Он должен был умереть на жертвенном алтаре… Но его спасли. Он выжил – Влад Крамер по прозвищу Храмовник. Теперь его семья – охотники. А вся его жизнь – охота. Смертельно опасное искусство охоты на тех, кто сильнее людей. Кто вершит лунные ритуалы и незримо правит нашим миром, расплачиваясь за свою красоту и здоровье жизнями чужих детей, а за свое счастье – чужими судьбами.
Охота на тех, кто почти всемогущ. Танец со смертью во тьме. Он ходит по самому краю – а удача не бывает вечной…
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
Глава 1 - ГНЕЗДО 1
Глава 2 - МЕТКА 9
Глава 3 - РУЧНАЯ ДЬЯВОЛИЦА 15
Глава 4 - В ПАУТИНЕ 20
Глава 5 - КОНЕЦ 32
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 35
Глава 1 - ЧЕТВЕРТЬ 35
Глава 2 - СВИРИСТЕЛЬ 38
Глава 3 - ИЗНАНКА 41
Глава 4 - КАПКАН 46
Глава 5 - МОРГ 49
Глава 6 - ПОЛНОЛУНИЕ 54
Глава 7 - БЕЛОЕ УТРО 62
Примечания 66
Иван Тропов
Шаг во тьму
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
ГНЕЗДО
Не хотелось мне туда лезть.
Дом нависал из темноты, как корабль. Флигели двухэтажные, задняя часть еще выше. Все это с пятиметровыми потолками, по дореволюционным стандартам (когда-то это была усадьба). Да еще приподняты над землей, под всем домом полуподвал.
Стены в пятнах и трещинах, штукатурка местами отвалилась. Старый дом, почти заброшенный… Только вот все стекла на местах.
И не просто целые, а хорошие стеклопакеты стоят, вполне современные. Еще бы разглядеть, что там внутри, за этими стеклопакетами…
В доме ни огонька. Снаружи света тоже кот наплакал. Месяц только взошел, едва выбрался из-за деревьев. Голые верхушки дубов отражаются в стеклах, как в черных зеркалах. Ни черта не разглядеть. И еще эта тишина…
Здесь нет ни гула машин, ни далекого перестука электричек, ни лая собак. Ничего. До ближайшей деревни четыре версты.
Хотя и в ней никого нет. Совсем пустая, будто люди из нее бежали. Брошенная. Как и еще три деревни вокруг этого места.
На восемь верст вокруг ни души.
Все признаки гнезда…
Я расстегнул плащ, чтобы не сковывал движений. Медленно пошел вокруг дома, ныряя от ствола к стволу, прячась в тени.
От узенького месяца света немного. Но когда вокруг ни фонарей, ни рекламного неона, вообще, ни огонька, даже под этим скудным светом чувствуешь себя, как на освещенной сцене, и лучше держаться тени.
Дождя не было уже вторую неделю. Под дубами скопился толстый слой листвы – сухой и жесткой. Я шел медленно, ставил ноги осторожно, и все равно листва под ногами предательски шуршала.
Ни ветерка. Ветви дубов голые и оттого еще корявее, неподвижно замерли в холодном воздухе, как на картинке. Здесь никто не шумит – ни птицы, ни волки, ни мыши. Никто. Все убрались отсюда подальше.
Листья под каблуками шуршали и щелкали, как сотни крошечных цикад. Неподвижный холодный воздух разносил звуки далеко-далеко. Если в доме кто-то есть и он случайно услы…
В окне второго этажа, где была приоткрыта фрамуга, за отражениями ветвей бледнело лицо.
Сердце ударило в ребра и провалилось. Я замер под стволом дуба, вжался спиной в морщинистую кору. Вглядываясь в темное стекло, в отражения ветвей, в то, что за ними, – внутри дома…
Если там кто-то и был – теперь его не было.
Показалось?
Хотелось бы надеяться…
Я следил за домом две ночи подряд. Эта – третья. Хозяева дома спят днем, бодрствуют ночью. Сегодня вечером они отлучились. Надеюсь, я выследил их всех, и сейчас дом пуст. Надеюсь… В этом деле никогда нельзя быть уверенным до конца.
Но кто-то должен это делать.
Я заставил себя отлипнуть от дубового ствола, выйти из тени – такой надежной! Двинулся дальше. Обходя дом с правого крыла, постепенно приближаясь.
Впервые за три дня я рискнул подойти так близко.
Крался к дому, каждый миг ожидая почувствовать холодок, налетающий как порыв ветра, – только холодит не кожу, а изнутри, в висках. Налетит – и скользнет дальше, но через миг вернется. Как возвращаются пальцы слепца, наткнувшись на вещь, которой здесь не место. Вернется ледяным порывом, превратившись в цепкие щупальца, обшаривающие тебя изнутри, перебирающие твои ощущения, чувства, желания…
Я сглотнул. Втянул холодный воздух – глубоко, до предела. Задержал его в легких, очень медленно выдохнул. Стараясь хоть немного успокоиться.
Да, я трус. Я ужасный трус. Я вообще не понимаю, почему еще не бросил все это. Наверно, только потому, что еще страшнее мне представить, что будет, если однажды я и такие, как я, перестанем делать то малое, что еще в наших силах…
Теперь я шел совсем медленно. Ставил ногу на листву всей ступней и только потом, медленно-медленно, переносил на нее вес. Но даже так высохшая листва шуршала, хрустела, трещала…
За черными стеклами ни огонька, больше никаких бледных пятен – лиц, вглядывающихся наружу… Но это ничего не значит. Ни черта не значит! Эти твари хитрые.
Надеюсь, мне просто показалось. Надеюсь.
Дубы впереди почти кончились. До следующего – открытый участок, пронизанный лунным светом. Совсем близко к дому.
Оскалившись, молясь, чтобы в листве под ногами не оказалось высохшего сучка, я быстро зашагал к спасительному стволу. Ощущения не из приятных. Словно идешь по залитой светом сцене, а рядом черный провал зала, где может быть кто угодно. Тебя прекрасно видят, а ты ни черта не замечаешь…
Я обнял ствол, вжался в кору. Уф! Почти добрался.
Слева – еще одно здание, маленькое рядом с громадой дома. Когда-то конюшня, теперь гараж. Длинное одноэтажное строение. Ближний угол более-менее приведен в порядок. Стены оштукатурены и выкрашены, новенькие алюминиевые ворота.
Но мне не сюда, мне дальше. Вдоль дальней части, без штукатурки, с выпятившимися кирпичами, черными от времени, – почти руины. За угол.
Между кустами, потерявшими листву и похожими на перевернутые метелки. Они заполонили весь задний двор, остался только пятачок у колодца и проезд к гаражу. И еще вот эта вот проплешина за конюшней…
Кусты расступились. Почти круглая площадка. Шагов шесть в ширину. Толстый слой опавших листьев скрадывает неровности, но заметно, что по краям полянки есть холмики. Небольшие: полшага на шаг.
На самом деле не только по краям. Не первый раз я вижу такие полянки… Знаю, что там, под слоем опавших листьев. Маленькие холмики – они по всей проплешине. Только в центре они старые, слежались, расплылись, потому сразу и не заметить.
Но я-то такие полянки уже видел, и не раз. Чего я еще не видел, так это чтобы полянка была таких размеров. Максимум, что мне встречаюсь, – это сорок два холмика.
Холмика…
Да, холмика. Так проще. Если каждый раз пропускать все через себя, не хватит никаких сил.
Я вышел в центр. Потоптался, нащупывая под слоем листвы холмик – тот, который в самом-самом центре. Встал на него, повернулся к дому спиной. И сделал длинный шаг.
Как раз на верхушку соседнего холмика, спрятавшегося под дубовыми листьями. Повернул налево и опять шагнул. Снова на вершину холмика. И еще шаг, только теперь забирая влево не так сильно…
Длинными шагами. По спирали, что медленно раскручивалась от центра к краям поляны. Каждым шагом на очередной холмик. Проходя их в том же порядке, в каком эти холмики появлялись здесь. Один за другим, медленно, но верно отвоевывая место у кустов.
И конечно же не забывая считать. К кустам на краю проплешины я дошел на семьдесят пятый шаг.
Семьдесят пять шагов. И значит, семьдесят пять холмиков.
Холмиков…
Я поежился. Шесть часов на холоде нормально выдержал, а теперь вот пробрало. Семьдесят пять…
Чертова сука! С такими я еще не сталкивался.
Правда, есть крошечный шанс, что под холмиками всего лишь котята-ягнята. Вон они какие маленькие, эти холмики. Вполне может быть, что это всего лишь животные. И оттого их так много.
Логично?
Я вздохнул. Есть вещи, в которые очень хочется верить – но…
Можно бы раскопать одну из могил. Если это ягнята, то ничего страшного не случится.
Но вот если нет… Если это вовсе не ягнята и хозяева заметят, что кто-то раскапывал могилы?
Семьдесят пять…
Если там, под холмиками, не ягнята-щенята, то завалить эту чертову суку и так-то будет непросто. А уж если она еще и всполошится… Ч-черт! Нет, копать нельзя.
Но как тогда узнать, что в могилках?
Я облизнул пересохшие губы. Способ, конечно, есть. Способ всегда есть. Только этот способ мне не нравился. Очень не нравился.
Я медленно обернулся.
Дом глядел на меня черными окнами-зеркалами.
Большой, старый, с потрескавшейся штукатуркой и щербатыми углами, на них штукатурка облетела, виднелись кирпичи… и с новенькими чистенькими стеклопакетами, в которых все отражается. Трухлявый череп в зеркальных очках.
Как же мне не хочется туда лезть…
Только месяц поднимался все выше. Месяц горбом влево. Старый – идет на убыль, скоро новолуние. А если взошел старый месяц, то скоро будет и светать. Значит, и хозяева вот-вот вернутся.
И черт его знает, когда их не будет в следующий раз.
Я глядел на дом, дом пялился на меня своими окнами-зеркалами. Предчувствие накатило удушливым жаром.
Паршивое предчувствие. Очень паршивое. Этот дом может оказаться последним, что я увижу в своей жизни.
Не знаю почему, но это так. Такое уж предчувствие. А своим предчувствиям я привык доверять.
На миг мне захотелось просто уйти. Убежать, поджав хвост, и забыть обо всем, что я нашел здесь. Об этом доме… о чертовой суке, которая выжила всех в округе… Об этом заднем дворе с семью десятками холмиков…
Холмиков.
Да, холмиков. Наверно, в этом все дело. Я вздохнул и пошел к дому.
* * *
Вблизи он выглядел еще больше.
Арочные окна полуподвала, издали казавшиеся у самой земли, были мне по грудь. Все наглухо забиты досками, черными от времени.
Вблизи стены выглядели еще хуже. Все в паутине трещин и трещинок. Кажется, ногтем можно расколупать.
Может быть, потому, что я слишком старательно разглядывал эти стены, пока обходил дом… Я все надеялся, что предчувствие поутихнет. Но оно не отпускало.
Я вздохнул и пошел быстрее. Обогнул правый флигель и вышел к парадному входу. Здесь подвальный этаж выступал широким эркером, становясь крыльцом-террасой. С боков две лестницы.
Я медленно двинулся вверх. Чугунные перила обеих лестниц аккуратно выкрашены белым, матово светятся в лунном свете, а вот каменные ступени щербаты от времени. На третьей – плита с трещиной, под моей ногой она дрогнула и глухо стукнула. Вот почему хозяева всегда ходили по левой…
Последние ступени. В груди молотило сердце, предчувствие становилось все острее. Паршивое предчувствие…
Я заставил себя перешагнуть последнюю ступеньку, заставил себя пройти через площадку к двустворчатым дверям. Толкнул.
Высокие, тяжелые и – незапертые. Неохотно, но подались.
Из дома дохнуло теплом, восточными благовониями и… За пряно-дымным ароматом пряталось что-то еще. Что-то очень знакомое, но никак не ухватить, приторные благовония забивали остальные запахи. Но ассоциации не из приятных.
Месяц висел прямо за моей спиной. Свет его падал в приоткрытую дверь, в серебристом прямоугольнике на полу лежала моя тень. А дальше – только темнота.
Черт возьми, мне совсем не хочется идти туда!
Я оглянулся. Перед крыльцом была лужайка, за ней пруд. Неподвижная вода казалась застывшей черной смолой. Вдоль берега слой опавших листьев. Темные – осиновые, светлые – дубовые…
В сердце кольнуло. Господи, как же красиво… Почему-то красота особенно чувствуется вот именно в такие моменты, когда предчувствие говорит, что через несколько минут для тебя все может кончиться…
Ну и трус. Вы только посмотрите, какой трус!
Я отвернулся от пруда и резко выдохнул. Сбил пальцы домиком, и еще раз, и еще, туже натягивая перчатки. Шагнул внутрь.
Где-то над моей головой невидимые пружины медленно, но уверенно притянули створки обратно. Лунный прямоугольник сжался в щель, пропал.
Я постоял, давая глазам привыкнуть. Оказалось, здесь не так уж темно: слева и справа на полу лежали лунные призраки окон.
Холл просторный и совершенно пустой. Штукатурка на стенах, лепнина под потолком почти такие же потрескавшиеся, как и стены снаружи, но тщательно побелены.
Паркет очень старый и какого-то странного рисунка – двойная спираль из клиновидных дощечек, ни разу такого не видел. Дерево потемнело, но вычищено и навощено до блеска. Ох, и скрип сейчас будет на весь дом…
Я шагнул, заранее сморщившись, но пол… не скрипел. Совершенно. Звук был такой, словно под ногами толстая каменная плита. И ощущения такие же. Лиственница? Со временем почти окаменела?
Я двинулся дальше.
По краям холла, слева и справа, – двойные двери. Это в крылья, мне туда не нужно. Еще одни двери – прикрытые – сбоку от широкой лестницы. В главный корпус. Туда мне тоже не нужно. По крайней мере пока. А вот лестница…
Широкий пролет с ковром и золотисто светящимися в темноте шарами перил ведет вверх. Но справа за ним – неприметный, если не искать, узкий путь вниз. Вот это то, что нужно. Я зашагал туда, на этот раз увереннее, не опасаясь ужасного скрипа…
Замер.
Подошвы ботинок у меня из натурального каучука. Обычно медленные шаги почти бесшумны. Но здесь…
То ли из-за каменно-твердого пола, то ли из-за этих голых каменных стен, высокого потолка и огромного, но совершенно пустого холла… акустика здесь сумасшедшая. Звук каждого шага несколько раз отлетал от стен, никак не желая умирать. Будто где-то в другой комнате по паркету цокали звериные коготки. В такт моим шагам. Маскируясь.
Я усмехнулся. Маскируясь, как же…
Это все безлюдье и тишина.
И три дня слежки. И сон днем – посреди пустой, заброшенной деревни…
Все это давит на психику. Ну и еще врожденная трусость, конечно, куда же без нее. Безлюдье, тишина – и врожденная трусость. Только и всего.
Тварей, хитрых настолько, чтобы маскировали свои шаги за чужими, нет, таких тварей в природе не бывает.
Но ведь это в природе… А здесь… Здесь живет чертова сука, у которой на заднем дворе семьдесят пять холмиков. И если это не котята-ягнята, а…
Стоп. Хватит. Не надо становиться параноиком. Не первый раз на охоте, верно?
Я двинулся дальше. Ловя себя на том, что изо всех сил прислушиваюсь к эху шагов.
Но то ли здесь, в центре холла, акустика изменилась, то ли раньше мне просто почудились… На самом деле не такое уж оно и сильное, это эхо. Вовсе не напоминает стук когтей.
Ступени лестницы сливались в темноте. Я осторожно нащупал ногой первую, медленно перенес вес. Ступени, как и пол, совершенно не скрипели. Словно камень под ногами. А вот запах изменился.
Теперь ясно, зачем в воздухе столько благовоний. С каждой ступенькой вниз пряная ширма ароматических палочек истончалась. Уже не скрывая тот, другой, запах. Прогорклость жженого жира, кислинку ржавчины, затхлость сырого камня… и за всем этим запах очень слабый, но тяжелый, давящий в самое основание носа, за глазами…
Запах, какой бывает в дешевых мясных лавках, где убираются редко и плохо. Или слишком долго работают без ремонта. Так долго, что запах пропитывает стены – запах застарелой крови, вонь мертвой плоти.
Ступени шли не прямо, а закручивались влево, под широкий верхний пролет. Изгиб поглотил остатки света. Теперь я шел в полной темноте, вытянув перед собой руки. Пальцы наткнулись на что-то гладкое. Лакированное дерево? Похоже.
И только теперь я заметил красноватый отблеск внизу. Под дверью пробивался свет. Я нащупал ручку, повернул. Толкнул дверь. Здесь тоже не заперто. Эти суки вообще почти не запирают дверей – им как бы и незачем…
Я приоткрыл дверь шире и скользнул внутрь.
Весь полуподвальный этаж – один огромный зал. Никаких внутренних стен, только арочные опоры. Откуда-то из-за них лился теплый свет живого огня, тихое потрескивание свечей…
Где-то там, за колоннами, огоньки задрожали, и тени от колонн заметались по полу. Постепенно успокоились… Это нормально. Всего лишь завихрения воздуха оттого, что я распахнул дверь, не сразу добрались в дальний угол. Ничего необычного.
И все-таки я помедлил у порога. Предчувствие, черт бы его побрал! Оно никуда не пропадало. Не желало убираться.
А может быть, это из-за запахов. Кислинка коррозирующего металла, тяжесть старой крови… Может быть, в них все дело.
Но я всем телом, кожей чувствовал что-то еще. Что-то было не так.
Еще бы понять что…
Внимательно оглядываясь, я медленно зашагал вперед, стараясь держаться в середине проходов. Впритык к колоннам лучше не проходить. Мало ли…
Здесь пол был каменный. Шаги отдавались громче. Эхо опять походило на цоканье звериных коготков.
Нервы, чертовы нервы…
Я размял пальцы. Руки – это сейчас мое единственное оружие. Револьвер, мой любимый Курносый – в девичестве Chief's Special с титановой рамкой – в четырех верстах отсюда. Нож там же. Сейчас со мной ни пистолета, ни ножа. Ничего нельзя, когда идешь против этих чертовых сук.
Только руки – и то, что у тебя в голове. То, что обычные люди изо всех сил стараются забыть…
Медленно вперед, всматриваясь в тени колонн. Держась на равном расстоянии между ними. Никогда не знаешь, что тебя ждет.
Дверь осталась далеко позади. Из-за колонн показалась одна свеча, другая… Краешек камня над полом, потом и все остальное. Я такое уже видел.
Мраморные глыбы, сложенные под последней колонной, как пьедестал. В три ступени. На каждой ступени сотни свечных огарков. Горят далеко не все, но даже так света более чем достаточно.
На вершине пьедестала огромная, размером в раскинувшегося человека, круглая пластина, сплошь покрытая патиной. На ближнем краю патина благородно-изумрудная. На дальнем, упершемся в колонну, – темная, почти бурая. Там патина в нескольких местах содрана: несколько длинных узких царапин, в них тускло светилось серебро.
С колонны на все это взирала козлиная голова. Здоровый козлина был при жизни, под центнер, если не больше. Рога очень длинные, похожи на узкий штопор. Capra falconeri, козел винторогий.
Я уже стал специалистом в этих чертовых полорогих, будь оно все проклято…
Редкий экземпляр, между прочим. Обычно сарга falconeri рыжеватые, а этот черный, как уголь. И рога отменные, без единого скола. Да и таксидермист свое дело знал, хорошее чучело получилось. Даже слишком хорошее…