Однако рассуждениям на тему умственных отклонений жителей Запорья сейчас не место и не время. Ноги бы унести от хороших людей. Дожить до рассвета. Дотянуть до леса. Там темно, не найдут.
Под руку подвернулся камень, что есть силы я швырнул его подальше. Камень попал точно в канаву с водой, послышался всплеск. Собака с лаем бросилась в сторону. Лейтенант вскинул ружье и пальнул на звук.
– Попал?
– Сейчас узнаем.
– Мужики, окружай поле!
Вот это съездили в командировочку, заработали денежек. Чтоб еще хоть раз в жизни я взялся за кого-нибудь агитировать. Под дулом автомата не пойду. Даже за самого распрекрасного кандидата, платящего нефтедолларами.
Признаться, в подобные переделки я попадал только в компьютерных игрушках. От службы в армии меня уберегла военная кафедра, и воевать в горячих точках мне не доводилось. Придется срочно вспоминать учебные фильмы типа "Рэмбо" и "Спецназ". "Участок" вряд ли пригодится.
Никита подал признаки жизни. Попытался что-то промычать, но я не убирал ладони с его мокрого рта. Возможно, у него перебита ключица, слишком сильный был удар этой, как ее – балясиной. В любом случае, едва я отпущу ладонь, он заорет, и нам крышка. Остается один выход. Левой рукой я вытащил из джинсов листовку, скомкал ее и засунул в рот другу, словно кляп. Будь программа у кандидата поменьше, и соответственно листовка поуже, затея оказалась бы бесполезной. Затем быстро снял ремень и связал Никите руки за спиной, чтобы он не вырвал кляп. Ничего, после еще спасибо скажет.
Подниматься из травы я не рискнул, предательница луна светит не только нам, но и хорошим людям. Кое-как пополз к лесу, взяв Никиту на буксир за шиворот. Со скоростью два метра в минуту. До ближайшей березы метров пятьдесят, нетрудно посчитать, сколько времени уйдет на дорогу. Много. Очень много… Даже прогулочным шагом, они дойдут быстрее.
В ноздрю попадает травина, я успеваю зажать рот, но чихнуть беззвучно не удается. Через секунду гремит еще один выстрел. Громко, аж заложило уши. На затылок осыпаются лепестки иван-чая. Метко бьет. С поля взлетают потревоженные птахи. "Если диарея застала вас врасплох…" Зря не дослушал рекламу. Кажется, застала…
– Да они не там, Егорыч! Не пали зря.
– Вроде шевельнулся кто-то…
– Да это дрозд.
Да, да! Это дрозд! Егорыч, не надо больше сюда стрелять!
В любом случае выстрел придал мне новые силы. Никита таращит на меня глаза, словно рак, на хвост которого наехал трактор. Представляю его состояние. Ситуация даже на трезвую голову выглядит потешно, а уж после трех-четырех стаканов "Холодка"…
Ров. С пол метра глубиной. На дне вода. Я скатываюсь сам, после стягиваю друга. Все, силы закончились. Вытащить Никитушку на другой берег я уже не смогу. Знал бы, что такое случиться, год ходил бы в тренажерный зал.
Поднимается ветер. Я с надеждой смотрю на небо. Если луна сгинет за тучей, мы спасены. Вряд ли у них есть прожекторы.
Спаси, земля русская!
Туча наползает. Но слишком вяло. Прибавь, родная прибавь… Опять Стиви Уандер. "Я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя".
Шелест травы, тяжелый топот керзачей о землю. Все ближе и ближе к канаве. В двух шагах, в одном… Я уже вижу страшную тень. Затем черный силуэт с балясиной на фоне красиво мерцающих звезд. Это же оборотень! Натуральный вервольф! Вжимаюсь в ров, накрыв собой пытающегося вырваться Никиту. Еще секунда и хороший парень нас увидит, чтобы сказать, что любит. Вот так люди и пропадают без вести без особых на то причин. Иронический детектив.
– Ну, чо там?
– Вроде, не видать… Темень.
Керзачи потопали обратно. Я поднимаю глаза к небу. Луны нет. Только звезды и прочие блеклые тела солнечной системы. Но радоваться рано. Крестьяне просто так не сдаются. Доносится доброе предложение поджечь траву и выкурить сволочей. Почему мы сволочи? Ну, не привезли водки, и то не по своей вине и что?… Ну, продайте машину, черт с ней, но убивать-то за что?
Пока электорат ищет спички, надо принимать срочные меры по спасению агитационной бригады, иначе народ так и не узнает за кого голосовать. Я выбираюсь из канавы, за шиворот вытаскиваю Никитушку. Намокшая одежда усложняет задачу, но я справляюсь. Через минут десять хватаюсь за березку. Все, мы в лесу. Пусть поджигают.
Но, похоже, крестьяне уже отказались от своей затеи, вернулись в клуб и продолжили банкет. Лишь Егорыч с ружьем некоторое время постоял на краю поля, затем пальнул для очистки совести в нашу сторону и скрылся из виду.
Заряд пролетел мимо… Но рядом.
Я извлек кляп из глотки моего несчастного друга. Минут пять он тяжело пыхтел, выплевывая слюну, после чего его постигла та же участь, что и меня. Рефлекс. Я из вежливости отвернулся. Закончив с очищением организма, он поднял ясны очи и поинтересовался:
– Ты чо?
Я, как мог, не боясь показаться смешным, обрисовал ситуацию. С машиной, балясиной, поисками и кляпом.
– По-моему, ты бухой в жопу, – прокомментировал мой рассказ Никита, пытаясь подняться на ноги, – да мы с Валеркой на соседних койках два года вшей кормили…
– Не пьянее некоторых.
– Пошли в клуб, разберемся.
Напарник сделал два нетвердых шага в сторону поля и заорал:
– Валерыч!… Я тут!
Ответом был залп из винтовки. Посыпались с березоньки листочки. Не ушел, значит, Егорыч. Притаился в засаде. Ночной дозор.
Я прыгнул на Никиту и вновь накрыл своей впалой грудью и яростно прошептал.
– Ну что, убедился?
– Чего, правда, что ли замочить хотят?
– Нет, я за грибочками в лес сорвался. Сейчас, говорят, белые идут.
С пол часа мы сидели на поваленной березе и очухивались, подкармливая собственной кровушкой злых комаров. Можно, конечно, было очухиваться и до утра, но в таком случае, смерть от пневмонии или потери крови нам обеспечена. А еще неизвестно, что лучше, от пневмонии или балясины. В легких рубашках, к тому же мокрых, в ночном сентябрьском лесу мы продержимся от силы до первых петухов, при условии, что будем активно заниматься физической культурой. Здесь не Норвегия, теплых биотуалетов не отыщем.
– А, может, они эти, как их – сатанисты? – делает предположение мой друг, – в жертву нас хотели принести?
– Из Запорья они, – раздраженно отвечаю я, – это многое объясняет. В башках запор… Надо где-то согреться. И переночевать. Шмотки в машине. Вместе с палаткой. Машина у клуба. В клубе народ.
– Не надо машины, – Никита окончательно протрезвел и ситуацию контролировал, – помнишь первый дом, где я про Валерку спрашивал?
– Ну?
– Там нормальный дедок живет. Попросимся переночевать. Должен пустить.
– Думаешь?
– Договоримся. Пошли.
– Через деревню пойдем?
– Опасно. Засекут еще. В обход, по берегу реки. Не заблудимся. Тут рядом.
Я согласно кивнул и поднялся с березы.
Во время похода ничего особо примечательного не случилось, если не считать, что Никита, пытаясь справить малую нужду и поскользнувшись на траве, загремел с крутого берега в реку, но быстро выплыл. Ибо, как я упоминал, воды в речке не имелось.
Зайдя в знакомый двор, Никита постучал в дверь избушки.
– Кто там?
– Бать, это мы, агитаторы. Пусти переночевать. Замерзаем.
Стук моих зубов подтверждал сказанное. Дверь скрипнула, свет керосиновой лампы ударил в наши физиономии.
– Заходьте, сыночки…
Не дожидаясь второго приглашения, мы нырнули в дом и последовали за хозяином.
Дом был протоплен, есть надежда избежать холодной смерти. Распахнув дверь в большую комнату, дедок осветил лампой засланную тахту.
– Здеся легайте. Я на веранду пойду. А то там холодно, не ровен час простудитесь, а мне не привыкать. Печку раз в неделю топлю, с дровами беда. Замерзните, я еще одеяло дам.
– Спасибо, батя, – поблагодарил Никита, – будешь в Питере, я тебя тоже пущу. Хоть месяц живи.
– Может, покушать хотите? У меня капуста есть.
– Нет, не хотим. Уже перекусили. Только не говори никому, что мы здесь, если вдруг спрашивать будут.
Добрый дедок кивнул и исчез вместе с лампой. На ощупь, словно два слепых крота, мы добрались до тахты, скинули мокрую одежду и спрятались под одеяло. Никита через пару минут безмятежно захрапел, а я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая красоты и чудеса русской глубинки. Всего сто верст от центра, а словно на другой планете. "Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой"? Нигде.
Проснулись мы не по собственной воле. А благодаря истерическим воплям гостеприимного хозяина. Раскрыв левый глаз я зафиксировал дедка возле тахты с гримасой праведного гнева на старческом лице. Раскрыв правый, засек вилы в грубых и натруженных руках. Садовый инвентарь был нацелен точно в мой незащищенный портрет. По правде говоря, после ночного радушного приема я рассчитывал увидеть чашечку кофе на подносе, на худой конец чая, но никак ни вилы. Перевожу взгляд на лежащего у стенки Никиту. Похоже, он тоже готовился к чаю.
– Вы кто такие?!
– Э, э, батя, погоди, – я прикрываю ладонью лоб, – мы агитаторы. Из Питера.
– Какой я тебе батя?! Ослеп, что ли?
Я не ослеп, но чем не понравился "батя" пока не пойму.
– Папаша, спокойно, – подал голос Никита, – вилами не размахивай так, еще в глаз попадешь.
– Вы что ж, сволочи, сговорились? Я хоть и баба, а оскорблять себя не дам!
…Баба. Надо же. Точно баба. Как я не заметил подол, торчащий из-под пиджака? А ночью на "батю" отзывалось. И не обижалось.
Мы с Никитой переглядываемся. Фантастика. Нет. Психологический триллер. Грозные вилы взмывают вверх.
– Да постой ты! Сам же нас пустил!
– Пустила, – поправляю я.
– Да! Ложитесь, пожалуйста, я на веранду пойду. Капустой еще угощал!
Угощала…
– Какую еще веранду! У меня и веранды нет! А ну, убирайтесь, пока не запорола!
Да они тут все сумасшедшие!
Не дожидаясь атаки, мы вскакиваем из-под одеяла, хватаем ботинки и одежду, бережно развешенную возле печки.
– Гляди, мать, ты и одежду нам просушила!
– Пошли вон!
Отступая, я мельком осматриваю помещение, вдруг что забыли. Простынки и наволочки на тахте грязно-серого цвета, словно покрытый автомобильной копотью снег. И испачкали их явно не мы. Бельишко просто не стирали лет десять. Еще мой наблюдательный глаз замечает россыпь пустых пузырьков из-под знакомого "Холодка" и выцветшую фотографию молодой симпатичной женщины на стене…
На улице свежо. До мурашек. Время восемь утра. Башка потрескивает, во рту пожар, в башке сумбур.
– Глянь, Паш, а веранды точно нет. Где ж этот трансвестит ночевал?
– Да хоть в конуре собачьей. Меня это меньше всего волнует. Что делать будем?
– К машине пойдем.
– А вдруг, они не угомонились?
– У тебя есть другие варианты? Не пешком же в Питер чесать.
Машину, я вообще-то увидеть не надеюсь. Продать-то ее, вряд ли продали, но балясинами отрехтовать и с обрыва столкнуть могли запросто.
Обходным путем мы больше не идем. Смело двигаемся к цели по главной улице быстрым шагом. Никакой враждебности, кроме жидкого тявканья дворняг не встречаем. Никита грозится набить фронтовому другу морду.
– Черт! – неожиданно он хлопает себя по карманам, – я, кажись, ключи от тачки посеял! Только этого не хватало!
– А она закрыта?
– Конечно… Если в клубе обронил, есть надежда, а если в лесу… Жопа.
– А запасные есть?
– Не знаю. Наверно. Батя запасливый.
– Можно без ключа завести. Провода замкнуть.
Из-за поворота показался клуб. Я б сказал, ночной клуб. Шоу там посерьезней, чем в заведениях на Невском. Стриптиз отдыхает. На всякий случай я поднимаю валяющееся бесхозное полено.
Машина на месте. Без следов насилия. Никита облегчается. В эмоциональном смысле. Подойдя, дернул за ручку двери. Заперто. Придется курочить замок.
– Давай у сортира поищем, – предложил я.
Никита молча кивнул. Обогнув клуб, из двери которого, будто изо рта пьяницы несет ядреным перегаром, мы замерли, как спринтеры перед стартом. На заднем дворе однополчанин Валера вместе с именинником поднимали с травы по балясине. Тут же, скрутившись калачиком лежал уставший Трезор. Мой озноб мгновенно исчез. Повинуясь инстинкту сохранения жизни, я поднял полено и сделал шаг назад, намереваясь рвануть к лесу, но тут увидел, что наши друзья спокойно, без признаков агрессии, и самое интересное, похмелья вставляют балясину в перила.
– В следующий раз Димку заставим чинить, – недовольно пробасил именинник.
– Он божится, что не ломал.
– А кто же? Не само ж оно…
Пока мы обдумываем линию поведения, Валера нагибается за жердью от забора и тут замечает нас. Лицо со шрамом озаряется такой обезоруживающей улыбкой, что желание набить его пропадает само собой.
– Му-жи-ки… Паш, а ты чо с поленом?…
Бросив жердь, он по очереди обнимает нас.
– Куда ж вы вчера пропали? Мы вас так искали, так искали…
Что верно, то верно. Искали.
– А ты сам не помнишь? – холодно вопрошает Никита.
– Почему не помню? Помню… Сидели за столом, трепались, после Пашка в гальюн отвалил, ты следом. Мы сидели, сидели, потом искать пошли. Переволновались. Вдруг, что стряслось? Тут волки пошаливают. Вот, у Михалыча спросите.
– Точно. Двух овец задрали, – соглашается именинник.
– А потом?
– А чего потом? Еще посидели немного, да разошлись. Где вы-то ночевали?
Судя по интонации и жестикуляции, Валера говорит правду и ничего, кроме правды.
– В крайнем доме. С той стороны, – отвечаю я.
– У Таньки, что ли? – недоверчиво уточняет однополчанин, – и как она вас пустила? Ее как-то обокрали, так она теперь чужаков вилами встречает. А чтоб на ночлег оставить?… Не иначе, приглянулись вы ей.
– Очень.
– А чего с нами не остались? Так хорошо сидели.
Никита вкратце объяснил причину нашего ухода.
– Убить хотели??? Вас?!!! – вытаращив глаза, переспросил Валерыч, – да вы, мужики совсем. Приняли, что ли с утра?
– Трезвее младенца. Вон, балясиной, – кивнул я на перила, – а потом из ружья. Егорыч ваш полоумный.
Валера растерянно посмотрел на забор, потом на именинника.
– Не наговаривайте напраслины, – обижается Михалыч, – что мы, идиоты, по вашему? Кому б мы здесь машину продали, сами посудите? Денег ни у кого нет. А Егорыч мужик тихий, не то, что из ружья, из рогатки никогда не стрелял. Вы, ребят, сами, небось, малость перебрали и сочиняете.
– Такого не сочинить.
– А тогда и тем более быть не могло.
И здесь с логикой полный порядок. Балясиной не пробьешь. Просыпается Трезор и, виляя хвостом, подбегает к нам. Я поднимаю полено.
– Не боись, он ласковый. Не тронет…С тебя, Никита, кстати, причитается, – лукаво улыбнулся Валерыч.
– За что еще?
Друг полез в карман и достал ключи от машины.
– У гальюна валялись. Хорошо, Михалыч заметил.
Валера вернул ключи Никите.
– Вы скоро назад-то?
– Сейчас. Еще две деревни по плану.
– Жаль… А то б остались на пару деньков. Когда еще отдохнуть придется? У меня дом большой, места хватит. В баньке попаримся. Вечером, обратно, в клубе с мужиками. Посидим, поболтаем… Оставайтесь, а?
***
Пока наша "шестерка" не скрылась за поворотом, Валера и Николай Михайлович, улыбаясь, махали нам вслед.
– Ни чего ж себе, корпоративная вечеринка… Дают фермеры.
– Да-а-а, хорошо иметь домик в деревне. Слушай, Павлон, они действительно ничего не помнят? Или прикидываются?
– Попей пару лет стеклоочистителя, узнаешь. Массовые галлюцинации или коллективная белая горячка.
– Разве такое бывает?
– Бывает, я читал. Да и по телеку как-то показывали. Кроме детей, все население страдает.
– А она не заразная? – Никита опасливо косится на меня.
– Когда снова выпьем, узнаем. Но, надеюсь, нет. В любом случае тебя я убивать не стану.
– Валерку жалко. Мужик-то неплохой. В армии мне во всем помогал.
– Они все неплохие… Наверно.
– Да уж, иронический детектив… Расскажи, никто не поверит, – Никита тяжело вздыхает, – как писал мой любимый Марк Твен – сокровенный источник юмора не радость, а горе. На небесах юмора нет.
Он притормаживает, достает из бардачка книгу, вырывает страницу и протирает запотевшее стекло. После разворачивает машину.
– Ты куда? Следующая деревня прямо.
– Думаешь, там пьют что-то другое? Или считаешь, во всем виновато полнолуние?…Черт с этими баксами. Жизнь дороже.
За окнами машины, словно вытканные на огромном ковре, мелькали родные деревенские просторы.
МЕТКА ВТОРАЯ
ТРЕНИРОВОЧНЫЙ ДЕНЬ
– Просыпайтесь, орлы! Заявка висит.
Оставив дверь в комнату отдыха открытой, Евсеев вернулся в дежурную часть, не став дожидаться нашего пробуждения. Правда, я и не спал. Просто лежал с закрытыми глазами на составленных стульях, покрытых полуразложившейся от ветхости шинелью. В отличие от вырубившегося Фарида Измагилова, живописно храпящего на весь отдел. Засыпать в три дня я пока не научился. Оно и понятно – слишком мало опыта. Хотя идея с послеобеденным отдыхом правильная. Есть возможность вздремнуть днем – используй. Чтобы ночью, случись что, не зевать и не клевать носом. Фарид, вон, мужик в этом плане натренированный.
Я поднялся со стульев, влез в свои коричневые ботинки. Форменные, черные оказались малы, приходится таскать цивильные, не уставные. Начальство косится, но гражданское население не замечает, поэтому я не рефлексирую. Нацепив галстук, толкнул Фарида, вытянувшегося вдоль скамьи.
– Господин управляющий, у нас заявка висит. Погнали.
Измагилов проснулся, протер глаза и зевнул, источая ядреный выхлоп сала и чеснока. Мусульманин, но сало в обед трескает, цинично игнорируя предписания Корана. Управляющий он потому, что управляет служебным "козликом". В свободное от отдыха время. Звание сержант, возраст – тридцать три, характер – нордический, местами пасмурный, но без осадков. Склонен к мягкому бытовому пьянству. Хороший ли семьянин и спортсмен, пока не знаю. Болеет за казанский "Рубин".
– Ну и пусть еще повисит. У нас законный тихий час.
– Зато враг не спит.
Дежурный Евсеев азартно рубился в эротический тетрис на оперативном компьютере, складывая на экране обнаженную малолетку. Или, по его выражению, занимался расстановкой нарядов. Расставлялись наряды плохо, едва дело доходило чуть выше коленок, Евсеев сбивался. Это ужасно раздражало дежурного. Его помощник брезгливо досматривал какого-то пьянчугу, пропахшего мочой. Закончив, пинком пригласил его в камеру, после чего окропил пространство освежителем воздуха с яблочным ароматом.
– Ну, что там еще висит? – растирая занемевшую шею, спросил Фарид.
Евсеев, не отрываясь от расстановки нарядов, протянул бумажку с каракулями.
– Вот адрес. Со "Скорой" позвонили. Смерть до прибытия. Мужик, сорок два года. Асфиксия. Якобы подавился пельменями. Сгоняйте, гляньте. Если что-то нечисто, позвоните, я опера пришлю. А если без криминала, то, как обычно.