– Киря, родной! Никогда не впрягайся за лохов! Как другу тебе говорю, через пару деньков ты лично будешь плевать ему в рожу. Клянусь, его сразу опустят!
– Эй, паренёк, подь сюды! – Муха хлопнул себя по колену.
Дюдюсь втянул голову в плечи и подошёл ближе.
– Куришь?
– Нет. Это вредно для здоровья.
– А я вот, хочу продать тебе сигарету!
– А зачем?
– Да тебе чё, на моё здоровье наплевать?! – Муха потряс кулаком в воздухе.
– Нет, совсем нет, – залебезил Дюдюсь
– Тогда, купи!
– За сколько? – Дюдюсь с готовностью полез в карман.
– А сколько имеешь!
– Я всего отдать не могу, – решил объяснить Дюдюсь.
– Убью, душу выну! – Муха вскочил и хватанул Дюдюся за шиворот. Для пущей важности он повращал глазами и саданул по уху долговязому.
– Забирай-забирай, – Дюдюсь вывернул карманы.
– Нормалёк! Как раз на ящик крутанёмся, мужики! – кивнул Муха новым товарищам. – А теперь, слушай сюда, – обратился он к Дюдюсю: – у тебя рожа интеллигентная, пойди в комендатуру, вызови сюда фершала! Скажи, мол, пацану плохо, умирает, понял?
– А какому пацану? – захлопал длинными ресницами Дюдюсь.
– Поменьше базарь! Пацану, мне значит! Понял?
Дюдюсь неохотно зашагал к комендатуре.
– Пулей! – прикрикнул Муха, потопав по земле. Дюдюсь двинулся рысцой.
Через пять минут появился толстозадый сержант с золочёной змейкой в красных петлицах.
– У кого тут понос? – скривил он брезгливые губы.
– Слышь, земляк, совсем плохо мне, зови доктора, – простонал Муха, катаясь на спине в новёхоньком спортивном костюме.
Обрюзглое лицо фельдшера позеленело от страха. Он встал на колени, склонился над животом больного.
В следующий момент сержант целовал землю, прижатый сильной рукой "умирающего".
– Лежи, не шелохнись, падла! – прошипел Муха. – Сразу кончу!
– Да ты что, козёл! – взревел сержант и тут же замолк, ощутив на шее давление холодного лезвия.
– Из какой части?
– Какая разница?
– Вопросы задаю я! – Муха прижал нож сильнее.
– Из шестнадцатой, дробь 678.
– Местная, – со знанием дела сказал Муха. – Сколь служить осталось?
– Полгода.
– Оба-на! Дедок к нам пожаловал! Помоложе нет никого?
– Они в наряде.
– Короче, слушай внимательно! Знаю, хочешь домой к маме. Дарю тебе шанс! Сейчас берёшь бабки, сам встаёшь в наряд, а молодые принесут сюда ящик пива. Вздумаешь дуру гнать, живым домой не уедешь. Усёк?
– Понял, – сказал сержант, чтобы отвязаться. Сейчас главное, из-под ножа высвободиться, а потом уж … Видно будет, что потом он сделает с борзым душарой.
– Для начала зайди в комендатуру и позвони по телефону, – Муха назвал номер. – Скажи, привет от Мухи! Сразу сообразишь, что я не шучу!
Фельдшер поднялся на ноги, отряхнулся и важно зашагал к двухэтажной будке комендатуры.
Через четверть часа троица новобранцев, потягивая пивко, прогнозировала будущую службу. Первым высказался Муха.
– У нас были из "армейки", на воровстве влетели, кое-что рассказывали. Дак я, во чего, скорее на очередную ходку пойду, чем туда. В армии порядка поменьше. Пока там образуешься, авторитет подымешь, уж и на гражданку пора! Короче, не для меня вся эта музыка.
– А мы уж оттащим как-нибудь, – по праву старшего, за обоих сказал Кирюха.
Лёха молча кивнул. В зону с порядками Мухи ему не хотелось, об армейских порядках Лёха ещё не догадывался.
К полудню выдали сухпай: по две банки тушёнки и рисовой каши. Каждый, имея котомку из дому, с отвращением отложил перемазанные солидолом банки.
Дюдюсь поспешно вскрыл консервы и начал с аппетитом уплетать свиной жир с крохотными кусочками мяса.
– Парень, кажись, голодал суток трое! – сказал Лёха.
– В натуре, не успел до шконки дотопать, а уже опускаться начал. Дак, поможем пацану!
Лёха с Кирюхой промолчали, так как из сказанного мало чего поняли. Муха подошёл к Дюдюсю.
– Кушать захотелось? – участливо спросил он.
– Я с детства люблю тушёнку в банках без предварительной тепловой обработки, – поделился доверчивый Дюдюсь.
– А сейчас ты, "без предварительной тепловой обработки", нажрёшься её на два года вперёд! – с этими словами Муха взял ещё три банки. – Открывай!
Дюдюсь откупорил банки.
– А теперь, жри! Только быстро!
Дюдюсь торопливо большими кусками проглатывал жир с одиночными волосками мяса. При этом он опасливо поглядывал на мучителя. При росте под два метра, его желудок всё же не сумел вместить всё. Осталась половина банки, не считая жира на донышках в пустых.
– Наедайся, наедайся. Там не дадут, – наставительно выговаривал Муха, опустошая остатки подтаявшего жира на голову Дюдюся. Жир плавно стекал с гладкой макушки за шиворот.
– Строиться! – раздалась зычная команда Кондрата, прерывая изощрённую трапезу.
Новобранцы встали в одну шеренгу, растянувшуюся от комендатуры до самых ворот. Перед каждым стоял казённый сухпай, позади лежала аппетитная домашняя авоська.
– Все вы направляетесь в учебку! Там из вас выжмут все соки, включая желудочный! – орал Кондрат, довольный собственным остроумием. Увидев Дюдюся с остатками тушёнки на голове, прапорщик улыбнулся: – Для этого, похоже, служба уже началась!
– А теперь, шагом марш к автобусу!
– Почему к автобусу, а не к грузовикам? – не понял Лёха.
– По городу повезут, суки! – пояснил Муха.
Автобус довёз рекрутов до аэропорта.
Двухэтажный аэробус Ил-62 доставил призывную команду под номером 412 в Краснознамённый Дальневосточный военный округ.
Новобранцев выстроили на деревянном некрашеном полу казармы. Здесь им предстояло провести ночь. По приказу капитана сухопутных войск ребята с энтузиазмом покидали в носилки скоропортящиеся продукты: жареных цыплят, варёные яйца, отбивные котлетки, пирожки с мясом и прочую снедь, съедобную как минимум сутки.
– Сдать ножи как холодное оружие! – последовала команда.
Никто не смел прекословить. В носилки полетели перочинные ножи и складешки разных конструкций. Муха своё пёрышко оставил. Оно позволило троице безбедно существовать последующие полтора суток. По принципу: "Открываем три ваших банки, одна нам. И по выбору – без жира!"
Поутру обещали распределить всех по разным частям. С непривычки спать на голом полу было неудобно.
– Зато там дедов не будет!
– Один призыв!
– Служба по Уставу, благодать! – шептались призывники в темноте.
Следующий день их промурыжили какой-то расширенной проверкой. И только следующим утром явились "покупатели". Наконец закончились бессмысленные перемещения: всех троих определили в танковую учебку. Туда же направили Дюдюся.
В учебной части новобранцев разместили до утра в клубе, предварительно осмотрев с пристрастием. Муха лишился великолепно отделанного ножа с откидывающимся кнопочкой лезвием.
На жёстких стульях в собачьем холоде сидели без пяти минут солдаты, ожидая рассвета. Около двух часов ночи в полумраке появился солдат в потёртой форме. Он неспешно начал обход по рядам. Забирая неоткрытые банки сухпая и хлеб, солдат убеждал ребят отдать гражданскую одежду поприличнее.
– Всё равно ваше тряпьё сгорит в кочегарке!
Консервные банки и одежду ребята отдавали с удовольствием, слушая советы бывалого. Солдат только успевал менять наволочки, в которые собирал трофеи.
Дошла очередь до Мухи. А он был совсем не в настроении и постоянно ворчал, что в карцере бывает лучше.
– Слышь, земеля, какой размер кроссовок?
– Сорок два. И чё?
– Снимай и клади в наволочку, взамен получишь тапочки. До бани дотопаешь, а там сапоги получишь.
– Ху-ху не ха-ха?
Сборщик податей утомился возиться с тупорылыми духами, а такого ответа не ожидал вовсе.
– Снимай!
Муха не спеша, снял кроссовки. После чего стянул носки, положил их на обувь, а поверх опустил ноги. В тусклом свете солдат прочёл на пальцах Мухиных ног татуировку "они устали".
– Ах ты, падла! Ещё сапогов не надевал, а они уже устали?! – проорал он, кинувшись с кулаками на Муху.
Схватив неожиданный прямой в челюсть, он присел на мгновение, а затем вновь бросился в драку. На это раз досталось и Мухе. Сильнейшим ударом в лоб соперник сбил его на пол и начал пинать тяжёлыми солдатскими сапогами. Кирюха с Лёхой оцепенели от неожиданности. Они оставались на месте, пригвождённые к стульям.
Муха изловчился, пробравшись под сиденья, он подобрал тяжёлую металлическую ножку сломанного стула. Подскочив на ноги, Муха профессионально, с одного удара раскроил череп нападавшего.
Тут же заскочили солдаты караула, вооружённые автоматами. Они подхватили неудачливого товарища и, тыча стволами в спину, увели Муху. Больше его Лёха никогда не видел. По слухам Муха получил год или полтора. Его обидчик остался жив – его комиссовали как героя с черепно-мозговой травмой.
С рассветом появился громадных размеров старшина. Он построил новобранцев и объявил распорядок.
– Баня. Выдача обмундирования. Строевая подготовка. Обед. Вы все поступаете в расположение второй роты!
Так разношёрстная толпа стала второй ротой учебного танкового полка. Выйдя из сумрачного зала, Лёха с Кирюхой обменялись дружескими улыбками.
Здравствуй, новая жизнь!
Здравствуй, армия!
Из раскрытого настежь окна, с третьего этажа ближайшей казармы кто-то выкрикнул грозовым голосом:
– Духи! Вешайтесь!!!
ГОРДОСТЬ И ОПОРА УЧЕБКИ
Известно и общепринято со времён Древнего мира: двух одинаковых людей не бывает. Развивалось общество, вместе с ним росла и крепла наука человеческих взаимоотношений, психология. Выяснилось, что людей сходных по характеру и темпераменту довольно много. Сложные сочетания разных качеств составляют личность человека, а его поведение зависит от окружения. Истинное лицо проявляется только когда отброшены прочь социальные личины и маски. В состоянии хронического стресса находятся люди, изолированные от привычного общества. Здесь человек – существо биологическое. Образованные люди это понимают, остальные подчиняются законам дикой природы, не задумываясь. И те, и другие вынуждены вести борьбу за лучшие условия выживания.
В подразделениях учебных частей регулярной армии нет дедов, фазанов и гусей. Порядок и дисциплина лежат на плечах сержантов, вчерашних пацанов. Служба сержанта – сущий ад. Это при 4−5 часах сна в сутки огромная ответственность за новобранцев – сброд со всей страны Советской, плюс ежеминутная готовность к отчёту офицерам. Подчас выполнение приказа невозможно, но на то и сержанты, чтобы справляться с боевыми задачами любой сложности.
Когда ротный уходит из казармы, добродушно желая курсантам спокойной ночи, замкомвзводам и командирам отделений остаётся лишь выполнить его приказ:
– Чтобы к утру, казарма и прилегающая территория блестела! Приезжаю к подъёму, курсанты спят! Но смотрю и удивляюсь – какой порядок, чистота и опрятность!
И бедный сержант в половине одиннадцатого, как положено по уставу, отдаёт команду: "Отбой!"
А в одиннадцать, согласно тому же Уставу, звучит "Подъём!"
Ничего не соображающие спросонья, курсанты вскакивают. Стараясь одеться, в положенные сорок пять секунд, не успевают. Опять отбиваются и вновь поднимаются. Сержант обязан растормошить солдат и настроить их на рабочий лад.
Или взять бесконечные наряды: в карауле, по столовой, дежурным по роте – для сержанта без права сна! Как тут не оторваться на курсах?!
Кроме офицеров, именуемых в учебке шакалами, есть более реальная угроза здоровью – БУБТ. Батальон управления боевой техникой, постоянный состав учебного полка, каждый военнослужащий которого прошёл эту же учебку. Любой старослужащий бубтянин считает своим прямым долгом и священной обязанностью следить за правилом для молодого сержанта – "чтоб служба мёдом не казалась!"
Риск увеличивается в десятки раз, каждый шаг сержанта становится смертельно опасным во времена "деревянного дембеля". Озверевшие курсы по окончании учебки стремятся расправиться с мучителями. Что с того, что дембель деревянный, как и ремень курсанта? Многие стараются оставить памятку сержанту на оставшуюся жизнь.
И откуда только берётся сила и стойкость при такой собачьей жизни?
У каждого сержанта было право выбора. Страшные рассказы о сержантах, "стоящих на очке" в войсках, удержали особо отличившихся курсов в учебной части. Большинство из будущих младших командиров с особым рвением добивались расположения у шакалов, чтобы остаться в учебке. Выделяясь расторопностью, исполнительностью и безудержной жестокостью вчерашние курсы становились ефрейторами. Дальнейшая карьера не обсуждалась: за каждые полгода службы – по одной сопле на погоны. Все тяготы сержантской службы сторицей окупаются ощущением беспредельной власти над подчинёнными.
Встречались среди них и люди – "в семье не без урода". Они, не справившись с одним из абсурднейших приказов, отправлялись дослуживать в регулярную часть. Их-то и ожидала сквернейшая участь, так как в войсках около четверти бывших курсов, испытавших на собственной шкуре доброе наставничество сержанта.
Кто же они, доблестные младшие командиры седьмой роты учебного танкового полка?
Замкомвзвода, старший сержант, то есть уже дед. Его фамилия Шершнев. Шершень миновал все тяжести службы: перед шакалами своё выслужил, муштра курсантов ему приелась. В БУБТе у Шершня деды его призыва. Ему осталось следить за борзыми гусями, не позволяя младшим сержантам расслабляться. Гусей пятеро, он один. По правилам простой арифметики, в своё время Шершень был один на пятерых дедов. Хлебнул горя в своё время. Зато теперь каждый из гусей напоминал ему ушедшего дембеля, и Шершень отрывался на нём на полную! И только старшина в звании младшего сержанта, Быдусь, временами позволял хлопнуть по плечу Шершня.
Быдусь, ростом около 160 см, приземистый и широкоскулый, необычайно энергичный, с хорошо поставленным голосом и ударом, – умел управляться с ротой и вносил яркое разнообразие в рутинную повседневную службу.
Командир отделения третьего взвода Бадырхан, проще Боря. Младший сержант с мягким азиатским акцентом принципиально не поддерживал земляков, коих в роте было три четверти. Остальные: казахи и татары, литовцы, ханты и комяки, грузины и армяне – считались русскими.
Младший сержант Генрих Вурдт, командующий четвёртым взводом. В своё время он не попал в Высшую школу милиции, поэтому славился особой "добротой" к курсам с высшим образованием. За все промахи взвода отвечал лунолицый Баязитов, будущий инженер-мелиоратор Узбекистана. Вурдт не мог простить ему ничего. Мало того, что Баязитову служить всего полтора года, так он ещё мастер непревзойдённого отсутствия связной русской речи! Не было не единого дня, чтобы Вурдт не напомнил ему о высшем образовании ударами пудовых кулаков по фанере.
Младший сержант Коршунов с бабским телосложением, командуя, он отчаянно визжал, ощущая спиною дружественный взгляд старшины.
– Строиться, первый взвод!
Курсы, глядя на устрашающую мину Быдуся, особой спешки не проявляли. Со второй-третьей попытки взвод всё же собирался в нечто похожее на строй. После чего сержант Коршунов возвращался из каптёрки с очередным фингалом.
Остальные младшие командиры ничем особым не выделялись. Но, не смотря на различный срок службы, сержантский состав всегда и при любых обстоятельствах выглядел подтянутым: белоснежные подворотнички, безукоризненно отглаженные и ушитые хэбушки с твёрдыми пластмассовыми вставками в погонах, слегка потёртые кожаные ремни с блистающими бляхами, начищенные до блеска отглаженные кирзовые сапоги с отточенным кантом, – чем не бравы ребятушки!
К тому же, каждый из сержантов произвёл три предприсяжные выстрела из боевого автомата Калашникова! Будучи курсом, он досконально изучил трансмиссию танка с ветошью в перепачканных руках. Было время, держался за рычаги и выглядывал в перископ. Младший командир умеет организовать работу любой срочности независимо от времени суток. Он в совершенстве владеет искусством строевой подготовки, не отставая в политической – разбуженный посреди ночи запросто найдёт на карте США и Китай, при необходимой сноровке и везении отыщет и ФРГ!
Итак, ухоженная территория, свободные казармы, новое с иголочки обмундирование плюс сама гордость и опора учебки – сержантский состав, замерли в ожидании новобранцев.
ХЭБЭ
Никто и ничто так не скажет об армии, как форменное обмундирование. На род войск укажут эмблемы в петлицах. Как и в гражданской жизни предусмотрено отличие повседневной одежды от парадной.
В парадке положено появляться не только во время парадов и праздников, но в любой день за пределами воинской части. В парадных кителях разгуливают в увольнительных. Немногие счастливчики трясутся в поездах, мчащих их в отпуска, возвращаются в разные концы страны дембеля со значками на всю грудь.
В будние фуражку заменяет пилотка, а чёрные лакированные ботинки – кирзовые сапоги. Вместо гимнастёрки с кителем положена бесформенная куртка-полупиджак, хэбэ. Так же называются штаны: галифе до колен и трико до пят. Если форма светло-защитного цвета. Есть ещё стекляшка – того же самого пошива, но грязно-зелёной или мышинно-коричневой окраски. Она похожа либо на болотную тину, либо на освещённую солнцем придорожную пыль.
Армейская форма удобна и практична. В отличие от гражданских туалетов, она не предусматривает смены рубашек и носков. Для того чтобы хэбушка не висела мешком, солдату положен популярный в мальчишеской среде широкий ремень с большой металлической бляхой, на которой выбита пятиконечная звезда с серпом и молотом. Ремень бывает кожаным и "деревянным" – из плотного кожзаменителя, названный так за исключительную хрупкость. Пропитавшись солдатским потом, он расползается послойно, совсем как фанерка. Если деревянный ремень сложить вдвое и топнуть по нему – он уже ни на что не годен. Считается, что согласно Уставу вооружённых сил СССР, ремень следует затягивать по окружности головы: от подбородка до затылка. Получается, каждый солдат обязан стягивать живот до размеров черепа. Особая привилегия яйцеголовых!
Курсантам бесчисленных учебных частей положено неукоснительно соблюдать Устав. Им не полагается ушивать хэбушку и парадную форму. Пилотку следует носить только в сложенном виде: "Сними хлюзду – одень пилотку!" Её нужно держать на голове скошенной к правому надбровью, с уклоном книзу на два поперечных пальца от бровной дуги. Хэбушка или стекляшка должна быть застёгнутой на крючок, расположенный на концах ворота выше верхней пуговицы – при разной погоде и в любых обстоятельствах.
С премудростями ношения обмундирования ознакомил новобранцев сержант Шутько – замкомвзвода второй роты стрелков-наводчиков. Переминаясь с ноги на ногу, молодые старались вникать наставлениям товарища по службе.
Затем прибыл ротный. Молодой задористый капитан взял слово.
– Перво-наперво, Устав! – чеканно сказал он. – Запомните одну вещь!
Разношерстный неоформленный строй обратился в слух.