Хлопнули они в волнах за бортом, и у всех на мостике начали проясняться лики. Ведь всем нам, идиотам, ясно было, что следует оставить лейтенантика наедине с его совестью. Но сработала традиционность: не бросай товарища в беде и т. д. и т. п. Короче, уронил лейтенантик третью "лимонку" на палубу, прыгнул от нее кенгуриным прыжком, заорал: "Спасайся, кто может!" - и посыпался по трапу с мостика. А ведь по традиции лейтенантик должен был плюхнуться на гранату, принять удар в свое жалкое пузо, защитить адмирала и корабль куриной грудью. Ан нет! Ссыпался он по трапу и был таков! Из его поведения можно сделать вывод, что даже очень крепкие традиции иногда терпят поражение и отходят на второй план, уступая место новым явлениям и структурам. Старая же структура - я сейчас про "лимонку" - здесь вышла победительницей. Она нормально катилась по кренящейся палубе в самую гущу офицеров - под действием традиционной силы тяжести.
Мы повели себя разнообразно. Я, например, столкнулся лоб в лоб с ракетным начальником за тумбой выносного индикатора кругового обзора. Мы с ним вышибли друг из друга искры на манер того, как сегодня это сделали старшины над пламегасителем. Потом мы с ракетным начальником рухнули за тумбой на корточки. В результате чего на свободе остались наши зады.
А Беркут - не знаю, какой он флотоводец, но он единственный, кто не совершал кенгуриных прыжков, ни с кем не сталкивался лбом и никуда со своего боевого поста не побежал. Он только повернулся к гранате спиной и аистом согнул и поднял левую ногу. При этом адмирал накануне неминуемой гибели изрыгал кощунственную ругань.
Директор донецкой шахты Владимир Вторник, или как его, конечно, не написал в диссертации, что настоящие моряки обычно умирают не от той соленой и холодной воды, которая затапливает их легкие, а захлебываются в собственной ругани. И Беркут не изменил традиции прошлых моряков.
Вероятно, по причине оглушительной ругани я вообще не услышал взрыва. Я только вдруг почувствовал, что какой-то шутник повернул меня вокруг оси на триста шестьдесят градусов. И очутился я в ватервейсе на спине, как князь Болконский в канаве на Аустерлицком поле. И начал я глядеть в зенит на радарные антенны и думать художественной прозой: "Вот оно, это высокое небо, которого я не знал до сих пор и увидел нынче…"
И здесь швырнуло взрывной волной на меня Беркута. Взрывная волна, как выяснили потом специалисты, долго плутала по мостику среди сложной аппаратуры, прежде чем найти адмирала и пихнуть его поверх меня в ватервейс. А масса адмирала килограммов сто. Умножьте массу на скорость его полета в квадрате, и вы поймете, почему высокое небо надо мной почернело и даже вовсе исчезло. Адмирал выбил из меня дух вместе с сознанием. И вернулся в меня дух только в перевязочной, где мы лежали с адмиралом рядком и оба на животах, - закончил Петя, машинально потирая левую ягодицу.
- И все-таки самое смешное было потом, под водой, - с загробной мрачностью сказал некурящий. - Потому что взрыв только двух гранат означает приказ сверху: "Лечь на грунт!" И мы легли и лежали там, как олухи. Лежали и лежали, пока от углекислоты глаза на лоб не полезли - хуже, чем здесь от вашего дыма. Только тогда Заика решился всплывать…
- В медпункте мы с Беркутом окончательно и подружились, - сказал Петя. - Ничего так не сближает мужчин, как совместное лежание на животах.
- Или на грунте, - заметил бывший командир дизельной лодки Ямкин.
- Совместное ползание на животах, если, конечно, без китайских церемоний, тоже сближает, - заметил Китаец, покидая стульчак и одушевляясь. Его распирало желание привести пример из автобиографии. Но майор использовал преимущество старшего по званию:
- Точно! Сближает! Вот у нас на Втором Украинском, когда готовили форсирование… Отставить, гвардия! - вдруг приказал сам себе майор, из последних сил давя на горло собственной песне. - Все покурили? Выходи строиться!
И мне подумалось о том, что даже наш досаафовский симпозиум сближает мужчин, хотя нам не приходится вместе ползать на животах и лежать на них рядом в перевязочной. И что прав Китаец: будничное курение в венерианской атмосфере уже способствует созданию атмосферы круговой поруки и коллективному художественному творчеству. Ибо если когда-то и был какой-то конфуз на флоте, связанный со взрывом ручной гранаты в неположенном месте, то неудержимое фантазирование Пети и гениальная, с актерской точки зрения, импровизация некурящего товарища увели всех нас далеко от реализма, в чудесный мир домыслов и гипербол, в мир мужской моряцкой травли - ведь флот стоит одной ногой на воде, другой на юморе.
Но после просмотра нескольких нехудожественных фильмов мы утратили способность к травле и покинули мероприятие в молчании.
Без всяких шуток мы спустились в гардероб. И без всяких глупостей оделись.
Смерть только что корчила нам рожи из грибовидных атомных облаков. Смерть с величественной неторопливостью взлетала из океанских глубин. Смерть шла на цель по вертикали из стратосферы. Подопытные верблюды и свиньи страшно завершали свое существование среди льдов, степных песков и на палубах боевых кораблей.
Я тогда впервые не только понял, но и почувствовал, что мир в нашем мире обеими ногами стоит на грани глобальной смерти. И удивился своей способности осознавать простые истины с огромным запозданием. Ведь серьезные люди изрекают умные вещи, начиная с отрочества. А я в глубокой зрелости размышляю с полной серьезностью о том, что, например, произойдет, если ссыпать и слить все лекарства какой-нибудь аптеки в одну цистерну. И мне все еще иногда кажется, что в таком случае из цистерны выскочит нормальная обезьяна.
Дождь выбивал из темной невской волны серые пузыри.
О гранит набережной терлись теплоходы варианта "Река - море".
Буксир тащил против течения баркентину "Сириус". Ей суждено было превратиться в плавресторан. А в юности многие из нас карабкались по вантам этой баркентины, и отползали по жидким пертам к нокам ее рей, и травили с низкого борта в балтийские волны.
- Лучше бы ее на дрова пустили! - сказал я. - Кабак сделают, а?
- Брось, Витус, - сказал Петя Ниточкин. - Зачем гнилые дрова, если она еще может служить? На ней "Ленресторантрест" еще встречный план выполнит.
Бронзовый Крузенштерн глядел на нас с противоположной стороны набережной. Он стоял чуть ссутулясь, прихватив себя за локти, кортик навечно прикипел к его левому бедру, дождь навел блеск на старые, позеленелые в непогодах эполеты.
Девушка в туфельках на каблуках шла через лужи набережной и смеялась.
- Вам не на Охту? - крикнул ей Ящик, забираясь в шикарную "Волгу". - Могу подвезти!
- Катись, папаша! - безо всякого сердца ответила ему девушка.
- Интересно отметить, что это уже старость, - с непритворным вздохом проскрипел Ящик. - Кому на Охту, ребята?
На Охту никому не было надо.
- Я знаю, в чем наше главное несчастье! - заорал Китаец на всю набережную. - Много думать стали, товарищи доброхоты! Этот вон, - он кивнул вслед "Волге", - с флота удрал, чтобы в физику погрузиться. Ты, - он пихнул Психа кулаком, - в души с психологическим мылом залезаешь! А этот дохлый, - и Китаец заботливо поднял мне воротник плаща, - литературные книжки сочиняет! Надо, если без китайских церемоний говорить, меньше думать, но много знать. Тогда и только тогда сможешь хорошо водить корабли и хорошо воевать. Правильно я говорю, Ямкин? Тебе, как последней букве в алфавите, последнее слово.
- Пива выпьешь с нами? - флегматично спросил Старик Китайца, подсчитывая на ходу мелочь. На философию ему наплевать было.
- Нет, ребята, каким образом Псих угадал, что у меня жена уже четвертая по списку, не знаю, но это факт. И факт, что люблю первый раз. И сердце у нее прихватывает… В поликлинику бегу. Привет, товарищи офицеры! - И он нарезал к остановке, завидев свой трамвай.
- Чертов командос! Чего молчал?! - крикнул ему вслед Псих. - У меня знакомых врачей навалом!
Чертов командос возле трамвая поскользнулся, чуть не шлепнулся и пролез в двери без всякой лихости.
- Интересно отметить, что он прав на сто процентов, если говорить без китайских… тьфу! Вот ведь! Теперь привяжется! - засмеялся Петя Ниточкин. И мы все засмеялись, ибо нет ничего более дурацкого, нежели повторять чужие отработанные словечки и уподобляться таким образом попугаю.
- Удивительная судьба у нашего поколения, - сказал Псих, борясь с импортным зонтиком, который распахнулся в обратную сторону. - Мы начали бурно дряхлеть, так и не повзрослев: морщины на лбах, пальцы на автоматических кнопках, а все шуточки да прибауточки…
- Какое это поколение ты имеешь в виду? - спросил я.
- То, о котором командир "Комсомольца" писал. Военных мальчишек, - сказал психолог.