- Если бы чичи таких игроков не накупили, хрен бы выигрывали, - заметил Фрязин. - Из одного "Манчестера" сразу трех…
- Денег же до хрена.
- Потому что бляди, пидоры сраные… Жалко не убили всех… Пивка не хочешь? Я б сходил.
- Бутылочку разве.
Фрязин поискал в кармане денег, нашел и спросил:
- Светлого?
- Давай покрепче какого, - сказал Лагутин, придвигая к себе старомодный телефон с диском.
- На хер, оно на ерш похоже.
- Ну и пей ссаки. А мне купи.
- А мне не бери, - сказал незнакомый мужик, хотя ему никто и не предлагал.
В ларьке сидела какая-то толстая баба, раньше ее не было - все время тут пиво покупали. Она тоже Фрязина не знала и должного рвения не проявила - читала какой-то журнал с голой дурой на обложке, зевала, показывая золотой мост.
- Два пива, - сказал Фрязин, суя в окошечко деньгу.
Баба не особенно всполошилась. Аккуратно закрыла журнал, положила на столик, медленно принялась шарить где-то внизу.
- Вы бы хоть спросили, какое мне, - буркнул Фрязин.
- А у нас только два сорта, - сказала баба откуда-то снизу. - "Степан Разин" и "Старый мельник". По деньгам "Разин" выходит.
- А крепкого нету?
- Нету.
- Ладно, давай "Разина".
Когда запретили импортное пиво, Фрязин поначалу шибко печалился - привык к хорошим сортам, но потом точно так же привык к нашим, как когда-то, в молодости, хлебал с удовольствием всякий "Ячменный колос", прокисший с рождения. Он взял бутылки и пошел к своему учреждению, поглядывая на высоченный дом, торчавший над парковым массивом и сверкавший стеклом.
Как раз за сияющим остеклением этого чудесного дома и происходила сейчас еще одна история, весьма близко связанная со случившимся намедни. Но Фрязин о том, понятно, не знал.
А происходило вот что.
Когда зазвонил телефон, известная журналистка-правозащитница брила в ванной пизду. Таким специальным станочком, которым кроме пизды ничего и не побреешь.
"Перезвонят", - подумала журналистка-правозащитница, болтая станочком под струей горячей воды. Рыжие колечки исчезали в сверкающем отверстии стока. Но телефон не умолкал. Журналистка-правозащитница тихонько сказала: - Вот блядь ебучая! - и пошла с недобритой пиздой снимать трубку.
- Спала, что ли? - осведомился Мазаев.
- Было бы с кем, - огрызнулась журналистка.
- Тогда выключай свой вибратор, чтобы батарейки не сели, и слушай ухом.
Слушать Мазаева стоило. Если он вот так звонил, значит, имелась у него некая информация, из которой при известном старании можно было сляпать сенсацию. Сам Мазаев был для того слишком ленив, да и не талантлив.
- Значит, Лолка, так. Морозова помнишь?
- Этот… с ДТП?
- Он.
- Помню. Сволочь.
- Сволочь - не сволочь, а взяли его на съезде. Форменный мудак.
- Он же…
- Знаю, знаю, на ящик кого попало не берут, тем более в ДТП. А вот видишь - мудак. Сидит сейчас у ВОПРАГовцев. Никто про то не знает, ДТП будет скрывать, само собой, а мне по знакомству один товарищ слил. Он там работает.
- Предлагаешь заняться? - спросила журналистка, поеживаясь. Мокрой пизде было холодно, от двери тянуло сквозняком.
- Грех пропадать такому материалу. Тем более давно уже ничего про мудаков не было, про скрытых-то. Всех переловили. А тут - на тебе!
Журналистка быстро нашла в ящике телефонной полочки записную книжку и навострилась:
- Диктуй.
- Хули диктовать. Морозова и так знаешь, сидит в двадцать втором отделении, у тебя из окошка оно небось видно. Сама смотри, как поступать будешь. Его только-только привезли, так что торопись, а то уволокут, концов не найдешь. Все, отбой.
Журналистка посмотрела в пикающее жерло трубки и снова тихонько сказала:
- Вот блядь ебучая…
За окном грохнуло - по введенной во всех региональных центрах практике, вылившейся из питерских традиций, стреляли из пушки.
Полдень, сука такая.
Полдень.
Мудак Морозов в этот момент сидел в камере, подперши голову руками.
Камеры ВОПРАГ сильно отличались от милицейских, в каковых Морозов раньше не сидел, но приходилось видеть их по работе. Дело в том, что Морозов в свое время был сотрудником правозащитной организации "Светоч демократии" и занимался в том числе защитой прав заключенных и прочих арестованных.
В камере ВОПРАГ было тепло и светло. Вместо дощатых нар или железно-сварных коек имелись вдоль стен мягкие лавки, покрытые кожзаменителем. Кожзаменитель был абсолютно цел и не разрисован, не обписан гадостями. В углу имелась параша, вернее, нормальный унитаз, притом за специальной пластиковой ширмочкой.
На унитазе в данный момент сидел сокамерник Морозова и страшно пердел, иногда говоря сквозь пластик:
- Вы извините, уважаемый.
Морозов стоически терпел.
Болел нос, болели губы, болело правое колено, которое сильно ушиб о подножку автомобиля тот вопраговец, что повыше. Что пониже, показался Морозову более добрым, но это, скорее всего была такая уловка - хороший и плохой полицейский.
- А что на допрос не ведут? - спросил Морозов громко, перекрывая здоровый бодрый пердеж.
- А и не поведут, - сказал сруль из-за своего пластика. - У них съезд сегодня. Все заняты, а те, что привезли, отдыхают. У вас бумаги нет?
- Отобрали… - вздохнул Морозов.
- Жалко. А тут нету, на ролике-то. Обычно есть, а сейчас нету. Надо жалобу написать.
- Жалобу? - удивился Морозов.
- Конечно. Вот только поведут на допрос, первым делом жалобу напишу. Ущемление прав.
- А… А можно? - пугливо спросил Морозов.
- Нужно! Ведь камера-то общая, мало ли… не каждый день мудака сажают, бывает, что и нормальных граждан, а им как без бумаги? Ой. Извините, уважаемый.
Эти слова сопроводили очередной залп, а потом сруль поинтересовался:
- А вас за что?
- Я журналист. Телевизионщик.
- Да ну?! - из-за ширмы показалась лысинка, потом черные бровастые глазки. - Журналистов же нельзя.
- Сказали, мудак.
- А что, правда?! - сруль еще более проявился из-за ширмы.
Морозов смолчал. Он даже не мог себе представить, что ему грозит. И что грозит кадровикам из телекомпании, спецнаблюдателю при телекомпании, может, даже участковым милиционеру и инспектору ВОПРАГ. Сам Морозов не слыхал, чтобы в такую проверенную контору, как телевидение, пробрался мудак. А он, Морозов Александр Алексеевич, мудак и был, как ни верти. Притом матерый, опытный.
Сруль чем-то пошуршал, покряхтел, хлопнул крышкой мусорного бачка и вышел. Обычный мужик, лет сорок с виду, вроде как еврей, но может, и не еврей, может, просто похож. Бывает с людьми такая беда.
Он демонстративно проигнорировал Морозова и сел на лавку подальше, но долго молчать не смог. Скучно в камере, с горя и с мудаком поболтать можно, все же и не слышит никто…
- Обедать должны принести, - сказал он как бы просто так.
- А тут камеры не прослушивают? - мстительно спросил Морозов, обозлившийся на сруля. Вон даже бумага у того была, вытер же задницу, а чего просил тогда?
- Не думаю, - сказал сруль, озираясь.
- Тогда представьтесь, как положено культурному человеку.
- Хопман, - недовольно сказал сруль. А может, Гофман. А может, и Гопман. Разберешь у них, у евреев.
- Морозов.
- Только вы меня в свои дела не впутывайте, - предостерег сруль.
- Не стану, - успокоил его Морозов и потрогал качавшийся зуб.
- Били? - спросил сруль со скрытым удовлетворением.
- Били…
- Мудаков часто бьют, - сказал сруль. - Вроде даже есть директива. Вы… они же не граждане.
- А вас-то за что сюда?
- Анекдот рассказал, - признался сруль.
- Который?
- Ага. Сейчас я вам рассказывать буду. А ну как прослушивают все-таки?
- А мудак не гражданин, ему можно, - спровоцировал Морозов.
Сруль подумал и покачал головой:
- Нет, не путайте меня. Нельзя. И так уже один раз рассказал… Что обидно, все время из-за этих анекдотов… Правда, анекдоты в рецидив не идут. Каждый как мелкое хулиганство, но хоть десять раз подряд пусть арестовывают, все равно в плюс не идет. Все-таки гуманные у нас законы! - это сруль сказал уже погромче и гордым, довольным тоном счастливого человека и посмотрел в белый потолок.
Глава 3
"Угроза демократии исходит не от людей в погонах, а от тех, кто под ее прикрытием безнаказанно разворовывает страну или непрофессионально управляет государством".
В. Черкесов, полпред Президента РФ в СЗФО.
Пива Фрязину испить не удалось. Лагутин принял обе бутылки и сказал радостно:
- А тебя Устиныч требовает. Говорит, напарника подыскал тебе.
- А Васька?
- Васька с язвой слег, на операцию его готовят. Так что будешь наставник молодых. Иди давай, а я пива пока жахну.
Начальник отделения Егор Устиныч Гореликов читал журнал "Русская Прибалтика". На обложке бодрые рыбаки вынимали на палубу из сети крупных серебристых рыбин, над мостиком сейнера реял трехцветный штандарт. У стеночки скромно сидел здоровущий парень и смотрел на телефонную розетку.
- О, Фрязин! - обрадовался Устиныч.
Поручкавшись, он указал на здоровущего:
- Афанасьев, Павел Романович. Молодежь на пополнение так и прет. Из Псковского училища.
- А Вася как же? - спросил Фрязин.
- Васю как бы не на пенсию. C язвой-то… А Афанасьев вот только работать начинает, ты его введи в курс, как положено, покажи, что у нас где. Ты ж спец.
- Скажете уж, - зарделся Фрязин. - Ну, пошли, напарничек.
- Ага, познакомились, идите обнюхивайтесь, - велел Устиныч.
В приемной напарник покосился на приятного вида девку за компьютером - и где Устиныч их берет? - пригладил короткий черный ежик и протянул руку для неофициального знакомства:
- Паша.
- Фрязин, - сказал Фрязин. Рукопожатие было крепкое, даже болезненное. Посетило искушение давануть, но Фрязин удержался.
- Надо бы обмыть, - предложил Паша, когда они вышли в коридор. На стене прямо перед ними висел боевой листок "Русские идут", по названию любимой книги Сами-Знаете-Кого. Может, книга была и не любимая, но так почему-то считалось с давнишних еще времен, когда Сами-Знаете-Кто только начинал борьбу с мудаками, а писатель Микитин был просто писатель Микитин, а не Министр Великой Русской Литературы.
- Откуда сам-то? - спросил Фрязин, разглядывая свежеприклеенную статью про какого-то Лапыкина, который не сдал конфискованную книжицу мудака Немцова, как положено, а читал ее дома и давал соседу.
- Из Питера.
- Это хорошо. Из Питера все мужики толковые, - сказал на всякий случай погромче Фрязин. - Так что ты там про обмыть толковал?
- Ну… назначение…
- Положено с первой получки. Но в принципе отчего и не обмыть? Мы только-только мудака привезли, свеженького…
- А можно посмотреть?
- Мудака-то? Да запросто. Пойдем, он в камере сидит.
Редактор отдела новостей телекомпании ДТП-ТВ ерзал на диванчике и смотрел на симпатишного директорского секретаря. Секретарь, щуря умело подведенный глаз, пилил ноготь каким-то ужасным маникюрным инструментом, всем своим видом показывая, что его секретарский анус не про таких, как редактор отдела новостей.
Директор знал, что редактор пришел к нему по морозовскому вопросу и даже видел редактора в специальную камеру, помещенную под потолком, но не впускал. Выдерживал паузу. Пил чай и смотрел телевизор, в котором в данный момент конкурирующая компания ТВ-66 показывала "За стеклом". Идейка старая, помнится, еще в домудацкие времена сажали туда каких-то уродов, они там чего-то делали, а потом получали квартиры и деньги. Потом о передаче забыли, но вот хитрые конкуренты возродили ее, притом изящно обновили.
За стекло посадили одиннадцать человек мудаков, сказавши им, что тот, кто выживет там месяц, получит паспорт гражданина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мудакам было позволено строить друг другу всякие каверзы (желательно без смертоубийств, но паче такие случатся, тоже не страшно). Притом мудаков набрали не каких попало с улицы, а видных, с богатым домудацким прошлым.
Сейчас шла вторая неделя, мудаков осталось восемь, и как раз показывали, как один из них, толстый такой, внучек хрестоматийного детского писателя, сговаривался с другим, огненно-рыжим (богатые вроде люди были в свое время! вот жизнь как кидает, подумал директор) подсоединить провода от розетки к кровати маленького очкастенького мудака, который пошел в это время поссать.
Директор даже забыл про маявшегося в приемной редактора, гадая, ляжет мудак на электрическую койку или не ляжет, но тут пошел новостной блок. Дикторша с длинным носом сказала:
- Около часа назад к нам поступила информация о чукотском десанте, высаженном в районе Оймякона. Ведутся тяжелые позиционные бои.
Кому война, а кому мать родна, решил директор и позвонил, чтобы в Оймякон послали еще одну съемочную группу - а ну как тех, что там уже есть, убьют на хуй? Потом нажал кнопочку и сказал:
- Пускай зайдет.
Редактор тут же зашел, притворил дверь, раскланялся и застыл в ожидании.
- Садись уж, - махнул рукой директор.
Редактор сел, благостно сложив ручки на коленях.
- Полевой командир Апа Одулок заявил, что освободит заложников только в том случае, если из изолятора в Уэлене будут выпущены все содержащиеся там бойцы Народно-Освободительной Армии, - сказала дикторша.
- Так что с Морозовым? - спросил директор.
- Никаких зацепок. Ввел в заблуждение. Любопытно, что и служба безопасности его не отсекла, так что мы вроде и не виноваты. С профессиональной точки зрения нареканий не вызывал.
- Не вызывал… А ты за кого в "За стекле" болеешь? - неожиданно спросил директор.
- За бабу.
- За стриженую, японку-то?
- Она не японка, вроде полурусская.
- А фамилия японская. Ага, хитрая стерва, но я думаю, все же рыжий победит.
- Рыжий может, - согласился редактор. - Он такой.
- Ты придумал, что говорить в случае наката?
- Свалим все на безопасников, - сказал редактор. - Им там проще между собой разобраться.
- Резонно. А что остальные, не пронюхали еще?
- Вроде нет, но вряд ли кто упустит. Еще бы, мудака в самом сердце ДТП-ТВ поймали… да еще на съезд приволокся…
- Вот и продумывай информационную политику на этот счет. Хотя лучше всего - заклеймить и растоптать, бия себя в грудь. Ну, пиздуй отсюда, а то вон новости кончились…
Редактор, пятясь задом, покинул кабинет, а директор уставился в огромный экран, где трясся и искрил, треща волосами, прилегший отдохнуть очкастенький мудак. Директор вспомнил, что он вроде даже премьером когда-то был. Поди ж ты, забывается как быстро…
Рыжий и толстяк потирали ладошки. Надо бы ставочку на него удвоить, подумал директор, и потянулся к трубке - позвонить в телевизионный тотализатор.
Давешний мудак сидел в камере, а куда бы он оттуда делся. С ним сидел какой-то жиденок, который при появлении Фрязина с напарником тут же сделал вид, что дремлет и вовсе ни при чем. Оба что-то ели, и в пластиковых мисках осталась какая-то жижка, а на тарелках лежало пюре с котлетой. Кормили в камерах хорошо, хули говорить.
- На допрос, - сказал Фрязин мудаку. Второй, хоть и жиденок, был с виду не мудак, просто какой-то… недомудок, во. Но гражданин.
Жиденок посмотрел одним глазом, опять затаился.
Давешний мудак поднялся. Вид у него был печальный - изрядно Лагутин его попиздил. Переживет, мудаки, они живучие. Фрязин к месту вспомнил, как в прошлом году весной вот так ловили мудака одного, больно шустрого; загнали в котлован на стройке и кирпичами забили, строители еще помогали. Мудак тот был не простой, раньше состоял в эспеэсе, на конгрессы небось ездил, виски с икрой жрал. Забавно так валялся в котловане.
- Я хотел бы… - начал было мудак, и Фрязин понял, что этот тоже непростой. Да и куда ему быть простым, если в журналистах ходил, при тамошней-то системе безопасности! И не где-то, а на ДТП-ТВ, которое есть оплот демократии в электронных средствах массовой информации. Независимая телекомпания. Туда хуй знает кого не берут. Потому Фрязин слегка стукнул мудака по зубам, взял за плечо и поволок по коридору в допросную комнату. Дежурный, одобрительно цокнув языком, запер камеру, оставив хитро дремлющего жиденка в одиночестве. Небось и порцию мудакову дожрет. И правильно, даже на жиденка не жалко, все не мудак. Хотя были разговоры, что всех жиденят в мудаки переведут. Вроде готовит Государственная Дума такую поправку к Конституции.
В комнате для допросов Фрязин пихнул мудака на стул и велел сидеть. Сам посмотрел, есть ли диск в рекордере. Есть. Тоже славная штука, раньше все на кассету писали, то зажует ее, то затрется, то скрипеть начнет… А сиди-рекордер - иное дело, что мудак ни вякни, все на века.
Теоретически допрашивать мудака обязан следователь. Но сегодня - усиление, пусто в конторе, потому первичный допрос может провести и оперуполномоченный, следователю же потом и легче.
Сунув в узенькое жерло рекордера новую болванку, Фрязин показал все еще торчавшему в дверях Паше-напарнику, чтобы сел на диванчик в углу, и пощелкал по микрофону. Пищит.
- Имя, отчество, фамилия, - сказал он грозно.
- Морозов, Николай Алексеевич.
- Допрос проводит старший оперуполномоченный Фрязин. Присутствует младший оперуполномоченный Павел Романович Афанасьев. Что можешь показать по существу дела?
- По какому существу? - не понял тот.
- По существу дела, - повторил Фрязин и хорошенько пнул мудака под столом в колено. Тот охнул, подскочил.
- По существу дела ничего не могу показать, - сказал он.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнул Фрязин. Это и в самом деле было хорошо, ведь что мудаку сказать, чем оправдаться? Нечем. То, что он мудак, все оправдания низводит на нет.
- Признаешь, что мудак?
- Н-не признаю… - пробубнил Морозов и получил еще пинок.
- Как ты объяснишь в таком случае, что на съезде был идентифицирован как Морозов Николай Алексеевич, уже три года как числящийся в мудаках без определенного места жительства, сиречь в розыске?
- Я ни в каком розыске не был, документы настоящие.
- То-то, что настоящие. А не должны быть настоящие. Смотри, Паша, - сказал Фрязин, щелкнув кнопкой и отрубив запись. - Вот сидит мудак. Три года назад как в воду канул. Искали уж его, и пятое, и десятое, а тут получите - на съезд его черт понес, а там идентификатор сработал. Даже фамилию не поменял! Даже имя-отчество! Жил, сволочь, как нормальный человек, в телевидение проник!
- На телевидение, - машинально поправил мудак и схлопотал в рыло.
Допрашиваемых бить не положено, но кто ж мудака-то не ударит? И кто возьмется ругать того, кто мудака ударил? Они и так должны радоваться, что по-людски с ними, на стуле вон мягком сидит, в тепле, пожрал только что… Раньше как с мудаками? Нагрузили в фургон, да в лес, да в овраг. А там уже трактор-"петушок", сиречь экскаватор с бульдозером. Ой, сколько тракторов таких тогда у белорусов купили! Батька велел даже цены скинуть, а сто тракторов лично передал в дар русскому народу.