- А твои дела как? - спросил Аман.
- Мои-то?.. Во! Здорово!.. Эта корова, ну, чистая благодать, такая смирная, такая послушная, отведешь ее за поводок, поставишь на меже, она щиплет травку, с места не сойдет, будто привязанная. Не видал еще такой скотины! Когда трава кончится, посмотрит краем глаза: "Можно дальше пойти?" Я ей рукой махну: "Иди, мол!", а сам валяюсь в тенечке. Да что! Самое жаркое время я под талом у арыка проспал, просыпаюсь, а она стоит на том же месте, кругом пи травинки, ждет, пока я глаза открою… Не корова, а одно удовольствие. Хорошо, что я тут не остался, измотаешься небось с этими гостями. Завтра опять пасти пойду.
Аман глядел на меня завистливым взором, издавая короткие восклицания. Изредка он хватался за живот и постанывал. Тут нам вынесли чашку холодной похлебки с простоквашей. Я подвинул чашку к себе, понимая, что Аман после таких редкостных блюд на это и смотреть не станет. Но он заметил небрежно:
- Ты мне оставь немного, мне эта штука будет кстати. Я сегодня такой жирнющей пищи наелся, все тяжелое, может, похлебка разбавит немного густоту в желудке. О-ох, прямо встать не могу! О-ох…
- Оста-авлю, - сказал я и, вспомнив про свое вранье, добавил: - Я и сам не такой уж голодный, проспал целый день.
Утром хозяин опять вынес две лепешки и кумган с чаем из джиды.
- Ну, - сказал он, - кто сегодня чем займется?
- Сейчас решим, - сказал Аман и зашептал мне: - Так и быть, я пойду с коровой, а ты имей совесть, останься вместо меня на угощение, а то у меня на второй день живот лопнет. Понял?
- Понял, - ответил я тоже шепотом, скрывая радость: ведь мне предстоял день, битком набитый едой, а ему - моя корова!
- С коровой я пойду, бай-ата, - сказал Аман и снова зашептал мне: - Ты только не забудь мой совет: когда хозяин перед гостями вынесет тебе пол-лепешки с сюзьмой, смотри не ешь. Это он думает: не накормить его, так он при гостях пожадничает, осрамит меня, что ни говори, голытьба. Ты смотри - поблагодари его, а от лепешки откажись, сыт, мол…
- Спасибо, что сказал, братец, - ответил я и, чтоб не остаться в долгу, тоже хотел дать ему полезные советы насчет коровы - не отпускать поводка или привязать ее к чему-нибудь… Но я испугался, что он заподозрит нелад ное и откажется идти в поле, и сказал вместо этого: - Я вчера весь день на голой земле пролежал, теперь поясница болит. Ты бы захватил с собой кровать. Там камыши рядом, поспишь в холодке как следует.
Хозяин тем временем ушел в ичкари. Аман отправился в хлев, отвязал корову, взвалил кровать на спину и ушел.
- Где Аманбай? - спросил появившийся хозяин.
- С коровой ушел, бай-ата.
- Ну и ладно, - сказал хозяин, - молодцы. Кончил чаевничать, пора и за дело…
Он дал мне кетмень, топор, тешу, повел за усадьбу и показал на два пня от старых тополей, срубленных почти вровень с землей.
- А ну, покажи свое усердие - выкопай эти два пня, зимой сами будете у костра греться! Вчера и Аманбай, дай бог ему счастья, поработал как следует - тоже два пня здоровых выкорчевал. Молодцы вы, честные ребята!
И он ушел. Я немного удивился, почему Аман не рассказал мне про пни, но решил, что он просто забыл об этом: остальные впечатления дня были слишком сильны! "Пока придут гости, выкопаю один пень, не убудет меня, - сказал я себе. - А там уж отдохну и отъемся за милую душу!" Полный энергии, я взялся за дело.
Пень был небольшой и трухлявый. Но когда я его обкопал, то обнаружил несколько мощных корней, уходивших в землю, наверное, на версту. Корни были такие толстые и крепкие, что я возился с каждым, пока у меня не потемнело в глазах, пару раз чуть не отрубил себе ногу, а когда я кончал с одним корнем, рядом, казалось, вырастал новый… Так я обливался потом на солнцепеке, конца пню не было видно, гости тоже не появлялись. Когда перевалило за полдень, хозяин вышел с половиной лепешки, намазанной сюзьмой.
- Работаешь? Молодец, молодец, на вот, поешь-ка, полакомься…
При виде лепешки я ощутил просто волчий голод, но вспомнил совет Амана. Действительно, зачем набивать живот всякой чепухой? Тогда для настоящей еды и места не останется.
- Спасибо, бай-ата, - сказал я, - что-то пока не хочется. Сыт, видно.
Хозяин не стал особенно уговаривать.
- Да, - сказал он, - молод еще, сила так и играет, видно, своих соков много!
Он ушел, унося лепешку, а я проглотил слюни и подумал, что эти подлые гости нынче слишком задержались. Может, еще куда-нибудь зашли? Впрочем, никуда они от такого угощения не денутся. Придут еще. На худой конец, и к должникам ведь пойдем или сами в гости отправимся… И я продолжал сражаться с проклятым пнем. Еле я с ним управился. Солнце начало клониться к закату, а гостей не было и в помине, хозяин тоже никуда не надумал отправляться. Я впервые почуял неладное. Неужели Аман наврал мне? Быть не может! Живот у меня подводило, руки едва держали топор, но делать нечего: я принялся за второй пень…
Он оказался податливей, к заходу солнца я его прикончил и даже сам удивился. Едва добрел я до усадьбы и повалился без сил. Через полчаса вернулся Аман: на спине кровать, сам серый, как застиранное полотно, в руках сжимает из последних сил поводок… Он молча протащился мимо меня в хлев, бросив по дороге кровать на землю, и привязал корову.
Хотя Аман первый меня надул (я сперва ведь и не собирался ему врать) и оба мы здорово поплатились, я все же чувствовал себя неловко. К тому же проклятая корова досталась Аману куда дороже, чем мне: ведь по моему совету он взял с собой кровать. Если оставить кровать и смотреть за коровой, кто-нибудь, еще не дай бог, кровать стащит. А если плюнуть на корову и кровать стеречь, корова в такие места заберется, что ее, пожалуй, и не найдешь потом. Поэтому бедный Аман целый день гонялся за коровой с кроватью на спине. Вся кожа на плечах у него была содрана.
Он уселся с таким злым и несчастным видом, что я попробовал было наладить отношения шуткой.
- Что, устал, Аманбай? - спросил я. - Он молчал. - Я тоже, - сказал я. - Твои гости не лучше моей коровы… Только вкусных вещей сегодня что-то было маловато! - Я засмеялся, но Аман на меня и не взглянул. - Ну, чего молчишь? Скажи еще спасибо, что сетка была не железная!
Тут он наконец посмотрел на меня, и глаза его зло сверкнули.
- Заткнись! - сказал он глухо.
Но я не стал обижаться.
- Эй, Аман! - сказал я. - Брось ты! Мы ж с тобой вдвоем, как два глаза, один без другого света не увидит!. Помиримся? Мы ж оба виноваты! Слышишь, Аман?
Он вроде смягчился и даже кивнул, но по-прежнему старался на меня не смотреть.
- Уходить отсюда надо, - буркнул он.
- Да у нас же ни денег, пи еды!
- Ну и что… Не умрем с голода по дороге. Здесь тоже не жирно кормят…
- Да, не объешься! - сказал я и снова засмеялся. Аман насупился. - Ну ладно, - сказал я. - Только что ж мы, с пустыми руками так и уйдем?
- А что ты придумаешь? Может, крышу сломаешь и усадьбу ограбишь?
- Ну, ограбить не ограблю, а за работу нам кое-что полагается… Только что бы взять?
Как ни говори, а домла и ишан кое-чему меня научили. Я смотрел теперь на вещи, как в известной пословице: "все, что без хозяина, принадлежит афанди". Я стал внушать Аману, что, присвоив себе какое-нибудь хозяйское добро, мы только восстановим справедливость: разве он не натравил на нас эту проклятую корову, не предупредив ни словом? Наконец Аман согласился. Оставалось решить, что именно мы возьмем? Хватать любую дрянь тоже не имело смысла. И тут вдруг мне пришла в голову прекрасная мысль. Мы зарежем рябую корову!
Когда я предложил это Аману, у него даже глаза посветлели, так его обрадовала моя идея. По-моему, именно об этом он мечтал весь день, только боялся сам себе признаться.
- Здорово, - сказал он. - Так мы и хозяина накажем, и корове отомстим, и целой горой мяса запасемся! Продадим, и на вырученные деньги домой доберемся…
Аман так повеселел, что, казалось, окончательно простил мне и корову и кровать.
Мы размечтались о мясе. Оно представлялось нашему голодному воображению то вареным, то жареным, то горячим, то холодным… И когда нам вынесли на ужин чашку молочного супа с тыквой, мы почувствовали во рту кислый вкус разочарования. Однако суп мы выхлебали до капельки, тем более что хозяин, заметив, видно, наши разочарованные физиономии, стал выхвалять чудотворные свойства тыквы и кончил утверждением, что кто ест тыкву, никогда не попадет в ад.
После ужина хозяин запер ворота на замок и ушел в дом. Мы улеглись на свои места и, конечно, заснули. Но Амана, видно, снова разбудил его живот, а сам Аман уже разбудил меня. Было, должно быть, около полуночи. Мы встали и на цыпочках пошли к хлеву. Аман боязливо оглядывался, в каждом углу ему чудилась подстерегающая тень. Я чувствовал себя свободнее - как-никак, а на моем счету был уже имамов ишак!
Луна спряталась за тяжелым, толстым, как ватное одеяло, темно-серым облаком, и мы вошли в хлев. Ощупью подобравшись к рябой корове, мы стали шептать ей разные лицемерные любезности, чтоб она не встревожилась и не замычала. Но это вообще была молчаливая корова, хотя и зловредная. Тут Аман передал мне топор, я размахнулся и стукнул ее обухом по черепу! Она так и грохнулась оземь.
Странное дело, она доставила мне столько неприятностей, что я должен был испытать сладкое чувство удовлетворенной мести, когда она грохнулась на землю после моего удара. Но ничего подобного я не ощутил, наоборот, мне стало как-то не по себе, не то чтобы жалко эту сумасшедшую корову, просто нехорошо сделалось, и как раз от мысли, что теперь-то она уж никого не заставит носиться за собой!
Амана, видно, обеспокоил только шум падения, он засуетился в темноте, прислушиваясь. Но все было тихо.
Мы еще постояли, потом я взял у Амана нож - нож у него был что надо, недаром его отец ножи делал, - провел несколько раз по своему бедру… Я и сам теперь не понимаю, как это нам удалось в темноте выпотрошить тушу, снять шкуру. Мы отобрали пуда три лучшего, без костей, мяса, опорожнили мешок со жмыхом, стоявший в хлеве, и уложили мясо в мешок.
Теперь предстояло выбраться из усадьбы. Поскольку ворота на запоре, единственный путь - через крышу хлева, прилегающего к дувалу. Один из нас заберется с помощью другого на крышу, а потом веревкой вытащит мешок с мясом и товарища. Мне было все равно, кто полезет первым, но Аман настойчиво предлагал свои услуги, и что-то в его тоне меня насторожило. Однако я не подал виду.
Лупа уже зашла, на дворе было темным-темно. Я встал у стены, Аман влез мне на плечи и, уцепившись, легко оказался на крыше.
- Ну, давай скорей! - сказал он громким шепотом.
Я должен был кинуть ему конец веревки, привязанной к мешку с мясом. Но в голосе его прозвучало столько злорадного, почти не скрываемого торжества, что я все вдруг понял! Он собирается отомстить не только хозяину, по и мне: сейчас я подам ему мешок с мясом, он возьмет его - и был таков! Меня он вытащить и не подумает! Я чуть не выругался вслух, так уверовал в его предательство. Ну, погоди же!
- Погоди, - сказал я, - веревка вроде развязалась…
Я быстро развязал мешок и начал лихорадочно выбрасывать из него мясо.
- Ну, чего ты там возишься? - прошипел Аман с крыши.
- Сейчас… - сказал я. Я как раз привязывал веревку к концам мешка. Потом влез в мешок, затянул другой конец веревки, продетый в дырки, наподобие шнура, и крикнул:
- Тяни!
Аман, видно, испытывал такое нетерпение, что не обратил внимания на странный звук моего голоса. Он потащил веревку, мешок дернулся, я повис вниз головой - и пошел вверх, задевая о стенку. Я весил около трех пудов, как и мясо, которое выбросил, так что Аман ничего не заподозрил. Втащив мешок на крышу, он передохнул, потом нагнулся и крикнул как раз около моего уха:
- Ну что, попался теперь? Это тебе и за баранов, и за корову - за все! Попробуй теперь держать ответ перед хозяином, ловкач!
Ах, подлец! Я едва сдержался, чтобы не рвануться из мешка, но сообразил, что это плохо для меня кончится.
К тому же, я отомщу ему куда злее… Он торопливо подтащил мешок к краю крыши, спустил меня на веревке за дувал, потом я услышал, как он спрыгнул рядом. Он поднял мешок, еле-еле закинул меня на спину и зашагал…
Я скоро начал задыхаться, меня поддерживало только сознание, что я еду верхом на Амане. А он едва тащился, то и дело останавливаясь и опуская мешок с протяжным "уф-фф". Мне казалось, мы движемся уже целую вечность. Аман, надо полагать, был того же мнения.
Наконец сквозь ткань мешка я различил, что как будто начало светать. Послышались утренние звуки: какая-то птица проснулась и радостно свистнула, зашумел ветерок в траве, заглушая мягкие вздохи пыли под ногами Амана. Потом я услышал голоса приближающегося кишлака. Собака где-то тявкнула… ближе… Вот она бежит рядом… я различаю ее прерывистое дыхание. Аман остановился, я понял, что это из-за собаки. Она, должно быть, находилась в раздумье. Аман сделал шаг - и собака вдруг залилась адским лаем! Ей тотчас ответили другие, собачий хор рос и совершенствовался на ходу. Собаки явно окружали нас со всех сторон. Аман, конечно, здорово перепугался. Но что Аман - представьте мое положение! Ведь и нарочно для человека страшнее казни не придумаешь, чем завязать его в мешок и науськать собачью свору! Самое ужасное, что собаки куда догадливее Амана и давно знают: в мешке вовсе не говядина. Может, это их так и расстроило? Я бы сразу подал голос, но боялся, что Аман от испуга бросит мешок, и тогда я совсем пропал. Аллах, однако, судил иначе: Аман шагнул, собаки кинулись, одна вцепилась в мешок - ив мою ногу! Тут я забыл всякую осторожность и завопил:
- Карау-ул! Подними мешок повыше, дурак!
Аман совершенно ошалел. Я думаю, вы бы тоже ошалели, заговори у вас за плечами три пуда свежей говядины. На мое счастье, он слишком растерялся и не бросил мешок на землю, а действительно подтянул его выше, как я сказал. Услышав мой голос, и собаки опешили - может, им тоже раньше не попадались говорящие мешки? Я крикнул Аману:
- Развяжи мешок, болван!
Он повиновался, опустил мешок на землю, развязал. Когда я вылез, охая, он смотрел на меня, выпучив глаза, и повторял, как слабоумный:
- Это ты?.. А где мясо?
У него был такой смешной вид, что я не выдержал и расхохотался, хотя мне было вовсе не до смеха.
- Где мясо? - сказал я. - Съел! Что, не видишь, как я поправился!
Он все еще не мог прийти в себя, собаки тоже. Такого им и впрямь видеть не приходилось: был один человек, стало два. Они замолчали и стали расходиться.
Я, прихрамывая, пошел по дороге, Аман потащился за мной…
Часть четвертая
У звезд свои истории
Аман очухался не скоро, но теперь он шел рядом со мной, и я видел, как он прямо на глазах раздувается от злости. Проходя мимо старой вишни, росшей на обочине, он отломил большую ветку, похожую на кнутовище, и стал ее обтачивать с обеих сторон своим распрекрасным ножом. "Как бы эта палка по мне не прогулялась", - подумал я и решил тоже запастись оружием. Ничего подходящего поблизости не попадалось. Наконец я сломал саженец урюка.
- Эй, друг милый, - сказал я, - одолжи-ка свой нож, палку построгать.
- Опоганишь нож, поганый! - сказал Аман.
- Это я-то поганый? Да я сколько с тобой ходил, ни разу не видел, как ты купался! Ты и воды боишься больше, чем курица! Плеснешь на лицо из арыка, так и то передернешься, как наркоман.
- Молчи лучше!
- Чего это мне молчать? Если я поганый, так ты какой? Я-то недавно в речке выкупался, одежду со щавелем постирал, а ты? Прошлогоднюю грязь еще с собой таскаешь!
- Я сказал, молчи!
- Он сказал! Хо-хо! Слушайте, мусульмане!
- Сейчас как заеду палкой!.. Ты не поганый, ты хуже: самое что ни есть нечистое отродье! От твоего намаза на небе три раза отплевываются! У-у, нечистый!
- Я нечистый, ладно, а ты всякого нечистого грязней: предатель! Товарища продать хотел!
- Тебя продавать - никто не купит!
- Погоди, я еще с тобой не рассчитался!
- Ну-у?.. Чего ж ты ждешь?
- Рассчитаюсь еще, времени хватит.
- Трус!
- А ну, скажи еще раз!
- Еще десять раз скажу: трус! Трус! Ну, что ты сделаешь?
- Сейчас увидишь, что я сделаю! Гад! Хотел с мясом удрать, а меня на расправу оставить! Еще говорит - я нечистый!
- Конечно!.. Мне… мне пророк во сне велел так поступить, чтобы от твоей беды отвязаться…
- Ну-у? Сам пророк? Во сне? Это он спал или ты спал? Что ж ты его получше не расспросил? Гляди, как оплошал! Думал, мясо тащишь, уже небось подсчитал, за сколько его продать, а глядишь - в мешке-то я! Ха-ха-ха!
- Молчи, говорю!
- Хо-хо-хо! Говядина заговорила… Ха-ха-ха… от испуга аж язык изо рта вывалился…
Аман, весь кипя, замахнулся на меня палкой, я отскочил и продолжал над ним издеваться:
- А ты небось в мечтах уже расторговался и разоделся, как байский сын, а? Ну-ка, расскажи, чего ты накупил?
Видно, я попал наконец в самое больное место.
- Ах ты… - сказал он, захлебнувшись яростью, и снова кинулся на меня с палкой, но я опять отскочил. Глаза у него так вылезли из глазниц, что казалось, вот-вот и совсем вывалятся. - Тебе что, оборванец! - закричал он, наконец обретя дар речи. - Ты в чем хочешь домой вернешься! А мне людей стыдно! Что люди скажут - ходи-ил, рабо-отал, только на лохмотья и заработал! У-у, за что меня аллах наказал, что я с тобой встретился! Заработал бы себе честно деньги, купил бы халат, шапку с лисьим мехом… Да если б не ты, я бы уже барана имел, а у кого баран - со временем лошадь будет, у кого лошадь - может верблюда купить…
Он так искренне убивался, что одно удовольствие было смотреть.
- Ах ты, бедненький! - сказал я. - Бедняжка! Ограбили тебя! Разорили! Ну ничего, ты не огорчайся. Поступишь учеником к канатоходцу, он тебе бархатные штаны сошьет. А то к кочегару наймись, у огня ни халата, пи шапки не надо… А что касается барана…
Аман заревел, как бык, и погнался за мной, но я увернулся, остановился поодаль и продолжал:
- Ты послушай, Аманджан: что касается барана, кобылы, верблюда, зачем они тебе? На них корму не напасешься! Да еще сарай им построй. Ты лучше по базарным дням на скотный базар ходи. Во-о! Представь, что это твой хлев, а весь скот твой собственный. А если мало покажется, еще и цирк есть! Знаешь цирк Юпатова? На билет у тебя, конечно, не найдется, но ты в щелку посмотри… Если мало верблюда, считай, что слон тоже твой! Только сторожа берегись, сам знаешь, какая плетка…
Аман так и приплясывал на месте, выбирая момент, как бы на меня броситься поверней. Он был сильнее меня и тяжелей, зато я - легче на ногу. Я-то знал, что ему меня не догнать. Но он вдруг сник, словно из него выпустили воздух, опустил руку с палкой и сказал, сплюнув:
- Лучше иметь вымя дохлой коровы, чем такого товарища. Хоть мыловар бы деньги заплатил… Катись к черту! Лишь бы мне и на том свете твою противную рожу не увидеть… - Он повернулся и пошел назад по дороге.
Хо, куда это он пойдет? Вернется обратно? Его поймают люди бая, у которого мы корову зарезали, сдадут полицейскому, и пройдет у него вся жизнь в Сибири. Нет, побродит, как собака, и опять пойдет той же дорогой… Я крикнул ему вслед: