В-третьих, у нее на голове пылал целый пожар жгуче-рыжих волос, отчаянно рыжих, а о ее глазах, обрамленных щедрой горстью веснушек, я подумал так: две звездочки, а почему так подумал - ума не приложу.
При всей своей неказистости, угловатости, дистро-фичной тонкости ручек и ножек она была заметно крепка, настолько крепка, что мне показалось, что ее не сможет обидеть даже взрослый.
Конечно, она была такая удивительная, смешная в своей подростковой переходности, и все же этого мало… Отчего она вызвала во мне такое острое любопытство?
Рыжая девчонка тем временем в своей детской наивной задумчивости, чуть кривляясь, гримасничая, нарочито мешая прохожим, приблизилась к автобусной остановке и было села в подошедший "Икарус", но в последний момент передумала и осталась стоять у дороги. Воздушный шарик был рядом.
Окончательно заинтригованный, я выбрал место в тени, с которого удобнее всего наблюдать.
Забавная такая!
Внезапно рыжая девчонка резко повернулась и быстрым шагом направилась прямо ко мне. Я сделал вид, что впервые ее вижу.
- Ты что, педофил? - нарочито громко спросила она. - Думаешь, я не вижу, как ты за мной исподтишка наблюдаешь?
- С чего ты взяла, девочка?! - испуганно зашипел я. Я так удивился, что на мгновение мне показалось, что все это мне только кажется.
У нее был голый плоский живот и маленькая золотая горошина в пупке.
- Да ладно, дядя, не вешай мне лапшу! Вот сейчас как закричу на всю площадь, тогда и посмотрим!
Я почему-то разозлился:
- Ты бы лучше в зеркало посмотрелась! Ты же пугало огородное! Не один педофил тебя не захочет, даже если наверняка будет знать, что останется на свободе!
Девочка примирительно ухмыльнулась и ковырнула пальцем в носу. Я в это время украдкой поискал ниточку от шарика - ее действительно не было. "Наверное, какая-нибудь специальная нить - невидимая", - подумал я.
- Ладно, я шучу! - призналась маленькая проказница. - Вы не обижайтесь!
Я облегченно вздохнул.
- Семь колодцев, - сказала она.
- Что семь колодцев? - переспросил я.
- Так будет называться ваша будущая книга - я так решила. Вы должны немедленно поехать домой и сразу сесть ее писать. Поняли?
- Понял… А ты кто?
Она заглянула мне в глаза каким-то золотистым бесноватым уколом, и я понял, что не получу ответа на свой вопрос. "Сумасшедшая, что ли?" - подумал я.
- Я не сумасшедшая, - тут же парировала она. - Делайте, что я сказала! И бросайте эту… Ничего, кроме разочарования, она вам не принесет! Нате!
С этими словами рыжая девочка протянула мне шарик. Я не видел нитки, но все же ухватился за предполагаемую линию. Девочка отпустила руку, и воздушный шарик броском устремился в небо. Через секунду он ушел в облака.
Она рассмеялась громко, радуясь удачной своей шутке, качнула головой - от ее золотых волос потянуло мятой и лимоном.
Она дружески коснулась моей руки и сказала:
- Прощайте.
В следующее мгновение она вскочила в отходящий автобус и, улыбаясь во весь рот, помахала мне рукой.
5
Сегодняшний день.
Надо сказать, очень омерзительный день. Чужой, бездушный. Я недавно проснулся, а уже темнеет. За окном все покрыто инеем.
Почему я не родился в Рио-де-Жанейро? Парусиновые штаны, солнечные очки, хорошая сигара, утренний грейпфрутовый фреш с нежным омлетом в кафе на залитой щедрым солнцем набережной. У ног плещется ласковый океан с розовыми медузами, пахнет водорослями, а на горизонте белеет парус одинокий. Вечером беззаботный амиго терзает гитару, извлекая чудесные переливы, и душа блаженно тоскует о той любви, которой еще не испытал, но которая обязательно будет, стоит только немного подождать. А карнавал, кастаньеты, весь этот буйный задор, голые груди и знойные бедра похотливых латиноамериканок?..
Не хочется вставать, не хочется вообще двигаться. Зачем? Не хочется ни есть, ни пить, ни что-либо чувствовать. Хочется уйти в небытие и никогда, никогда не возвращаться!
Жаль, что спать до бесконечности невозможно, ибо сон - самая совершенная иллюзия, самый оптимальный и почти безвредный уход от безнадежной действительности. А проснулся - и что? Все сначала? Ты один-одинешенек, дел у тебя никаких, и до тебя никому нет дела. В сердце отчаяние, в голове хаос, а точнее сказать, вакуум. Даже подрочить не хочется, как обычно, потому что с некоторых пор наступила беспросветная сексуальная апатия. Все уже давно атрофировалось, я уже давно стар, хотя еще и молод.
Кто я? Что я? Зачем я продолжаю рефлексировать, когда уже давно все кончено?!
Только курить хочется. И только это заставляет выползти из-под одеяла и немощным стариком, ковыляя, добраться до кухни…
Кофе, сигарета, отлить, кофе, сигарета…
Натянув через голову толстый английский свитер и упаковавшись в многослойную американскую куртку, я выхожу на улицу.
В подъезде сталкиваюсь с молодой женщиной, сильно прихрамывающей на одну ногу.
Когда-то, лет десять назад, она была мечтой всей моей жизни. Юная, красивая, какая-то одухотворенная. Недоступная. Тогда за этим гордым обаянием молодости, за блеском чистых глаз, еще не вкусивших всех зрелищ пошлой жизни, совсем не замечались ее неизгладимые физические недостатки. Хрупкая девушка-хромоножка была для меня сказочной принцессой, воспетой трубадурами. Несбыточной мечтой. Она была желанна. Я испытывал к ней самые теплые, самые нежные чувства, которые только можно представить. Мы встречались в подъезде или у лифта почти каждый день, но я так и не нашел в себе силы с ней заговорить. И она не узнала о моей тайной страсти.
Теперь же она хромая. Толстая хромая женщина-инвалидка. Щекастое лицо, глупая прическа, дешевая одежда с ближайшего вьетнамского рынка. Глаза неживые, тусклые. Огонь угас.
Взгляд скользкий, заинтересованный и несколько угодливый.
Я равнодушен. Лишь воспоминания. Нынче недоступен я…
На улице темно, слякотно. Сладковато. Промозгло. С ходу на меня набрасывается ротвейлер (или еще какой-нибудь терьер, я в этих тварях не разбираюсь). Без поводка и намордника. Хозяйка - ухоженная женщина, экипированная дорого и со вкусом, едва ли обращает внимание на проделки своего питомца.
Собака яростно наступает. Мощные челюсти, холодный презрительный взгляд.
Мне так обидно, будто меня матом обложили.
Я ненавижу эту дорогостоящую тварь со всеми ее родословными. Я готов сам наброситься на этот сгусток мышц и злобы. Вцепиться в глотку. Выколоть пальцами глаза и душить, душить, душить… Как Шариков - кошек.
Я сам сгусток мышц и злобы. Я - Воин, хотя уже и отчаявшийся победить, но еще сохранивший последние остатки мужества. Так что мы с тобой одной крови, маленький кровожадный ублюдок! Не того парня ты цепляешь!
- Другого места не нашли выгуливать? Почему без намордника? - говорю хозяйке пса начальственным тоном. - В следующий раз я пристрелю вашу собаку!
Я вполне серьезен. Да и что мне стоит? Я же теперь совершенный отморозок!
Хозяйка начинает визжать на всю улицу, будто угроза относится непосредственно к ней. Поток ее гнусностей бесконечен. Грязь, оскорбления сыплются одно хлестче другого.
Ненавижу отмороженных баб, глупых, непорядочных. Пусть внезапно разбогатевших, но оставшихся смердящими плебейками. У них не только отсутствует чувство справедливости, но и, как ни странно, чувство самосохранения. Потому что сейчас нет на свете человека опаснее меня!
Я мысленно мощно и протяжно выдыхаю, как каратист, и с внешней невозмутимостью прохожу мимо.
Собака за спиной заливается лаем. Кажется, что вот-вот вцепится в ногу. Ей вторит хозяйка, которая решила, что она победила: враг, поджав хвост, бежит…
6
Алеша возглавлял филиал моей фирмы в Санкт-Петербурге. Этот город я по старинке, а может быть, из-за упрямства и противоречивого отношения к всему происходящему в стране упорно продолжаю называть Ленинградом.
В Москву Алеша приезжал два-три раза в год. Официальным поводом служили важные совещания или срочно затребованный отчет о деятельности филиала. Впрочем, о делах мы говорили мало - для того чтобы составить исчерпывающее впечатление о деятельности ленинградского офиса, вполне хватало телефонной связи и электронной почты.
Как правило, я встречал Алексея на вокзале и вез его в ресторан или к себе домой. Чтобы скорее покончить с делами, он передавал мне тяжелый газетный сверток с деньгами - частью доходов своего подразделения. Деньги периодически возил специальный курьер, но если директор филиала сам ехал в Москву, он из соображений экономии непременно выполнял эту весьма опасную функцию.
- Какие будут вопросы? - серьезным тоном спрашивал Алеша.
- Да нет у меня никаких вопросов. Все и так ясно! - весело отвечал я, небрежно откладывая сверток с деньгами в сторону.
Алексей значительно старше меня, ему почти сорок. Он среднего телосложения, выглядит молодо, интеллигентно. У него добрый одухотворенный взгляд и обезоруживающая улыбка. Благодаря его почти ангельскому лицу и светлому характеру к его имени никак не клеится отчество, да и имя его хочется произносить как-то по-доброму, по-отечески - Алеша.
Он родился в Ленинграде, окончил Ленинградский институт культуры и уехал по распределению в маленький сибирский городок. Поднимать, так сказать, культуру. В этом периферийном таежном городке, где минус сорок - оттепель, я случайно его и обнаружил, в смешном полушубке, зачуханного, словно он прожил здесь всю свою жизнь, не зная размаха и темперамента большой цивилизации, на краю земли, с подлой и жадной стервой по имени Юля. Он ее почему-то любил, даже боготворил, вознес до уровня маленького личного божка и находился всецело в ее черной власти.
Юля, познакомившись со мной, стала усиленно меня охмурять. На глазах у мужа. Муж, казалось, ничего не замечал. В ход пошли лучшие наряды, химические прически и колдовское, как ей думалось, обольщение, которое в моих глазах выглядело жалкими ужимками. Иметь в любовниках московского коммерсанта, тем более роскошного мужчину, было в этих местах, наверное, более чем престижно, но дело не в этом. Однажды я понял, что движет ее неуемной натурой.
Есть такой тип женщин: сначала они всячески преследуют мужчину, могут часами подкарауливать его, изображая безразличие и даже легкую сонливость, но при первой же возможности набрасываются на свою жертву, пытаясь проглотить целиком, даже если потом придется очень долго переваривать. В любом мужчине, если поискать, можно обнаружить слабинку, поэтому заарканить его опытной охотнице не составляет труда. Почти любая женщина по своей природе в совершенстве владеет гипнозом и к тому же обладает волчьим чутьем. Загнанный в угол различными, якобы случайными обстоятельствами, мужчина чаще всего не находит в себе сил сопротивляться и становится заложником этих обстоятельств. А чуть позже, когда у жертвы по отношению к совершившей насилие возникает устойчивая симпатия (стокгольмский синдром), женщина пытается выжать из сложившейся ситуации все до последнего пени. В ход идут любые инструменты интриги и коварства, включая соблазнение, слезы, обиды и прощения, нравоучения, отпущения грехов, упреки, шантаж, угрозы… Следует бесконечная череда вымогательств и повинностей. Обязательства мужчины растут как на дрожжах.
Ступив однажды на тропу войны, такая амазонка всегда идет до конца, добиваясь безусловного подчинения мужчины, его полного превращения в ручное безвольное существо. Самое удивительное, что часто такие женщины выглядят хрупкими безобидными пташками, способными на первый взгляд лишь созидать твое счастье, но никак не наоборот. В конце концов они разоряют твой дом, изгоняют из твоей жизни преданных друзей и бескорыстно любящих женщин, опустошают тебя без остатка…
Жена Алексея вызвалась курировать меня в моих поездках по городу. Когда об этом зашел разговор, я был погружен в свои мысли и нечаянно согласился. Теперь она всегда была рядом, постоянно надоедая мне своим присутствием, своими провинциальными повадками, своей "утонченностью", а главное, своим очевидным, с моей точки зрения, уродством и, прежде всего, огромными навыкате глазами.
Однажды я, изрядно намотавшись, изъявил желание погреться в сауне. Юля увезла меня в тайгу, где на поляне высился новенький спортивный комплекс из стекла и бетона. Я оставил ее в фойе пить кофе, заперся в сауне, быстро разделся, принял душ и прыгнул в бассейн. Наплававшись, я перешел в парилку и улегся на сосновой полке. Внезапно дверь открылась, и в парную ступила она.
Я же заперся?!
Я смутился и невольно прикрыл причинное место рукой. Юля была только в раздельном купальнике, но я понял, что она готова тотчас скинуть и его, стоит мне только намекнуть.
- Можно я тоже погреюсь, вы не против? - спросила она.
- Конечно. - Я натянуто улыбнулся.
Юля села на ту же полку, коснувшись бедром моей ноги, и украдкой глянула на мое тело.
- Меня можно не стесняться, - сказала она. - Я уже повидала…
Я перевернулся на живот.
- Ой, что-то здесь жарко! - И она скинула лифчик. - Ничего, что я в таком виде?
- Ничего, - буркнул я. Ее груди были хороши.
Ситуация получалась глупейшая. Только вчера вечером Алеша в баре два часа кряду рассказывал мне о своей жене, как он ее любит, как он ей признателен за все, что она для него сделала, какая она вся такая благородная и возвышенная… И на тебе! Вот они, бабы, во всей своей неприкрытой наготе!
Прошло минут пять. Внезапно я почувствовал прикосновение к своим бедрам.
- У тебя такая нежная кожа! - мечтательно похвалила Юля.
- Не жалуемся…
Ее пальцы, едва касаясь моего тела, скользнули от крестца вниз по ложбинке между ягодиц.
Я почувствовал, что возбуждаюсь. Еще мгновение - и будет поздно. Я поднялся, вышел вон и через минуту вернулся в плавках.
Она минут пять посидела в раздумье и надела лифчик.
"Какого черта, в конце концов! - мелькнула мысль. - Ну и оприходовал бы эту козу, дурак! Страшненькая? Ну и что! Раком поставил бы, да и впиндюрил от души… Все равно через три дня уезжать и никогда больше не увижу ни ее, ни Алексея…"
Я отогнал грязные мысли и постарался снять возникшую напряженность:
- Извини, я вчера перебрал, хочется отдохнуть!
Вообще, интересно, насколько разняться мысли человека и его поступки. Мысли его часто низки и безобразны, но поступки при этом могут быть чисты и благородны…..
В следующий раз все произошло за день до моего отъезда. Поздно вечером я сидел один у себя в номере люкс и лениво перебирал телевизионные программы. На одном из местных каналов рекламировали симпатичных и доступных массажисток-фотомоделей. Я засмотрелся на юные похотливые попки.
Раздался телефонный звонок.
- Александр Владимирович? Моя жена не у вас? - послышался голос Алексея.
- А почему она должна быть у меня? - изумился я.
- Она к вам поехала. Сказала, что какие-то документы забыла передать. Вот я и волнуюсь…
- А, понятно. Стало быть, еще не доехала. Как увижу, попрошу, чтобы она тебе перезвонила.
- Спасибо большое, Александр Владимирович!
Юля заявилась часом позже. Она знала, что я не запираю дверь номера, поэтому бесцеремонно проникла внутрь и, не обнаружив меня в гостиной, смело двинулась в спальню. Только ласково постучалась, будто между нами уже была какая-то нежная связь.
Она была одета как проститутка: короткая юбка, черные колготы сеточкой с широкой ажурной резинкой. Полупрозрачная кофточка вздулась полными, сочащимися похотью, грудями.
Она была преисполнена решимости.
Я лежал в кровати с двумя юными девицами. Еще одна наяда весело выпорхнула из уборной в одних колготках.
На столике у кровати стояли початая бутылка знатного коньяка и использованные гостиничные стаканы.
- Александр Владимирович! Что вы тут делаете? - Юля была поражена.
- Я-то? Как что? Я у себя в номере… А что ты тут делаешь?
- Я?.. Документы… вот… хотела…
Когда она ушла, девушки быстро оделись и потребовали, чтобы я немедленно рассчитался. Сто долларов!
- За что сто долларов? Я даже до вас пальцем не дотронулся! Полчаса полежали, коньячку попили…
- Ладно, жмот, - переглянулись фотомодели. - Давай пятьдесят, и мы уходим.
Я было полез в кошелек, но раздумал.
- Знаете что? Я даю вам триста, и оставайтесь на всю ночь!
7
Как только в стране начался капитализм, мне очень захотелось стать "индивидуалом". То есть заняться частной индивидуальной деятельностью. Печь пирожки и продавать у метро, торговать на рынке турецкими тряпками, оказывать какие-нибудь услуги населению - все, что угодно, лишь бы взмахнуть на гребень волны, стать неотъемлемой частью новой благодатной жизни. А потом, заработав первые деньги, замахнуться на что-нибудь и покруче. Например, открыть молодежный центр или вообще зарегистрировать кооператив. Я не мыслил себя обычным инженером. Почему я, дипломированный строитель, работоспособный парень, должен был получать почти в три раза меньше пьяницы и прогульщика Вовочки, работника шиномонтажного цеха автобазы? Да и к черту любую государственную работу! Вон, люди сейчас за день гребут столько, сколько иной профессор и за десять лет не заработает.
Капитализм уже давно начался, а я все еще скитался. Нищий, в стоптанных ботинках, с бесполезной мелочью в кармане.
В те дни я был в полной жопе.
(Нет сомнений, что редактор посчитает своим долгом вычеркнуть это слово, но я ему не позволю. Я был именно там, где указал, и точнее не скажешь. Так что пардон пар-ле франсе!)
Но желание выйти в люди было огромным. Мои амбиции устремлялись к таким вершинам, что знакомые изумленно крутили у виска.
Начал я с того, что выписал газету "Коммерсант" и от корки до корки штудировал приходившие номера. Я уже чувствовал себя частью этого нового волшебного мира. Дело за малым: осталось лишь начать и кончить.
Мать звонила каждый день (я жил отдельно от родителей в маленькой холостяцкой квартирке). Она хотела, чтобы я устроился на "нормальную" работу, пусть даже на девяносто рэ. "Тебе нужен стаж! Сейчас ты тунеядец!" Упреки были бесконечными. Отец ей вторил. Когда я приезжал к родителям, чтобы поесть и стрельнуть очередной трешник, падре смотрел на меня так презрительно, как только он один и умел. Тяжело, уничижительно. "Иди работай!" Он, ветеран Великой Отечественной и заслуженный производственник, уже разочаровался во мне. Он списал меня на свалку истории. Он не мог понять: в кого я такой уродился?
В конце концов, мне стало стыдно. Я слишком близко к сердцу принял слова отца. Теперь я не хотел ни денег просить, ни даже объедать несчастных пенсионеров, и так обалдевших от начавшегося в стране безобразия. В магазинах тогда было шаром покати. Вскоре я перестал навещать родителей.
Мать все время зазывала, страдала. Отец хмурил брови и по субботам фанатично ходил на шумные коммунистические сборища.
Несколько попыток открыть свое дело закончились крахом. После этого неприятности посыпались, словно из рога изобилия.
Появились долги.
Я вынужден был то разгружать вагоны на плодоовощной базе, то спекулировать французским дезодорантом, то толкать дефицитные книги у книжного магазина.