- За Кудыкины горы! Жизнь могла по-иному пойти. Если б один болван не ляпал чего не надо, а другой болван меньше обижался. Эх, елкина ковырялка! Ведь мелочь, ерунда, внимания не стоящая, а как судьбу выворачивает!
- Так ты уже не обижаешься?
Разбойник вздохнул:
- Да чего уж там. Как говорится, ты пошутил, я посмеялся…
- Слава тебе, Господи!
- Что-то ты шибко радуешься, пан рыцарь. К лицу ли благородному пану?
- Перестань!
- Отчего же? Я - простолюдин, а ты так моей дружбе радуешься, словно я королевич какой… К слову, о королевичах. Как там у рыжего дела? У того, который с двумя рыбками?
- Иржи, что ли? - усмехнулся Годимир. - Жить будет. Не знаю, как долго теперь, когда загорцы на Ошмяны пошли.
- Уж всяко дольше нас, - дернул бородой Ярош.
- Это еще почему?
- Эх, пан рыцарь! Ты же странствующий рыцарь, елкина моталка. Так или нет?
- Ну, так…
- Вот тебе и "ну"! Ты ж науки превзошел, книги всякие читал…
- Ну, читал, читал… Что из этого?
- Так полнолуние сегодня, пан рыцарь.
- Полнолуние?
- Вот-вот. Сыдор знал, что делал. Хотя, я думаю, Сыдор-то тут ни при чем. Это чародей все придумал. У-у-у, жучара, моя бы воля, я б его…
- Да погоди ты! Что они придумали?
- Ох, уж эти благородные паны, елкина ковырялка! Все им объяснять приходится. Разжевывать, будто несмышленышам. Ты ж наверняка знаешь, что в полнолуние…
- Стой! - дернулся в веревках Годимир. Дернулся и закачался, как недавно раскачивался Бирюк. - Волколаки? Угадал я?
- Угадал, - удрученно ответил Ярош. Таким убитым голосом он последний раз говорил, когда они вырвались от старичков-отравителей и узнали о приближении стаи горных людоедов.
- Значит, нас… - Рыцарь глянул вниз. Между его пятками и травой было не больше двух аршин. Любой человек, если захочет, запросто достанет. Не говоря уже о звере. - А почему он нас не к стволу привязал?
- Ну, ты, пан рыцарь, совсем спятил! - искренне восхитился Бирюк. - Его топят, а он переживает, что на кол не посадили!
- Да при чем тут!..
- А верно. Ни при чем. Сыдор нас подвесил, чтобы помучились подольше. Понравится тебе, когда вначале ноги обглодают до колена, потом сдергивать начнут… - Ярош передернулся, а драконоборец следом за ним - уж очень жуткая картина вырисовывалась.
- Не понравится.
- Мне тоже. Но ничего не попишешь. Остается нам с тобой, пан рыцарь, простить друг друга и предстать перед Господом чистыми аки агнцы. Хотя мне это не грозит. Мне, все грехи отмолить за седмицу не удастся. Тут уж надо месяц-другой свечки жечь.
- Ничего, - попробовал утешить товарища по несчастью Годимир. - Помнишь, как господь говорил: "Один грешник раскаявшийся мне дороже дюжины дюжин праведников".
- Красиво говоришь. Только я предпочел бы не раскаиваться, - под рваным зипуном Яроша напряглись мышцы в тщетной попытке разорвать веревку, - а драться. Утянуть пару тварей с собой - вот это по-нашему!
Годимир вздохнул. Легко сказать - утянуть пару тварей. Он с волколаками сталкивался и знал, какие они сильные, быстрые и кровожадные.
Что он знал о волколаках?
Различные авторы бестиариев расходились в мнении об их происхождении.
Магистр Родрик, например, считал волколаков людьми-оборотнями, которые по ночам превращаются в волка и нападают на домашний скот и других людей. В особенности, на людей, ибо не только считают их плоть более вкусной, но и получают дополнительные силы таким образом. Якобы превращение происходит довольно просто: вечером оборотень надевает волчью шкуру, а утром снимает. Следовательно, если оную шкуру найти и сжечь, то волколак силу свою потеряет.
Архиепископ Абдониуш, автор "Физиологуса", считал, что волколаками становятся не по собственной воле. Чары злого колдуна, наложенные на несчастную жертву, делают его кровожадным зверем. По ночам монстром в волчьей - а иногда медвежьей или даже рысьей - шкуре он ловит и убивает прохожих, покорный недоброй воле своего создателя. А днем - это несчастный человек, который почти ничего не помнит из того, что творил. Основываясь на этом, его святейшество рекомендовал волколаков не убивать, но ловить живьем и читать над ними экзерцизмы, стремясь освободить душу ни в чем не виновного человека от сковывающего ее заклятия.
А вот составитель "Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным", Абил ибн Мошша Гар-Рашан, ученый мудрец из Басурмани, заслуживший презрение вампира Лукаша, объяснял непреднамеренное превращение человека в зверя какой-то неизвестной болезнью. Заразиться ею, по мнению Абила ибн Мошша, может любой человек, как черной оспой, бубонной чумой или кровавым поносом. Достаточно заразе попасть в кровь жертвы. После этого начинается постепенное превращение. Сперва зараженный может просто бегать по лесу голышом, орать, выть, кувыркаться в траве. Потом он обрастает густой шерстью, начинает бояться солнечного света - он причиняет боль приспособившимся видеть в темноте глазам. Такой человек становится опасным для окружающих и, если его не убивают испуганные и возмущенные соседи, уходит в лес, в горы, в пустыню…
Кстати, Абила ибн Мошша весьма пространно описывал, что некоторые волколаки по строению ближе к волку, некоторые к медведю, некоторые к леопарду и даже к такому презираемому зверю, как гиене. На что похожа и почему так презираема гиена, Годимир не знал, но опыт близкого знакомства с волколаком (в селе со смешным названием - Пузичи) подсказывал, что басурманин прав. Там странствующий рыцарь увидел рядом двух братьев: одного почти превращенного в волколака, а второго - обычного человека. Значит, скорее всего, брат корчмаря где-то подцепил нехорошую болезнь, а сам корчмарь, старательно покрывая все его похождения, пытался спасти от Годимира. А кроме прочего, именно заразной болезнью проще всего объяснить упорно переходящие из книги в книгу сведения о том, что укушенный волколаком сам начинает оборачиваться зверем. Ну, в конце концов, не колдовство же через рану передается?
В одном сходились мнения высокоученых авторов трактатов - волколаки всегда подчиняются лунному циклу. Когда луны не видно, то бишь в новолуние, они сонливы и неповоротливы, отлеживаются в берлогах или просто в лесной чаще. В это время их лучше всего убивать, рекомендует Абил ибн Мошша, поскольку чудища почти не способны к сопротивлению да и, что немаловажно, наблюдения показывают, что заражение "оборотнической" болезнью даже у укушенных бывает крайне редко. В первую четверть ночного светила в оборотнях начинает пробуждаться жажда жизни, а с ней и голод, а также подчас безрассудная, бессмысленная жестокость, не присущая обычным хищникам. И к полной луне самые отвратительные черты волколаков разворачиваются в полной мере. Они наглеют, могут нападать даже не на одиноких путников, а на купеческие обозы, на возвращающуюся с танцулек молодежь (как и было в деревне Пузичи), на пастухов в ночном, врываются в одиноко стоящие избы, а сбиваясь в стаи, могут представлять нешуточную опасность и для хорошо вооруженных отрядов стражников, сборщиков податей и рыцарей, путешествующих с малым числом слуг. Лунный свет также вселяет в волколаков тягу к неумеренному совокуплению, которой они потворствуют по мере сил. В это время нередки случаи изнасилования кметок оборотнями. Само собой, с последующим убийством и кровавой трапезой.
- Эй, ты не заснул? Эй, пан рыцарь! - окликнул Годимира разбойник.
- Что? Нет, не заснул. Ты еще скажи - со страху обмер.
- Ха! Молодец, пан рыцарь! Не теряешься. Или не боишься волколаков?
- Боюсь, - честно признался драконоборец. - Кто не боится, тот долго не живет. А только случалось мне волколаков убивать. Не труднее, чем горных великанов.
- Верно! Вот и я о том толкую. Эх, завалить бы хоть парочку, да руки связаны…
- А если б и развязаны были? Без оружия оборотня не убьешь…
- Без оружия? - воскликнул Бирюк. - Разуй глаза, пан рыцарь. Вон твой меч валяется. Под деревом. Ты когда без сознания висел, Сыдор хвалился: я, мол, теперь борец за объединение Заречья, а не грабитель, чужого мне не надо!
- Меч! - обрадовался Годимир и тут же сник. Меч-то меч, а как до него добраться? Вовсе не оттого Сыдор с Вукашем оружие ему оставили, что не хотели руки воровством марать, а затем, чтобы рыцарю обиднее помирать было. Дескать, близок локоть, да не укусишь.
- Ладно, пан рыцарь… - Ярош задрал голову, вглядываясь сквозь переплетение ветвей в бледное пятно луны. Ночная Хозяйка. Холодное Солнце. Младшая Сестра. Волчье Солнышко. Да мало ли ей народ названий всяческих напридумывал?! Разбойник откашлялся. - Ничего, пан рыцарь. Может, и пронесет мимо беду. Не под каждой же корягой волколак сидит? Повисим-повисим…
- Да с голодухи и помрем, - подхватил словинец. - А вернее, не с голодухи, а от жажды. Больше трех суток вряд ли протянем без воды…
- Да-а, - протянул Ярош. - Умеешь ты, елкина моталка, ободрить… - И вдруг встрепенулся. - Слышишь?
- Что?
- Топочет кто-то по тропе.
- Кто?
- Откуда ж мне знать? Тише! - шикнул Бирюк. - Слушай лучше!
Годимир умолк, прислушиваясь. Все те же ночные звуки. Шелест листвы, кваканье лягушек в ручье. И ничего больше. Наверное, у Яроша слух как у дикого зверя… Но, в любом случае, пока опасности нет. Раз топочет, значит не волколак. Подкрадывающегося к добыче оборотня человеческому уху услышать не дано.
Вдруг смолкли горластые лягушки. А еще через мгновение рыцарь различил легкий плеск воды. Под чеботом - лесной зверь миновал бы ручей беззвучно.
- Кого ж это леший несет? - сквозь стиснутые зубы прошипел Ярош.
Из-под древесной сени на прогалину выбрался человек. Низкорослый, сутулый, растрепанный. Опасливо озираясь, пошел прямо к подвешенным. В чередовании теней и лунных отсветов Годимир различил редкую клочковатую бороду, облупленный нос и плешь, пробивающуюся сквозь редкие волосики на темени.
Дорофей?
- Дорофей, елкина моталка! - хрипло воскликнул Бирюк. - Ты какого лешего?..
- Да… это… понимаешь… - замельтешил бортник из Гнилушек.
- Поворачивай оглобли, шкура продажная! - каркнул с ветки разбойник.
- Ты… это… обижаешь меня… понимаешь…
- Да не понимаю я ничего и понимать не хочу! Вали к своему Сыдору, можешь его в задницу поцеловать!
- Чего ты взъелся, Ярош! - возмутился Годимир. - Он, может, скажет что-нибудь…
- Да что он скажет? Гнида мокрожопая!!
- Я, пан рыцарь… - повернулся бортник к драконоборцу. - Я, понимаешь, помочь хочу…
- Вон пошел, я сказал! - не переставая, рычал Ярош.
- Да пусть помогает! Я сейчас от Авдея-мечника готов помощь принять! - дернулся в веревках рыцарь.
- Ага! - обрадовался Дорофей, выудил из-за пазухи длинный нож. Таким даже рубить можно, не только резать. - Я сейчас, я скоренько…
Он подбежал к разбойнику, потянулся ножом, чтобы достать до веревки, но тот несильно лягнул его:
- Пану рыцарю иди помогай! Случись чего, он хоть мечом отмашется!
- Ага! - кивнул гнилушчанин, затравленно оглянулся на заросли волчьей ягоды. Перебежал к Годимиру. Привставая на цыпочки, дотянулся самым кончиком лезвия до веревок, принялся пилить. - Я, понимаешь, как они отъехали, - болтал он без умолку, - с телеги соскочил, понимаешь. Сказал, брюхо прихватило! В кустах затихарился, а потом к вам. Бегом, понимаешь, бегом… Уж шибко хотел до тьмы поспеть!
- Не поспел, - буркнул Ярош. - Не сильно, значит, и спешил, елкина ковырялка! Сейчас тебя волколак - цап! Вражина!
- Ну, чего ты на него взъелся? - Годимир говорил, с трудом превозмогая боль - войдя в раж, Дорофей зацепился левой рукой за его пояс, и теперь веревка врезалась под мышки под двойной тяжестью. - Помочь человек хочет!
- Человек? Елкина моталка! Такие человеки, как он, Господа басурманам выдали… Из-за кого мы к Сыдору попали?
- Ну, уж тут, что в лоб, что по лбу! Не к Сыдору в лапы, так гнилушчанские кмети замордовали бы.
- Я, понимаешь, как лучше хотел… - пыхтел Дорофей. - Я бегом побег, понимаешь…
- Бегом он побег! - передразнил Ярош. - Ты пилил бы молча. Оно хоть режется там?
- Режется, вроде как… Понимаешь, мокрая конопля! Тянется стервоза!
- Вот и режь, не болтай! Спаситель, елкина моталка!
- Во! Пошел узел! - обрадованно заорал Дорофей.
Глухое взрыкивание донеслось из кустов.
Плотная тень промелькнула под ногами Годимира.
Отчаянно завизжал бортник. Словно попавший в силок заяц.
Крик его оборвался, сменяясь бульканьем, и смолк совсем.
Годимир похолодел.
Урчащая темная туша, копошащаяся над телом разбросавшего руки-ноги Дорофея, могла быть только волколаком. Для медведя слишком стремительна, для волка - слишком большая.
Зверь рвал теплую плоть, урча от удовольствия. Ударом когтистой лапы отбросил в сторону разодранный кептарь.
Рыцарь оглянулся на разбойника. Тот возвел глаза к нему. Дескать, все в руке Господа. Авось насытится и нас не тронет.
Имея представление о жестокости волколаков, Годимир на это не рассчитывал.
Молодой человек попытался еще раз разорвать веревки.
Кажется узел, надпиленный Дорофеем, подался! Чуть-чуть, самую малость…
А ну, еще! Точно! Подается. Но слишком уж неохотно. И все же, как говорится, чем леший не шутит? И еще говорят - попытка не пытка. Лучше уж делать что-то, чем покорно ждать смерти.
Волколак поднял голову. Взбугрились могучие мускулы на загривке. Шерсть на короткой, тупорылой морде слиплась от крови, клыки поблескивали из-под тяжелых брылей.
Зверь принюхался.
Годимир затаил дыхание. Только бы еще несколько мгновений… Только бы не кинулся прямо сейчас. Успеть бы упасть, перекатиться, подхватить меч - до него не больше трех саженей. Да еще бы не подвело избитое тело… А все равно в драке помирать легче. Все-таки странствующий рыцарь, а не паучий обед на веревочке!
Волколак зарычал, повернув морду к темной стене леса. Ударил когтями по земле, вздыбил шерсть на спине.
Ответное рычание донеслось из кустов. Низкое, повелительное. В нем слышался бессловесный приказ.
В пятно лунного света вышел второй оборотень.
Длинные космы на плечах серебрились сединой. Толстенные канаты мышц перекатывались под шкурой.
Молодой человек впервые в жизни получил возможность рассмотреть живого волколака вблизи, только радости это почему-то не доставляло.
Облик чудовища являл странную смесь человеческого и звериного. Передние лапы он ставил на костяшки пальцев, отчего черные когти торчали вверх. Морда ближе к собачьей, чем к волчьей. Приплюснутая спереди, как у боевых псов из Орденских земель - северяне надевают на них стеганные войлочные жилеты и травят на вражескую пехоту. Уши маленькие и прижаты к поросшему плотной короткой шерстью черепу. На спине и плечах, напротив, шерсть наподобие конской гривы, только грубая и топорщится. Задние лапы длиннее передних, но при ходьбе согнуты в колене. Наверное, удобно - в любой миг готовы к прыжку.
Первый оборотень рычал, разбрасывая когтями дерн.
Второй стоял молча, скалился. Клыки, едва ли не в вершок длиной, влажно сверкали. Медово-желтые глаза смотрели, не мигая.
Так продолжалось довольно долго. Все это время Годимир пытался порвать надрезанную веревку.
Наконец, первый волколак, убивший Дорофея, пригнул голову к земле. Рычание из угрожающего стало смущенным. Он перестал рыть землю, шагнул назад, отвернул морду, подставляя незащищенную шею под укус. Очень похоже на обычных кобелей, выясняющих отношения в своре.
Старый оборотень подошел к добыче. Лизнул кровь. Еще. Напряг шею, вырывая из развороченной брюшины печень. Звучно чавкнул, сглотнул. Облизнул седую морду и коротко взвыл. Словно позвал кого-то…
Первый, которого Годимир для себя нарек Черным, улегся, бросая косые взгляды на рыцаря с Ярошем. Ноздри его при этом шевелились, навевая очень нехорошие мысли.
В ответ на зов Седого из чащи выбрались еще несколько волколаков.
Один, два, три, четыре…
Две самки и два детеныша.
Вот уж чего Годимир не видел, так это самок и детенышей оборотней!
А любой из составителей бестиариев с радостью отдал бы душу Лукавому, чтобы оказаться на месте странствующего рыцаря. Вымя оборотниц (или волкодлачих, как правильно?) свисало между передними лапами, еще раз подтверждая человеческое происхождение чудовищ. А детеныши… А что детеныши? Они у любого зверя одинаковые - шкодные, непослушные, любопытные…
Малышня сразу кинулась к еде, но матерый волколак двумя ленивыми шлепками отогнал их. Детеныши жалобно заскулили и уселись на траву подальше от Черного - чужой самец их пугал.
Время шло.
Годимир дергал веревки. Иногда казалось, что они поддаются, а все больше - нет.
Седой медленно, смакуя каждый кусок мяса, насыщался.
Самки ждали, отворачиваясь, словно никогда в жизни чувства голода не испытывали.
Детеныши поскуливали, но нарушить запрет вожака не решались.
Черный все чаще поглядывал на Яроша с Годимиром.
Наконец вожак стаи насытился. Взрыкнул, больше для острастки, помочился на остатки тела Дорофея, отошел и улегся едва ли не на меч. Кусок железа, пропахший человеком, заинтересовал его. Седой внимательно обнюхал рукоять, а потом отвернулся, недовольно урча.
Самки с детенышами подобрались к объедкам. Назвать это телом человека уже не поворачивался язык.
Первый волколак поднялся, потянулся по-собачьи и подошел к Ярошу.
Годимир видел, как побелели губы разбойника. Даже самый отважный человек может проявить слабость, беспомощно раскачиваясь перед самым носом у кровожадных хищников. Говорят, в Басурмани в древние времена последователей учения Господа иногда бросали на растерзание диким зверям, желая вызвать ужас у народа.
Черный ударил лапой по сапогам Бирюка. С жалобным треском разошлось по шву крепкое голенище.
Седой поднял голову, зарычал.
Вылетевшая из кустов корявая ветка ударила его вскользь по уху.
Оборотень взвился в воздух одним прыжком, страшно заревел, испугав детенышей, кинувшихся прятаться за спинами матерей, а потом бросился на Черного, который уже примеривался к лодыжке Яроша клыками.
Чудовища покатились рычащим клубком.
"А кто же запустил ветку?" - подумал Годимир, и вдруг веревка, стягивавшая его руки, с треском лопнула, и рыцарь полетел вниз, едва ли не на спины грызущимся оборотням.
Хвала Господу, упал на ноги, кувырком перекатился в сторону ствола бука - к мечу.
Тяжелое тело ударило его в спину, швыряя ничком на землю, затылок обожгло смрадное дыхание звериной пасти. Как он мог забыть о самках? Опасности от них не меньше, чем от любого другого оборотня!
Хоть бы горло прикрыть руками…
Внезапно груз, давивший на плечи, исчез. Драконоборец перевернулся на спину и увидел, как на прогалине возникла тоненькая фигурка с длинной палкой наперевес.
Русая коса, закрученная вокруг головы…
Велина?
Что она тут делает?
Годимир хотел крикнуть девушке: "Беги, пока цела! Спасайся!", но пересохшая глотка подвела, исторгнув лишь неясное хрипение.
Рыцарь смог только наблюдать выпученными от страха глазами, как она привычным движением отпускает косу в свободный полет, делает два долгих, скользящих шага…