Я очень рада.
Адиту наклонилась и взяла детей, сперва девочку, потом мальчика. Она держала их на руках с величайшей острожностью и долго смотрела; потом закрыла глаза. Изгримнур внезапно ощутил необъяснимый страх, как будто могло произойти что-то ужасное.
- Они будут близки, как только могут быть близки брат и сестра. - Голос Адиту внезапно зазвучал торжественно и сильно. - Хотя много лет им придется жить врозь. Она будет путешествовать по землям, на которые никогда не ступала нога смертной женщины, и потеряет то, что будет любить больше всего, но найдет счастье с тем, что однажды с презрением отбросит. Он получит другое имя. Он никогда не получит трона, но королевства будут подниматься и падать по мановению его руки. - Глаза ситхи были широко раскрыты; казалось, она смотрит далеко за пределы комнаты. - Их путь приведет их к тайне. - Через мгновение она смежила веки. Когда глаза Адиту снова открылись, она казалась настолько обычной, насколько ситхи может быть обычной для смертных.
- Это какое-то проклятие? - Гутрун была испугана и сердита. - Какое ты имеешь право заниматься магией ситхи с этими эйдонитскими детьми?
- Спокойно, жена, - сказал Изгримнур, хотя он тоже был потрясен тем, что видел.
Адиту передала детей Воршеве, которая смотрела на ситхи в суеверном ужасе.
Джошуа тоже казался расстроенным, но честно старался, чтобы голос его звучал ровно:
- Это, наверное, было задумано как подарок. И все-таки, Адиту, наши обычаи не похожи на ваши.
- Это не то, что делаем мы, ситхи. - Адиту сама казалась немного удивленной. - Есть предсказания, которые сопровождают наши рождения, но это не постоянный обычай. Нет, что-то… нашло на меня. Я слышала голос у себя в ушах, как это бывает на Дороге снов. Почему-то я подумала, что это… маленькая Лилит.
- Но она же внизу, в холле, рядом с моей комнатой. Она спит уже много недель, и никто не слышал от нее ни слова, пока она бодрствовала. Что это за ерунда?
- Я не знаю. - Золотистые глаза Адиту были спокойными и ясными. Ее удивление прошло. Она наслаждалась сумятицей, которую вызвала. - И я сожалею, если кого-то испугала.
- Ну хватит, - сказал Гутрун. - Это расстраивает Воршеву.
- Я не расстроена, - мягко сказала молодая мать. Она тоже вернула большую часть своего хорошего настроения. Изгримнур подумал, бывало ли что-то подобное в се кочевом племени. - Но теперь я устала.
- Давай-ка вернем тебя в постель, Изгримнур. - Джошуа в последний раз расстроенно посмотрел на жену. - Мы подумаем об этом позже. Я полагаю, слова… Адиту… должны быть записаны - хотя, если они правдивы, я не уверен, что хочу знать такое будущее. Может быть, их лучше забыть.
- Пожалуйста, простите меня. Кто-то хотел, чтобы эти слова были произнесены. И я не думаю, что они предвещают зло. Ваши дети, по-видимому, предназначены для великих свершений.
- Я не уверен, что такие предсказания вообще могут быть хорошими, - ответил Джошуа. - С меня, например, уже вполне хватит великих свершений. - Он подошел к Изгримнуру и помог ему встать.
Когда они снова оказались в коридоре, Изгримнур спросил:
- Ты думаешь, это было истинное пророчество?
Джошуа покачал головой:
- Я жил со снами и предзнаменованиями слишком долго, чтобы говорить, что этого не может быть, но, как и со всеми подобными вещами, возможны и ошибки. - Он вздохнул: - Мать Милости, старый друг! Похоже, что даже мои дети не будут свободны от проклятых тайн, которые мучают нас.
Изгримнур ничего не смог придумать, чтобы успокоить принца. Он переменил тему:
- Значит, Вареллан сдался. Жалко, что я не видел конца битвы. А как Камарис? А Хотвиг и остальные?
- Оба ранены, но ничего серьезного. Мы на удивление хорошо справились, спасибо Сориддану и остальным наббанайским баронам.
- Значит, мы идем прямо в столицу. Где, ты думаешь, Бенигарис попробует задержать нас?
Согнувшийся под широкой рукой Изгримнура, принц пожал плечами.
- Я не знаю, но уж попытается, не волнуйся. И эта битва может не закончиться так удачно. Я не хочу и думать о том, чтобы драться армия на армию в нижней части полуострова.
- Мы получим план местности, Джошуа, тогда решим. Когда они наконец добрались до его постели, Изгримнур обнаружил, что так же страстно желает лечь в постель, как молодой человек может мечтать о дне, свободном от занятий. Ты слабеешь, сказал он себе, но в этот момент ему было все равно. Это будет чудесно - уложить в мягкую постель ноющие кости.
- Дети замечательные, Джошуа. - Он поудобнее устроился на матрасе. - Не думай о словах Адиту.