Охранник нажал тревожную кнопку, и через полминуты рядом возникла ещё куча сотрудников охраны и один вооружённый милиционер. И всех собравшихся потрясло сообщение охранника: "Вот эти! Хотят! Вынести 18 килограммов спирта! Из Эрмитажа! Среди бела дня!" Все собравшиеся были потрясены нашими беспрецедентными наглостью, цинизмом и размахом хищения. Это тебе не монетки античные из залов Древней Греции, не фарфор китайский, не поеденные молью старинные иранские ковры 12 века, тут целая бутыль чистого спирта. Ну ничего святого нет для этих отморозков! На священное покусились!
Все громко охали и вздыхали, возмущённо глядя на нас. И только милиционер, проглядев наши документы, спросил охранника:
– Так в чём, собственно, проблема? У них есть пропуска и документы на вынос спирта, всё в порядке, правильно оформлено.
Охранник аж задохнулся от гнева:
– Да вы что? Не понимаете? Ведь это же – СПИРТ!!! Вот вынесут они его из музея – а куда они потом они его понесут? В отдел? Или к себе домой – пьянствовать? Или торговать им? Да и документы эти их – может, они подделаны?
– Так это проблемы не ваши, а их отдела. Начальник им разрешил, вот пусть и разбирается с ними. Пускай несут, раз есть разрешение.
– Ну нет, не бывать этому.
– А впрочем, – сказал милиционер, – давайте позвоним их начальнику отдела и спросим у него.
Похоже, милиционер был самый толковый из окружавших нас людей. Давно подозреваю, что в такие охранники музеев и разных балалаечных фабрик идут те, кого в милицию не взяли.
Богданов по телефону подтвердил сверхбдительному охраннику: да, он послал нас за спиртом, да, он ждёт нас с бутылью.
Охранник возразил:
– Такие бутыли со спиртом надо носить в сопровождении охраны, тем более – по улице.
Богданов резонно возразил, что двоих крепких ребят достаточно для охраны бутыли с ценнейшим продуктом ректификации.
– А если они не донесут его?
– Я им вполне доверяю.
Вобщем, отпустили нас с миром. Но выражение лица охранника ясно говорило, что отпуская нас за ворота с бутылью спирта, он совершает большую ошибку: "Ох, не следовало бы этих двоих выпускать со спиртом! Ох, чую, не в отдел несут, а уворуют его. У меня глаз намётан – несунов сразу вижу".
3. Это судьба такая...
На этом приключения злополучной бутыли со спиртом ещё не закончились. Нелёгкой была её судьба, конец тоже был печальным и даже трагическим.
Принесли мы, наконец, эту бутыль в кабинет заведующего отделом, к Богданову Алексею. Я лично запарился в конец, таща её в руках и прижимая к животу. Поставил бутыль Алексею на стол в кабинете, мы с Витей распрощались с ним и ушли. Принесли спирт – и гора с плеч. Зато Богданову проблем добавили – куда его девать? Раздать по соответствующим службам – уже поздно, рабочий день к концу подошёл, этим лучше завтра с утра заняться. Но и на столе оставлять негоже, убрать бы куда с глаз долой. А то представьте себе картину, войдёт кто к нему в кабинет – а на столе бутыль со спиртом. Оправдывайся потом, что это для технических нужд. Слухи пойдут по музею. А слухов о себе Алексей, надо отдать ему должное, очень не любил, опасался, аж до мнительности.
В сейф бутыль не влезет по размерам. И Богданов поставил бутыль под свой рабочий стол, чтоб глаза не мозолила. До утра постоит, а завтра выдаст спирт начальникам служб отдела.
А наутро, сразу же после него, в кабинет вошла уборщица с ведром и тряпкой. Алексей, чтоб не мешать ей убираться, деликатно вышел в коридор, покурить. Уборщице было лениво нагибаться, потому она, не сгибаясь и не глядя, энергично начала шуровать шваброй под столом. Размашисто двинула шваброй под стол, врезав ей по бутыли со спиртом. Бутыль упала, и разбилась! Вдребезги!!!
Когда раздался звон разбитого стекла, у Богданова сердце сжалось от нехорошего предчувствия и он ринулся в свой кабинет. Ворвавшись, увидел сюрреалистичную картину: на полу его кабинета плескалось море спирта. Уборщица, забыв на месте орудия преступления – швабру и ведро – трусливо скрылась с места содеянного. Алексей, прирождённый руководитель, действовал быстро и решительно: выплеснул из ведра воду в окно, схватил тряпку и стал собирать ею спирт с пола, а потом выкручивать его в ведро. Тут как раз к нему в кабинет вошла девушка-аккумуляторщица с заявкой на новые фонари (в отделе для работы в подвалах Эрмитажа использовали шахтёрские фонари, которые сдавали ей на зарядку).
И дальше они собирали тряпками спирт с полу уже вдвоём, половину из разлитого смогли всё же собрать. Но в кабинете долго ещё стоял специфический запах.
Собранный спирт получился желтоватого оттенка. Пол в кабинете был паркетный, вот мастика и растворилась в спирте. Потом Богданов пробовал выдавать этот раствор мастики в спирте наладчиком, но это сразу же прекратили, при высыхании спирта на контактах реле оставался налёт мастики и контакты склеивались. Собранные с полу остатки вылили, а Богданов достал где-то чистый спирт и выдавал уже его. Где он взял чистый спирт – не знаю. Возможно, за свои деньги в магазине "Рояль" купил. Может, помните – тогда его везде продавали в литровых бутылках, "Royal spirit"?
Эстетическое образование
1993 год. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
Мне нужно было обсудить с моим начальником Богдановым один производственный вопрос. Я подошел к его кабинету и постучался. Алексей выглянул и сказал мне:
– Саша, я знаю твой вопрос, но сейчас у меня иностранцы сидят. Подожди, пожалуйста, минут десять, с ними закончу, а потом с тобой все обсудим.
Я решил подождать здесь же у кабинета, в коридоре у лестницы служебного входа в Старый Эрмитаж. В ногах правды, как известно, нет, поэтому присел на перила. Хочу заметить, что находился я не в музейных залах, где ходят посетители, а в коридоре служебных помещений.
По коридору шла дама, вся преисполненная важности и достоинства. Про таких говорят: не идет, а несет себя – с достоинством. ("И чем меньше достоинства, тем больше несет". (с) А. М. Покровский)
– Нельзя сидеть на перилах! – наставительно сказала она мне.
– О господи, почему?
Я быстренько осмотрел перила – может, они в аварийном состоянии и вот-вот рухнут? Нет, перила прочные, чугунные, полтыщи лет простоят. Еще при царе сделанные.
– Почему нельзя-то? – переспросил я.
Презрительно поджав накрашенные бантиком губы, дама ответила (вот уж сказала, так сказала!):
– Мне трудно говорить с человеком, не имеющем эстетического образования!
И важно удалилась.
Прошло уже много лет, а меня все удивляет: откуда столько презрения к людям, "не имеющим эстетического образования"?
Эрмитаж – достояние мировой культуры, и отдельные его сотрудники решили, что и сами они – тоже достояние мировой культуры. А к остальным относятся снисходительно-пренебрежительно: братья наши меньшие. Слава богу, что такие "достояния" среди научных сотрудников музея – все же меньшинство. Но далеко не редкость. Если бы в нашем НИИ инженер позволил себе такой тон по отношению к сотрудникам "не имеющим научно-технического образования", то его, во-первых, уволили бы, во-вторых, не поняли бы.
Эрмитаж и комбайнер
Лето 1993 года, Санкт-Петербург.
На складе мы получили для нашей мастерской пять рулонов виниловой изоленты. Мы – это наш завотдела Игорь и я, новоиспечённый инженер отдела сигнализации. Только-только отгремела перестройка с её повальным дефицитом всего и вся. Но последствия в виде дефицита на отдельные материалы ещё ощущались. Короче, большим дефицитом была эта виниловая изолента. И мы шли со склада, прижимая пакет с рулонами к себе, как большую драгоценность. Но сразу отнести это к себе в отдел не судьба была. Надо было ещё зайти в Аванс-зал, поменять датчики. Про Аванс-зал отдельно скажу. Если подняться в Эрмитаже по самой главной и самой красивой лестнице, Посольской, она же Иорданская (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_0_1_21.html), то с верхней лестничной площадки окажешься перед дверью в Аванс-зал, это первый из бальных залов Зимнего дворца. Из этого зала следующая дверь в Николаевский зал (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_0_1_65.html), за ним – Концертный зал (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_0_1_63.html). В этих трёх залах, выходящих двухъярусными окнами на Неву, и проходили роскошные царские балы. Они помнят помимо всяких-разных особ царской фамилии самого Александра Сергеевича и его блистательную супругу Наталью Николаевну. Сейчас это музейные залы, скульптуры оттуда убрали, и в них разворачивают тематические выставки.
Придя в зал, мы повесили пакет с изолентой на мраморную руку какой-то неведомой нам нимфе, а может – наяде или дриаде, не силён я в мраморных женщинах, и стали менять микроволновые датчики "Аргус", дававшие частые ложные срабатывания, на более надёжные "Apolo".
Я сразу обратил внимание на пожилого мужика с медалью "За трудовую доблесть" на пиджаке, что рассматривал экспозицию рядом с нами. Каким-то внутренним чутьём я понял, что этот мужик – во-первых тракторист или комбайнёр, во-вторых – с юга России или Украины, типичный славянин-степняк, загоревший, с продублённой кожей лица. Только у механизаторов на юге я видел такие обветренные загоревшие лица с густой сеткой морщин вокруг глаз. Каким-то родным он мне сразу стал, ведь и я до армии работал трактористом в колхозе, в Крыму. Наш человек, механизатор, и земляк, похоже.
Как-то сразу привычно прищуренные глаза его, привыкшие всматриваться в борозду из кабины трактора, ещё более сузились, сфокусировавшись на прозрачном пакете с изолентой, что висел на руке скульптуры. Точно – механизатор! Какой же тракторист пропустит изоленту! Смотрю – он как-то медленно, вроде невзначай, стал приближаться к пакету. Стырить хочет. Даже это выдавало в нём привычки механизатора, а уж я то их знаю. Я посмотрел на него грозно и внушительно, и встал рядом с пакетом, пока Игорь докручивал последний датчик. Тот мужик ещё покрутился-покрутился вокруг, но понял, что незаметно стырить изоленту не удастся. И когда мы уже собрались уходить, он спросил у Игоря, определив в нём старшего:
– Слышь, парень, дай изоленты, один рулон. У тебя вон их сколько...
– Не дам, это на всю мастерскую.
– Но один-то рулон, всего лишь, – стал канючить мужик просительно.
– Не дам, сказал, – отрезал Игорь.
И мы пошли к себе в мастерскую.
А я ностальгически, живенько так себе представил: южный тёплый вечер, цикады стрекочут в траве. Запылённые комбайны, выгрузив последнее зерно из бункеров, стоят на краю поля, опустив жатки на стерню и заглушив перегревшиеся за день дизеля. Механизаторы расположились на траве, разлив по кружкам перцовую и смачно закусывая её салом с чесночком.
И один из них, мечтательно, с тихой грустью в голосе, рассказывает товарищам о самых запомнившихся впечатлениях от музея:
– Эх, братцы! Был я в Ленинграде, Эрмитаж посетил, видел картины там всякие, скульптуры. Но больше всего запомнилось мне: такую классную изоленту я там видел. Жаль, скоммуниздить не удалось!
"Весело было нам…"
Рассказал мне эту подлинную историю один сотрудник Эрмитажа, засвечивать имя которого я не хочу. Потому что он и поныне работает в музее, занимая там немалый пост.
Где-то в самом конце перестройке, в конце 80-х, руководство музея решило устроить под Новый год бал-маскарад. Само мероприятие проходило в Актовом зале, для переодевания в маскарадные костюмы директор музея (тогда им был не Пиотровский) предоставил женщинам свой немалый кабинет, а напротив, в кабинете заместителя директора, переодевались мужчины. И вот, "раздали маски кроликов, слонов и алкоголиков", грянула музыка, началось веселье. Может, тот бал был и не так роскошен, как при царях, но все же, бал есть бал.
А тем временем. В Эрмитаже постоянно несли службу сотрудники милиции из специального батальона. И вот один из них закончил свою службу ровно в 20.00, сдал все дела, разоружился, сдав пистолет в оружейку, и пошел восвояси. Проходя по Директорскому коридору, увидел бал в Актовом зале. Поскольку спешить ему было некуда, службу закончил, а впереди два выходных, он решил пойти на бал, потанцевать. Форма, особенно военизированная форма, всегда придает особый шарм мужчине, делает его подтянутым, мужественным, привлекательным в глазах девушек. А потому наш мент пользовался успехом у барышень, они охотно танцевали с ним, а с одной он даже обменялся номерами телефонов и договорился о свидании.
Когда я рассказывал эту историю своим знакомым, обкатывал ее устно, одна из слушательниц воскликнула:
– Никогда! Никогда культурная барышня, работающая в Эрмитаже, бастионе мировой культуры, не пошла бы танцевать с простым ментом!
Э-э-э… не скажите, не скажите. Не факт. Да и что значит "простой" мент? Кто из так называемых "простых людей" на самом деле прост, покажите мне пальцем?
И кроме того, в Эрмитаже, помимо служителей высокого искусства есть еще технические работники: энергетики, электрики, связисты, гараж, мастерские, ремонтно-эксплуатационная служба, сигнализация, электронщики, и наконец: уборщики залов и территории, озеленители, строители, охранники (это помимо милиции, своя, музейная охрана), смотрители залов и многие, многие другие. И эти технические службы составляют не много не мало, а половину сотрудников музея. Так что было с кем потанцевать милиционеру.
Так вот, в самый разгар мимолетно завязавшегося, но бурно развивающегося романа, к милиционеру, извинившись перед его дамой, подошли трое суровых, мрачных и решительно настроенных молодых искусствоведа. И предложили выйти в коридор, потолковать об искусстве. В частности, чем отличается позднее треченто от раннего кватроченто, а также обсудить библейские мотивы во фресках Джото и живописи Рафаэля.
Менту, как и любому другому на его месте, стало несколько неуютно.
Но! Трусить милиционеру не только стыдно, но и не положено, работа у него такая. Не может пожарный сказать: "Я боюсь идти тушить огонь". Не может монтажник-высотник бояться высоты. (Гы! А на моей памяти был такой высотник. На стреле моего крана с блока слетел трос грузовой каретки. Пришлось взять монтажный пояс у того "высотника", подцепиться им за стрелу крана, это был КБ-503, и заправить трос на ролик. Было это на высоте примерно пятидесяти трех метров, выше шестнадцатиэтажного дома, который мы там, на улице Маршала Захарова строили, примерно на пару этажей.)
А тот милиционер был настоящий мент, профессионал. А потому не мог он отказаться, струсить. Это ж позор будет, на всю питерскую милицию.
И он бодро кивнул головой, что, мол, всю жизнь мечтал потолковать с настоящими специалистами об искусстве Ренессанса.
Если вы, уважаемые читатели, ждете дальше рассказ о том, как храбрый мент с помощью бокса, самбо и карате раскидал этих эстетов, то вы таки сильно заблуждаетесь и ничего не понимаете в современном искусстве. Нынешние молодые искусствоведы музея, как правило, вовсе не хлипкие сутулые очкарики. А наоборот, ребята крепкие, спортивные, многие из них занимаются греблей на байдарках, скалолазанием, парусным спортом, прыгают с парашютом, а в обеденный перерыв, если теплая погода на улице, играют в волейбол в одном из двориков музея, как раз из окон Директорского коридора видна натянутая сетка.
Некоторое время спустя, уже другой милиционер, неся службу по охране музея, то есть при оружии, обходил коридоры и служебные помещения музея. Те из них, что не запирались на ночь. И увидел он в Директорском коридоре поразившую его картину: трое крепких, сильных не только духом, но и физически, сотрудников музея с высшим эстетическим образованием били милиционера головой об батарею. Вбивали ему в башку чувство прекрасного. Вы можете возразить: как же так, втроем на одного, некрасиво, неблагородно… А не скажите, сотрудники музея были людьми всесторонне образованными, и знали, что для успешного нападения атакующая сторона должна иметь минимум трехкратное превосходство над силами противника, так что все по науке.
… Насколько все-таки хрупок и тонок слой культуры и воспитания в людях. Рафинированная интеллигенция, искусствоведы, сотрудники музея с мировым именем – а туда же, не трогай наших девок. Как в деревне, ей-ей.
Второй мент, тот, что был на службе, криком и действием пытался прекратить избиение своего коллеги, но разъяренные служители муз небрежно отшвырнули его, как котенка, и тот проехался носом по ковровой дорожке, оросив ее кровью из разбитого носа.
Дубинок, этих могучих демократизаторов, рычагов перестройки, тогда в музее милиционерам не давали. (Кстати, в НИИ спецматериалов, где разработали милицейские дубинки, они проходят как изделие "Аргумент". Не откажешь в чувстве юмора разработчикам этого НИИ!) И тогда мент вытащил ПМ из кобуры, и с криком: "Стой! Стрелять буду!" выстрелил два раза в потолок. (Уже когда я сам работал в музее, мне показывали эти следы от пуль на потолке Директорского коридора).
На выстрел сбежались люди с бала-маскарада, прибежали также вызванные по телефону охранники и наряд милиции, разбушевавшихся искусствоведов, наконец, уняли.
Что было потом? Ну, руководство музея вело долгие, трудные переговоры с командованием милицейского батальона. Ведь как ни крути, а это нападение на милиционеров, один из которых к тому же был при исполнении. В конце концов, скандал замяли, уголовное дело заводить не стали. Те служители искусства принесли официальные извинения побитым ими ментам, а неофициально – еще и поляну им нарыли.
Новогодние балы-маскарады в Эрмитаже больше не устраивали.
PS: Треченто и кватроченто – так в искусствоведении именуются, соответственно: 1300-е и 1400-е годы эпохи Возрождения, или Ренессанса.
Тайна железной двери.
В Золотой кладовой Востока (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_0_29.html) затеяли как-то генеральную реконструкцию. Новые витрины для экспонатов и прозрачные двери из бронестекла подрядилась установить одна австрийская фирма. Бронированная дверь на входе стояла и раньше, но это была ДВЕРЬ. Из толстой корабельной брони, не всякой пушкой прошибешь, с массивными петлями и запорами.
Поскольку все хитрые устройства сигнализации к существующей охранной сети должны были подключать мы, инженеры отдела, то мне довелось изучить документацию на австрийскую дверь из бронестекла. Почитал и пришел в ужас. Как выдающееся достижение австрийского хайтека рекламировалось, что бронестекло двери выдерживает выстрел в упор 9-мм пули "парабеллум". Но это же полная ерунда! Пистолетную пулю она выдерживает, подумаешь, достижение "цивилизованной Европы". А выстрел из автомата Калашникова, получается, она уже не выдержит? Как и попадание противотанковой гранаты из гранатомета. А прежняя-то дверь, продукт родимой оборонки, снаряды выдерживала.