Но вот что интересно: в своей повести Паустовский запросто использует некоторые распространенные в ту пору одесские слова, которые вы отчего-то не найдете на страницах "…нашего великого земляка, тонкого знатока одесского языка Исаака Бабеля", как написало недавно одно заокеанское издание. И этот ларчик с двойным дном открывается просто: Бабель прожил в Городе в общей сложности около семи лет. Он не впитывал одесский язык с молоком матери. В самом лучшем для Бабеля случае, он мог впервые услышать одесский язык в десятилетнем возрасте, но… Вспомните биографию Бабеля, с утра до вечера занимавшегося науками и вдобавок игравшего на скрипке под руководством самого Столярского.
В нашем дворе жил Боря Абрамович. Автоматически пишу "во дворе", ибо по-русски это пишется, как "в нашем доме". Да и во дворе нашем Борю мы так и ни разу не увидели. Парадная, где он жил, находилась в арке. Мы, обычные одесские пацаны, лазившие по дворовой помойке и гонявшие на самоструганных лайбах при подшипниках, видели Борю лишь мельком пару раз в год. Сперва мама выводила его из парадной, сжимая в одной руке Борину ручку, а в другой его скрипку. Боря пиликал на скрипке с шести утра до тех самых пор, пока не отправлялся в школу Столярского. После школы он снова играл на скрипке. Затем школу сменила консерва.
Мы прожили рядышком почти тридцать лет, но впервые поговорили, когда случайно встретились в одном доме. И он, и я разными путями пришли туда купить гитару. Великолепная гитара досталась Боре, но только потому, что он уезжал. Таким был мой подарок соседу по дому, элементарно не понимавшего значения многих слов, которые я автоматически употреблял в разговоре. Так что не думайте, что любой одессит, пусть он сто раз коренной, знает одесский язык.
Уже десять лет я составляю "Одесско-русский словарь" и "Фразеологический словарь одесского языка". И когда мне кажется, что к собранному материалу нечего добавить, из недр памяти вылетает какое-то, вроде бы давным-давно навсегда позабытое одесское слово, или крылатая фраза-клише вроде "Адиётка твоя тетка, а ты ее племянник". Прошедшей зимой про себя отметил, что улицы уже лет двадцать, как перестали посыпать жужелицей. То есть угольным шлаком. С другой стороны в нынешнем году случайно узнал, что в русском языке, оказывается, нет привычного для каждого одессита слова "бигель". А спустя два месяца, увидев по телевизору рыбалку в импортном исполнении, восхитился: "Ну и здоровых голышей они ловят!".
Или я не писал в своих книгах за рыбалку как грамотно ловить голышей? Потом поймал себя на одной интересной мысли и провел маленький эксперимент. Обзвонил несколько десятков человек. Тех самых, которые утверждают, что в Одессе говорят исключительно на русском языке. Среди них были редакторы газет, профессоры, люди рабочих профессий, милиционер, бизнесмены, заместитель директора Всемирного клуба одесситов, академик и даже папа одного из авторов "Самоучителя полуживого одесского языка". Задавал всем один и тот же вопрос: "Рыбу голыш знаешь?". Все знают. В том числе, какая смакота котлеты из голыша напополам с бичком. "А как голыш называется по-русски?". Ответы были однозначными: "Голыш и будет".
Почему нет? Если даже в песне поется: "Проснись, рыбак, вставай, услышь: уже в морях пошел голыш". Вот вам и откровение для русскоязычных одесситов: по-русски голыш именуется "мерлангом".
В книге "Время больших ожиданий" Паустовский вынес слово "фиринка" в название одной из глав. Зуб даю на холодец: ни один российский академик от филологии не переведет это слово на русский язык. Пусть даже одесский поэт М. Хлебникова писала "всех зеленых эвглен, инфузорий, ферин". Именно "ферин", а не "фирин". И Паустовского никто не поправил по сию пору лишь потому, что слово это в русском языке неизвестно. Скажу больше: ныне только два человека в Городе знают, как было образовано это слово почти двести лет назад.
В общем, как говорят в Одессе, было бы голубым наивом полагать, что каждый из одесситов, будь они хоть самим Бабелем, хоть сто раз коренными, знает одесский язык. Даже в том случае, когда, раздувая щеки, они станут метелить себя по дыхалу: "Как одессит в двадцать восьмом поколении…". Они не набирались этих знаний в Дюковском или на Канаве, не слушали речей портовых грузчиков, не кучковались на Пересыпи, не ошивались на Сахалинчике, не встревали в разборки среди Косарки. Больше того, они не слышали реальных речей обитателей Молдаванки, столь же похожих на язык бабелевских героев, как коти одесского разлива на французский оригинал. Домашние мальчики и девочки знакомились со словами одесского языка в тиши библиотек, но далеко не все слова одесского языка могли попасть на страницы старых книг, к тому же проходивших цензуру. Утверждаю это, как пай-мальчик. В одесском смысле слова.
Я слегка взял пример с классика Паустовского, составляя "Большой полутолковый словарь одесского языка". Например, так пояснил что означает "биндюжник" - "человек, некогда занимавшийся грузоперевозками на громадной пароконной телеге, именуемой "биндюгом". В настоящее время "биндюжник" является синонимом грубого необразованного человека". Таким образом, я отдал дань самому выдающемуся одесскому писателю Бабелю, хотя прекрасно знаю, как относились к молдаванским фантазиям Исаака Эммануиловича под маркой одесского языка его современники-одесситы. Знаю и то, что первоначальное значение слова "биндюжник" - грузчик. Что зафиксировано в литературе и периодике. И никто, кроме великого знатока Одессы и ее языка Исаака Бабеля, не смог бы впрячь в биндюг пару лошадей, на которых его Мендель Крик возил пшеницу.
Ведь на самом деле биндюг - одноконная длиннющая плоская телега, на которой перевозили колониальные товары, сахар, бочки. Возить пшеницу на биндюге, все равно, что стрелять по воробьям из пушек. А парой лошадей правили балагулы. Это слово вы найдете у многих одесских писателей, но только не у их представителя по разделу best in best. Так что реальный Мендель Крик возил бы пшеницу не на биндюге, а на бенд-вагене, как положено приличному балагуле, ломовику или фурщаку. Только не следует путать фурщака с фурманщиком. Или, говоря по-одесски, гицелем. Это слово употребляли многие одесские писатели и даже проживший всего два года в Городе Паустовский во "Времени больших ожиданий". Но будет работой артели "Напрасный труд" искать это излюбленное слово подлинной Молдаванки во всем творческом наследии Бабеля.
"Большой полутолковый словарь одесского языка" получил в Одессе именно ту очередную благодарность, на которую я только и мог рассчитывать. Еврейская газетка "Ор Самеах", распространяющаяся вместе с бесплатными обедами среди сирых и убогих, запела старую песню о главном: "Как одесситка в четвертом поколении, скажу, что такой словарь - манифарги, штуки и детский лепет. Что ни один уважающий себя одессит даже кончиком отутюженного носового платка не прикоснется к такой дешевке. Что этот словарь - хорошая иллюстрация к фразе из "Времени больших ожиданий" Паустовского: "Розы из навоза, кораллы из крахмала, халцедоны из бердичевской короны…". Это пишет Лена Каракина - ученый, согласно занимаемой должности, секретарь Одесского Литературного музея, который давным-давно следовало бы переименовать в Археологический. Вы полагаете, Лена так возбудилась из-за трактовки слова "биндюжник"? Как раз тот случай! Ведь это выражение собственноручно употреблял искусственно превращенный в символ Одессы Бабель, не подозревавший, что представляет собой биндюг на самом деле.
Попеняв мне за то, что слово "крахмал" почему-то напечатано как "крохмал" (в отличие от Лены, которая не обязана выполнять функции корректора, я не укоряю ее за грамматическую ошибку в ее материале), ученый секретарь громит меня таким образом: "Вот, например, надеюсь, еще не забытое одесситами слово "балабуст", то есть "хозяин". "Балабуст" - так я слышала от своих соседей по коммунальной квартире. В словаре Смирнова оно выглядит как "балабуз", что, конечно, режет глаз и слух тоже не радует".
Попробуем подняться над уровнем стола коммунальной кухни, где получала свое образование Лена. И обратимся к труду "Русские словари" (Институт имени В.В. Виноградова). Вот что там сказано по поводу исконно русского слова "хипиш": "фиксируется в нескольких формах - хипеж, хипеш и хипиш". После чего я даже не оправдываюсь, мол, на моей коммунальной кухне говорили именно "балабуз". А расставляю точки над "ё": как пояснил мне один одесский авторитет-язычник, не "балабуз", но и не "балабуст", а "балабус". Что в данном случае архиважно.
Мне казалось, ученого секретаря Каракину заинтересует другое: по какой такой таинственной причине вместо нашего традиционного "балабуса" Бабель использует русскоязычное слово "хозяин"? Ведь "балабуз" - не просто "хозяин", это, выражаясь по-современному, "босс". А "хозяином" одесситы именовали продавца собственной сельскохозяйственной продукции на рынке. И по сию пору, к примеру, выражение "хозяйское молоко" вовсе не означает, что это молоко принадлежит боссу. Если Лена найдет ответ на поставленный вопрос, она догадается: писатель Бабель так же хорошо знал одесский язык, как и она сама.
Однако это же Бабель, и какую голубую муть он бы ни нес, ее запросто можно оправдать: каждый великий художник видит мир своим уникальным взором, дарованным ему Богом в виде большого одолжения. Потому даже если бы Исаак Эммануилович написал нечто вроде: у четырехметрового розового Бени Крика левый глаз на треугольной голове был заколочен металлической фанерой, наши литературоведы получили бы лишний повод для восхищения величием масштаба образности мышления гениального мастера слова, создающего свои собственные миры на реальных улицах Города. Представляю, на какие бы комплименты я нарвался, написав что-то наподобие бабелевского: "…глаз заката падал в море за Пересыпью" или "Пот, розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки…". Большое розовое дело, если солнце встает на западе. Как уважающий себя одессит, тем не менее, рискую прикоснуться к этой с точки зрения элементарно здравого смысла дешевке, созданной пером великого мастера и его воистину "розам из навоза" под маркой одесского языка с "халцедонами из Бердичевской короны" под видом топонимики Одессы. Сто раз поднимался от своего дома по Тираспольской улице, но в порт так и не попадал. Бабелю это удалось с первого раза, на то он и гений.
И напрасно я пытался понять, что имела в виду мадам Каракин, написавшая: "…такой словарь - манифарги, штуки и детский лепет". "Штуки" в одесском языке - "тысячи", это же вам не "штучки". Сто лет назад "штуки" были русскоязычным синонимом наших "коников". Наверняка, слово "штуки" Лена прочла не у Толстого, а у другого Льва, который Славин. Значение слов любого языка меняется со временем, и одесский язык не исключение. К примеру, в упомянутые времена столетней давности слово "штучник" означало "портной", а не то, что сегодня. "Забодал" переводилось на русский язык как "продал", а сегодня - "утомил". Но вот "манифарги"…
Как обитатель Жмеринки скажу, что это слово в реальной жизни вы не услышите и нигде не прочтете, за одним-единственным исключением. Слово "манифарги" ученый секретарь Лена Каракина, чье владение одесским языком обусловлено наличием старинной книжной продукции, вытащила исключительно из упомянутой книги К. Паустовского: "- Слушайте, синьор Торричелли, - сказал он. - Объясните нам, что это за манифарги, или, проще говоря, штучки…Володя называл "манифаргами" все, что было ему непонятно".
Один мой приятель употребляет слово "племанжо", якобы имеющее отношение к кулинарии. Но кто, кроме него озвучивает эту собственноручно изготовленною им словесную конструкцию? Что же до "манифаргов", то прекрасно помню, как в свое время некоторые деятели, лишь бы доказать свою начитанность, пытались щегольнуть им, но…
Но старые одесситы, еще не забывшие времена молодости Бабеля, морщились: что это за неизвестные им "манифарги", если в одесском языке есть "мансы", "химины куры", "понты" и иные устойчивые выражения. Слово "манифарги" неведомо и кандидату филологических наук Евгению Степанову, много лет посвятившему изучению одесского языка и готовящегося защищать докторскую диссертацию на эту тему. Однако, в отличие от Лены Каракиной, я не стану утверждать, что настоящий одессит не прикоснется даже кончиком скомканного носового платка к творению Паустовского, кроме всего прочего, написавшего и "крыс-"пацюков". Ведь пацюк и есть крыса. Зато ради более глубокого изучения одесского языка стал почитывать вечно недовольную мной еврейскую прессу.
Вот написал, к примеру, Болеслав Капулкин в журнале "Мигдаль" статью "Кашрут для чайников" (в переводе на одесский язык "Ботаника для парикмахеров"), где автор указал: "выражение "трефная свинья - неверно". После чего я кончиком носового платка коснулся томика главпурица одесской литературы Бабеля, ибо в его рассказе "Король" фигурируют именно "трефные свиньи". Но или кто-то дождется геволта ученого секретаря Литмузея по этому поводу? Ой, вас прошу! Зато в журнале "Мигдаль" я прочел статью Лены Каракиной "Начало как продолжение", где она в очередной раз демонстрирует глубокие знания одесского языка. "Тут только что была городская лоханка, кошмарный юноша…", - цитирует ученый секретарь Каракина рассказ Ильфа "Антон Половина-на-Половину" и чуть далее продолжает: "Может быть, скорбь по утрате старого одесского жаргона, довольно частого гостя на страницах раннего Ильфа кому-то покажется смешной. И напрасно. Потому что его заменил другой жаргон, менее сочный, менее красочный, менее выразительный, лишенный идишистской окраски, и более непристойный".
Таки классная хохма получилась. Скорбящий знаток "одесского жаргона" Лена Каракина даже не подозревает, что пристойная с ее точки зрения "городская лоханка" в исполнении Ильфа переводится на русский язык как "известная в городе обладательница вагины, рта и заднего прохода, в которые не засовывал свой половой орган только сильно ленивый". В том случае, если речь идет о представителе сильной половины человечества, вагина остается за рамками рассматриваемого примера. Но разве современный синоним той "городской лоханки" - "хуна со стометровки" - лишен пристойной идишистской окраски? Ни разу! Или лишены этой окраски фразеологизмы одесского языка, родившиеся уже после смерти Ильфа типа "Поц аид хуже фашиста"? По весьма таинственной для меня причине мадам Каракин не обвиняет месье Ильфа за употребление слов типа "шухер". Наивно задавать вопрос: отчего Лена не скорбит по поводу того, что "одесский жаргон" во второй половине девятнадцатого века начал стремительно терять свой изначально итало-греческий оттенок? Таки жаль, что в наши дни "лестница" уже не именуется "климаксом".
В самом начале девяностых, после выхода моих книг, написанных на действительно одесском языке, городская окололитературная тасня, наведя тщательный шмон по текстам, подняла хипиш на уровне вэйзмира местечкового значения: автор занимается пропагандой блатного жаргона. Подлинная причина этого массового геволта мне была хорошо понятна: Одесса в бабелевском и в моем исполнении, словно находились на совершенно разных планетах, а Молдаванки так же были похожи друг на друга, как Санкт-Петербург - на одноименный родной город Тома Сойера. Известный городской пиарастик Каменный Шурик Штейман, с тех пор неоднократно перемещавшийся из рук в руки различных спонсоров со скоростью Переходящего Красного знамени, обвинял меня в том, что пишу на псевдо-одесском языке.
В книге "Вальсы собачьего года", вышедшей в 1995 году, журналист и писатель Валя Константинов даже опубликовал по этому поводу пародию: "Недоброжелатели попытались выставить Валеру тухлым фраером и коцаным лохом, но потянули локши". Как говорят у нас в Одессе, иди докажи, что ты не верблюд: ведь ни один из одесских писателей московского разлива до той поры не был замечен в употреблении страшно-уголовных и псевдо-одесских слов типа "балабуз", "понт", "шухер", "зухтер", "буфера", "локш" и иже с ними.
В 2004 году в Городе была издана книга Александры Ильф "Путешествие в Одессу", куда вошли ранее не публиковавшиеся произведения ее отца, писателя И. Ильфа. В частности, написанные в 1923 году "Галифе Фени-Локш" и "Куча "локшей". Последний фельетон начинается словами: "На вольном и богатом языке темпераментного юга это называлось: "Локш". "Локш" - это фальшь; обман". "Локш" - не только недотепа; простак; "лох", но и жулик, жульничество (пояснение Ильфа и Петрова в набросках к "Великому комбинатору": "…то, что на юге для краткости называют локш, а в центральных губерниях - "липа")".
А если бы Ильф не написал в свое время по поводу пресловутых "локшей"? Или книга "Путешествие в Одессу" не увидела бы свет? Или просто не попалась мне на глаза? Каким иным образом я бы мог ныне оправдаться в собственных глазах по поводу давней пропаганды уголовного жаргона? Который на самом деле является самым обычным одесским языком, в отличие от всех этих паустовско-бабелевских "манифаргов" и "захлянуть". Что подтверждает сама Лена Каракина, ибо рассказ "Антон Половина-на-Половину" также наличествует в упомянутой выше книге.
Быть может, мне бы со временем простили даже впервые письменно употребленного "балабуса", оканчивающегося на букву "з", но только не посягательство на тщательно сконструированный, бережно поддерживаемый и регулярно приносящий дивиденды миф "Хочешь чего-то добиться - уезжай из Одессы".
Так что я с чувством глубокого удовлетворения продолжаю торчать в Одессе и изучать шестиконечную прессу. В частности, журнал "Лехаим", что в переводе с одесского на русский язык означает: счастья, здоровья, долгих лет жизни и успехов в труде. Свою статью "Трое" автор книги "Чуковский и Жаботинский" Евгения Иванова завершает так: "Среди этих памятников был и памятник Лазарю Кармену, который сейчас находится на Новодевичьем кладбище в Одессе". Хорошо еще, что мадам Иванова не уложила Кармена в Мавзолей. Потому что, в отличие от Новодевичьего кладбища, Мавзолей таки находился в Одессе (см. "Большой полутолковый словарь одесского языка"). Игде же одесситка в четвертом колене мадам Каракин с ее отутюженным носовым платком?
Кстати, за птичек. Недавно я пояснил хавающим одесского языка сотрудницам нашего Литмузея отчего именую себе жителем Жмеринки. Так называют себя коренные одесситы, живущие на хуторе, где расположена Тираспольская площадь.
НАШ БАБЕЛЬ - НАШЕ ВСЁ!