Уж кто-кто, а Сьент отлично знал, что император лукавил. Величия Ионт достиг: ему поклонились страны и народы, а его Империя, созданная из малого зерна - крошечного предгорного королевства с гордым именем Ардония - в годы расцвета простиралась на пол-материка: от северных вод реки Нуарты до южного моря Гент, от Золотых гор на востоке до западного океана. Очертаниями на карте она напоминала прыгнувшего льва, и ее основателя назвали Ардонский Лев.
Нет, слабостью Ионта Завоевателя была не жажда величия и славы в веках, а красивые женщины. Но ни одна из них не принесла ему ни наследника, ни хотя бы бастарда.
А фатальной ошибкой императора стала четвертая жена, прекраснейшая из девушек королевства Тысячи островов в западном океане. Не каждый монарх мог позволить себе брак по любви. Завоеватель мог. Так ему казалось до первой брачной ночи.
"Понял ли ты, что разделил ложе с нелюдью? С ненасытной темной дарэйли, с рабыней, побывавшей под всеми иерархами западного Сферикала?" - усмехнулся про себя Сьент, перелистывая пожелтевшие страницы дневника.
Закат Ионта был стремительным и мучительным. Уже через год от могучего мужчины, способного свалить ударом быка, осталась блеклая тень. Власть ускользнула из его рук в руки тестя его прекрасной жены - западного Гончара, как прекрасно знали восточные, - а необъятная Империя стала сырьевым придатком островного королевства.
И тогда в игру вступил Сьент, следивший за ненавистным императором из глубин пещеры в Золотых горах. Тогда он еще не был Верховным жрецом Эйне, бога Сущего, но весь план по превращению хищного Ардонского Льва в покорного ягненка целиком принадлежал ему.
Посланники Восточного Сферикала договорились, наконец, с Ионтом, напуганным и стремительной старостью, и женщиной, пившей его жизненные силы на супружеском ложе. Предложение, которое десятки лет отвергал гордый монарх, было принято: он принес кровную клятву верности восточным Гончарам и стал неофитом культа Эйне.
На следующий же день юную императрицу во время охоты растерзал чудовищный зверь. Вместе с ее западным хозяином. И вся Империя легла под восточный Сферикал. Тогда казалось - надолго легла, и весь мир вслед за ней ляжет. Отличная была операция. Терпеливые восточные жрецы утерли нос западным, выхватив из их жадных лап созревший плод. Оказалось - на жалких восемь лет.
Надо же быть таким идиотом, как Ионт, чтобы все испортить в последний момент неудачным ритуалом!
Вспоминая, Сьент опять испытал прилив ярости и досады. Двадцать с лишним лет тончайшей кропотливой работы Сферикала - псу под хвост! Дождаться, когда тонко направляемый Ионт завоюет для них страны и народы, напугать до полусмерти стремительной старостью, а для этого заставить действовать Западный Сферикал, соблазнив легкой добычей роскошного плода, якобы не интересующего Восток, ушедший в постижение высших материй. Обойти извечных островных соперников и, явившись императору в роли спасителя, сорвать плод самим - и все, все напрасно!
Но для Сьента главным было даже не это. Мучительным, до зубовного скрежета, разочарованием стало то, что он так и не посмотрел в глаза умирающего Ионта - вот что заставляло Верховного и десять лет спустя скрежетать зубами.
Столько лет мечтать о том, чтобы в миг смерти Завоевателя сказать ему в глаза: "Узнаешь меня, Ионт? Я жив. И я все отнял у тебя. Я, невидимый, дергал тебя за ниточки, как деревянную куклу. Я". И допустить, чтобы лютый враг ушел, так и не узнав, кто и почему сжег его жизнь. Последний удар, сделавший бы месть Сьента совершенной, у него кто-то украл.
Кто смог? Кто посмел? Слишком странные обстоятельства окружали ту трагедию, и слишком не понравилось Сьенту открывшееся ему тогда в подземном святилище, когда он примчался, узнав о смерти Ионта. И разгадка до сих пор не найдена! И ключ к разгадке - исчезнувший в Лабиринте дарэйли, один из "сыновей" Ионта.
Верховный так яростно перевернул страницу, что порвал.
Этот легкий шум породил слабое эхо за спиной - шорох, донесшийся из-за тканевой ширмы, перегородившей шатер надвое. Жрец не стал оборачиваться, но немедленно развеял светящийся магический полог, запалив вместо него обычную свечу, сосредоточенно свел брови, а уголки его тонких губ тронула улыбка.
Черноволосая, ослепительно красивая девушка, появившаяся из-за ширмы, старалась не дышать и кралась на цыпочках. Но жрец чувствовал каждое ее движение, как простой гончар чувствует движение глины под его пальцами, когда крутится круг.
Кстати, о круге. Заметив трупики насекомых, девушка становилась, подобрала подол длинной льняной рубашки, не решаясь перешагнуть через смертную полосу.
Сьент едва сдержал порыв все-таки оглянуться и полюбоваться на эффект. Наверняка ее синие глаза под густыми ресницами стали огромными, алые губы жалобно округлились, на белом личике - неподражаемая брезгливо-сочувственная гримаса, и его рабыня решает: то ли в обморок упасть, то ли продолжить коварное покушение на Гончара.
Победило коварство. Девушка осторожно переступила ободок на полу и накрыла ладошками глаза Сьента.
- Попался! - ликующий шепот.
- Почему ты без перчаток, Мариэт? - нахмурился он. - Я запретил тебе их снимать!
Она тут же использовала лучший метод обороны:
- А почему ты опять читаешь ночью? Я тоже запретила!
- Какое счастье, что никто из иерархов не слышит, как дарэйли что-то запрещает жрецу, - усмехнулся он, вывернулся из объятий и усадил девушку подальше от себя.
Мариэт насупилась, убрала со лба черный локон, перечеркнувший мраморную белизну кожи.
- Я же знаю, Сьент, что при них рабам и рта нельзя раскрыть по своей воле. Какой-то там горшок не смеет поучать Гончара.
Сьент поморщился от гневной вспышки, сверкнувшей в ее ярко-синих глазах, и назидательно пробубнил, стараясь, чтобы его голос старчески дребезжал:
- Не горшок, а "сосуд с дарами духов". Причем, в твоем случае - бесценный. Но ты не ответила на вопрос, дарэйли.
- Потому что в перчатках я не смогу вылечить твои испорченные чтением в неподобающий час глаза, человек! - она поджала губки, скользнула взглядом по золоченому переплету книжицы, срочно закрытой Сьентом. На лице появилась настороженность. - Опять ты допрашивал дух покойного Ионта? Зачем? Что нового поведал тебе сегодня дневник твоего врага?
Вот эта опаска, которую девушка тщетно прятала каждый раз, когда что-то напоминало ей о покойнике или о Лабиринте, этот потаенный страх Мариэт и заставлял Верховного подозревать, что его рабыня скрывает от него какие-то свои знания. Уже десять лет скрывает. Но не пытать же ее, в самом деле.
Не дождавшись ответа, Мариэт вздохнула.
- Сьент, ну ты же не Завоеватель, а жрец Эйне. Зачем тебе эта ужасная война? - в тысячный раз спросила она, бесцеремонно забравшись с ногами на хозяйское ложе.
- Расскажешь, почему ты отказалась десять лет назад слушать Лабиринт Нертаиля и искать исчезнувшего в его недрах принца, и я скажу, зачем иду туда.
Верховный выжидающе поднял бровь, и шаловливая красавица, покраснев, опустила ножки на пол, ручки сложила на коленях и сделала постную мордочку смиренной монашки. Что было совершенно противоестественно для ее сущности - для дарэйли жизни, единственной во всем Подлунье. Лгать она не решалась, и потому просто молчала, опустив ресницы. "Пат. Снова", - усмехнулся про себя жрец.
Усмирив, хотя бы временно, этот кипевший бодростью фонтан, Сьент вернулся к дневнику, нашел запись, оставленную неофитом Ионтом после ритуала обращения.
"Власть, полученная из чужих рук - это плотина, поставленная в болоте".
И эта скупая фраза - единственное свидетельство прозрения Завоевателя, когда величайший из полководцев осознал свою роль куклы в чужих руках.
Сьент хорошо помнил потрясение, которое испытал даже не при виде мертвого рыжеволосого тела своего врага, лежавшего с перерезанным горлом в луже крови, а при виде линий и рун построенного Ионтом Гончарного круга.
Необычного, неправильного, невероятного круга, где в каком-то безумии смешались знаки всех известных сфер.
А ведь, насколько было известно иерархам, император и его наставники работали над сферой Логоса, не более. Ионт должен был окончательно воплотить в близнецах не простую, но вполне посильную ему, Завоевателю, сущность - дарэйли власти.
Так зачем он применял в ту ночь чуждые Логосу элементы? Да еще и в одиночку проводил важнейший после призыва эйнеры* ритуал! Эта работа, требующая высшего напряжения духа и ювелирной точности, включала три почти единовременных действа и называлась "Триадой раскрытия силы Сущего, отдания и запечатления даров". Почему властный, но еще неопытный неофит никому не позволил контролировать такой сложный этап лепки "сосуда даров духов" - дарейри**, нечеловеческого существа в человеческом теле?
## * Эйнера- буквально: "нисшедший дух бога Эйне". Существо из человеческой плоти, наполненное чужеродной сущностью, призванной жрецом в Подлунный мир. Под руками Гончара и воздействием плененной в теле силы Сущего плоть ("глина", из которой, как верят жрецы, создан человек Богом) перемешивается, преобразуется и становится материалом для лепки дарэйли, "сосудов с дарами духов".
## ** Дарейли- буквально: "сосуд с дарами духов". Воплощенные духи, полученные от преобразованной в эйнеру человеческой плоти. Дарэйли, вылепленные уже из "очищенной духом глины", сохраняют нечеловеческую сущность эйнеры и ее свойства, но обретают долговечность в Подлунном мире. Сосуды всегда парные. Один из двух сосудов, полученных от эйнеры, Гончар обязан разбить (убить) - вернуть Сущему, дабы не иссякали дары Эйне. Нарушение принципа "отдания дара" карается смертью жреца.
Верховный в тысячный раз перечитал строчку. "Плотина, поставленная в болоте…"
Эта запись, и тот круг, и смерть жреца от его же ритуального ножа, не давали Сьенту покоя. Потому что созданный Ионтом дарэйли, один из двух принцев, исчез бесследно. А это невозможно, если не вмешалась третья сила. Чужая. И не в Лабиринте ли она таится до сих пор? И кто знает, что там еще может таиться еще со времен войны Трех миров? А если наложенная в древности защита Врат ослабла? Если чужой, враждебный мир высших магов уже топчется на пороге?
Сколько раз Сьент задавал себе и иерархам эти вопросы! Ответ они могли найти, только вернувшись в Нертаиль. И Верховный подозревал, что этот ответ им очень не понравится.
Но тут Мариэт, устав изображать оскорбленную статую, жалобно вздохнула:
- Ты ведь не прикажешь мне идти в тот проклятый Лабиринт, Сьент?
- Нет. Но я-то все равно туда спущусь.
- Не надо, пожалуйста.
- Мариэт, это бессмысленная просьба. Я обязан.
- Но я же не могу отпустить тебя одного!
- Отпустить? - насмешливо улыбнулся он. - Дорогая моя девочка, ты что-то путаешь.
Она взвилась, но… промолчала, к радости жреца. Горделиво вздернула подбородок и чеканным шагом отправилась за ширму.
Из-под ее босой ступни, нарочно задевшей скорбный ободок праха, выпорхнула пара оживших ночных бабочек и куча оголодавших еще в прошлой жизни москитов, тут же мстительно ринувшихся на Сьента. Он тихо посмеялся над этой мелкой пакостью.
Мариэт пойдет за ним куда угодно, можно даже не сомневаться. И не по принуждению, он не будет ей приказывать, как и обещал. Она пойдет из страха за его жизнь. Потому что, если он умрет, то его дарэйли станет Потерянной. И будет пылиться на тайных складах Гончаров среди десятков таких же забытых сущностей, оставшихся без хозяев, умевших с ними обращаться.
Интересно, сколько Потерянных спит в Лабиринте, и сможет ли Сьент откопать среди них что-нибудь такое же ценное, как Мариэт? И не найдется ли там исчезнувший дарэйли Ионта?
Мысли Сьента вернулись к записям императора, проигравшего и власть, и жизнь в чужих играх. "Плотина, поставленная в болоте…". Уж не Сферикал ли он подразумевал под болотом, утянувшим его с головой?
О том, чтобы у императора появился, наконец, достойный короны наследник, должны были позаботиться Гончары. И они тщательно заботились… о том, чтобы у Ионта, ставшего королем, а потом императором, не появилось ни одного ребенка, зачатого от обычной женщины. Жрецам Эйне нужен был особенный наследник - абсолютный раб, обладающий и врожденной харизмой Завоевателя, и нечеловеческой сущностью. Дарэйли.
Если Ионт прозрел, то не задумал ли он изощренную месть Гончарам? Он не был бы Завоевателем, если бы смирился с ролью марионетки. Начинающего философа в императорском венце вряд ли утешило то, что и эту номинальную власть он передал бы будущему сыну по достижению им семилетнего возраста, ибо одним из главных постулатов восточных служителей Эйне был отказ от высшей мирской власти ради высочайшей духовной.
Формальный отказ, разумеется. Власть над созданием императора должен был перехватить Верховный.
Сьент незаметно задремал уже под утро.
И почти сразу его разбудил один из его рабов, Парк:
- К тебе гонец из Нертаиля, хозяин.
- Пусть войдет.
В шатер ворвался бодрящий холодный ветер, вычистивший и комарье, и впитавшиеся в ткани запахи.
Но весть, услышанная от гонца, показалось Сьенту продолжением кошмарного сна.
Он трижды перечитал коротенькое послание, доставленное воздушным дарэйли от иерарха Авьела: "Львенок вышел. Один. Пронтор убит. Требуется твоя немедленная помощь, Верховный".
Всего две строчки, а будто бездна разверзлась.
И дело не только в том, что десяти лет достаточно для полной инициации нелюди, какова бы ни была его сущность. И даже не в подтвержденном теперь факте, что принц все-таки выжил в недрах Лабиринта Нертаиля, в опаснейшей близости от недоступных Врат.
Он был один! Над ним не было жреца! А значит, дарэйли свободен - вот что страшно.
Это могло стать началом катастрофы, грозившей если не повторением легендарной войны Трех миров, то чем-то очень близким к тому.
* * *
Ринхорт, исчезнув куда-то ночью, вернулся под утро, привел двух оседланных вороных и поднял меня ни свет, ни заря, сунув в руки меч.
- Владеть обучен? - насмешливо блеснули черные глаза.
Я пожал плечами. Проверил баланс. Меч как меч - не длинный, не тяжелый, с простой гладкой рукоятью, удобно лежавшей в руке. Такие обычно были на вооружении у городской имперской стражи, с такими же на меня напали в дворцовом архиве.
Мои руки, похоже, привыкли к оружию, потому как никакого неудобства не ощущалось. Наоборот, появилось чувство защищенности, словно до сих пор я ходил голым, не осознавая наготы.
Вот вороные были хороши, чувствовалась порода. Где Ринхорт добыл таких красавцев, я не стал выяснять. Хотя, напрасно: не зря же дарэйли так нервничал и торопился, что даже завтрак отложил, как потом оказалось, на ужин.
Пока я увязывал в узелок выданную нам краюху хлеба, козий сыр и пару луковиц, Ринхорт сказал паттеру, что из ближайшего храма Единого пришлют повозку забрать больного и смотрителя на смену. А о том, что говорить своим иерархам, а о чем умолчать, слуга Единого и сам разберется, но он должен знать, что среди его братьев немало тайных жрецов Эйне. И, чем выше иерарх, тем вернее окажется, что он поклоняется двум богам.
Паттер только укоризненно покачал головой.
Оставив увесистый кошель с деньгами в руках растерянного смотрителя, рыцарь направился к двери.
- Демоны всегда пытаются купить душу за металл, - проворчал старик ему вслед. - А ты не подумал, что если алчный кто увидит хоть один золотой в моих руках, то убьет калеку, возьмет грех на душу?
Ринхорт обернулся, нахмурившись:
- Тут серебро. Золото я оставил у надежного человека, он присмотрит за тем, чтобы ты получил хороший уход.
- Откуда у тебя, бывшего в рабстве, деньги? Ты взял их у мертвого жреца?
Ноздри рыцаря раздулись от гнева:
- Я не мародер! Я - дарэйли металла! Забыл? Не беспокойся, деньги не украдены ни у мертвых, ни у живых.
- Да не серчай ты так! Ты ведь темный, а темные не могут создавать, почитай, ничего, вот и спросил. Приму я твою помощь, - соблаговолил смотритель и покосился на меня, в нетерпении переминавшегося у двери. - Вот еще что, Ринхорт… Видал я всяких из ваших - и светленьких, и темненьких. Мальчишка-то этот не прост. Ты уж не оставляй его, несмышлен он еще.
Я возмущенно фыркнул и, вылетев за дверь, привалился к рассохшемуся косяку и сосредоточился на изучении древесного узора, удивляясь тонкой вязи. Сердце вдруг бухнуло у самого горла: в ином мире я отвык от таких простых вещей, как годовые кольца? Разве там не было деревьев?
- Не оставлю, - донесся голос Ринхорта. - Да, чуть не забыл… Как твое имя, благой паттер?
- Да на что тебе мое имя? Смотритель я усопшим. Поминальщик. А имя и сам давно забыл.
- Спасибо, что раны ему залечил, смотритель. Видел я шрамы.
- Вы и сами хорошо восстанавливаетесь, - возразил паттер.
- Но не так быстро.
- Так это мой пес ему помог. Хороший был пес, жаль его. Благодарствую, что привел замену.
- Пес? - засмеялся Ринхорт. - Тогда понятно. Ну, прощай, святой Кейен.
Едва вскочив в седла, мы помчались так, словно вот-вот на нас обрушатся вражьи орды, и вертевшийся на языке вопрос, почему это Ринхорт назвал какого-то кладбищенского сторожа святым, задать было невозможно.
Порадовало, что и к верховой езде (гонке, что уж там) мне не надо было привыкать: держался я в седле более чем сносно, и научиться этому я мог только в Линнерилле. Вот только… не было там лошадей - пришла уверенность. Было что-то другое и очень быстрое. Но в глазах помутилось, и я оставил попытку вспомнить.
Городское кладбище находилось не так далеко от столицы, как хотелось бы. Только через час бешеной скачки, когда признаки человеческого жилья растворились в лесах, через которые пролег довольно пустынный тракт, а меня уже изрядно мутило с непривычки, рыцарь соизволил сбавить темп и дать передышку вороным.
Вскоре Ринхорт непринужденно болтал, так и не объяснив причины поспешного бегства.
- Тогда святой Кейен отказался и от имени, - рассказывал он, - когда понял, что приписывают ему люди святость, которой, как он считает, может обладать только Единый. Он отказался помогать больным и хворым и покинул обитель, разжиревшую на подаяниях от паломников. За это люди, озлобившись, его прокляли, а иерархи отлучили его, как еретика.
- Он говорил, что у него был внук Лостер. Разве может быть внук у монаха, да еще и святого?
- Не спеши с выводами, Райтэ. На островном языке, откуда он родом, "лостер" означает "продолжатель". У него все дети - Лостеры. Он бродит по миру, появляясь там, где помощь требуется, а в Нертаиле черная хворь уже месяц людей косит. Но Кейен никогда не оказывает помощь впрямую, вот и прячется. Его можно встретить в самых неожиданных местах.
У меня было совсем другое представление о целителях.
- А как тогда он лечит?
- Через птиц и зверей. Собак посылает, а собаки считаются у суеверов нечистыми животными, не каждый пустит. Тогда псы рядом где-нибудь шатаются, спят под забором, кости грызут, никто и не подумает, что посланники. Или кошек направляет страждущим, а то и птиц. Споет такая птичка под окном, и слепой прозреет.
- И все ради того, чтобы его самого не заподозрили в помощи?
- Да, самый правильный святой, я бы сказал.