- Лично мне? Ну, во-первых, для того, чтобы ставить такие задачи, у меня есть свой командир части, а во-вторых, для руководства таким интеллектуальным действом как уборка территории существует сержантский состав. Так что с нетерпением жду дальнейших указаний от своего командования. - Сергей раздраженно бросил трубку и направился выполнять такой обязательный пункт программы каждого дежурного по части, как "контроль приема пищи личным составом". Перед "контролем приема…" необходимо было осуществить снятие пробы того, что булькало в поблескивающих застарелым комбижиром котлах солдатской столовой. Вяло похлебав обычную армейскую бурду, Сергей оставил в специальном журнале запись о том, что все приготовленное может считаться съедобным для представителей "хомо милитер" и принялся наблюдать за прибывающими подразделениями. "Интересно, а почему это по военному распорядку запись о качестве наготовленной бурды необходимо делать сразу после снятия пробы? - вдруг подумал Сергей, глядя на жующий свою немудреную пищу бойцов, - почему бы не сделать ее минут через сорок? Тогда, хотя бы, будет понятно: раз дежурный до сих пор жив, значит, шансы уцелеть у всего остального личного состава являются вполне реальными. А не так - попробовал и прямо сразу: "Пригодна к употреблению". Это попахивает скоропалительным волюнтаризмом". Вскоре прибежал посыльный из штаба с известием о том, что Сергея с превеликим нетерпением ожидает у себя в кабинете подполковник Шахрайчук. Его нетерпение выражалось надсадными выкриками, периодически вырывающимися из-за массивной двойной двери, изготовленной из погубленного где-то в сибирской тайге дуба: "Дэ этот гребанный дэжурный?! Из-за ёго цельный дэнь як на прыеме у проктолога! И зараз пожрати нэ дают вони мэнэ с этым Ахтунгом!"
Выслушав сухой доклад старлея о своем прибытии, подполковник, резко перешел на укоризненно-доверительный тон:
- Шож Вы такэ творытэ? Так разозлылы самого Ахтунга… Вы же тильки прыбули и ще дажэ хату нэ получили… И вот, тэперь ён нас с Вами уместе до сэбэ вызывает, - обреченно и беспрестанно путая ударения и, как всегда, попирая все правила и нормы великого и могучего языка, вполголоса произнес Шахрайчук, многозначительно подняв указательный палец вверх, - а цэ добром нэ закончится.
- Ну что делать, товарищ подполковник? Мертвого, как говорится, пуля боится.
Дойдя до обиталища гарнизонного "змея Горыныча" и прождав в его приемной около двадцати минут, старлей и подполковник наконец были приглашены внутрь громадного ахтунгова кабинета, вдоль которого тянулся длиннющий, покрытый зеленым сукном стол. Завершал эту вытянутую композицию буквы "Т" стол самого "великого и ужасного". Это был не стол - столище. Размеры этого мебельного сооружения позволили бы в случае необходимости без труда переоборудовать его в площадку для приема вертолетов средней грузоподъемности. Но пока такой необходимости, видимо, не возникало, и стол-монстр высился и громоздился в кабинете самого старшего гарнизонного начальника, подавляя волю к какому-либо, пусть даже и очень слабому, возражению всякого в кабинет входящего. Произвел впечатление стол и на старлея. "Ого! Отец всех народов и друг всех физкультурников товарищ Сталин в данном случае просто отдыхает. В сравнении с этим кабинетом его неоднократно демонстрируемый на экранах телевизоров и кинотеатров кабинет в Кремле - это комната, выделенная неуважаемому никем председателю какого-нибудь нерентабельного колхоза "Тридцать лет без урожая" в тесном и покосившемся здании правления, - отметил про себя Сергей, переступая порог кабинета, видимо, чем-то недовольного "вождя местного розлива". Переступать порог пришлось в два приема: кабинет, видимо с целью предотвращению утечки из него информации особой государственной важности, был отгорожен от приемной тройной дубовой, плотно закрывающейся дверью. "Что их все время к этому дереву тянет, - с удивлением подумал старлей, - наверное, чувствуют все высоковоенноначальствующие какую-то внутреннюю взаимосвязь между собой и именно этой породой. Но сколько же дубов загублено на двери для "дубов"! Ого, получился почти что каламбур. Надо будет как-нибудь его до-формулировать. Потом. Сейчас как-то не до того. По крайней мере, обстановка к этому никак не располагает". Тем временем "великий и ужасный", не удостоив вошедших ни единым знаком внимания, несмотря на их громкие доклады с порога, продолжал что-то сосредоточенно черкать в большой, обтянутой черной кожей тетради-блокноте. Видимо, самый старший из гарнизонных военноначальствующих пребывал в какой-нибудь начальной стадии своего праведного неиствования - стадии безмолвного гнева. По всему было видно, что "ужасный" совсем недавно разговаривал с кем-то по телефону. И, видимо, разговор состоялся не из лицеприятных. Большая черная телефонная трубка хранила на своей эбонитовой поверхности нервные и постепенно остывающие следы потных в засаленности своей толстых пальцев. Через пять минут безмолвного стояния по стойке смирно дыхание подполковника стало напоминать какие-то трусливые стоны-всхлипы, при этом ноги Шахрайчука стали как-то странно трансформироваться попеременным вздутием коленных суставов, разглаживающим безупречные стрелки на его раздутых галифе. Вымотанному хлопотной и бессонной ночью старлею все это вскоре надоело, душой его вдруг овладела спокойная и холодная ярость, он резко перенес вес тела на прострелянную когда-то ногу и с плохо скрывающим вызов тоном обратился к доселе безмолвно восседающему за столом "Гудвину":
- Товарищ полковник, я вижу Вам сейчас некогда. Может нам в другой раз зайти? Не просто так праздно зайти, конечно же. Ну, например, для того, чтобы выслушать лекцию о том, кто же мы есть на самом деле и как нам теперь со всем этим жить дальше?
Звуки дыхания Шахрайчука как-то разом прекратились. Стало заметно, как разгладились стрелки одновременно на обеих штанинах его пузырчатого брючного одеяния. Его лицо с выпученными от неподдельного ужаса глазами выражало готовность к немедленному испражнению после затяжного запора. "Вот это да! - подумал Сергей, с омерзением переводя взгляд на то бледнеющую, то наливающуюся краской лоснящуюся физиономию Ахтунга, - вот это фронтовик! До Кенигсберга дошел! Полз, наверное, где-нибудь в обозе, лошадям хвосты крутил. А теперь как же - фронтовик. Правду, видимо, говорят, что тот, кто по настоящему воевал, тот уже давно умер. А этот мало того, что жив до сих пор, так еще и служит! Прислуживает, то есть…". Тем временем на лоснящейся морде лица "Гудвина" стали наблюдаться мощные растяжки. Нет-нет ноздри его не раздувались как это обычно бывает при выражении классического начальственного гнева. Широко раздвигались и кучкообразно сдвигались лишь его толстые блестящие губы, быстро смазываемые широким и слюнявым языком. Наконец лимит подготовительной мимики был исчерпан и раздался раздирающий величавые объемы кабинета "вождя" истеричный рев: "Вон отсюда! Оба! Педерасты! Никакой дисциплины! Даже с колбасой не могут разобраться!" Сергею стало вдруг смешно:
- А что? Тете Маше действительно не хватило копченой колбасы? Так Вы душите этих воров из "Военторга" - у них в запасниках еще не то найдется! Стоит только тряхнуть этих гадов посильнее. и можно будет даже, наверное, балычка из осетринки изрядно испробывать.
- Не рассуждать! Вы мне еще за моего прапорщика ответите! Я Вас отучу в моих людей "рыжими херами" бросаться!
- А-а-а, так вот в чем дело! Вон, оказывается, почему Вы так взбеленились! Так прошу, в этом случае, учесть, что разбрасываться мне нечем: "рыжих херов", как Вы изволили накануне выразиться, у меня нет. Есть один не рыжий, но это святое. Как тут разбрасываться: скоро жена приезжает. Надо бы поберечь. А если Вы имеете в виду того полудурка которого Вы подослали ко мне ночью, то имейте ввиду, что в следующий раз я сделаю его или каждого подобного ему, этим…, как Вы изволили интеллигентно выразиться в самом начале…? Во, самым настоящим педерастом я его сделаю при всех! Тут же! Не отходя, как говорится, от кассы.
- Да Вы наглец! Вы…, вы еще на какое-то жилье претендуете? Вы у меня в собачьей будке жить будете! Со всем своим семейством!
- Ну, это мы еще посмотрим, кто из нас будет жить в собачьей будке, - яростно прошипел вновь озверевший старлей, - Вы пока еще коммунист, Ахтунг, не забывайте какую Вы жилплощадь занимаете не имея для этого никаких оснований.
- Что это такое? - растерянно проговорил как-то сразу сникший Ахтунг, обращаясь к бледному и заливаемому обильными каплями пота Шахрайчуку, - этот старлей подвергает мои слова сомнению! Я не могу служить с ним в одном гарнизоне!
- Очень правильное решение, товарищ полковник, - безапелляционным тоном, но с намеком на нотки одобрения в голосе произнес вконец оборзевший старлей, - Вам необходимо срочно куда-то переводиться. Заодно и вопрос с жилплощадью решится сам собой. Без скандалов и партийных собраний.
- Вон, - ослабшим на выдохе голосом произнес Ахтунг, указывая дрожащим перстом на дверь, - оба вон отсюда. А Вы, товарищ подполковник… Вы научитесь когда-нибудь воспитывать этих вот молодых наглецов?!
- Осмелюсь заметить, товарищ полковник, - спокойно заметил Сергей, - от наглеца я эти слова слышу. Очень жаль, что родная коммунистическая партия и заботливое советское правительство запрещает дуэли, иначе до сегодняшнего вечера Вы бы вряд ли дожили. Может для Вас это было бы лучшим вариантом. Вы же, наверное, побаиваетесь домой-то идти, если честно? Тетя Маша, небось, сгрызет взамен копченой колбаски? Ах-ах-ах, какое разочарование: не досталось вдруг сегодни нам финского сервелату!
- Вон!
- Я не знаю такой формы обращения между военнослужащими, товарищ, пока еще, полковник. В Уставе такого обращения не прописано. "Вон" - Вы можете применять к своим лизоблюдам, падающим в обморок в Вашем министерском кабинете. Кстати, а существуют ли нормы на полковничьи кабинеты? А на столы? Надо бы поинтересоваться. Так что извольте обратиться согласно положений Устава.
- Товарищ…, товарищ старший лейтенант. Э-э-э,… как же там. Э-э-э, это… Ах, да - идите. - глухо прорычал наконец Ахтунг, рыбьи глаза которого озадачено гоняли по кругу радужную оболочку. Цвет пигментации оболочки возмущенно менялся с каждым кругом.
- Есть, - приложив кончики пальцев к козырьку Сергей, круто повернувшись, облегченно вышел из объемного в недружественности своей помещения, дважды перешагнув через широкий трехдверный порог. Последнее, что он увидел при выходе, было сползающее по стене и подрагивающее в конвульсиях страха тело Шахрайчука. Голова тела при этом жмурила веки, а руки отгоняли от медленно оседающего туловища какое-то уж очень нежелательное для него видение. "Во как, - в очередной раз изумился Сергей, - чем же можно было так испугать этого порой такого грозного воина?"
Вернувшись в "дежурку" штаба своей части, Сергей без всякого удивления узнал от своего помощника, что его, старлея, приказом Ахтунга оказывается, пять минут назад сняли с наряда как не справившегося с несением службы, и вот-вот прибудет новый кандидат на это почетное место. Счастливчик незамедлительно прибыл, им оказался знакомый нам уже Ильинский. Однакашники быстро договорились о том, что смена наряда будет производиться очень долго - до того момента, когда закончится официальное время Серегиного дежурства, и юридически его уже никто не сможет поставить в наряд в этот же день. Так и получилось. На плацу уже во всю гарцевал перед очередным суточным нарядом очередной же плановый батальонный дежурный, а дежурный "а ля Ахтунг" через каждые пять минут названивал Ильинскому: "Что же Вы там сопли жуете? Когда Вы, наконец, смените этого негодяя? Ахтунг нервничает! Вы понимаете, что это такое?!" "Понимаю-понимаю, - спокойно ответствовал Ильинский, - только вот одного автомата не могу найти с полным боекомплектом. Это-то Ваш Ахтунг может понять? Вот куда он исчез? И случайно ли? Довели ведь дежурного до состояния крайнего нервного истощения… Кто знает, что у него на уме? И нет его самого нигде. Ключи от оружейной пирамиды на стол бросил и куда-то ушел. Да нет, не надо никакой тревоги, сейчас наверное уже подойдет". А "нервно истощенный" Сергей в это время мирно подремывал в комнате отдыха, тщетно пытаясь "добрать" мгновениями сумму заслуженного за сутки отдыха.
Наконец развод нового наряда закончился, и трое дежурных поднялись для доклада Шахрайчуку. Сначала доложили о приеме-сдаче Просвиров с Ильинским и, не дав Шахрайчуку опомниться, тут же и о том же доложили Ильинский и совсем новый дежурный. Не успевший отойти от "визита к минотавру" Шахрайчук озадаченно крутил своей "колобковой" головой, с глубоким недоумением осматривая дежурных. Что-то в очередной раз никак не срабатывало под его округлой черепушкой. В этой отшлифованной годами службы посудине, видимо, помещалось только два дежурных: один сдает, другой принимает. Тут вроде бы все ему было понятно. Но откуда взялся третий? Третьего дежурного черепушка, видимо, отказывалась вмещать, и Шахрайчук намеренно не спешил с разрешением на смену. Он то изумленно рассматривал нетерпеливо периминающихся с ноги на ногу дежурных, то отворачивался к окну и внимательно рассматривал качаемые ветром деревья, барабаня пальцами по краю стола. Минут через пять какие-то процессы все же нашли свое завершение под блестящей черепушкой батальонного командира и он, неожиданно для себя и всех присутствовавших вдруг изрек, обращаясь ко всем дежурным сразу: "Вы шо? Чому трое?"
- Так сняли же меня, - ответил за всех Сергей, - Ильинский принял дежурство, а тут уже и плановая смена подоспела.
- Ну и шо? Вот пусть Ильинский и дежурит!
- Извините, товарищ подполковник, во-первых развод проводил не я, поэтому не могу нести ответственности за несение службы уже "разведенным" суточным нарядом, - парировал Ильинский, - а во вторых, я завтра в свой плановый наряд заступаю.
- Бис вас разбэрэ, - безнадежно махнул рукой Шахрайчук, - идытэ и сами опрэделяйтэсь, хто из вас дэжурный.
- Хорошо-хорошо, товарищ подполковник, - оценив состояние батальонного командира, вдруг проговорил новый дежурный, - Вы только в журнальчике распишитесь. Вот здесь и еще здесь.
- Чому ж два раза? Чому трое? - бормотал Шахрайчук, распиваясь там где ему указали, - пид трыбунал мене скоро подведетэ, ироды…
- Разрешите идти? - почти одновременно испросили дежурные.
- Идыте, - отвернулся от дежурных Шахрайчук, - а Вы, Просвиров, зайдыте-ка до замполиту. Божал вин на Вас побачытэ.
Окончательно отделавшись от хлопотных полномочий дежурного, Сергей с облегчением перекурил на штабном крылечке и отправился к замполиту. Хитрованов был не один. В его прокуренном и завешанном образами революционных вождей кабинете кроме него присутствовал, попыхивая своей выпендрежной трубочкой, местный секретарь партийной организации капитан Дуров. Секретарь Дуров почему-то назывался "освобожденным". Как, когда и от кого он освободился было никому не известно, но все его так все время называли: "Наш освобожденный секретарь". Своим внешним обличием "освобожденный" сильно напоминал кого-то из персонажей, история которых была описана в известной сказке "Три поросенка". По-крайней мере, именно такими обычно изображали юных хрюшек в детских книжках того времени. Вернее всего, своим внешним видом "освобожденный" напоминал поросенка, дух которого буквально пронизывал текст этой сказки, но при этом сам поросенок так и не попал на страницы этой замечательной книжки. Имя этого самого нахального из всех братьев звучало не иначе как Нах-нах. Может, из-за этого неблагозвучного имени ему как раз и не нашлось осязаемого места в мировой литературе? Этого никто точно не знает, но духом этого нахала от сказки, попавшей в золотую кладовую мировой детской литературы, так и веет.
Первым заговорил с вошедшим старлеем "освобожденный Нах-нах".
- А-а-а, старлей, заходи-заходи. Наслышаны о твоей борьбе с Ахтунгом. Ты в курсе, что завтра намечается продолжение? - протирая запотевшие очечки и близоруко щурясь, довольно смыслоразличимо прохрюкал Нах-нах, - Назавтра Сам приказал созвать общегарнизонное партийное собрание. На повестке дня два вопроса: первый - по делу того замполита-придурка, слушавшего на учениях вражеские голоса, второй - по поводу твоей отвратительной службы в наряде.
- Секундочку, партагеноссе, - вмешался в торопливое похрюкивание Сергей, - я чего-то не понимаю: как это приказал собрать партийное собрание? Такого, по-моему, даже при Гитлере не было.
- Ну, знаешь ли, со своим уставом, да в чужой монастырь…
- Не со своим уставом, а с уставом КПСС. Или на этой территории он не действует? Надо бы сигнализировать в комитет партийного контроля, - нарочито задумчиво и как бы про себя проговорил Сергей и пристально посмотрел в глаза Нах-наху, - впрочем, я и сам давно уже мечтал кое-что обсудить в рамках партийного собрания. Вот, похоже, случай и представился.
- А можно ли уточнить, что это "кое-что"? Партийное собрание - это не место для дискуссий. Все должно быть строго в соответствии с регламентом! - подскочил на стуле "освобожденный".
Но Сергея он уже как будто перестал интересовать. Оставив реплику Нах-наха без внимания, старлей повернулся к замполиту.
- Так как там все же, обстоят дела с жильем для моего сиротского семейства, товарищ майор?
- Во-во, с жильем… Вы же сами себе роете яму. Надо было Вам сегодня заводиться с Самим Ахтунгом! Он ведь теперь как ставит вопрос: "Какой-то старлей подвергает Мои слова сомнению, поэтому я не могу служить с ним в одном гарнизоне".
- Ну, коль не может, так надо куда-нибудь ему перевестись. Инициатива-то ведь от кого исходит? Я ему сегодня это как раз и предложил. Не можешь - флаг тебе в руки. А меня сюда Родина прислала.
- Что? Вы это сказали Самому Ахтунгу?! Теперь я боюсь, что ничто Вам уже не поможет. Вас вскоре отправят куда-нибудь в Оренбургскую или Читинскую армию. Та же Родина отправит в лице того же Ахтунга. Вы это-то хоть понимаете?
- Мы еще поглядим, кто куда кого и как отправит. Прошу не забывать, что я боевой офицер, и, к тому же, орденоносец. Так что у нас там с жильем? Я как раз хотел бы завтра поднять этот вопрос на собрании. Напомнить о существующих резервах. Тем более, что один товарищ у нас собрался куда-то срочно переводиться.
- О чем это он? - прохрюкал секретарь в сторону замполита с явной опаской поглядывая на старлея.
- Да ничего особенного. Вчера попрекал Ахтунга излишками жилой площади. А теперь вот, похоже, совсем его выселить хочет.
- ?????!!!!!
- А что? Пусть ответит как коммунист коммунисту. Предъявит ордер собранию, ткнет пальчиком в статьи закона, по которому ему столько всего полагается. Про кабинет свой поподробней расскажет: почему он вдруг раза в два больше сталинского оказался. В общем, я так понимаю, должно состояться конструктивнейшее обсуждение наболевших вопросов коммунистами гарнизона.
- Ладно, в конце-концов - дело Ваше, давайте доживем до завтра. Завтра же будет решаться и вопрос с жильем. Независимо от того, выживете ли Вы Ахтунга из гарнизона или нет. Ха-ха-ха.
- Смейтесь, смейтесь. Я, пожалуй, подожду со смехуёчками до завтра. А вот завтра тоже посмеюсь, - твердо проговорил Сергей, демонстрируя неустрашимую непоколебимость во взгляде, чем окончательно поверг парторга в глубокое уныние.
- Вы, кажется, решили сорвать нам собрание, - уныло прохрюкал "освобожденный".