Глава 19
Свидание
На другой день Бонасеев уезжал на курорт. Катя должна была приехать к нему через два дня.
С утра в квартире шли сборы, во время которых Вартанян сидел у себя в комнате и ежеминутно подносил к уху часы, очевидно, беспокоясь, как бы профессор не опоздал на поезд. Но профессор никогда не опаздывал: он точно вовремя ушёл, то есть тогда, когда Вартанян уже готов был швырнуть часы о стенку.
Как только за профессором захлопнулась входная дверь, Вартанян сорвался с дивана, как с низкого старта, и помчался искать Катю. Он нашёл её в гостиной и принялся целовать с настойчивостью, наблюдаемой в природе в процессе стихийных бедствий.
- Да подожди же ты, нетерпеливый, - вырываясь, говорила Катя. - Давай устроим сначала пир в честь твоего возвращения. Пойми, всё должно быть красиво. Я сейчас всё приготовлю, а ты сбегай купи хорошего вина.
Вартанян побежал за вином, а Бонасеева принялась хлопотать на кухне. Вскоре он вернулся, и через полчаса они уже сидели за хорошо сервированным столом и поднимали первый бокал за его счастливое возвращение.
Потом был второй тост, потом раздался телефонный звонок в его комнате, и он побежал туда.
- Ну ты, Вартанян, вообще! - прозвучал в трубке голос Планшеева. - Приехал и молчишь. Как ты добрался? - спросил он, не уточняя, туда или обратно. - У меня к тебе только одна просьба: не сердись на Атасова. Это такой человек, на которого грех сердиться. Просто ты его пока плохо знаешь и поэтому недооцениваешь…
- Так я и не сержусь, - попробовал свернуть разговор Вартанян.
- Вот и молодец! - закричал Планшеев. - Узнаю тебя. Ты мужчина что надо. Даю прощальный гудок! - И он положил трубку.
Вартанян пришёл в гостиную, и они с Катей подняли бокалы за дружбу. Но в это время опять послышался звонок в его комнате, и он помчался к телефону.
- Между прочим, бросать друзей на вокзале - это не лучший способ прекратить с ними всякие отношения, - раздался в трубке голос Порточенко. - Но дело не в этом. Я тебя очень прошу: не держи зла на Арамича. А? Понимаешь, просто не повезло ему тогда. Он так хотел лететь в Одессу!
- Я и не сержусь, - заверил Порточенко Вартанян.
- Ну и ладно, тогда и я на тебя тоже. Пока.
Вартанян опять вернулся в гостиную. Но Кати там уже не было. Она задумчиво ходила по спальне. Вартанян вошёл, обнял Катю и начал покрывать поцелуями её губы, щёки, шею. Но опять раздался телефонный звонок, и он побежал в свою комнату.
- Здравствуйте, мой юный друг. - Звонил Арамич. - Я рад слышать ваш голос хотя бы по телефону. Какие ощущения после полёта?
- Всё нормально, - ответил Вартанян.
- Тогда маленькая просьба. Я бы даже сказал - совет.
- Я слушаю.
- Я не советую сердиться на Планшеева. Не потому, что он этого не заслуживает, нет, скорее, потому, что это всё равно бесполезно.
- Я и не сержусь.
- Я очень рад за вас обоих. До свидания.
Когда Вартанян вернулся в спальню, Катя, как открытая книга, ждала его на том месте, где он закончил читать. Он подошёл к ней, и его руки ласково ощутили всю её, но опять зазвонил телефон.
- Это Атасов, - произнесла трубка. - Я категорически приветствую тебя и рад, что ты снова вместе с нами. Так всегда бывает: судьба пытается разлучить друзей, но дружба сильнее судьбы. Но только вот что: не обижайся на Порточенко. Он такой мнительный стал - всё ему кажется, что ты на него за что-то в обиде,
- Да не обижаюсь я, так ему и скажи.
- Хорошо, я так и скажу.
Вартанян опрометью кинулся в спальню. Окна были плотно зашторены. Катя лежала в постели с закрытыми глазами. Он сел на краешек кровати и нежно поцеловал Катю в основание шеи.
- Я жду тебя, - прошептала она, не открывая глаз.
"Вот она, истинная награда", - успел только подумать Вартанян, как снова раздался телефонный звонок.
- Я тут говорил с ребятами, - послышался голос Планшеева, - оказывается, никто из них на тебя совсем не в обиде. Это дело надо отметить, мы едем к тебе.
- Завтра! - крикнул Вартанян, но ответом ему были частые гудки, которые Планшеев при всех своих способностях издавать не мог.
По подсчётам Вартаняна, до прихода друзей оставалось минут двадцать. Он с присущей ему честностью сказал об этом Кате, она попросила его выйти из спальни и через десять минут вышла одетая как и прежде, но весьма обиженная. А через пятнадцать минут вся команда действительно заявилась к ним в квартиру. Увидев накрытый стол, Планшеев понял, что в который раз не ошибся в себе.
- Ну вы вообще, ребята, это надо же! А? - завопил он, входя в гостиную.
Остальные вели себя не так шумно, но тем не менее сумели выяснить, что у Вартаняна осталось от поездки ещё пятьдесят рублей, и послать его в магазин.
И пир закипел с новой силой. Пили главным образом за дружбу и веселились так, что Вартаняну хотелось плакать: когда любовь и дружба объединяются, они делают с человеком чудеса.
Постепенно друзей перестало смущать подавленное состояние хозяйки дома и Вартаняна. Атасов делал какие-то хитрые коктейли и настоятельно рекомендовал всем попробовать их. Но Планшеев орал: "С прицепом!" - и продолжал упорно запивать водку пивом.
По мере того как росло число тостов, провозглашаемых за дружбу, в душе Вартаняна накапливалось всё больше сомнений в этой самой дружбе. Тогда, в суете поездки, он как-то не успел проанализировать события, связанные с ней: сперва горячее желание друзей не отпускать его одного в опасное путешествие, а потом цепь таинственных их исчезновений.
И теперь, сидя в кругу веселья и как бы в стороне от него, Вартанян терзался вопросом: "Что же такое дружба? Почему эти четверо, покинув меня там, в аэропорту, не хотят даже объяснить причины своего исчезновения, не говоря уж о причинах исчезновения денег, розданных им? Может, они просто стесняются?" И он решил помочь друзьям посредством наводящих вопросов, тем более что они уже были в той кондиции, когда промедление со стороны Вартаняна грозило обречь его на состояние не только задавать вопросы, но и самому отвечать на них.
- Слушай, Атасов, а всё-таки куда ты тогда, в аэропорту, делся? - как бы невзначай начал Вартанян.
- Как то есть куда? Никуда я не делся. Это всё они напутали. А я их по всему залу искал.
- Даже в милиции, - ехидно поддержал его Планшеев,
- Вот видите, у меня свидетель есть, - оживился Атасов.
- Я что-то не пойму. А что мы должны были делать в милиции? - вступил в разговор Арамич.
- Ну и сколько же ты просидел там? - спросил Порточенко.
- Пока его не вывели оттуда, - старался Планшеев, который в этой истории пострадал больше всех.
- А когда вывели? - спросил Вартанян.
- Я думал, что вы уже улетели.
- Куда же мы могли улететь, - не унимался Планшеев, - если мои деньги были у тебя?
- Так я же хотел их тебе отдать, но ты сам всё испортил.
- Ну ты вообще, Атасов! Это же надо, а? Это я всё испортил!
- Ну конечно, - продолжал Атасов. - Ворвался в отделение, перепугал милиционеров. Ты знаешь, что они мне про тебя сказали?
- Что?
- "Мы не можем вас отпустить, потому что если у вас такие друзья, как этот, то ваше место только за решёткой". Вот что они мне сказали.
- Ну ты даёшь! - Возмущению Планшеева не было границ. - А потом они, значит, под конвоем тебя до такси вели?
- Конечно, они уже стали опасаться за меня. Мне надо было либо оставаться, либо уезжать.
- Я ничего не понимаю, - начал Арамич.
Но Вартанян, кажется, начал что-то понимать.
- Я, кстати, тоже не понимаю, куда ты делся? - спросил он Арамича,
- Как то есть куда делся? Я за ними бегал, - Арамич показал на Атасова и Планшеева.
- Это где же ты за мной бегал? - возмутился Атасов, радуясь тому, что можно теперь взяться за Арамича. - Это он за мной бегал, - Атасов показал на Планшеева.
- Ему было из-за чего бегать, поэтому он бегал быстрее меня. А так мы с Порточенко ждали Вартаняна в ресторане, а потом я пошёл искать вас.
- И начал со стоянки такси, - угрюмо добавил Порточенко.
- Откуда ты знаешь? - занервничал Арамич.
- По радио объявили! - И Порточенко гулко захохотал.
- А ты сам-то почему не полетел? - Арамич перешёл в наступление.
- А я напился, пока рейс откладывали, - сказал Порточенко, и все, по его мнению, обязаны были отнестись к этой причине максимально уважительно.
Все так и отнеслись, кроме Вартаняна.
- Вопрос в другом, - продолжал Порточенко, - куда делся Планшеев?
Тут обрадовались все трое пропавших.
- Ну вы это вообще! - Планшеев даже задохнулся от возмущения. - Вы сначала не заехали, а потом, ну вы вообще… - И Планшеев замолк, вспомнив двести рублей, которые он так и не увидел.
- Немногословное объяснение, - промолвил Атасов.
- Ты не увиливай! - прогрохотал Порточенко. - Если виноват, отвечай! Понял?
- Действительно! - возмутился Арамич.
- Ну, что я говорил? - резюмировал Атасов. - Это всё он. Видишь теперь, - обратился он к Вартаняну, - вот кто во всём виноват.
Но Вартанян давно уже понял, кто виноват. Он уже не верил своим друзьям и ждал только, когда кончится спиртное, потому что знал, что до этого момента они всё равно не уйдут, а после не задержатся ни на минуту.
Бонасеева сидела в кресле и листала журнал. За весь вечер она не проронила ни слова. Да и что было говорить! Деньги, она понимала, не вернёшь, а всю комедию наблюдала не в первый раз и, собственно, ничего другого от этих друзей не ожидала.
Разговор ещё раз коснулся истории с отлётом в Одессу, но по мере нарастания количества выпитого росло число подробностей, оправдывающих всех, кроме Планшеева. Но Планшеев уже не обращал на это внимания. Потом Атасов подсел к Вартаняну и так тихо, чтобы не слышал никто из окружающих, сказал не совсем твёрдым голосом:
- А теперь смотри сюда. - Он вынул из бумажника фотографию и показал её Вартаняну. - Вот из-за кого я не полетел в Одессу.
С фотографии на Вартаняна смотрела помолодевшая лет на десять Мила.
- В аэропорту её увидел, жена моя бывшая, - пояснил Атасов.
- И давно бывшая? - только и спросил Вартанян, покосившись на Катю.
- Да, давно и надолго. Но… - Атасов многозначительно вложил фотографию обратно в бумажник. - Мы расстались, вернее, она рассталась. Со мной. Она в милицию пошла работать. А я с ней был не в ладах. Сперва с милицией, а потом с ней. Она и сказала: "Не могу жить с таким, как ты". Это я, значит. И ушла. А я что? Я ничего.
Он замолчал, вернулся на своё место и после этого только грустил. А Вартанян сидел и соображал. "Вот она какая, ревизор по ювелирным магазинам, - думал он, не решаясь приставать к Атасову с расспросами в присутствии Бонасеевой, - теперь всё понятно".
А спиртное на столе неумолимо приближалось к концу. Вот уже и Планшеев запел отходное ариозо. Он встал и, театрально показывая рукой на строй пустых бутылок, пропел: "Вот и всё, что было". Впоследствии эта фраза станет шлагвортом в популярной песне, исполненной популярным певцом. Но в то время шутка не прибавила ни веселья, ни тем более спиртного, и все пошли по домам.
А Вартанян с Катей остались одни. Они ещё долго ликвидировали следы пиршества, потом долго просто так ходили по квартире, а потом повторилась та же сцена, что и до прихода незваных гостей: Катя не любила разнообразия. Но сцена затянулась до утра.
Во всех книжках Вартанян читал, что, после того что было между ним и Катей, он, как честный человек, должен жениться. С этой мыслью он побежал в ванную умываться, с этой мыслью он брился и с ней же пошёл к завтраку, когда Катя позвала его.
Он знал, что шила в мешке не утаишь, и поэтому прямо сказал Кате, что хочет на ней жениться. Катя несколько секунд смотрела на него молча, а потом у неё началась истерика. Она хохотала так, что задыхалась, хватала себя за голову, за бока, корчилась от боли, не могла остановиться. Затем, вытерев слёзы, сказала: "Ну умора" - и продолжала завтракать.
Вартанян сначала отнёс эту реакцию на счёт своей неопытности в амурных делах и тут же попытался реабилитировать себя. Но все его разговоры о женитьбе наталкивались на искреннее недоумение Бонасеевой.
Завтрак окончился, она пошла мыть посуду, он пошёл за ней, не переставая пылко говорить об одном и том же. Бонасеевой было уже не до смеха: впервые за всю свою трудовую деятельность она пожалела, что сегодня воскресенье и не надо идти на работу. Для Бонасеевой это была очень глубокая мера сожаления.
В конце концов ей пришлось сказать Вартаняну: "Глупышка, да разве тебе так плохо?" - не поясняя далее все преимущества брака по расчёту перед браком по так называемой любви.
На миг Катя представила себя женой Вартаняна, и ей снова стало весело. Затем Катя нашла какой-то предлог выйти из дома, чтобы отделаться от "жениха", а Вартанян, огорошенный неудачным сватовством, побрёл в свою комнату поразмышлять о причинах такого сокрушительного поражения, которому, по мнению Атасова, любой мало-мальски уважающий себя мужчина радовалг ся бы ещё дня три. Ибо, по утверждению всё того же Атасова, только в юности нас одолевает проблема, как сойтись с женщиной, а всю остальную жизнь - как разойтись. Но, увы, и Атасова с его сентенциями не было, да и видеть его Вартаняну после вчерашнего вовсе не хотелось. Ни его, ни остальных друзей: от этого становилось ещё грустнее.
Вартанян почувствовал себя совсем одиноко в этом большом и чужом городе. "Никому я здесь не нужен", - подумал он тоскливо. Но это было не так: вскоре вернулась Катя, обнаружившая в почтовом ящике повестку на имя Вартаняна, в которой ему предписывалось явиться на другой день в определённое учреждение к товарищу Ришельенко, Она отдала повестку Вартаняну, после чего он опять начал целовать Катю так, что со стороны могло показаться, он всю жизнь только и ждал эту повестку. Потом наступило время обеда, затем ужина, причём обед пришлось совместить с ужином.
А потом Вартанян зашёл ненадолго в свою комнату, чтобы взять документы, одеться соответствующим образом и пойти к Ришельенко,
Глава 20
Аудиенция
Вартаняна быстро пропустили и даже проводили до кабинета Ришельенко. Ришельенко встал и поздоровался с ним за руку, что делал не каждый раз и далеко не со всеми.
Вартаняна это смутило, хотя вид Ришельенко его несколько разочаровал. Воображение, подогретое детективами и рассказами недавних друзей, рисовало нечто более массивное и близкое к супермену. Напрасно Вартанян искал седину на висках Ришельенко, не было видно и медального профиля. Обычный человек, мимо такого пройдёшь не заметив, разве что глаза какие-то более пристальные. Смотрят серьёзно и прямо в душу, и уже когда ты хочешь отвести свой взгляд от них, чуть не испугавшись этой пристальности, в них загораются озорные огоньки, и все вроде обходится спокойно и приветливо.
Беседу начал Ришельенко. Он сообщил Вартаняну столько подробностей его поездки в Одессу, что Вартанян не удивился только потому, что уже знал, кто такая Мила. Но интересного было много. Стали ясны не достающие подробности исчезновения его друзей в аэропорту, подробности одесских перемещений Жоры, а также источник возникновения подвесок. И вся неприглядная картина, скрытая до недавнего времени от Вартаняна, начала вырисовываться всё отчётливее. Вартанян не слишком удивлялся, поскольку сам уже стал догадываться о закулисной стороне дела о подвесках. Не далее как вчера он наблюдал объяснения своих друзей.
Кроме того, осадок отношений с Катей Бонасеевой также не растворился до конца. Вартанян не удивлялся, он просто яснее увидел свою роль в этом театре масок и расстраивался всё больше и больше. Ришельенко, хорошо чувствующий оттенки настроения собеседника, несколько растерялся, ожидая всё-таки и удивления, но профессионально бесстрастно продолжал беседу.
Ришельенко знал всё. Даже то, чего не знал. Но одно он не мог понять: как Вартаняну удалось объегорить не только Жору, но и Милу с этими подвесками, как удалось ему подсунуть Жоре им же заготовленные фальшивые? Профессиональная гордость Ришельенко была уязвлена. Поэтому он решительно перешёл в разговоре с Вартаняном на "ты".
Ришельенко долго ходил вокруг да около, а потом спросил напрямую. Вартаняну нечего было скрывать: дело-то было уже сделано. И он рассказал Ришельенко всё как было, опустив при этом некоторые мелкие детали, касавшиеся их с Милой отношений и к делу не относившиеся.
Ришельенко внимательно выслушал, покачал головой и спросил вдруг, что Вартанян собирается делать дальше.
- В институт поступать и учиться, - ответил Вартанян.
- На кого? - спросил Ришельенко.
- На инженера, - ответил Вартанян.
- Да-а, - сказал Ришельенко.
- А что? - спросил Вартанян.
- Да так, - ответил Ришельенко, подумал и продолжил: - Не знаю, есть ли у тебя способности стать инженером, но знаю, что есть в тебе порядочность, молодой напор, честность и даже наивность. Хорошие внешние данные, спортивность, склонность к анализу. Это на первый взгляд. Есть, конечно, и лишнее, и многого нет, но всё поправимо. Главное - хорошее отношение к окружающим. Так вот, может, лучше по нашей части пойдёшь?
- Я мечтал стать инженером.
- Да, - сказал Ришельенко, - ещё забыл про упрямство. Смотри, по нашей части у тебя явные способности. Так что подумай.
- Я думаю, что инженеры вам тоже нужны.
- Инженеры всем нужны. Кстати, как поживают твои друзья?
- Это Атасов…
- И остальные.
- Не знаю. Я с ними не так часто теперь вижусь.
- Людишки не самого первого сорта.
- Да, я уже понял после этой истории.
- Вот видишь, какой ты молодец. Может, всё-таки подумаешь? Нам такие люди нужны. На юрфаке поучишься - и к нам.
- Да нет, я на инженера хочу.
- Ну смотри. А твоих друзей мы всё-таки попробуем исправить. Передай им, чтобы не вздумали уклоняться от повесток. Так лучше будет. Всё равно ведь найдём. И будем исправлять.
- Но они в принципе неплохие ребята, - попытался защитить их Вартанян.
- Но ведь и не хорошие.
- Может, и не очень, - вынужден был согласиться Вартанян.
- Ну ладно, ты всё-таки подумай, о чём мы говорили, и позвони, если что. Ладно? - И Ришельенко написал Вартаняну свой номер телефона. - До свидания.
- До свидания, - ответил Вартанян.
Он вышел на улицу и медленно брёл, наслаждаясь утренним воздухом. Что его ждало впереди, он ещё не знал, знал только - что-то хорошее. Потому что если бы ждало плохое, то Ришельенко не выпустил бы его вот так просто на улицу и не звал бы к себе на работу.
Но не успел Вартанян отойти от подъезда и на пятьдесят шагов, как увидел Милу. Во рту мгновенно пересохло. Захотелось броситься ей навстречу, но он сдержался и даже помрачнел.
- Привет! - радостно воскликнула Мила.
- Здрасте, - ответил он,
- Ты что, не рад мне?
Ещё как, - ответил он.
- Ты куда? - спросила она.
- Я оттуда, - он кивнул на подъезд, из которого недавно вышел. - А ты туда?
- Да, - твёрдо сказала Мила, профессионально всё поняв. - Пока?
- Пока, - ответил он.
- Ты звони, - сказала она и добавила, улыбаясь: - Когда отойдёшь.
- Хорошо, - ответил он, - если отойду,