Все, что вам кажется бездарным, – гениально. Тот, кто выглядит дураком, умнее нас всех. Людям важно, чтоб все было хорошо, все в порядке, все олрайт.
– Ваши дела?
– Отлично!
– Ваши успехи?
– На большой!
– Как жизнь молодая?
– Лучше всех!
– Какой прелестный ребенок! Какая милая квартирка! До свидания! Вы чудесно выглядите!
Нормально, Григорий! Отлично, Константин!
Мы с приятелем выиграли торт в доме отдыха. Нас с ним никуда не пустили. Несогласованность, знаете, дарят одни, за чистотой следят другие. Но мы с другом выпили по сто и поняли, что награждают одни, убирают другие, а мы намусорим. На коленях съели, только костюмы испачкали, и все.
Пальто мне заказали с воротником. Отобрали мы у ателье это пальто. Хотели им обратно насильно вернуть. Вплоть до мордобоя, чтоб обратно забрали они это пальто себе. У меня фигура и так неважная, а в пальто в трамвай не могу войти, место уступают, без очереди пропускают, плакали вслед две женщины, которые мужей потеряли, и на воротнике такой мех, что от медведя остался, когда всю шкуру уже поделили.
Хотели им насильно вернуть – их больше, не хотят они. Выпили мы с Григорием по двести, надел я пальто: "Смотрится, Константин". А что, нормальное, говорю... Они же объяснили, что этот заболел, а там подкладка, усадка, девочки молодые шьют, а на семьдесят рублей никто не идет.
Часы купили, через два дня календарь отказал. На дворе уже тридцатое, а он все десятое показывает. Выпили мы по двести пятьдесят, посмотрел я на часы – нормальные часы. Потом стрелки остановились, мы – по триста... Я посмотрел на часы: господи, корпус есть, циферблат есть, чего еще надо? Шикарные часы.
А когда потолок в квартире завалился, мы вообще по триста пятьдесят грохнули. И правильно. Сдавали зимой, мазали осенью. Нельзя же все летом делать! Нормальная квартирка.
Опять в санаторий попали специализированный. Еда там – что в кинотеатрах в буфетах перед "Щитом и мечом" дают... Но у нас с собой было, мы в палате приспособились – кипятильничек, плиточка, концентратик гороховый. Нормально, говорю, Григорий!.. Отлично, Константин!
Обратно лететь – сутки на аэродроме торчали. Полсуток погода, полсуток техническое состояние, пять часов в кабине багаж грузили, шесть часов выгружали... Ну, у нас с собой было. Нормально, говорю, все равно быстрей, чем поездом. Подсчитали – вроде бы не быстрее, вроде бы даже медленнее. Ничего, говорю, по буфетам походили, с людьми познакомились, на скамейке полежали. Наземные службы отстают, воздушные обгоняют, так что мы в их положение вошли, теперь им в наше войти, и нормально, Григорий!.. Отлично, Константин!
Посидели, отдохнули. Сейчас летим обратно. Правда, сели в Куйбышеве, потому что Казань не принимала, хотя нам надо в Харьков. Но у нас с собой было... Сейчас город посмотрим, нормально, Григорий! Отлично, Константин! Нам сказали, что стоянка шесть часов, через час предупредили, чтоб не уходили, через два часа вылетели. Не все, конечно... Те, кого предупредили... Но у нас с собой было... Поездом поедем, чего расстраиваться. Нормально, Григорий!.. Отлично, Константин!
Приехали домой, снова пальто на глаза попалось. У нас с собой было.
– Ну-тко я нырну, глянь, Константин.
– Нормальное. Носи на здоровье. В случае чего я буду ходить сзади, объяснять, что никто не хочет за семьдесят рублей над утюгом стоять.
Мы в один город приехали. Не просто, а по приглашению председателя горисполкома. Он по телевидению выступал: "Приезжайте в наш город, вас ждут новые гостиницы, пансионаты, кафе". Так упрашивал – мы поехали. Но у нас такое впечатление все-таки возникло, что нас не ждали. Решили к председателю зайти. Объяснили секретарше, что мы не просто свалились, а по приглашению.
А она нас выставила за дверь: "Вас много, гостиниц мало. С ума сошли. Так и будете по всем городам ездить, чьи председатели по телевидению выступают?" Ну, мы на вокзале при буфете приняли по двести... Нормально, говорю, чего? Действительно, нас много, а мест мало. Нас много, а штанов мало. Тут один выход, Григорий. Нас должно меньше быть. У тебя дети есть?.. Нет. И у меня нет. Нормально, Григорий! Отлично, Константин!
История болезни
Для Р. Карцева и В. Ильченко
– Кто следующий к врачу-психиатру, войдите!
– (Входит.) Здравствуйте!
– Ну-с, молодой человек, расскажите о себе!
– Гав!
– Ясно. Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите, вы любите спорт? Коньки, лыжи?
– Конечно.
– А искусство, театр любите?
– Кто этого не любит?
– Вот видите, у нас все хорошо, все прекрасно. Ваша профессия?
– Гав!
– Ясно. Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите, и давно у вас это?
– Что?
– Ну это... вот это... с хвостиком...
– Не понимаю.
– Хорошо. Поговорим о чем-нибудь другом. Где вы работаете?
– Гав! Гав!
– Сосредоточьте ваше внимание и постарайтесь вспомнить, как у вас все это началось?..
– Сидоров! Срочно сделай эту работу!
– У меня уже есть срочная работа.
– После той работы срочно сделаешь эту работу!
– После той срочной работы у меня есть еще одна срочная работа!
– Вот после той еще одной срочной работы срочно сделаешь эту работу!..
– А у меня обед!
– Проголодался?!
– Проголодался!
– Тебе кусок колбасы дороже завода!
– У меня обед!..
– Так вот, придешь после обеда и срочно сделаешь эту работу!
– А после обеда я поеду за деталями!
– Вот приедешь с деталями и срочно сделаешь эту работу!
– Это будет конец рабочего дня. Я домой иду!
– Ты останешься на два часа и срочно сделаешь эту работу!
– После работы?! Да? Я вечером иду в институт, у меня экзамены!
– Экзамены? Инженером будешь?
– Буду!
– Мало у нас этого добра!
– Еще один будет!
– Завтра с утра придешь и срочно сделаешь эту работу!
– Завтра? С утра? На рассвете? С солнышком?
– Да!
– А я во вторую смену!
– Сколько?
– Неделю.
– Хорошо! Придешь через неделю и срочно сделаешь эту работу!
– Через неделю? С утра? На рассвете? Пятнадцатого?
– Да-да!
– А я иду в отпуск!
– Придешь после отпуска и срочно сделаешь эту работу!
– После отпуска? Это будет уже следующий год! У меня по горло срочных работ!
– Ты мне через год срочно сделаешь, ты мне через пять...
– Через двадцать пять я вам сделаю!
– Ты мне на том свете придешь и срочно сделаешь эту работу!
– На том свете? Вместе с тобой!
– А я с тобой попрощаюсь! И ты у меня сделаешь!
– Не сделаю!
– А я говорю – да!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– Да!
– Гав!
– Гав!
Ночью над городом
Ночью, когда все уснут, выплывает моя кровать.
Из окна.
И плывет над городом.
Присмотритесь.
Вот свисает одеяло.
Из подушки торчит нос.
Сода в изголовье.
Ножки торчат. В основном две.
Тикает будильник.
Играет музыка.
И мы уплываем.
Над спящими и лежащими.
Над секретным.
Над всей сутью.
Если выйти часа в четыре, меня можно увидеть над заливом.
Над черными волнами.
Эта кровать и тело, вдавленное в подушку.
Глаза закрыты. Свинцовое лицо.
Шум, шум Финского залива.
Безлунная ночь. Холод.
Волосы дыбом! У штурманов пляшут картушки компасов.
К чертовой матери прыгают стрелки.
А я возвращаюсь.
Залив. Гавань. Стадион.
Большой проспект.
Шестнадцатая, Пятнадцатая, Четырнадцатая, Двенадцатая, Восьмая линии.
Нева, Стачек, Ветеранов.
В этот момент жутко вздрагивают таксисты.
А если все-таки не бояться и выглянуть в пять, можно увидеть, как я вплываю с грохотом, становлюсь на место, опрокинув торшер...
И тогда рассветает.
Как жить в таком ужасе?
Невозможно.
Надо вылетать в светлое время.
Нашим женщинам
Женщины, подруги, дамы и девушки! В чем радость и прелесть встреч с вами? Почему вы созданы такими? Нежная кожа, эти глаза, эти зубы и волосы, которые пахнут дождем. Этот носик и суждения по различным вопросам.
Товарищи женщины, дамы и девушки! Назад! Вы уже доказали: вы можете лечить, чинить потолки, собирать аппараты, прокладывать кабель. Хватит! Назад! Обратно! В поликлиниках женщины, в гостиницах женщины, в ресторанах женщины, в цехах женщины. Где же прячутся эти бездельники? Она ведет хозяйство, она прописывает мужа и сидит в техническом совете. Она и взрослеет раньше, и живет дольше. У нас в новых районах одни старушки, где же старики?..
А вот бездельничать не надо, будем долго жить. Пьем, курим, играем в домино, объедаемся, валяемся на диванах, а потом к ним же в претензии – мало живем. Морщины в тридцать, мешки у глаз в тридцать пять, животы в сорок. Кто нами может быть доволен? Только добровольцы. Лев пробегает в день по пустыне сотни километров. А волк? Все носятся по пустыне, ищут еду. Поел – лежи. А у нас поел – лежи, не успел – лежи. У льва есть мешки под глазами? А брюхо? Имей он брюхо, от него бы сбежала самая унылая, самая дряхлая лань.
Они, конечно, зарабатывают больше нас, наши женщины, с этим мы уже смирились. Они выглядят лучше, с этим мы тоже смирились. Они одеваются красивее. Сейчас мы пытаемся что-то предпринять – жабо, кружевные воротнички, броши на шее... Ну куда?! С лысиной на голове и брошью на шее далеко не уедешь. А какие у нас походки от долгого лежания на диванах и сидения в креслах на работе? Вы видели эти зады, черпающие землю?.. А зубы – от курения, употребления соленого, сладкого, горького и противного. А глаза, в которых отражается только потолок...
Наши милые дамы, наше чудо, наше украшение. Вставать рано, собирать детей и этого типа на работу. Самой на бегу проглотить маленький кусочек, успеть причесаться, кое-что набросать на лицо. Прийти на работу – и выглядеть. И в обед занять очередь в четырех местах и все успеть. И прибежать домой, накормить детей и этого типа. И бегать, и вытирать, и шить, и починять. А утром будильник только для тебя. Для тебя будильник, как для тебя огонь плиты, для тебя толпа и давка, для тебя слова, шипящие сзади. А ты поправишь прядку – и бегом. И любят тебя как раз не за это: к этому привыкли. Любят за другое – за кожу твою, за ресницы твои, за губы, и слабость, и нежность твою.
И тебе еще надо умудриться, пробегая в день пятьдесят километров, оставаться слабой. И ты умудряешься: поди пойми, что главное.
И я тебя люблю за все. Только прошу, остановись на бегу – на работе, дома, встань стройно, посмотри в зеркало, поправь что-то в лице. Чуть сделай губы, чуть глаза, реснички вперед и наверх, покачайся на красивых ногах – и опять... А мы ждем тебя. Ждем всюду. С букетиком и без. Со словами и молча. На углу и дома. Приходи! И в дождь, и в снег... И – не все ли равно!..
Женский язык
Все очень просто, если понимаешь женский язык. Едет женщина в метро. Молчит.
Кольцо на правой руке – замужем, спокойно, все стоят на своих местах.
Кольцо на левой – развелась.
Два кольца на левой – два раза развелась.
Кольцо на правой, кольцо на левой – дважды замужем, второй раз удачно.
Кольцо на правой и серьги – замужем, но брак не устраивает.
Два кольца на правой, серьги – замужем, и есть еще человек. Оба женаты. Один на мне. Оба недовольны женами.
Кольцо на правой, одна серьга – вообще-то я замужем...
Кольцо на левой, кольцо на правой, серьги, брошь – работаю в столовой.
Темные очки, кольца, брошь, седой парик, платформы, будильник на цепи – барменша ресторана "Восточный". Мужа нет, вкуса нет, человека нет. Пьющий, едящий, курящий, стоящий и лежащий мужчина вызывает физическое отвращение. Трехкомнатная в центре. Четыре телефона поют грузинским квартетом. В туалете хрустальная люстра, в ванной белый медведь, из пасти бьет горячая вода. Нужен мужчина со щеткой, тряпкой и женской фигурой.
Ни одной серьги, джинсы, ожерелье из ракушек, оловянное колечко со старой монеткой, торба через плечо, обкусанные ногти, загадочные ноги – художник-фанатик, откликается на разговор о Ферапонтовом монастыре. Погружена в себя настолько, что другой туда не помещается...
Бриллианты, длинная шея, прическа вверх, разворот плеч, осанка, удивительная одежда, сильные ноги – балет Большого театра. Разговор бессмыслен: "Вы пешком, а я в "мерседесе". Поговорим, если догонишь..."
Кольцо на правой, гладкая прическа, темный костюм, белая кофта, папироса "Беломор": "Что вам, товарищ?.."
Кольцо на правой, русая гладкая головка, зеленый шерстяной костюм, скромные коричневые туфли и прекрасный взгляд милых серых глаз – твоя жена, болван!
Наши мамы
Что же это за поколение такое? Родилось в 1908-17-м. Пишут с ошибками, говорят с искажениями. Пережили голод двадцатых, дикий труд тридцатых, войну сороковых, нехватки пятидесятых, болезни, похоронки, смерти самых близких. По инерции страшно скупы, экономят на трамвае, гасят свет, выходя на секунду, хранят сахар для внуков. Уже три года не едят сладкого, соленого, вкусного, не могут выбросить старые ботинки, встают по-прежнему в семь, и все работают, работают, работают не покладая рук и не отдыхая, дома и в архиве, приходя в срок и уходя позже, выполняя обещанное, выполняя сказанное, выполняя оброненное, выполняя все просьбы по малым возможностям своим.
Пешком при таких ногах. Не забывая при такой памяти. Не имея силы, но обязательно написать, поздравить, напомнить, послать в другой город то, что там есть, но тут дешевле. Внимание оказать. Тащиться из конца в конец, чтоб предупредить, хотя там догадались. И не прилечь! Не прилечь под насмешливым взглядом с дивана: "Мама! Ну кто это будет есть? Не надо, там догадаются. Нет смысла, мама, ну, во-первых..."
Молодые – стервы. Две старухи тянут из лужи грязное тело: может, он и не пьян. А даже если пьян... Молодые – стервы. "Нет смысла, мама..."
Кричат старухи, визжат у гроба. Потому что умер. Эти стесняются. Сдержанные вроде. Мужественные как бы... Некому учить. И книг нет. А умрут, на кого смотреть с дивана? Пока еще ходят, запомним, как воют от горя, кричат от боли, что брать на могилы, как их мыть, как поднимать больного, как кормить гостя, даже если он на минуту, как говорить только то, что знаешь, любить другого ради него, выслушивать его ради него, и думать о нем, и предупредить его.
Давно родились, много помнят и все работают, работают, работают, работают. Наше старое солнце.
Что с нашим человеком?
Что с нашим человеком?
Каким он стал?
Он агрессивен от незнания.
Нахален от отсутствия.
Туп от грубости и груб от тупости.
Помят от передвижения.
Бесцветен от промышленности.
С язвой от невысказанности.
С инфарктом от сказанного...
Конечно, его надо избегать и проезжать мимо, когда он вдали перебегает с испорченным желудком от государственной еды.
От него надо прятать дочерей.
Он носит пьяное зачатие от бессмысленной жизни, за которую он так благодарен, и так помнит войну, что не представляет жизни мирной.
Прячьте от него все, и он станет еще ужасней.
И все скажут: зачем за него бороться, если он так ужасен.
Военная кость
Сила воли, принципиальность, честность – все у нас есть, но их не проявляем – время еще не пришло... Рано пока... Это ж такие орудия, что из них по воробьям не бьют. Да, согласен, я пока и поддержу эту муру, что ж я из-за этой чепухи истрачусь? Недостойно это моего характера! Я говорю себе – потерпи! Я обязательно скажу то, что думаю. Но не сейчас... Ничего, двадцать лет не говорил, еще потерплю... Мой час прогремит! А силу воли я на периферии тренирую. В горах Кавказа и Алатау в связке с молодыми людьми.
Это я только жалкую часть назвал тех чудесных черт характера. А взаимопомощь, а выручка? Все у нас есть! Большая беда нужна. Негде! Что мы чикаемся? Ночевать к себе не пускаем, в драку не лезем. Что это за масштаб?! Другое дело – с этим в разведку бы пошел, а с этим нет! Где проверить, куда идти? Разведка нужна. Обстрел нужен. Сидеть ночью в болоте, без мыла, без ракет – вот где люди проверяются: хорошие – хорошие, плохие – плохие.
Время спокойное. Пытки выдержишь? Дай уколю. Прищемлю дай. Скажешь или нет? Не имеет значения, что говорить. Что ты вообще знаешь? Ты, даже если захочешь, ничего интересного не скажешь. Не в этом соль. Соль в том, чтобы молчать, как никогда! А я тебе говорю – пытки выдержу. Вот оно! Подавись, чтоб я тебе что-то сказал. Во-первых, нечего действительно, а во-вторых – не скажу, и все! Молчание молчанию рознь.
Беречь надо принципиальность, смелость, гражданское мужество – не расходовать на муру, на производство, на каждое собрание, на посидел-проголосовал и пошел. Недостатков столько, знаешь: один вырвал, пошел дальше, а они сзади заколосились – и еще гуще. Так что, на каждый свой заряд тратить, душевную широту?
Нет, не раскочегарился народ. Каждый так и умирает честным и смелым, все сохранив в неприкосновенности. Он не виноват, его время еще не пришло.
И доброта у людей есть. Но к раненным в бою. Не на мостовой под "Жигулями", а в степи под Курганом: там я тебя перевяжу и – к своим на себе. А здесь, где свои, где чужие, куда тащить, – нечетко, размыто. Вот если в все на мине подорвались, но об этом можно только мечтать! Когда все не заросшие, как сейчас, а подстрижены под ноль и ходят след в след – вот где люди различаются один от одного.
По-настоящему поется в песне: "Ты только прикажи, и я не струшу, товарищ время, товарищ время!" Будет приказ – не струсим. А без приказа бродим сами по себе. Пока.
Начальник АТС
Вот вы думаете, он начальник АТС? О! О! Так уж со всех сторон: О! О! А я ему скажу: "Ну нет телефона. Нет же икры в магазинах – вы же там не скандалите?" Он умник стал. Отвечает: "А я без икры проживу, а без телефона нет. Мне "скорую" нечем вызвать. Я инвалид".
Слепые приходят. Гирями в авоськах размахивают. Один эпилептик довел себя в приемной, взвинтил. Но наши его быстро усмирили. У меня специально в штате два линейных техника, мастера.
Сейчас это большое искусство – принимать людей по четвергам с четырнадцати до восемнадцати. Они готовятся, и я готовлюсь. Они справки собирают, и я справки собираю. Они – "можно". Я – "нельзя".
Чем больше телефонов, тем невыносимее становятся те, у кого их нет. Вот их принимать тяжело. Вообще, те, у кого нет телефона, квартиры, маленькая зарплата и кто-то из близких у них умер, стали совершенно невыносимы. Ты им слово, они тебе два... Ей-богу... Легче разговаривать с пятью, у которых все есть, чем с одним, у которого ничего нет. Он тебе такие доводы, что ты просто дуреешь. Не дай бог, ты ему сравнение или цитату. Он тебе пять цитат и десять сравнений.