Итак, я сдавал тральщик. До меня во всех приемосдаточных актах значился "сосуд ведо". Мой приемщик оказался дотошным и потребовал представить сосуд для личного обозрения. Я знать не знал, что это за штука, но, как и все мои предшественники, по морской глупости не мог признаться в этом. Я предполагал, что это что-нибудь связанное с определением солености морской воды. И вот тип, которого я пригрел в своей каюте на далеком Сахалине, утверждал, будто первым догадался, что в слове "ведо" просто-напросто пропущено "р" и дело идет о ведре.
Конечно, я стал Сосудом. Типа прозвали Китайцем. Без клички остался только Петя Ниточкин. Мой друг никогда кадровым офицером не служил, но, как капитан дальнего плавания, а в прошлом матрос-подводник и старшина рулевых на эскадренном миноносце, теоретически был годен и для досаафовской деятельности по разряду подводников.
Вот и все действующие лица. Вокруг этих лиц топталось по залу еще около сотни корешей, но они в прошлом принадлежали к иным видам и специальностям военно-морских сил. В едином потоке мы должны были прослушать только вводный курс.
- Товарищи офицеры! - прогремел молодой румяный капитан второго ранга, обреченный руководить нами. И две сотни рук опустились в поисках швов, хотя мы несколько и удивились такому к нам обращению-команде.
Ибо "Товарищи офицеры!" обозначает на человеческом языке обыкновенное "Смирно!".
В высоком и широком дверном проеме показался контр-адмирал. Он медленно поплыл между нами, как авианосец среди джонок в Малаккском проливе. Тяжелым взглядом адмирал обводил каждого из нас. Мы явно ему не понравились.
- Флотоводец наверху не зависит от неба, внизу не зависит от земли, посередине не зависит от человека, - прошептал Китаец. - Сунь-цзы, трактат о военном искусстве…
- Это Беркут, - шепнул мне Петя. - Это с ним меня шарахнуло гранатой…
Суровое лицо флотоводца озарилось ласковой и чуть насмешливой улыбкой, когда его взгляд наткнулся на моего друга.
- Петр Иванович! Рад! Очень рад! Как твоя корма?
- Зажила, давно и думать забыл, Федор Сидорович, - сказал Петя.
- Ну, здесь я тебе не Федор Сидорович.
- Простите, товарищ адмирал!
- А к непогоде задница не болит? - поинтересовался адмирал.
- Нет, а ваша пятка? - спросил Петя.
- Прихрамываю, как видишь. Говори телефон! Быстро! - приказал адмирал. - Позвоню на неделе, прошлое кефирчиком смочим.
- Не могу дать телефон, товарищ адмирал! Новую квартиру на Гражданке купил!
- АТС еще нет?
- Так точно!
Адмирал Беркут вытащил визитную карточку, сунул Пете в карман тужурки.
- Звони завтра же! Что-нибудь придумаем.
- Есть!
Активисты ДОСААФа слушали этот диалог с некоторым удивлением и заинтересованностью.
Адмирал дал ход и с небольшим постоянным креном на левый борт - из-за хромоты - миновал узкость, то есть двери в коридор.
- Следуйте за мной! - бросил он хмуро.
И мы тронулись за адмиралом бесформенной массой.
- Отставить! - рявкнул Беркут. - Построиться! Товарищ капитан второго ранга, командуйте, леший вас раздери! На кой черт вас назначили сюда?
Адмирал сразу давал нам понять, что мы пришли не в детский сад. И что уж если мы попали ему в руки, то его мало интересует наш общественный статус или заслуги на гражданском поприще. Здесь мы для него подчиненные - и все.
Молодой румяный кавторанг построил нас в две шеренги. И, шагая попарно, как детсадовские детишки, переходящие улицу, мы проследовали в клубный зал по пустынным коридорам под темными ликами великих морских людей прошлого.
Адмирал стал на якорь посередине рейда, то есть клубной сцены. Мрамор и величие колонн, бесконечно высокий потолок старинного зала, густой свет люстр заменяли ему береговые мысы, небеса и светило.
- Товарищи бывшие офицеры, деятели нашего славного ДОСААФа! - начал адмирал. - Я приветствую и поздравляю вас с началом нашего симпозиума!
Какой-то подхалим в зале захлопал.
- Вы уже многие годы живете и работаете на гражданке и, как все советские люди, боретесь за мир, - продолжал Беркут. - За эти годы к нам и нашим супостатам пришли электроника, ракетное оружие, атомные движители и ядерные боеголовки. Сегодня вы познакомитесь с оружием, принятым на вооружение в сравнительно недавние времена. Затем будет лекция по сухопутному стрелковому оружию - обзорная. Затем вы посмотрите кинофильмы. Вопросы есть?
Это адмирал рыкнул так, что наши давно штатские языки оказались приваренными к гортаням намертво.
- Я почему так строго говорю? - спросил тишину или самого себя адмирал Беркут. И сам себе ответил через добрых тридцать секунд вопросительной паузы: - Потому что здесь специфический народ собрали. Здесь те, кому в сорок пятом шестнадцать исполнилось. Вы все на фронт рвались, да не успели. Все потом училища пооканчивали, а в мирные дни служить вам, стало быть, скучно показалось. И с флота отчалили. Однако кое-что повидать успели. Стало быть, о себе высокого мнения. Так вот, любые формы недисциплинированности будут наказываться беспощадно - путем отправки соответствующих сигналов по месту вашей работы. Приступайте к занятиям!
Да, Беркут умел брать быка за рога совсем иным, нежели командир "Комсомольца", приемом. Старшины вытащили на сцену подставки-вешалки и рулоны схем. Румяный кавторанг поднялся на кафедру.
И мы туго, со скрипом начали вникать в законы ракетного самоотталкивания. Кавторанг сыпал в закрома наших черепов формулы, как горох в суп. Он их не разжевывал. Ему надо было заставить нас полностью осознать наше малознание, чтобы мы почувствовали себя первоклассниками и прониклись почтением к предмету.
Когда он добился своего, то есть увидел выражение сонной одури на абсолютном большинстве физиономий, то перешел на беллетристику: коснулся вопроса традиций.
- Товарищи, вы должны понять, что тот флот, который вы знали, и тот, который существует сейчас, качественно различны. Качественно! Обычно там, где традиции очень сильны, вырабатывается иммунитет к радикальным нововведениям. Даже если новое на флоте одерживало раньше ту или иную победу, оно, это новое, облекалось в традиционную оболочку и приобретало весьма неожиданные черты и свойства, которые во многом изменяли первоначальный облик нововведения, а то и просто выхолащивали его суть. Мы имеем дело с качественно новым видом оружия, требующим иного, нового военно-морского мышления… Вы понимаете, о чем я говорю?
- Разрешите вопрос? - скрипуче спросил Ящик.
- Пожалуйста.
- Бывший капитан-лейтенант, ныне активист ДОСААФа местного масштаба Желтинский. Вторая слева схема изображает блок "Б" не той штуки, с которой вы нас знакомили, а несколько иной, - сказал Ящик, протирая очки.
Молодой кавторанг оглянулся на схемы.
- Простите. Лаборанты напутали, - сказал он и приказал старшинам заменить схему.
- Я попросил бы не заменять некоторое время, - скрипучим голосом сказал Ящик, надевая очки. - Мне кажется интересным отметить, что в блоке управления гироскопы расположены не традиционно и составляющая их прецессий являет собой радикальное нововведение, так как указывает не на истинный норд, а, интересно отметить, на плавучий ресторан "Чайка" или, в лучшем случае, на сухопутный ресторан "Садко".
Молодой кавторанг стал еще румяней и впился глазами в схему "Б".
- Активист местного масштаба Желтинский, ты, случаем, не шеф-поваром в "Садко" работаешь? - вопросил из задних рядов явно уже давно сиплый бас.
- Интересно отметить, - проскрипел Ящик, - что автор схемы, перерисовывая ее с соответствующего пособия, уже забыл азы, то есть векторную алгебру.
Кавторанг погрузился в схему, отсчитывая и проигрывая в своем мозгу вариант за вариантом, чтобы найти ошибку, в которую его совал носом шпак в очках. И чем дольше ему не удавалось найти ошибку, тем веселее казалось ему близкое будущее, когда он поставит шпака на место.
И тогда Ящик повел игру кошки с мышкой. Мы ничего не понимали в том, что говорили два специалиста по существу вопроса, но отлично видели, что кот то прилапливает, то отпускает жертву, дает ей обнадежиться, маленько метнуться и опять когтистой и беспощадной лапой хватает за загривок.
Закончилось представление с честью для кавторанга, ибо он не стал выкручиваться и лгать и использовать власть или даже пытаться ее использовать.
- Товарищи деятели ДОСААФа! - обратился он к нам уже с несколько большим почтением. - В схеме есть ошибки, которые я пропустил. Я благодарен капитан-лейтенанту Желтинскому за науку. Капитан-лейтенант знает гироскопические и инерционные схемы не хуже моего начальника кафедры.
- Лучше! - громко, но флегматично заявил Псих.
Зал принялся обсуждать спорный вопрос.
- Прекратить! - сказал кавторанг. - Не на базаре!
- У Желтинского прямо на лбу написано, что он эту адскую машину сам выдумал, - сказал Псих. - Не местного он масштаба, а всесоюзного. Ящик, прав я или нет?
- Это уже нас не касается! - сказал кавторанг, начиная слезать с кафедры. - Вопросов больше нет? Тогда…
- Есть! - сказал Китаец. - Разрешите?
- Да, - без большого воодушевления разрешил кавторанг.
Зал опять насторожил уши.
- Интересно отметить, товарищ преподаватель, - сказал Китаец, - что изучение ошибочного, а также использование удивительных приспособлений и необычных орудий, не говоря уже о гадании по черепашьим панцирям, в Древнем Китае каралось смертной казнью через удушение. Я имею в виду то, что вы заставляете нас изучать ошибочно блок "Б" этого удивительного и необычного оружия. А мы в свою очередь будем неверно информировать молодое поколение будущих воинов.
- Хватит, - сказал Псих. - Каждый может запамятовать или запутаться. Человек работает, и уважайте его работу!
- А знаешь ли ты, - сказал Китаец Психу, - что страсть спорить при помощи лицемерных речей в Древнем Китае наказывалась смертной казнью через отрубание головы? Я сейчас имею в виду то, что ты там не просуществовал бы и пяти минут!
- Мне кажется, что ты относишься к породе ужасных нахалов, - спокойно сказал Псих. - А чужое нахальство вредно для окружающих. Оно вызывает стрессовые срывы. Именно из-за таких типов я и завязал с морем.
- Во! - восхитился Китаец. - Нашел причину!
Псих встал и внимательно посмотрел на Китайца.
- Могу с уверенностью сообщить, товарищи, - обратился он к залу, - что у этого типа, судя по степени оттопыренности ушей, было пять-шесть жен. А сейчас он вгоняет в гроб очередную, но она туда не лезет и…
- Прекратите посторонние разговоры! - попросил кавторанг.
Китаец его не слышал. Он вскочил с места и потянулся через спинку стула к Психу.
- Если без китайских церемоний, - шипел Китаец, - я вот тебе сейчас дам по шее…
- Стоп дизеля! - сказал старшина нашей группы Старик-Ямкин. - Сядь.
Весомо у него получилось.
Китаец вздохнул и сел.
- Теперь заведи кольчужный пластырь себе на ротовое отверстие, - посоветовал Старик.
- Есть! - без китайских церемоний согласился Китаец.
- Товарищ капитан второго ранга, лишних вопросов не будет! - заверил преподавателя Старик.
- Вы, товарищи, думаете, что мне самому охота здесь с вами топтаться в субботний вечер? - спросил кавторанг и улыбнулся обаятельной улыбкой адмирала Беркута. - Ладно. До перерыва тридцать минут. Проведем перекличку, и травите потом баланду до звонка… Ананьев!..
- Есть! - ответил знакомый сиплый бас.
- Кому всегда везет - так это Ананьевым! - совершенно неожиданно нарушил воинскую дисциплину и порядок сам Старик. - Черт бы их побрал!
- Почему? - часто моргая, спросил капитан второго ранга.
- Я - Ямкин! И вся жизнь из-за этой проклятой последней буквы в алфавите пошла вкривь… Простите! - спохватился он и дальше молчал, как стопроцентная рыба.
- Букин!
- Есть!
- Вертопрахов!..
- Есть!
- Говядин!
Здесь пауза затянулась. И тогда раздался писклявый голосок близко от меня: "Есть!"
За легкомысленного Говядина ответил Китаец. Он еще раз пять отвечал за отсутствующих, постепенно наглея и даже переставая менять голос.
Наконец капитан второго ранга не выдержал.
- Вы что, - спросил он аудиторию, - думаете я до сотни считать не умею, если с блоком напутал?
- А кто вас знает, - угрюмо засомневался из аудитории сиплый бас.
- Как вы пришли, вас всех отметили, - объяснил кавторанг. - И сосчитали. У меня по списку окажутся все, а у начальства? Фитиль получать? Сами не служили? Дюжину покрою, остальных - кровь из носа - не могу!
- Если без китайских церемоний, - с трогательной искренностью сказал Китаец и встал, - вы правы. Они в баре сидят, а я здесь за них мяукай! В Древнем Китае групповое пьянство, например, каралось смертной казнью. Цитирую из источника "Шан-шу", том четвертый, страница пятьсот третья, глава называется "Предписание об употреблении алкоголя…".
- Кто там поближе! Заткните этому Шан-шу-дуну пасть! Давно бы уже отповерялись и курить пошли! - раздалось из аудитории.
- Вас как величать? - спросил капитан второго ранга Китайца.
- Рядовой доброхот, - заскромничал, уклоняясь от прямого ответа, Китаец.
- Продолжайте! Мне самому интересно про "Шан-шу", - сказал наш учитель.
- Цитирую: "Если кто-то донесет тебе и скажет: собираются сборищем и выпивают, ты не растеряйся, схвати их всех и приведи в столицу Джоу, где я их казню!" Здесь, товарищи по симпозиуму, - сказал Китаец, - кавычки закрываются.
Перекличка закончилась тяжелым вздохом, с которым бывший капитан третьего ранга Ямкин выговорил короткое "Есть!".
Старшины на сцене скатывали в рулоны и уносили схемы блоков. Когда уносили блок "Б", Ящик обратился ко мне:
- Чем дольше я наблюдаю окружающих, тем более знакомыми мне все кажутся. Вот ты, например, был на практике на одном из фортов году в сорок шестом?
- Кажется, был.
- Голодуху помнишь?
- Конечно.
- Так вот, мы с тобой ловили как-то колюшку тельняшками: надеялись на уху наловить.
- Только это, пожалуй, сорок седьмой.
- Возможно.
Загремел звонок на перерыв, напомнив нам колокола громкого боя и на том форту и на линкоре "Октябрьская революция".
И мы пошли курить по длинным коридорам под портретами знаменитых флотских людей. Когда миновали создателя Толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля, Псих сказал:
- Флот всегда отличался тем, что, будучи невыносим для некоторых людей определенного вида дарования, выталкивая их из себя, успевал, однако, дать нечто такое, что потом помогало им стать заметными на другом поприще.
- Только отчаливать с флота надо в точно определенный момент, - сказал я.
- Да, - согласился Ящик. - Тут как в фотографии: передержка гибельна.
Мы миновали угрюмый лик отца русской авиации, который под треск штормовых парусов у мыса Горн выдумывал самолет, и набились в шикарное место общественного пользования - кафель, фаянс, эмаль, зеркала, никель цепочек. Место соответствовало ракетно-ядерному веку. Однако выйти из него в залу с недокуренной сигаретой оказалось невозможно. У дверей встречал дежурный старшина срочной службы.
- Товарищи, прошу извинения, - почтительно, но непреклонно говорил он, - курить в зале не разрешается. Только в гальюне.
- Где курительная? - грозно вопрошали бывшие юнги и воспитанники, которым (для сохранения их здоровья) до шестнадцати лет не выдавали табачное довольствие вообще, а после шестнадцати и до восемнадцати выдавали вместо махорки ленд-лизовский шоколад, но которые курили лет с двенадцати-тринадцати.
- Прошу извинения. Недоразумение: уборщица не знала, что в субботу здесь состоится симпозиум, и унесла ключ от курительной комнаты.
- Где запасные комплекты?
- А если в курительной пожар, ключи найдутся?..
- Ну и порядок!..
- Где курительная? Сами откроем. Вася, у тебя отмычка с собой?..
Грозный ропот на дежурного не действовал. Превосходство бдящего на посту над бывшими служаками укрепляло его дух. Он надежно укрывался за броню: "Не могу знать!", "Никак нет!", "Так точно, нет".
Короче говоря, все курящие задымили в шикарном заведении. Облака дыма, имеющего отвратительный запах - никотин, вероятно, реагирует с дезинфицирующими веществами, - сгущались с каждой секундой перерыва. И уже через пять минут заведение напоминало местечко на Венере, атмосфера которой, как известно, ядовитой и плотной пеленой укрывает планету утренней зари от глаз астрономов.
Мы кашляли, плевались, но продолжали смолить на полный ход. Загнать в легкие, то есть в кровь, максимум отравы между занятиями совершенно обязательно для занимающихся. При возможности ты загоняешь в себя две или даже три сигареты. И еще одна вещь типична для поведения бывших офицеров в перерывах. Хоть ты только что долго сидел и тебе предстоит впереди опять сидеть, но в перерыве ты тоже хочешь сесть. Просто ужасно хочешь сесть. Принцип "в ногах правды нет" так и вертится в твоей голове. Прошлые россияне, отстаивая церковные службы, отшлифовали эту простую истину до мучительного блеска. И даже самые изумительные фанатики клюнули на удочку коленопреклонения. Ведь опускание на колени есть одна из форм облегчения канона стояния во время бесконечных церковных служб. С каким ясным и облегченным вздохом толпа верующих бухается на колени, когда к тому подается сигнал или представляется любая другая возможность! И сразу вместо двух точек опоры появляется целых шесть, ибо начинают работать и руки, упираясь в пол. И, таким образом, правда, которая не в ногах, чувствует себя отлично во всем теле коленопреклоненного россиянина.
Звонка с перерыва все не давали.
- Скажите, ребятки, - задал общий вопрос Псих, - почему величественные статуи украшали именно форштевни старинных парусников? Ведь статуя может очень даже красиво выглядеть и на корме. Кто первый?
- Интересно отметить, - заскрипел Ящик, - что статуи прикрывали высоким искусством обыкновенный сортир. А находился он в носу фрегатов, чтобы грязные брызги ветер сносил вперед по курсу, а не в физиономию судоводителям. Море всегда учило людей соединять утилитарное с прекрасным.
- Ты кандидат или доктор? - спросил Ящика Псих. - Подожди отвечать! Товарищи, что говорит опытному психологу манера человека поворачивать голову влево или вправо при ответе на вопрос?
- А если он ее никуда не поворачивает? - поинтересовался Китаец.
- В девяти из десяти случаев поворачивает, когда вопрос требует хотя бы незначительного размышления, - заявил Псих. - Левосмотрящие, по мнению ученых Мичиганского университета, более общительны, музыкальны, имеют более живое воображение, легче поддаются гипнозу и быстрее пишут…
- Я какой? - живо спросил Ящик.
- А я? - спросил Китаец.
- А я? - спросил я.
- А я? - спросил даже Старик-Ямкин.
И все мы завертели головами в венерианском дыму, пытаясь вспомнить, куда поворачивается наш нос в момент тягостного вопроса.
- Я присваиваю Ящику доктора наук, - сказал Псих. - Он правосмотрящий. Такие меньше спят и чаще специализируются в математике. Среди них встречаются люди с нервными тиками и подергиваниями. Ящик, ты когда-нибудь дергался?