- Даю тебе слово жреца Морра, - не моргнув глазом, ответил я. И солгал.
Кольцо тонкой работы легло в мою ладонь. Тяжелое, мягкой теплотой своей оно словно говорило: "Я - из чистого золота". Я покачивал его в ладони, размышляя. Я не знал, что мне с ним делать, но вот в моей руке лежит правда о вчерашних событиях.
Это Рейнольд убил графиню. Он знал систему старых гномьих ходов под городом лучше кого бы то ни было, за исключением самих гномов. Он умел вскрывать замки, и его нож был окровавлен. Он дал Луизе это кольцо. Еще более важным было то, что я знал Рейнольда достаточно хорошо, чтобы осознавать, на что он мог пойти. Он свято верил в то, что цель оправдывает средства. А средства его были прежде всего безжалостны. Я никогда не просил его убивать кого-то для пользы дела, но если он считал, что кто-то мешает нашим планам, он никогда не терзался сомнениями: работая на меня, он прикончил не одного человека.
Значит, он увидел Грубхеймера в городе, Возможно, Грубхеймер выследил его и чем-то ему угрожал. А может быть, Рейнольд просто услышал о том, что этот тип вернулся и задает опасные вопросы. Так или иначе, он понял, что его дни сочтены, и решил завершить карьеру громким делом, сделать последний рывок и заслужить славу, пусть и посмертную, но за которую не жалко умереть. А учитывая ненависть, которую его любовница испытывала к графине, что могло быть более красиво, чем убить всенародную любимицу?
Он украл какие-то из ее драгоценностей, чтобы сделать преступление похожим на ограбление, сбыл краденое еще до того, как о преступлении узнали, пропил или раздал большую часть денег, а остальное использовал на приобретение последней ночи в отдельной комнате. Он подарил подружке знаменитое обручальное кольцо ее бывшей хозяйки, а потом умер. Может статься, он умер счастливым. Надеюсь, хоть малая толика удовлетворенности была у него в сознании, когда удавка Грубхеймера выдавила из него жизнь.
Но Рейнольд не был глупцом. Он знал, должен был знать, что драгоценности, проданные скупщику или подаренные Луизе, так или иначе выведут следствие на него, и тогда его имя прозвучит по всему городу. Рейнольд Нож, человек, убивший графиню Софию. Мрачная легенда, отрицательный герой, но для некоторых людей дурная слава лучше безвестности. Особенно для мертвых. Я предполагал - нет, знал, что он желал бы иметь подобную эпитафию.
Луиза закашлялась, приступ был долгий, и после очередного каркающего звука я вернулся к реальности.
- Я должен идти, - сказал я и повернулся. Луиза снова схватила меня за руку.
- Еще одно дело. Вы сказали, что вы друг Рейнольда, а он никогда не упоминал, что у него есть друг-священник. Что же вы за друг, если позволили ему так жить?
- Когда Рейнольд меня знал, - сказал я спокойно, поворачиваясь к Луизе, - меня звали Дитер Броссман.
Луиза выронила мою руку и дико уставилась на меня, издав странный звук, похожий на сдавленный крик.
- Ты! - выплюнула она. - Ты предал его! Ты позволил ему упасть на самое дно! Ты - ты не друг ему! Ему бы надо было выпустить тебе кишки! Ты должен умереть! Ты зло, Зло! Отдай мне мое кольцо! - Тут она позволила себе лишнее. - Отдай мне мое кольцо! - закричала она во весь голос.
Два стражника заторопились в нашу сторону. Бретонская попрошайка кричит на священника - они знают, кого арестовывать. Я повернулся и быстро пошел к Парку Морра, оставив живых людей с их проблемами.
В парке собралось, пожалуй, полгорода. Он был полон: знать, рыцари и купцы стояли рука об руку с сапожниками, лоточниками, поденщиками и слугами. Надо всеми ними царила холодная тьма весеннего вечера, разрываемая редкими факелами на высоких шестах. Чтобы лучше видеть происходящее впереди, на ступенях Храма, люди вставали на могильные камни. И ни один не издавал ни звука. Проталкиваясь через толпу, я отчетливо слышал мощный бас Ар-Ульрика, разносящийся по всему парку, сопровождаемый более высоким, слабым, но все равно внятным голосом отца Ральфа. Я не стал терять времени, вслушиваясь в то, что они говорят. Все, что имело значение сейчас - я пропустил начало церемонии. Позже возникнут неприятности. Если я еще буду жив.
Я пробивался сквозь плотно стоящие ряды охочих до зрелищ мидденхеймцев, держа направление на Храм, мечтая скорее очутиться перед маленькой дверцей позади него. Мне надо было побыть одному, да и спрятать кольцо графини не помешало бы. Для этих целей моя келья подходила как нельзя лучше. Ар-Ульрик и отец Ральф находились на ступенях Храма, и там, где их не было видно, народ не так сильно толпился. Подойдя к двери, я увидел, что она открыта.
Я положил руку на причудливую ручку, и тогда сзади меня раздался голос.
- Дитер!
Я резко обернулся. В нескольких шагах от меня стояла фигура, которую я знал даже слишком хорошо: средний рост, сальные волосы, поседевшие на висках, нос, говорящий о знатном происхождении и пристрастии к дракам. Он стал гораздо крупнее, чем был десять лет назад; может, заплыл жиром, может, развил мышцы… мне не хотелось это выяснять. Я прыгнул за дверь и захлопнул ее за собой.
Грубхеймер! Грубхеймер был здесь. Он говорил со мной. Он хотел, чтобы я увидел его. Он не пытался убить меня. Это значит… это значит… он подстроил мне ловушку, не иначе. И я почти неотвратимо угожу в нее.
Он назвал меня Дитером, и я ответил на это имя впервые за восемь лет. Сейчас я ощущал себя гораздо в большей степени старым Дитером Броссманом, чем жрецом Морра. Я был хладнокровным, более самоуверенным, более жестоким. Часть меня, которая была священником, чувствовала тревогу и страх, но я не обращал на нее внимания. Сейчас я должен быть Дитером или погибнуть.
Я добежал до моей кельи. Было прискорбно очевидно, что кто-то двигал мой тонкий матрас с того момента, как я последний раз был здесь. Я поднял его. Внизу лежал маленький кожаный мешочек. Я открыл его и бросил взгляд на мелкую серую пыль внутри него. Мне не надо было нюхать его, чтобы узнать в нем пыльцу Черного Лотоса. Жуткое вещество. Оно приносит смерть владельцу, причем не одним - единственным способом, как полагается приличному яду. Грубхеймер положил его здесь. Он подставлял меня так же, как я подставил его в нашем совместном прошлом.
Потом я услышал шаги за дверью, легкие и быстрые. Они остановились у моей двери. Я засунул мешочек в рясу, ухватился за стул, чтобы в случае чего оказать посильное сопротивление, и открыл дверь. За ней стоял брат Якоб.
- Я видел, как ты входил, - сказал он. - Отец Ральф в гневе, Я подумал, что тебе надо об этом знать.
Если он думал, что может меня обеспокоить своими словами, он ошибался. Я рванулся вперед, в коридор, схватив его за руку.
- Сегодня намечаются куда более важные дела. Идем со мной. - Меня все еще беспокоило присутствие Черного Лотоса. Грубхеймер должен знать, что я найду зелье. Он наверняка хочет, чтобы меня взяли с ним прилюдно. Значит, он будет действовать как можно быстрее. Я должен немедленно избавиться от этой пыльцы. Одно место пришло мне на ум, и я стал действовать, не думая о последствиях. Как Дитер.
- Возьми это и сохрани, - я сунул мешочек в руку Якобу, прежде чем он успел сказать хоть слово.
- Что это?
- Нечто, за что многие люди готовы убить. Возникнут сложности - держись меня.
Я распахнул дверь, и мы вышли в толпу. Плакальщики допевали последние слова погребального гимна, наполняя мир музыкой печали и сожаления. В любой другой момент я был бы глубоко тронут этой музыкой, но сейчас она только отвлекала. Чуть не волоча Якоба за руку, я прокладывал себе путь вокруг храма к его ступеням.
Далеко мы не ушли. Отряд городской стражи шел напролом через толпу в нашем направлении, освещая путь факелами. В центре шел Грубхеймер. Он указал на меня.
- Вот этот человек. Он мне сегодня днем предлагал купить Черный Лотос.
- Капитан, этот человек лжет, - сказал я, обращаясь к начальнику этого отряда, к человеку, которого я не знал, а отнюдь не к Грубхеймеру. - Я всего лишь жрец Морра. - Мой голос прозвучал неожиданно громко: гимн был завершен, и отец Ральф начинал молебен. Его еловая хорошо знал. Толпа вокруг нас хранила молчание, направив на нас свое внимание.
- Обыщите его, - сказал Грубхеймер сердитым голосом с сильным акцентом. - Коричневый кожаный мешочек.
Якоб уставился на меня и неожиданно стал пытаться высвободить свою руку из моего захвата. Я не позволил ему бросить меня в столь трудную минуту. И вдруг, пошатнувшись, понял, что в руке я все еще сжимаю кольцо графини. Если они обыщут меня, Грубхеймер отпразднует такой триумф, какой ему и не снился.
- Нет у меня такого мешочка, - сказал я. Якоб рванулся сильнее. Со ступеней Храма донесся голос отца Ральфа - он подходил к концу молитвы Морру.
- Он может быть у его сообщника, - сказал Грубхеймер. Я внутренне собрался, сознавая, какое моральное преимущество дает мне моя жреческая ряса, и зная, как мало она соответствует тем мыслям, что бродили сейчас в моей голове. И тут я вспомнил голос, холодный, спокойный голос - не мой, не Дитера. Это был голос Рейнольда. Я знал, что делать.
- Ты обвиняешь меня в этом преступлении, - медленно, с расстановкой произнес я, - потому что я знаю, кого ты убил прошлой ночью. - На лице Грубхеймера отразилось удивление, но не беспокойство. Я быстро шагнул вперед. Прежде чем он успел среагировать, я запустил руку в его карман, а секунду спустя поднес к глазам стражника тяжелое золотое кольцо. Ловкость рук. Много лет назад Рейнольд обучил этому своего друга Дитера.
- Обручальное кольцо графини, - сказал я, тщательно произнося свои слова в паузах между последними словами молитвы. - Вот тот убийца, который лишил ее жизни.
Молитва закончилась. Тишина повисла над парком.
- Этот бретонец убил графиню Софию! - провозгласил я, и будь я проклят, если в голосе моем не слышно было гнева богов.
Осознание того, что положение резко переменилось, словно молния поразило Грубхеймера. Отовсюду несся гул множества переговаривающихся глухих голосов. Сотни людей обернулись к нам. Как это выглядело в их глазах? Два жреца, отряд Стражи и обвиняемый. Грубхеймер понял, что попался: я читал это по его лицу. Я сжал руку брата Якоба еще тверже и наблюдал, как Грубхеймер делает то, что я от него ожидал - паникует. Но наши понятия о панике несколько различались. Он не побежал. Он достал нож и бросился на меня.
Не думая, я отошел назад, протащив брата Якоба так, что он оказался между мной и Грубхеймером. Якоб поскользнулся на холодной земле и закричал, падая ничком. Нож Грубхеймера вошел в его грудь, проткнув тонкую рясу. Кровь брызнула в стороны. Я потерял равновесие и упал.
Кто-то завопил "Убийца!", и народ побежал.
Я врезался в землю так, что из меня чуть не вышибло дух. Грубхеймер стоял надо мной с ножом в руке и смотрел на меня. И выглядел он испуганно. Что-то торчало из его груди. Да, не меньше шести дюймов клинка. За плечом бретонца я смог увидеть человека, проткнувшего моего врага: высокий, бородатый, со шрамом. Он казался знакомым. Через мгновение он вытащил меч и исчез в кружащейся толпе. Грубхеймер осел на землю медленно, как кукла, и умер. Какой-то миг перед смертью он не сводил с меня глаз.
Все ходило ходуном: люди с криками ужаса и скорби кружили вокруг нас. Волна шума от пересказа событий медленно покатилась по парку. Священная торжественность церемонии была нарушена.
Рядом со мной лежал Якоб. Одной рукой он пытался остановить кровь, текущую из резаной раны на животе, но не справлялся. Огонь в его глазах угасал, и он смотрел на меня, как бы говоря: ты в этом виноват.
Я подтянулся к нему и положил руку на грудь, над сердцем. Попытался придумать какое-то прощальное слово, которое имело бы смысл для нас обоих. Я чувствовал, как нарушается ритм биения его сердца, а сами удары все слабее, и понял, что осталась только одна вещь, которую я могу сказать ему. Я встал на колени перед ним, положил другую руку ему на лоб и начал Обряд Последнего Расставания, препровождая его душу в руки Морра.
Это был последний штрих. Все было кончено. Я в безопасности. Превозмогающие все остальные чувства облегчение и усталость одновременно обрушились на меня. Я рухнул рядом с Якобом, мое лицо оказалось напротив его глаз. "Бедолага, - думал я. - Работа с мертвыми была не для такого человека, как ты. Ты говорил, что хочешь умереть смертью героя. Должен признать, это тебе удалось. Человек, который отдал свою жизнь, чтобы задержать опасного убийцу. И, возможно, ты умер счастливым".
В этом я сомневался, но меня не интересовало чужое счастье. Что действительно имело значение, так это факт, что я буду заниматься подготовкой его тела к погребению и тогда, наконец, смогу избавиться от Черного Лотоса.
Мне понадобится история, которой можно будет объяснить, как я установил виновность Грубхеймера и нашел кольцо, но это подождет. Люди Мидденхейма получили таинственного убийцу. Он оказался бретонцем, значит, дипломатический кризис будет развиваться, может, случится война, но если это произойдет, о моей истории все забудут. Отец Ральф будет в ярости из-за того, что я испортил ему такую поминальную службу, но эти неприятности меня ждут только завтра. И уж с ними я справлюсь.
А что с Луизой? Она потеряла человека, который был единственным смыслом в ее грязной жизни. И Рейнольд… я украл у него триумф, лишил его посмертной славы, той печальной известности, которая хранила бы его имя в памяти Мидденхейма еще многие годы после того, как черви объедят последние волокна плоти со скелета, когда-то бывшего Рейнольдом. Эту славу я отдал человеку, который убил Рейнольда. Зато Луиза никогда не узнает того, что ее любимый убил се госпожу. Может статься, это было доброе дело с моей стороны. Я не знаю и не уверен, хочу ли я знать.
Это сработало. Я выжил. Только одна невинная жертва. Рейнольд отмщен. Мне было хорошо. Я едва не улыбался.
Я узнал голос, который пришел откуда-то сверху и вопросительно произнес: "Отец?" Серый Бруно протягивал мне руку, намекая, что на холодной земле принято лежать только после смерти, а я вроде как еще жив. Я ухватился за огромную ладонь и поднялся на ноги. Почему-то я знал, что присутствие Бруно здесь и сейчас не было случайностью. Народ собирался вокруг нас, пытаясь хоть одним глазком взглянуть на два тела, а стражники отпихивали их назад. Скорбное похоронное настроение дало трещину. Все оживленно обсуждали происшествие с убийцей. Я мог слышать голос Ар-Ульрика, пытающийся перебороть шум, но никто уже не слушал его.
Я обернулся к человеку, который помог мне.
- Спасибо, Бруно.
- Одним "спасибо" не отделаешься, отец, - сказал он тихо. - Видел человека, что проткнул твоего бретонца? Мой парень.
- Следили за мной?
- И не зря, - усмехнулся Бруно. - Ты не заметил?
- Нет. - Я выдавил улыбку. - Жизнь священника притупляет чутье.
- Надеюсь, не сильно, отец. Ты задолжал мне услугу, и я по-прежнему высоко бы оценил твой совет по поводу того дела, о котором я упоминал сегодня. Как раз на твоей старой улице.
- Моя старая улица, - повторил я, и странная задумчивость прозвучала в моем голосе. Днем, только сегодня днем я размышлял, смогу ли вновь упрятать волка моих старых инстинктов и воспоминаний за решетку, когда и если разберусь с Червем. Тогда я забыл спросить самого себя, захочу ли я загонять волка обратно. Я забыл вкус настоящей победы. Я многое забыл.
Бруно смотрел на меня, выжидая.
- Ну, так что, отец?
Я усмехнулся и пожал протянутую мне руку.
- Зови меня Дитер.
Страж моего брата
Почуять город они смогли задолго до того, как увидели его.
Последний день их путешествия подходил к концу, и холодный, влажный воздух весны начал доносить до каравана острый запах. Запах города, деловитого и созидающего: кожемяки, кузнецы, пивовары, углежоги и многие другие вносили в него свою лепту. В воздухе сплетались в один тугой, почти видимый жгут запахи металлической окалины, пепла, копоти множества печных труб, солода и хмеля.
В тесноте кареты Франкл выражал свое неудовольствие и шумно опустошал свои оскорбленные ноздри в кружевной платок. Скрючившись на сиденье в углу, зажатая горой ящиков и сундуков, которая грозилась обрушиться в любой момент, Ления Дунет отвернулась с легким отвращением. Франкл был управляющим маркграфского имения; глупый, тщеславный прыщавый болван сорока лет, он был слишком влюблен в завязанные крест-накрест подвязки и дублеты с кружевами, дабы понять, что они делают его похожим на жирного петуха, готового для жарки.
- Какая ужасная вонь, - простонал он, вытирая дряблый нос о кончик кружева. - И куда эти Волки везут нас, хотел бы я знать? И это спасение? По-моему, нет!
Другие погорельцы из усадьбы Ганмарк, теснящиеся в раскачивающейся карете, не ответили ему. Повар спал и храпел с противным бульканьем, две камеристки сидели бледные и отупевшие от дорожных страхов и усталости, а мальчишка, который обычно прислуживал семье маркграфа за столом, получил за свою жизнь столько подзатыльников от Франкла, что просто боялся вступать с ним в разговор. Старая нянька Мариса была погружена в свои сны. Возможно, это были кошмары. С той ночи, когда Комтур Ганс уничтожил ее талисман и спас их всех, Мариса стала отчужденной и равнодушной.
Ления поймала взгляд Франкла.
- Я думала, что такой… всемирный человек, как вы, уже не раз должен был посещать Мидденхейм, господин Франкл, - сладко сказала она.
Франкл высморкался, а потом уже осознал, что эта молочница была единственной его слушательницей. Он слегка дотронулся до носа. В конце концов, она была маленькой симпатичной штучкой, почти красивой, похожей на дикую кошку.
- О, как давно это было, моя радость, как давно… Когда я был моложе, я много путешествовал, я побывал в разных городах Империи. О, эти приключения… Это все сладкий воздух Линца. Он вытравил из моей памяти запах Мидденхейма.
- Да-да, конечно, - улыбнулась Ления.
Франкл заговорщицки наклонился вперед и противно улыбнулся в лицо Лении. Его рука (со все еще зажатым в ней платком) легла на се колено.
- Моя дорогая малышка, я уже порядком подзабыл, что такое место может произвести впечатление на таких, как ты, стройных и румяных девиц, возросших на вольных сельских пастбищах. Да, это ошеломляющее зрелище.
- Я так хочу поскорее это увидеть, - сказала Ления сквозь зубы.
- Так молода и так смела!
"И так хочет попасть туда", - подумала Ления. После всех трудностей и невзгод ей, наконец, улыбнулась удача, и она едет в город! В Мидденхейм! Сколько возможностей вырваться из низов, попасть в высший свет! И она наслаждалась тем чадом, который вызывал у Франкла гримасу отвращения. Для Лении ничто не пахло так восхитительно, как будущее.
Франкл сжал ее колено.
- Ты не должна бояться, малышка. Мидденхейм напугает тебя. Так много людей, столько новых ощущений… и запахов. Ты должна всегда помнить, если тебе придется туго, что у тебя есть верный и надежный друг, к которому можно обратиться. Ты боишься, Линна?
- Вообще-то Ления. Нет. Не боюсь. - Она напрягла ногу, чтобы Франкл почувствовал, как вздуваются упругие мышцы бедра. - А вы?
Он резко отдернул руку и начал искать, чем бы еще заняться. Для начала он отвесил очередной подзатыльник слуге-мальчишке.