- Да в тот день, когда вы меня у гнилушчан отбили.
- Я тебе скажу - весь тот день мы с Сыдором вместе были! Никуда он не отлучался, не уезжал!
Глаза королевны горели праведным огнем. Рыцарь понял - еще чуть-чуть, еще один выпад против вожака хэвры, и она наговорит такого… В общем, о нарождающейся, наклевывающейся словно цветок из зернышка, любви можно будет позабыть раз и навсегда.
Он прижал ладонь к сердцу. Наклонил голову:
- Прости меня, панна Аделия. Это я сгоряча. Больше не повторится.
Заречанка все еще хмурилась, но, видно, подумала о том же. Что чувство, как и цветок, вырастить трудно, а сломать ой как легко. Она протянула руку и коснулась ладонью одетого в кольчугу плеча драконоборца.
- Я принимаю извинения. И не сержусь. А ты, пан Годимир, не держи сердца на Сыдора. Боюсь, скоро он будет требовать сочувствия. - Королевна озорно подмигнула рыцарю. - А теперь - обещанная баллада.
- Да я… Я не… - начал было отнекиваться Годимир, но обе девушки смотрели на него строго и требовательно. - Я не очень силен в стихосложении…
- Ничего. Нам прославленных шпильманов слушать не доводилось, - не сдавалась королевна.
- Не считая Олешека из Мариенберга, - кинула и свои четверть скойца Велина. - Но и того недолго.
- Вам не понравится…
- Понравится, понравится! - заверила рыцаря Аделия. - Нет, погоди, пан Годимир. Это же не честно получается - я всю правду рассказала, ничегошеньки не утаила, а ты, значит, на попятный? Или это и есть воспетое исстари рыцарское понятие о чести?
- Хорошо, хорошо! - сдался Годимир, поняв - от расплаты не уйти. Раз уж проговорился, нужно отвечать за свои слова. Ничего, в следующий раз умнее будет - сперва думать, а только потом говорить.
Он откашлялся:
- Это будет баллада. В старинной манере сложенная.
- Давай, давай, - подбодрила его Аделия.
- В балладе должно быть три куплета по восемь строчек. И посылка - маленький куплет в конце. В нем всего лишь четыре строки. Заканчиваться куплеты…
- Что ты нам лекции читаешь? - скорчила недовольную гримаску Велина. - Словно в Мариенбержской академии. Мы поэзии ждем!
- Заканчиваются куплеты и посылка одним и тем же словом, - все же не дал сбить себя с толку рыцарь. - Теперь слушайте.
Годимир открыл рот. Подумал. Откашлялся еще раз. Начал:
- Я - рыцарь, не простолюдин,
Готов на штурм твоей твердыни.
До самых старческих седин
Не знать покоя мне отныне.
Мне чувства не излить в словах -
Теснятся мысли на бумаге,
Но здесь, как и в иных мирах,
Вассальной верен я присяге.Мне очи панны - мир един,
Суровый взгляд как вкус полыни.
Ты мне единый господин,
Источник в выжженной пустыне.
Жизнь без тебя - лишь тлен и прах,
Берлога волчья при овраге,
Песок в иссохшихся губах
И жизнь - служение присяге.Сраженный - зрит Господь один, -
Пощады лишь прошу я ныне
У холодов твоих и льдин,
В бездонной, северной пучине.
Моя судьба в твоих руках,
О, если бы, Господь Всеблагий,
Сбылось все, виденное в снах…
Но я живу, служа присяге.О Неприступная, ответь -
Не зря ль мечтаю я о благе?
А может, лучше умереть,
Своей не изменив присяге?
Дочитав последнюю строчку, рыцарь в душе съежился, ожидая насмешек. Но Господь миловал. Девушки не смеялись. Наверное, и правда, маловато истинных, известных шпильманов слышали, если его убогая рифмовка сумела понравиться.
- И кто же эта Неприступная? - наконец-то выговорила Аделия. В глаза ее стояли слезы или Годимиру показалось?
Он собрался с силами, чтобы ответить правду. Как и большинство его поэтических творений, баллада посвящалась пани Марлене из Стрешина - златокудрой воеводше, как сказал о ней тоже не чуждый высокого стиля пан Мешко герба Козерог из Бокуня, что стоит на перекрестке трех трактов приблизительно на полпути между Выровой и Грозовым. Сейчас, по трезвому размышлению (или же благодаря исцелившей его Аделии), Годимир понял, что известная далеко за пределами Стрешинского воеводства пани на самом деле поощряла едва ли не каждого из молодых рыцарей, прибившихся к ее окружению. А уж если рыцарь умел подобрать две-три достойные рифмы! Но сердца своего Марлена не отдала никому. Скорее всего, и ее муж, пан Истислав, не мог похвастаться искренней - не по церковному закону, а по зову души - привязанностью собственной супруги. Ей нравилось купаться в обожании, нравилось наблюдать вокруг толпы поклонников, видеть их горящие глаза, слушать восторженные речи. Но не более того…
И как об этом сказать Аделии? Отнесется ли она с пониманием? Тем более что замусоленный, зеленый с вышитыми желтыми листиками канюшины шарф молодой человек как бы случайно забыл у костра под поваленным деревом. А вместе с ним оставил там и все некогда бушевавшие в его груди чувства к "златокудрой воеводше". Но поверит ли в это королевна?
От необходимости отвечать его избавила открывшаяся за поворотом тракта картина.
Загруженная всяческими тючками да корзинами выше бортов телега с впряженным в нее пузатым коротконогим конем мышастой масти стояла прямо посерди дороги.
Рядом с нею натужно поводил боками караковый жеребец явно хороших кровей. Правда, тонкие ноги дрожали, с трудом удерживая животное от падения, сухая, с круглыми ганашами и широким лбом голова клонилась к земле. Шею, плечи, бока скакуна покрывали полосы засохшей пены, а светлый, желтоватый с непонятным рисунком вальтрап с левого бока марали подозрительные пятна. Бурые. Ну, очень похожие на засохшую кровь.
Где же всадник?
А вот и он. У ног коня лежал, бессильно раскинув руки, человек, а над ним склонились двое. Коренастые, крепкие, как грибы-боровики. Одеты в неброские, но добротные зипуны, на головах меховые шапки, а на ногах - сапоги. Кметь бы надел поршни или опорки. Значит, купцы. И не из самых бедных. Похожи, словно родные братья. Только у одного борода русая с редкой проседью, а у другого - рыжая до огненности.
Старые знакомые.
Купцы, угощавшие их с паном Тишило в корчме Андруха Рябого на пути из Островца в Ошмяны.
Рыжий - Ходась, а второй - Дямид, мужик угрюмый и молчун каких поискать.
А кто же этот раненый? Или убитый?
Годимир толкнул игреневого шенкелем.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ЧЕРНАЯ СТРЕЛА
Конь встрепенулся, тряхнул головой и прибавил рыси.
- Это кто? - послышался встревоженный голос Аделии.
- Сейчас разберемся, - сквозь зубы проговорил Годимир. Краем глаза он заметил, что Велина юркнула в кусты. Вряд ли сыскарь решила скрыться и пересидеть в лесу возможную стычку. Скорее всего, задумала зайти купцам за спину, чтобы пресечь отступление, ежели чего.
Ходась первым услышал стук копыт. Поднял голову, дернулся затравленным зайцем. Похоже, первым его побуждением было - скрыться с глаз долой. Благородные паны, на коне да при оружии, с простолюдинами особо церемониться не привыкли. Вначале голову снимут, а после разбираться начнут - что да как. Может, и выяснят, что невиновен, только без головы оно как бы и ни к чему уже.
Рыжий купчина даже толкнул локтем спутника - гляди, мол, кто припожаловал. Но потом вдруг расплылся в улыбке, сорвал с головы шапку-кучму. Дямид последовал его примеру. Медленнее и с видимой неохотой, но дерзить пану все же не захотел.
- Поздорову тебе, пан рыцарь! - радостно провозгласил Ходась. Даже как-то слишком радостно. Подозрительно. С чего бы такое веселье у человека, коего над трупом посреди дороги застукали? - Рад видеть, очень даже рад!
- Рад? - Годимир нахмурился, стараясь придать себе суровый вид. - Что-то не вижу я повода для радости.
Рыцарь сдержал коня, так сильно натянув повод, что игреневый слегка присел на задние ноги. Опустил ладонь на рукоять меча.
- Так не чаяли уж свидеться! - еще шире расплылся купец.
- Ты зубы не заговаривай! - Королевна взмахнула плетью, висевшей прежде на темляке. - Живо отвечать!
- Так спрашивайте, благородная панна. Разве ж мы когда…
- Молчать! Кто такие?
Ходась озадаченно переводил взгляд с Годимира на Аделию, а словинец не знал как быть. Если разрешить королевне командовать и дальше, то станет очевидным ее высокое положение в Ошмянах. Нужно ли им, чтоб поползли слухи прежде, чем откроются ворота королевского замка? Но и приказать ей замолчать и вести допрос сам, молодой человек тоже не мог. Во-первых, обидится. А во-вторых, совсем не по-рыцарски обрывать на полуслове прекрасную, пускай и назойливую панну.
- Я спрашиваю - кто такие?! - продолжала меж тем Аделия, потрясая кулаком с зажатой плеткой. - Мужичье сиволапое!
- Так, благородная панна… - протянул с непонимающим видом рыжебородый. - Мы… так… купцы. Знамо дело… Не кмети мы. Купеческого сословия… Так.
- Не "такай" мне тут! - возмутилась королевна. - Давно в кметях ходил, деревенщина? Кто такие? Что тут делаете? Это кто? - Она ткнула плетью в сторону неподвижного тела. - Откуда здесь?
- Так… благородная панна… мы тут… это… ехали…
- Что значит - ехали?!
- Ну… так… это… На телеге, знамо дело… - Ходась, похоже, начинал жалеть, что не удрал с самого начала, еще до разговора. Теперь он постреливал глазами по сторонам, прикидывая расстояние до кустов. Даже в жизни самых жадных и тороватых купцов такие мгновения случаются, когда товар лучше бросить к лешаковой бабушке, а спасать жизнь, ибо товар можно новый купить, а жизнь дается один раз.
Положение спасла Велина.
Пока Годимир разрывался между осторожностью и благородством, а Аделия с упоением возвращалась к роли хозяйки и повелительницы Ошмян, девушка-сыскарь успела по широкому полукругу обогнуть телегу и появилась за спинами купцов, неся посох на плечах, словно коромысло. Приблизилась неслышными шагами и застыла едва ли не касаясь Дямидового кептаря. Перекатилась с пятки на носок, внимательно разглядывая труп. И вдруг сказала:
- А ведь он живой!
Ходась с Дямидом при звуках ее голоса аж подпрыгнули.
Рыжий таки решил исполнить свой замысел и кинулся к лесу. Да не тут-то было! Конец тонкого посоха ловко ударил его под колено, опрокидывая навзничь. Годимир даже не успел выкрикнуть: "Стоять!", как собирался, а второй конец посоха ударом вскользь сбил с купца шапку.
- Ай, не бейте! - Ходась закрыл голову рукавом.
- Успокойся! - не терпящим возражений тоном приказала сыскарь. - Успокойся и говори толком - что за человек, как его нашли?
- Не бойся, - добавил от себя Годимир. - Если вы невиновны, кто ж вас накажет?
- Эх, пан рыцарь! Нынче время такое: виноват - накажут, не виноват - все едино накажут. Как… это… в Ерпене пан подкоморий говорил? Разобраться, чья вина, и наказать кого попало…
- Балагур, - верно расценила его слова Велина. - Держится молодцом.
- Плетей бы ему, - сердито бросила Аделия. - Тотчас забыл бы, как шутки шутятся!
- С доброй шуткой и помирать легче. Так, пан рыцарь? - Ходась хотел подняться, но опасливо глянул на Велину и вежливо осведомился: - Дозволит ли на ноги встать благородная панна?
Сыскарь, услышав такое обращение, не удержалась и прыснула. Потом махнула рукой:
- Вставай, говорун! А ты что молчишь, борода? - Она легонько ткнула посохом Дямида. - Или немой?
Купчина пожал плечами, а вместо него ответил Годимир:
- Он, вроде, и не немой, но говорить не любит. Два дня с ним рядом ехал, а ни одного слова не услышал. Ну, разве что "угу" или "ага"…
- Так ты их знаешь, пан Годимир? - возмутилась королевна. - Почему же сразу не сказал?
- Не успел, - искренне развел руками рыцарь.
Не успел Аделия открыть рот для очередного упрека, как вмешалась сыскарь:
- Будем ругаться или раненому помощь окажем?
Не раздумывая, Годимир спрыгнул с коня, придержал стремя Аделии, пока она спешивалась. При этом он с трудом подавил желание подхватить королевну на руки и закружить. И плевать, что где-то Сыдор дожидается весточки, которую, кстати, с уходом Озима, не с кем передать…
Велина уже наклонилась над лежащим человеком.
- Так я и хотел сразу сказать… - монотонно бубнил Ходась. - Едем… это… Бац! Конь! Еле идет, вот-вот свалится, сами ж видите, благородные панны и пан рыцарь. Совсем заездили коняку… Рази ж так можно? Рази ж это по-людски?
- Потом! После расскажешь! - прикрикнул на него Годимир, привязывая поводья коней к телеге.
- Так как это потом? Сами ж велели сейчас… Вот панна и велела…
- Да помолчи ты, во имя Господа! - не выдержал рыцарь. Ну, что за человек! Впору отобрать у Аделии плетку и отходить разговорчивого по спине… и пониже спины… Вот Дямид не в пример приятнее! Молчит, ни во что не лезет.
Тем временем Велина и королевна осматривали раненого.
Им оказался мужчина средних лет - около тридцати, туда-сюда года два-три, одетый в добротные сапоги, обшитый бляхами бригантин, кожаные штаны и холщовый, шнурованный на темени, подшлемник. Ни суркотты с цветами владельца, ни щита с гербом. Но шлем легкий, это словинец оценил сразу, по толщине подшлемника. Скорее шишак или бацинет без бармицы, чем рыцарское ведро.
- Вряд ли рыцарь, - проговорил молодой человек.
- Думаешь? - склонила голову к плечу Велина, а поразмыслив, кивнула. - Не рыцарь. Стражник или дружинник. Чей только?
Они с надеждой глянули на Аделию. Кому, как не местной королевне, знать тутошних панов и их ближних слуг?
Заречанка внимательно осмотрела черноусое лицо с начавшей отрастать бородой - дней пять щек не брил. На правой скуле у незнакомца красовалась внушительная ссадина, которая, несомненно, раскрасится ярким кровоподтеком. Но это, скорее всего, свежая рана - падая с коня заработал. А вот длинный порез над бровью начал уже подсыхать, хотя сочившаяся из него кровь перемазала половину лица. А откуда же следы на вальтрапе?
- У него должна быть серьезная рана, - убежденно проговорил Годимир. - Седло в крови…
- Верно, - согласилась сыскарь. Сунула руку человеку под спину. Хмыкнула, вытащила окровавленную ладонь. - Похоже, печень зацепило. Видишь, какая кровь черная…
- Не знаю его… - развела руками Аделия.
- И уже, видно, не узнаем, - разочарованно произнес рыцарь. - Печень - это не шуточки. Помрет.
- Помрет. Как есть помрет, - влез Ходась.
- Тебя не спросили! - зло бросила Аделия. Поднялась. Подошла к коню. И вдруг воскликнула почти радостно: - Вот! Поняла! Это короля Кременя, дядьки моего человек!
Услышав слово "дядька", купцы застыли с выпученными глазами. А Годимир, сообразив, что таиться дальше нет необходимости, пояснил:
- Да, это ее высочество, королевна Аделия. Но трепаться об этом на каждом перекрестке я не советую. Проболтаетесь, убью.
- А если у пана рыцаря рука дрогнет, - просто, но убедительно сказала Велина, - я разыщу. И языки на ось тележную намотаю. Чтоб неповадно. Поняли, купцы? - Крутанула над головой посох так, что он на краткий миг превратился в мерцающий серый диск. Причем сделала это одними пальцами, не задействовав руку.
- У короля Кременя герб - Молния. Рисунок на знамени - лазоревая загогулина на золотом поле. А на вальтрапе все нитки выцвели. Еле разобрала.
- Угу, угу, - покивала Велина. - Стражник или из дворни?
- Откуда ж мне знать?
- Может, вообще, лихой человек у дружинника из Ломышей коня увел? - предположил Годимир.
- Он… того… шел и спотыкался… Конь, то есть… - опять вмешался Ходась. - А мужик на спине сидел. Вернее, лежал у коня на шее. Руками обнял. Вот так! - купец скрутил мощные лапищи "кренделем". - Я только… это… под уздцы коня схватил, а он возьми… Человек, то есть… А он возьми да и свались! Мы только хотели поглядеть - может, помочь чем… А тут ты, пан рыцарь, с ее высоче… Нет-нет-нет, - замахал ладонями рыжий заметив зверскую гримасу Годмира. - Не высочество… Какое такое высочество? Не видели никого. Проезжала одна прекрасная панна, лицом и нравом…
- Довольно! - грубовато - ведь он все-таки ее восхвалял, а не из соседней державы королевну - одернула купчину Аделия. - Если еще дышит, может, перевязать его?
- Попробуем, - отозвалась сыскарь. - Только с дыркой в печенке все едино - не жилец.
- Ну, хоть пару слов сказать успеет… - нерешительно протянул рыцарь.
- Верно! Давай, помоги мне перевернуть его!
- Дозвольте, панночка, я вам пособлю, - протянул широкие ладони Ходась.
- Какая я тебе панночка?! - возмутилась сыскарь. - А впрочем… Помогай. У тебя, пан рыцарь, корпия есть?
- Эх! - сокрушенно тряхнул чубом рыцарь. - Если б у меня хоть что-то осталось от того, с чем в Островец…
- Так, может, надергаешь с чего-нибудь? Или панна Аделия… - Велина скептически скривилась. - Нет, пожалуй, лучше ты.
- Я, - утробным басом вдруг произнес Дямид.
От неожиданности Годимир шарахнулся в сторону, хватаясь за меч. Велина далеко шагнула в сторону левой ногой и присела странной раскорякой, воздев посох над головой.
- Я, - повторил купец и стукнул себя кулаком в грудь для вящей убедительности.
- Во дает! - восхитился Ходась. - Уж пять годков вместе торгуем, а чтоб вот так вот добровольно слово сказал…
Качая головой - не поймешь, то ли одобрительно, то ли как раз наоборот, - рыжебородый приподнял раненого и перевернул его на живот. Дямид пожал плечами и пошел к повозке. Должно быть, за полотном для перевязки и тряпкой для корпии.
Колотая рана - сразу определил Годимир, едва взглянул на пропитанный кровью бригантин. Натекло столько, что промок и кожаный доспех, и толстая шерстяная рубаха, надетая с исподу, и штаны. Черная кровь хлюпала под пальцами, подтекала из узкого разреза.
Копье? Дротик? Стрела?
Если стрела, то, скорее всего, древко обломано, а наконечник остался в ране и извлечь его нечего и надеяться. Хуже не придумаешь. Когда-то так умер Славощ по кличке Бычок - неплохой, наверное, парень, но злейший враг Годимира-подростка. Но та стрела была от кочевников, а басурманы известны особой жестокостью и наконечники подпиливают таким образом, чтобы, воткнувшись в плоть, они разваливались на острые, зазубренные осколки. Вот те раны лечить нечего пытаться. В Заречье, как, собственно, и в Хоробровском королевстве, такое способен удумать только самый извращенный человеконенавистник или больной с помутившимся разумом. Значит, надо смотреть - если бронебойная, вытащим… А на срезень и не похоже - прореха чересчур мала.
- Пан рыцарь! А это что такое? - Ходась протягивал драконоборцу короткую, толстую - древко в два пальца - стрелу, от острия до оперения выкрашенную черным.
- Ты где взял?
Рыцарь бережно принял предмет, о назначении которого не пытался даже строить домыслы. Для стрельбы она слишком короткая. Локоть. Это нужно или маленьким, как бы не детским луком пользоваться, либо не до конца тетиву натягивать. И в том и в другом случае непонятно, как она полетит - оперение сделано вычурно, но неумело. И как воткнется в жертву тоже не ясно - наконечник тупой, как младший помощник кожемяки.
- Что за ерунда? - Годимир закусил ус.
- Дай глянуть… - Велина прижалась плечом к его локтю. - Интересно…
- Что тебе интересно?
- Да понимаешь… - начала пояснять сыскарь, но не успела.