"С отцом! Не все так просто! Ребенок внешне будет похож на дейва, но в нем течет и кровь амечи. Проклятые без сомнения распознают полукровку, и тогда Акара казнят. Нет. С отцом ребенку не жить. И вообще, ему лучше не жить. Да, так лучше для всех…" – Богиня Весны закусила губу, пытаясь удержать слезы.
– Ксантина, – проникновенно сказал Ювис. Рядом с ним засветилось золотистое облачко портала. – Не горюй, у тебя еще обязательно будет ребенок-амечи.
– Да, Верховный, – пробормотала она, с облегчением глядя, как тает золотистое облачко, унося прочь неожиданную опасность. Она перевела дух и утерла со лба пот. Ей крупно повезло, что Акар запоздал, иначе… Даже страшно представить, что произошло бы, застань его здесь Ювис!
– Я здесь, Ксантина, – раздался встревоженный голос дейва, а вскоре и сам он возник из колеблющегося воздушного марева. – Что случилось? Почему у тебя такой испуганный вид?
– Ювис. Он только что был здесь!
– Он знает про нас?!
– Вряд ли. Но нам надо срочно менять мир. Мне вот-вот рожать…
6
Миррюэль – грозный грохочущий мир, царство землетрясений и вулканов. Он почти безлюден – только одна раса может выдержать горячий, напитанный вулканическими газами воздух, выжить на изуродованной гигантскими разломами земле. Изначальные прозвали местных жителей сюррами. Они полуразумны и внешне напоминают клыкастых большелобых ящеров. Сюрры каннибалы – пожирают себе подобных, но на Миррюэле другой пищи просто нет. Сюрры плодятся с невероятной быстротой. Они плодятся и жрут, и в этих двух занятиях проходит вся их жизнь.
Вот такой уютный миленький мир и стал родиной Мюрра. Здесь он появился на свет. И первое, что увидели детские глаза, был огонь, неустанно выплевываемый к небесам неутомимыми вулканами. А второе – лицо отца, который собирался убить своего новорожденного сына…
Оказавшись вне материнской утробы, Мюрр не заплакал, подобно большинству новорожденных младенцев, а улыбнулся. Он улыбнулся и протянул к отцу руки. Повинуясь своему немыслимому чутью, Мюрр улыбался изо всех своих жалких сил и доверчиво тянулся к тому, кто готовился убить его. И убийца дрогнул. Его лицо исказилось.
– Я не могу, Ксантина. Не могу…
– Пусть… живет… – слабо отозвалась Богиня.
И Мюрр остался жить, сделав для себя первый и самый главный вывод:
"Неважно, что ты чувствуешь, о чем думаешь и чего хочешь, но если обстоятельства сильнее тебя – улыбайся. Не хнычь, а улыбайся, и возможно именно так тебе удастся победить судьбу".
Родители поселили его на Миррюэле, в небольшом домишке, выдолбленном прямо в теле горы – благо мягкий вулканический камень легко позволял это сделать. Ухаживать за малышом поставили двух угрюмых неразговорчивых слуг из расы нагасов. Потом были и другие слуги из разных рас. Неизменным оставалось лишь одно – ребенка окружали только мужчины. Они менялись так часто, что Мюрр не успевал ни привязаться, ни привыкнуть к ним. Впрочем, слуги и сами смотрели на ребенка настороженно, без особой теплоты. Для них он был лишь работой – хорошо оплачиваемой, но довольно рискованной, ведь за малейшую оплошность грозила кара со стороны сиятельных родителей. Кстати, среди таких оплошностей числилось и излишнее дружелюбие по отношению к малышу. Нанимая слуг, Акар особо подчеркивал, что все общение с ребенком должно сводиться к необходимому минимуму.
Мюрр начал рано осознавать себя как личность. Ни родители, ни слуги не заботились о том, чтобы учить его. Более того, слугам строго-настрого запрещалось это делать. Мюрр обучался всему сам – ходить, говорить, колдовать. Он оказался очень восприимчив, наблюдателен и с жадностью губки впитывал малейшие крупицы знания. Например, чтобы выучить языки, ему было достаточно короткого общения с их носителями.
Мальчик приспособился подслушивать разговоры слуг, которые те вели между собой. Он слушал их с жадным интересом, как другие дети сказки. Рассказы о других мирах, удивительных расах и обычаях будили в нем фантазию и страстное желание увидеть все это когда-нибудь своими глазами.
Именно из таких разговоров он впервые узнал, что Ксантина – его мать, а Акар – отец. Затаив дыхание, подслушал беседу слуг на тему: почему Акар и Ксантина так странно относятся к своему отпрыску, словно не только не любят, а прямо-таки ненавидят его. Мюрр после того случая несколько дней ходил сам не свой, а потом приложил массу усилий, пытаясь выведать у слуг, что же такое любовь, и какими бывают взаимоотношения детей с родителями в других семьях. Ему повезло – один из слуг был женат, тосковал по семье и с удовольствием рассказывал мальчику байки из своей прошлой жизни.
От него же Мюрр услышал о существовании Высших, которые правят мирами, и узнал, что его родители как раз из их числа. О том, что Изначальные делятся на две расы, амечи и дейвов, слуга не рассказал – Акар строго-настрого запретил даже мысленно произносить такие слова. И все же, не смотря на пробелы, в голове Мюрра постепенно начала формироваться довольно правильная картина мироздания.
Мать с отцом навещали сына не слишком часто – раз в год, а то и в два. Изредка они приходили вместе, но чаще Акар появлялся один. Родители почти не разговаривали с мальчиком во время своих визитов, зато каждый раз внимательно смотрели ему в глаза. Их взгляды причиняли Мюрру физическую боль, он ощущал, как чужая воля тщательно изучает его память, уделяя особое внимание обретенным знаниям и навыкам. После этого у него еще некоторое время болела голова, а во всем теле была неприятная тяжесть и вялость. Он не догадывался, что мать с отцом не просто читают его память, но и удаляют из нее лишние, по их мнению, сведения.
О том, что его память регулярно подвергается чистке, мальчик узнал из очередного разговора между слугами. Утром его навестил отец, и, как всегда после такого визита, весь день у Мюрра голова раскалывалась от боли. Он решил пораньше лечь спать, но никак не мог уснуть, ворочаясь на жестком лежаке из вулканического камня.
Вообще, его быт не отличался роскошью. Вырубленный в горе дом был небольшим, имел всего одно помещение, которое служило и кухней, и спальней. По внешней стене шел ряд кривоватых отверстий, некоторые из них считались окнами, а одно, побольше, использовалось в качестве входа. Ни стекол, ни дверей не было, их заменяли циновки, сплетенные из гибких веток местного кустарника. Такие же циновки служили матрасами – слуги спали на них, располагаясь прямо на полу, а для Мюрра лежак вырубили из камня. Вся остальная нехитрая мебель также была из вулканического камня: полки для посуды, стол, кухонный очаг. Рядом с домом имелся созданный родительской магией ледник, который регулярно набивался съестными припасами. Был и колодец с чистой водой – опять-таки созданный с помощью волшебства. Дом, ледник и колодец окружали мощные охранные заклятия, призванные защитить от землетрясений, извержений и прочих напастей.
Итак, в тот вечер Мюрр привычно растянулся на своем лежаке, подложив под голову свернутую валиком циновку. Слуги, двое пожилых мужчин человеческой расы, возились у очага, заканчивая хозяйственные дела, потом вышли из дома покурить перед сном. Они стояли в стороне от окна, но поднявшийся ветерок отчетливо доносил до Мюрра их слова.
– Наш-то малец совсем головой плохой стал. Я утром спрашиваю, что, мол, на обед готовить, жаркое или похлебку. А он глаза вытаращил и спрашивает: "Что такое похлебка?"
– Да уж, – один из слуг фыркнул, – видать сегодня папаша перестарался, слишком сильно сыночку мозги прочистил. Если так дальше пойдет, совсем мальчишку ума лишит. Будет малец слюни пускать, да под себя ходить.
Слуги замолчали. Вздыхали, курили, потом заговорили вновь, но на этот раз темы были привычными и избитыми: об изматывающей жаре, о тяжелом, пропитанном гарью и пылью воздухе, о вулканической вони, которая уже въелась в кожу и волосы так, что и за год не отчистить. О том, что скоро истечет срок их найма, и они вернутся домой богатыми, будут жить припеваючи на зависть соседям.
А мальчик лежал, потрясенный, и повторял про себя: "Мозги прочистил… Ума лишит… Буду слюни пускать и под себя ходить…"
Следующей встречи с родителями он ждал со страхом, опасаясь, что отец и в самом деле лишит его рассудка. Интуиция подсказала выход – Мюрр выстроил в своем сознании нечто вроде сундука, куда "запер" все личное – чувства, мысли, знания.
Отца он встретил с бешено бьющимся сердцем и напряженно стиснутыми зубами. Акар посмотрел на сына с легким удивлением, привычно проник в его разум и тут же натолкнулся на "кладовую".
– Ого! – не удержался от изумленного возгласа Проклятый. – Кто тебя этому научил?
– Никто. – Мюрр попытался унять нервную дрожь и вытер вспотевшие ладони о штаны. – Я сам.
– Вот как… – Акар сделал паузу, задумчиво разглядывая мальчика. – Я могу взломать, но тебе будет больно. Очень. Лучше открой сам.
В одно мгновение Мюрр испытал множество противоречивых эмоций. Упрямый кураж: "А пусть попробует!" Панику: "Не только попробует, но и сделает!" Тоску: "Не хочу! Пожалуйста, не надо…" Обиду: "За что?!" Огромным усилием воли он загнал эти мысли в дальний уголок сознания и улыбнулся виноватой, заискивающей улыбкой:
– Конечно, как скажешь. – "Ведь ты сильнее. Пока…"
Акар намеревался тщательно вычистить из памяти сына все следы "кладовой", но разум Мюрра отчаянным усилием сумел-таки удержать крохи воспоминаний – легкие, почти незаметные частицы. Чтобы с их помощью полностью восстановить память, потребовалось полгода. Еще столько же ушло на то, чтобы найти способ не только создавать, но и прятать "кладовую". В конце концов, Мюрру это удалось. Во время очередного визита Акар прочитал разум сына, не заметив спрятанной "кладовой", кое-что подчистил – так, по мелочи, и удовлетворенный убрался восвояси. После его ухода Мюрр тихо сполз по стеночке – ноги не держали, а в голове пульсировало ликующее: "Я выиграл! Выиграл!"
А потом пришла горечь – за что? Почему родители так относятся к нему, за что наказывают? Что он делает не так? Или он настолько отвратителен, что его просто невозможно любить?
Сколько бессонных ночей мальчик провел, размышляя об этом. Искал причину и не находил. Однажды он попытался поговорить с матерью, просто сказать, что любит ее. При первых же словах Ксантина отшатнулась, ее лицо скривилось, словно она собиралась заплакать. Отец схватил сына за руку, посмотрел в глаза и потребовал:
– Поклянись, что никогда больше первым не заговоришь с ней! Что будешь только коротко отвечать на вопросы и все!
– Почему?! За что?!
– Поклянись! Иначе…
Глядя на отца, Мюрр вспомнил миг своего рождения, вспомнил, как породивший на свет намеревался еще тогда убить его. Сейчас черные глаза отца светились той же решимостью. Мальчик привычно загнал поглубже свои чувства и улыбнулся – искренне и немного заискивающе:
– Я клянусь, отец.
– Не называй меня отцом! – прорычал тот, отводя глаза.
…Прошло еще несколько лет, прежде чем Мюрр в полной мере осознал главное – Миррюэль не только его родина, но и тюрьма, а он сам узник, осужденный пожизненно. За что? Этого Мюрр пока не знал, но чутье подсказывало – родители боятся его. Он – постоянная угроза их существованию!
7
Немного повзрослев, Мюрр начал неутомимо обследовать родной мир – сперва ближайшие к дому окрестности, а затем и весь Миррюэль целиком. Бесстрашно наведывался в селения сюрров. Как правило, дело обходилось без конфликтов. Сюрры знали, что он – сын Богов, а Богов они почитали и боялись. У них было даже что-то вроде капища – расчищенная от застывшей вулканической пемзы площадка, уставленная грубо отесанными каменными глыбами, призванными изображать Властителей Мироздания.
Но однажды один из сюрров вознамерился сожрать его. То ли этот ящер оказался молодым и глупым, то ли забыл, кто перед ним, а может, просто очень хотел кушать. Как бы то ни было, сюрр раскрыл свою зубастую пасть и… тут же закрыл с громким воем, сглатывая и давясь колдовским сгустком холода, который побежал по венам, замораживая кровь, превращая внутренности в единый кусок льда. Сюрр хрипел, тряс башкой и порывался убежать от забравшегося внутрь ужаса, но вскоре упал, уставившись остекленевшими глазами на своего маленького убийцу.
Так Мюрр впервые осознал, что повелевает Холодом, и освоил свое первое боевое заклинание. Ему тут же захотелось еще, и он послал сгусток холода в ближайший кусок скалы. Ничего не произошло. Разве что поверхность на миг заблестела тончайшей корочкой льда, которая тут же растаяла, испарившись в жарком, пропитанном вулканическим пеплом воздухе.
Мюрр испытал разочарование. Вернулся к трупу убитого им сюрра и снова ударил сгустком холода по когтистой короткой лапе. Лапа послушно заледенела, а потом стала растекаться лужицами подтаявшей грязной водицы. "Значит, надо учиться магии на сюррах", – решил Повелитель Холода.
…Оставшиеся в живых сюрры быстро покинули расположенные поблизости от его дома селения. Спустя некоторое время Мюрр снова нашел их – у источника. Он точно знал, где надо искать…
Вскоре, едва завидев его, сюрры начинали плюхаться на землю, нелепо расставляя в стороны толстые короткие лапы, и жалобно молить о пощаде. Повелитель Холода пожимал плечами и уходил. Ему не требовалось поклонение. Мюрру был нужен бой. Он хотел проверить себя с достойным противником, а не с кучкой жалких безмозглых ящеров, которые и не думали защищаться.
И вот однажды он появился – достойный противник…
Когда Мюрру исполнилось пятнадцать, родители поменяли состав его "тюремщиков". Теперь "надзирателями" были исключительно маги и воины. Большинство из них являлись жителями Несуществующих миров – нагасы, кабаёши, дарианцы. Именно у дарианцев Мюрр впервые увидел… МЕЧ.
Их было двое – белокожих черноволосых мужчин с желтыми раскосыми глазами, цепкими взглядами и четкими экономными движениями. Одного звали Эрберт, другого Костас. Они легко и быстро делали всю работу по дому – с помощью магии такого уровня, что у Повелителя Холода от восторга перехватывало дыхание, – а потом выбирали местечко на склоне спящего вулкана и обнажали мечи…
Мюрр ходил за ними как привязанный. Из кожи вон лез, пытаясь понравиться. Но дарианцы едва замечали мальчика, ограничиваясь в общении с ним короткими равнодушными репликами: "Да, Господин", "Нет, Господин".
Так же коротко они ответили на его робкую просьбу подержать в руках меч.
– Нет, Господин, – сказали дарианцы, вежливо согнувшись в поклоне. При этом они не сочли нужным объяснить свой отказ, а у Мюрра хватило гордости не опускаться до слезливых: "Почему?" и "Ну, пожалуйста!"
Мюрр стискивал зубы и терпел, пряча обиду. Он учился у них – без их согласия – магии. С восхищением смотрел на блестящую круговерть их мечей.
Каждый из дарианцев имел при себе два меча – один длинный и прямой, другой короткий с небольшим внутренним изгибом. Длинный они называли "цэрэ", короткий "ова". У короткого дужки крестовины изгибались книзу – ими цепляли цэрэ, чтобы выбить меч из рук противника. Это происходило довольно часто и служило верным знаком к окончанию боя – оставшийся с ова дарианец какое-то время защищался, продолжая бой, но вскоре оказывался прижатым к скале с направленным в грудь острием.
Да, еще ни разу ни одному из противников не удавалось устоять с одним мечом против двух.
Однажды Мюрр как обычно смотрел их бой, сидя на сером куске вулканического камня. Дарианцы кружили друг против друга, мечи со свистом рассекали воздух и выписывали замысловатые фигуры с такой скоростью, что движения не фиксировались глазом, размазывались, отчего оба воина казались расплывчатыми многорукими призраками.
Мюрр смотрел, будто завороженный, на удивительный смертоносный танец, как вдруг…
От сражающихся словно отскочила горячая молния, издала короткий хищный посвист и ударила прямо возле ног мальчика. Сначала он просто не успел испугаться, а потом… У него остановилось дыхание, когда он понял что это такое! Прямо у его ног дрожал воткнувшийся в пористый вулканический грунт цэрэ Эрберта!
Мюрр протянул руку и осторожно коснулся костяной, оплетенной кожей рукояти, которая еще сохраняла в себе жар неистовой схватки. Потянул, высвобождая клинок. Восхищенно посмотрел на блестящее, с темными, почти черными разводами лезвие, на оскаленную морду диковинного существа, выгравированную на плоской части клинка.
– Дай сюда, – раздался рядом тихий вкрадчивый голос.
Мюрр поднял голову. В двух шагах от него стоял Костас, недвусмысленным жестом направляя ему в грудь парные мечи.
– Возьми… Если сможешь… – прошептал мальчик в ответ. Голос вдруг стал каким-то чужим и хриплым.
– Возьму… У мертвого… – Костас хищно улыбнулся и скользнул к нему…
Конечно, силы были не равны. Уже с первых мгновений боя левая рука Мюрра повисла болезненной плетью, а рана под ребрами не позволяла как следует вздохнуть. Но сдаться он не мог. Просто не мог. Ему казалось, что в эти мгновенья от стойкости зависит его будущее.
– Отдашь? – спрашивал Костас, нанося очередной, болезненный, но не смертельный порез.
– Возьми… Если сможешь… – Мюрр шипел, как загнанный зверь, но упорно продолжал бой.
Внезапно Костас остановился. Глянул на измотанного боем, окровавленного, но не потерявшего отчаянной решимости подростка. Сплюнул на серый пористый камень.
– Вот упрямый! Ну, не убивать же тебя в самом-то деле! Кстати, а почему ты не использовал магию, дурила?
Мюрр промолчал. В магическом плане он был сильнее. Даже не зная толком заклинаний и оперируя лишь чистой энергией, Повелитель Холода, скорее всего, выиграл бы этот бой. Но ему-то нужно было совсем другое – заслужить уважение этих удивительных воинов, получить право на равных общаться с ними, учиться у них.
– Понятно… – Костас глядел на подростка со странной смесью злости, досады и… уважения. – Тебя как зовут-то, парень?
– Никак. У меня нет имени.
– Плохо. У каждого человека должно быть имя.
– Костас! – предостерегающе воскликнул Эрберт. – Не вздумай!
– Этот мальчик заслуживает того, чтобы иметь имя! – зло отрезал Костас.
От этих слов у Повелителя Холода внезапно пересохло во рту.
– А ты будешь меня учить? – хмелея от собственной наглости, выпалил он.
– Да. Ты только что в бою заслужил свое право учиться, – серьезно ответил Костас.
Учеба Мюрра продолжалась ровно два дня. А на третий внезапно появился отец, и дом замер в предчувствии беды. Застигнутый врасплох, Мюрр не успел пополнить тайную "кладовую памяти" – большая часть того, чему научил его Костас, осталась "снаружи".
Следуя ритуалу, оба дарианца почтительно склонили головы перед Проклятым, сказали формулы приветствия.
Акар досадливым жестом прервал, не дослушав, спросил у Эрберта:
– Ну? Что стряслось? Ты послал мне срочный зов.
– Да, Великий… Все дело в Костасе… Он нарушил ваш запрет: решился обучать Господина. Больше того, придумал ему имя!
Проклятый помрачнел: