Четверг, 10 апреля
Еще одна терапия.
Утром мать отвезла меня в поликлинику. Проезжая мимо школы, мы увидели группу упитанных немолодых женщин - они организовали пикет у ворот школы. Некоторые размахивали плакатами "ГОРДОН БРАУН НАС ОГРАБИЛ", "НЕ ТРОНЬ НАЛОГИ, А ТО ПРИДЕТСЯ ДЕЛАТЬ НОГИ!"
Мать помахала им и нажала на клаксон в знак солидарности.
- Гордон с ума сошел, - покачала она головой. - Зачем ему повышать налоги школьным поварихам?
- Я больше не могу разговаривать о политике. Химиотерапия нивелировала мои политические убеждения. И я уже не вижу разницы между нашими основными партиями.
Припарковавшись у поликлиники, мы договорились, что мать заберет меня через час. Но, прежде чем уехать, она попросила:
- Когда будешь обсуждать с Мартой свою депрессию, не сваливай все на меня, ладно? Я с ней немного знакома по курсам "Мобильные колясочники" - ее мать в латиноамериканской группе.
Марта рассмеялась, когда я рассказал ей о просьбе моей матери, и уже через несколько минут я чувствовал себя в ее обществе совершенно свободно. Кресло из ИКЕА и подставка для ног были невероятно удобными. И мне понравилась морская тема в декоре комнаты. Ароматизированная свеча на маленьком белом камине была вставлена в подсвечник в форме маяка. Рядом с моим креслом стоял видавший виды кофейный столик, а на нем кувшин с водой, стакан и коробка бумажных носовых платков в пастельных тонах. На стенах висели фотографии в рамках, некоторые я узнал:
- Мартин Парр. Мы торговали его альбомами.
И я, и Марта разглядывали снимок пожилой пары в приморском кафе. Они сидели друг против друга, молчали, обоим было явно неуютно. Снимок сочился старческой тоской, когда не о чем больше говорить. У меня перехватило горло и, к моему ужасу, из глаз потекли слезы.
К концу нашей встречи коробка с платками была почти пуста, а корзина для мусора наполовину заполнена мокрыми бумажками.
Провожая меня до двери, Марта подытожила:
- У вашей депрессии, Адриан, основательные причины. Возможно, в следующий раз мы сумеем хорошенько их обсудить.
Я заверил ее, что на следующей неделе не буду хныкать все отмеренные нам пятьдесят минут, и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
Мне нравятся такие женщины. Хотя одному из моих первейших требований - тонкие запястья и лодыжки - Марта не соответствовала, но у нее волнистые каштановые волосы и лицо как на старинных фотографиях. Одета она была в просторную одежду разных оттенков серого, поэтому о ее фигуре мне трудно судить.
В машине я спросил мать, что ей известно о Марте.
- У нее взрослые дети, - ответила мать, - а муж погиб под лавиной.
- Какое несчастье.
- Да, но это стильный способ умереть.
- Все зависит от того, на каком лыжном курорте он погиб. Если на стильном, то да.
- Какой же ты чертов сноб, - буркнула мать.
- А ты говоришь "ашиш" вместо "гашиш". И ведь не потому, что ты француженка, верно?
До дому мы доехали в молчании.
Когда я вылезал из машины, мать остановила меня:
- Не расскажешь, чем вы занимались там на терапии?
- Нет.
- Надеюсь, ты не винил в своих бедах меня, - раскипятилась мать. - Может, в первый год я и отталкивала тебя, но потом я постаралась выправить наши отношения, разве нет?
Я опять уселся на пассажирское сиденье:
- Что значит "отталкивала"?
- Когда акушерка принесла тебя, - уныло произнесла мать, - я тут же вернула ей тебя обратно. Я не могла смотреть на тебя, не знала, что с тобой делать. До того я никогда не держала на руках новорожденного. И у меня были большие планы на свой счет.
- И кто же возился со мной?
- Отец. Он взял годовой отпуск. Многие мужчины на его месте слиняли бы, и немало было таких, кто называл его "бабой". В те годы мужчины к младенцам и близко не подходили.
Отпирая входную дверь, я подумал, что в следующий раз мне будет что обсудить с Мартой.
Пятница, 11 апреля
"Медведь" закрылся!
Да, дневник, наш стариннейший паб, в чьем названии и местонахождении увековечены те времена, когда Мангольд-Парва была эпицентром травли медведей, закрыт компанией, владеющей его недвижимым имуществом. Уркхарты уже переехали под Ливерпуль, в городок Киркби, где устроились помощниками-консультантами в паб, который показывали в телепередаче "Самые крутые пабы Британии".
Об этом печальном событии нас с матерью и отцом известила Жюстина из Конно-оздоровительного центра. Притормозила свою лошадь, увидев нас на дороге, как раз когда мы направлялись в "Медведя" пропустить по стаканчику с Бернардом и миссис Льюис-Мастерс.
- Так Уркхартам и надо, - заявил отец. - Чертов пандус к туалету для инвалидов был таким крутым, что без кислородного баллона на эту вершину было не забраться.
- Для деревни это настоящая трагедия, - огорчилась мать. - Больше не осталось мест, где можно напиться среди людей, а не дома в четырех стенах.
- В "Медведе" я праздновала мою помолвку, свадьбу и развод, - с грустью сказала Жюстина. Ее крупная черная лошадь начала трясти головой и перебирать подошвами - или как там называются лошадиные ступни. - Веди себя прилично, Сатана! - прикрикнула Жюстина.
- Она - ваша клиентка? - полюбопытствовал я.
Усмирив кобылу парочкой пинков, Жюстина ответила:
- Мои клиенты - несчастные, измученные люди. Лошади помогают им вновь обрести душевное равновесие.
- А я думал, вы лошадям возвращаете здоровье.
Жюстина рассмеялась:
- В нашем центре сейчас полно страдальцев из финансовой сферы.
- То есть хозяева вселенной теперь чистят у вас конюшни? - уточнил я.
- Да! - веселилась Жюстина. - И платят за это, не скупясь!
Когда они с Сатаной поцокали дальше, отец с горечью воскликнул:
- Вот что называется "легкие деньги"! Показали богатому психу лошадь, потом всучили ему лопату, а он и рад пахать.
У запертой двери "Медведя" мы увидели небольшую толпу скорбящих и среди них Бернарда с миссис Льюис-Мастерс. Я растрогался, заметив, что они держатся за руки.
- Бедная старая Англия снова под ударом, - ораторствовал Бернард. - Разница лишь в том, что на сей раз ее враг не Люфтваффе, а собственное правительство!
Толпа одобрительно загудела. Один из экс-завсегдатаев прокричал тонким старческим голосом:
- Надо чего-то с этим делать!
Толпа загудела еще громче. Однако, поворчав и поплакавшись еще немного, все потихоньку разбрелись, каждый в свою сторону.
Дома я сказал матери, что хотел бы поговорить с отцом наедине. Она привезла его после вечернего чая. Отец был уже в пижаме, с вычищенными зубами и расчесанными остатками волос. Он походил на сморщенного пай-мальчика.
- Что у тебя? - нетерпеливо произнес он. - Я пропускаю мои любимые передачи.
- Хочу поблагодарить тебя за то, что ты делал, когда я был младенцем. Мама призналась мне, что сама бы не справилась.
Порывшись в пижамном кармане в поисках сигарет, отец закурил.
- Твоя мать была тогда как натянутая струна. - Он нахмурился: - Ты же бывал в Норфолке, видел эти жуткие безразмерные небеса и поля, без конца и края. Представь, каково там было жить посреди картофельного поля да еще без телевизора. - Его передернуло. - Неудивительно, что нервы у твоей матери были ни к черту.
- Все равно, папа, спасибо. - Я похлопал его по плечу.
- Да ладно, ты мне сразу приглянулся. И потом, я знал, что рано или поздно Полин оклемается.
Понедельник, 14 апреля
Забрал Грейси из школы. Приготовил ее самое любимое блюдо - поджаренную кукурузу с кубиками красного "Лестерского" сыра и маринованным луком. Теперь, когда я ответствен за нее не целиком и полностью, я не имею ничего против того, чтобы побаловать дочку. И пусть у Георгины голова болит о витаминах и минералах, необходимых ребенку.
Вечером за ней приехал Фэрфакс-Лисетт. Дорогой дневник, мне кажется, Грейси могла бы не столь бурно радоваться его появлению.
Вторник, 15 апреля
Беспокоюсь насчет денег. Пособие по инвалидности не покрывает и половины моей ипотеки, а Бернард скоро съедет вместе со своей пенсией.
Я сидел у окна в гостиной с пером и бумагой и вдруг увидел Саймона, викария. Он шагал по нашей подъездной дорожке, укрываясь под огромным черным зонтом от сильного дождя. Я тяжело вздохнул. Саймон из тех людей, которые еще рот не успеют открыть, а ты уже зеваешь.
Он долго и бестолково суетился, не зная, куда деть мокрый зонт и забрызганный дождем плащ. Когда мы с этим разобрались, викарий сообщил о цели своего визита:
- Мне давно хотелось с вами побеседовать.
Я пригласил его в кухню, поставил чайник.
- Вам известно, - начал викарий, - что крыша в церкви находится в опасном состоянии и ее надо полностью заменить?
- Прежде чем вы продолжите, Саймон, я - атеист без единого пенни за душой.
- Нет, нет, я не денег прошу. Просить уже поздно. Епископ трижды заказывал смету, и каждый раз сумма получалась неподъемной. Так что, боюсь, Святого Ботольфа лишат статуса обители веры и выставят на продажу.
- Нет! - ужаснулся я. - Нельзя отдавать церковь на растерзание модным дизайнерам! Она же прекрасна - эти витражи, истоптанные плиты на полу, запах веков!
- А также прихожане, которых можно по пальцам перечесть, замерзающие зимой трубы и праздник урожая с угощением из консервов, снятых с верхних полок в кладовке, - грустно добавил викарий.
Я слегка смутился, припомнив, как на последний праздник урожая мы отправили Грейси с консервированными виноградными листьями, купленными в афинском аэропорту еще до рождения дочки.
- Вот почему я решил предупредить вас. Поскольку я знаю о вашем искреннем желании упокоиться в ограде Святого Ботольфа…
Я заверил викария, что сумею найти другое место для упокоения, когда придет мой час, и поблагодарил за заботу.
Рассказал Бернарду о том, что Св. Ботольфа закрывают.
- Позор, - отреагировал Бернард. - Как тебе известно, приятель, я - свирепый агностик, но нет краше места, чем Святой Ботольф, где можно посидеть и спокойно подумать. - Он закурил. - Я иногда перебрасываюсь парой слов с этим бедолагой Иисусом, что висит там на богомерзком кресте.
- И что ты ему говоришь?
- Обычно: "Держись, кореш".
Среда, 16 апреля
Величественное солнце и младенчески голубое небо. Я дошагал до конца нашего участка, а потом еще метров двадцать пять по Гиббет-лейн. Боярышник в живых изгородях густо цвел белым и розовым и пряно пах. Птицы шумели, чем-то усердно занимаясь в зелени деревьев. Трава на обочине колыхалась на ветру вместе с неопознанными полевыми цветами. Я нашел длинную палку, с ее помощью добрел обратно, затем сел около дома и впервые по-настоящему посмотрел на землю вокруг свинарников. Как много земли! И меня прошиб первобытный зов - зов к возделыванию почвы. Такого со мной еще никогда не случалось. Подростком я невыразимо страдал, таскаясь за матерью по садово-огородным торговым центрам, пока она что-то высматривала, наезжая дребезжащей металлической тележкой на ни в чем не повинные ноги других покупателей.
Четверг, 17 апреля
Мы с Бернардом обошли наш участок по периметру. Посидели на поваленном дереве у ручейка, пока Бернард курил. Прежде ручей был для меня досадной помехой, грозящей наводнением и погибелью для Грейси, а также лишним отягощением нашей страховки за дом. Но теперь я смотрел на него совсем другими глазами. Этот маленький водный путь казался самым прелестным моим достоянием. Так я и сказал Бернарду.
Нагнувшись, он зачерпнул воду из ручья и зачмокал:
- Нектар. Все это рафинированное питье в дизайнерских емкостях отдыхает.
Он зачерпнул воды и для меня. Она отдавала никотином.
Пятница, 18 апреля
Ночью спал в обнимку со старым пуховиком Георгины. Он пахнет ею - смесью духов и застоявшегося табачного дыма. Утром, проснувшись, обнаружил пуховик на полу, потом учуял запах жареного бекона и понял, что Бернард уже встал. Пошел в ванную, глянул в зеркало над раковиной и встретился глазами с моим призрачным двойником. У него было изможденное бледное лицо, лысая голова и темные круги под глазами.
- Георгина, Георгина, Георгина, - произнес я вслух.
Когда я спустился в кухню, Бернард обжаривал бекон, переворачивая его чайной ложкой. Но смотрел он не на сковородку, а в книгу, которую держал в другой руке. Называлась книга "Лес у нас в гостях: изучаем деревья, не выходя из дома".
- После завтрака, цыпленочек, пойдем бродить по твоему участку и составлять опись деревьев.
Внезапно мне показалось очень важным выяснить, сколько лет Бернарду. О чем я его и спросил.
- Родился второго девятого 1946-го, - отрапортовал он. - Зачем тебе это, старик?
Не мог же я сказать ему правду - что я боюсь, а вдруг он скоро умрет, - поэтому я ответил:
- Ты ровесник Джоанны Ламли.
- Польстил, - ухмыльнулся Бернард.
Вечером
Кроме уродливых кипарисов, которые я намерен срубить в самом ближайшем будущем, мы располагаем тридцатью девятью зрелыми лиственными деревьями.
- И все - уроженцы Англии, - с гордостью резюмировал Бернард.
Суббота, 19 апреля
В Фэрфаксхолл мы отправились пешком, мать толкала коляску с отцом. Если бы Господь пожелал, чтобы двое мужчин сочетались браком, ворчал отец, Он женил бы Иисуса на Иоанне Крестителе. Мы с матерью с тревогой переглянулись. В последнее время отец постоянно ссылается на религию. Признак старческого маразма? Не дай бог, он еще вообразит, что сейчас 1953 год, и потребует, чтобы чай ему наливали в кружку с символикой коронации.
Мы несколько раз останавливались передохнуть и обрадовались, когда сквозь деревья замаячил Фэрфаксхолл. Явились мы как раз вовремя, чтобы увидеть торжественное появление Найджела и Ланса в лимузине с наемным шофером. Выглядели они отлично, оба в одинаковых голубых костюмах, но я сразу увидел, что Найджел не в настроении. Спросил его, в чем дело. Оказалось, сегодня в половине восьмого утра на Ланса напал мандраж и он предложил отменить свадьбу.
- А ты расскажи ему почему! - взвизгнул Ланс.
Дернув за поводок собаку-поводыря, Найджел рявкнул:
- Я только велел ему не стоять у алтаря с отвисшей челюстью. Не хочу, чтобы его приняли за умственно отсталого!
- Как ты узнаешь, открыт у него рот или нет? - спросил я.
- Я слышу, как он дышит! - бесновался Найджел. - Я просил его вырезать аденоиды перед свадьбой!
Все почувствовали себя неловко, однако моей матери удалось развеять тучи. Она рассказала, как у нее перед свадьбой сдали нервы:
- Накануне вечером Джордж заявил, что не хочет иметь детей. Мол, они портят сексуальную жизнь и обезображивают женские фигуры.
- И разве я был не прав, Полин? - вставил отец.
Мать невозмутимо закончила:
- Но он не знал, что я уже была беременна Адрианом.
Церемонию вел добродушный дядечка из местного отделения регистрации актов гражданского состояния. Он отметил, что это первый брак, заключаемый в Фэрфаксхолле. На мой вкус, тон у него был чересчур сладостным.
- Когда ты одинок, - вещал он, - твое сердце бьется, словно крылья крошечной птички, но когда ты объединяешься в союз с другим человеком, ваше общее сердце становится сильным, как у орла, и, подобно этому благородному существу, вы воспаряете высоко в небо!
Лично я не доверил бы собаке охранять обручальные кольца. Это обязанность шафера, то есть моя. Мало приятного в том, когда собака рычит, обнажая клыки, стоит тебе попытаться вынуть кольца из золотистого мешочка, висящего у нее на шее.
В какой-то момент я был вынужден повернуть голову вбок: тяжелое аденоидное дыхание Ланса в сочетании с открытым ртом придавало его лицу идиотическое выражение, и смотреть на это было невыносимо. На виске Найджела билась вена, напоминая червяка в конвульсиях.
Отвернувшись, я увидел Георгину. Она стояла позади, в черном костюме, с планшетом в руках. Она коротко улыбнулась мне и отвела глаза. Я страшно гордился моей женой. Свою первую свадьбу в Фэрфаксхолле она организовала безупречно. А это нелегко, учитывая, что половина гостей - геи, славящиеся своей требовательностью.
Когда на свадебном обеде я поднялся, чтобы произнести речь шафера, меня приветствовали овацией стоя. Я был ошеломлен. Найджел пробормотал мне в ухо:
- Они аплодируют твоему раку, Моули, и тому обстоятельству, что твоя жена дала деру. Ничего личного.
Я постарался говорить коротко, но с юмором, рассказав, что Найджел был единственным мальчиком в школе, который пользовался дезодорантом, прежде чем выйти на футбольное поле. Кроме того, я зачитал текстовое сообщение от Пандоры:
Жаль, я не с вами, но в Запретном городе.
Много-много любви мистеру и миссис Найджелу и Лансу.
Пандора.
- Под Запретным городом Пандора не имеет в виду Ливерпуль, - сострил я. - Она возглавляет нашу коммерческую делегацию в Китае.
Моя мать засмеялась, но к ней мало кто присоединился.
Воскресенье, 20 апреля
Утро провел с Грейси, мы рисовали за кухонным столом. Она изображала одну принцессу за другой, я - мой идеальный сад.
Бернард приготовил завтрак - неизменную яичницу с беконом. Перед тем как приняться за еду, Грейси попросила салфетку. Я подал ей кухонное полотенце.
- У тебя нет нормальных столовых салфеток? - сдвинула она брови.
Днем я повел ее к ручью и разрешил, сняв носки и туфли, побродить по ручью, вода ей доставала до щиколоток. Мы построили плотину, взяв со дна камни, отполированные течением.
За дочкой приехала Георгина.
- У тебя усталый вид, - посочувствовал я.
- Работаю по четырнадцать часов в сутки, - ответила она.
- Надеюсь, тебе хорошо за это платят.
- Мы не начисляем себе зарплату, - скороговоркой пояснила Георгина. - Всю прибыль вкладываем обратно в бизнес.
Выходит, он эксплуатирует мою жену задарма!