Очень мне было жутко, все "здравомыслие" из меня вытекло. "Отошло", как воды у роженицы. Я опустел и приготовился сразу ко всему плохому.
А у Олли просто от страха подкосились ноги – он провис на моем плече обморочной барышней.
7
– С такими нервами вам нечего мечтать не только о службе в Своде Равновесия, но даже и об армии! – разорялась Нин, деловито раскачивая качели. Куртка под мышками у нее серьезно потемнела от пота.
– А ведь, между прочим, самому обычному офицеру, самому скромному эрм-саванну приходится бывать в настоящих магических переделках, которые, кстати, правильнее называть "ситуациями неустойчивости". Уложения Свода не возбраняют офицеру иметь страх. Но он должен контролировать его…
Такое вот поучительное ля-ля. Поскрипывали канаты.
Я сидел на скамье гребцов у противоположного Нин края качелей. Рядом со мной, привалив свой френологический шедевр рода Вергринов к моему беспородному плечу, дуплил обомлевший Олли. Он по-прежнему был в несознанке.
Нин раскачивала качели сама. Как у нее это получалось – не знаю. Здоровенная все-таки корова была эта Нин.
Я и при всем желании не мог бы ей помочь – ноги меня не держали. Тем более – никакого желания помогать не было.
Мне было трудно фокусировать взгляд на предметах, не то, что выкладываться.
– Я – ваш наблюдатель. Прошу учитывать, что я имею право испытывать ваше психологическое состояние. Именно мое решение имеет наибольший вес при определении вашей готовности к третьему туру соревнований…
Она так убедительно моноложила, что я уже начинал ей верить.
Наверное, мне просто нравилось делать вид, что я этой ведьме верю, нравилось обманывать самого себя.
Люб и дорог был мне сам гул этих бюрократических словес – "готовность к соревнованиям", "испытывать состояние", "ситуации неустойчивости", "Уложения Свода". Что-то в них было надежное, такое супер-тупое, заземляющее. Страх стукался в них, как молния в громоотвод.
Это были полезные слова.
Но мне они не помогли.
Поскольку через минуту в моем мозгу что-то щелкнуло. Как будто упитанный когтистый нетопырь, оттянув одним когтем другой, издал звук, похожий на тот, что бывает, когда казнят о полированный прикроватный столик застигнутую в волосах гниду. Этот звук отразился от черепных сводов и мое сознание вроде как "прояснилось" (далее станет понятно, что кавычки очень даже кстати).
Я встал.
– Давайте я подсоблю – а то расселся тут как в гостях! – предложил я, взобрался на скамейку и думал было помочь нашим качелям.
– Уже не надо, дорогуша! Мы уже на месте! – Нин указала за борт.
Хуммер меня пожри, но мы больше не качались на наших качелях. Мы плыли по морю. Причем, находились в каком-то диком удалении – берега даже видно не было, даже маяки не мерцали.
Как ни странно, все это меня не испугало и даже не удивило.
– Нам нужно вон на тот корабль! – сказала Нин и пояснила для тупых:
– Таково третье – секретное – задание второго тура! Испытание выдержки и скоординированности пары в ситуации неустойчивости.
– Ага, – кивнул я. Типа все ясно.
Я глянул на Олли. Он сидел на своей лавочке и с сосредоточенностью дебила пялился туда, куда указывала Нин. Вот так дела! Когда же это он успел оклематься?
– Я уже вижу охранительный кристалл, моя госпожа!
– Молодец, Олли, умница! – промурлыкала Нин и вновь споро потерла ладонями друг о дружку.
Попытки вглядеться были неплодотворны. В слепой темноте безлунной ночи мои глаза желали видеть только другую, разве что поплотнее – слепую темноту.
Ни корабля, ни тем паче охренительно-охранительного кристалла на мачте я различить не мог. Поэтому когда спустя какую-то минуту мы занырнули в жидкий тюль низкого тумана и вынырнули у самого борта гигантской, совершенно невъебенной морской посудины, я чуть не свалился со своей лавки.
– О Шилол! О Шилол Изменчиворукий! – сказал я.
– Немедленно прекратите взывать к сущностям, о которых вы не имеете никакого представления! – как бы полушутя возмутилась Нин. ("Полушутя" – это мне тогда показалось, теперь, пожалуй, я сказал бы, что в ее интонации было куда больше испуга, чем иронии.)
– Как скажите, госпожа наблюдатель…
Мне было не до препирательств с этой казеннокоштной сучарой. Я рассматривал корабль.
Конечно, таких кораблей не бывает в природе.
Его борта практически не имели наклона и были гладкими, как скорлупа яйца. Никаких окошек, никаких снастей, никаких вообще изъянов… Эти самые борта полосили невыносимым, чистейшим серебром и вроде бы сияли. Все это выглядело противоестественно и угрожающе, глаза невольно слезились. Собственно, "кораблем" это можно было назвать с натяжкой – ни парусов, ни весел, а что было вверху, я вообще не видел. На какой-то миг мне вообще показалось, что это остров.
– А теперь, слушайте меня внимательно, мальчишки. Времени у нас в обрез. Сейчас мы поднимемся по лестнице и побежим к центральной мачте, к той, на которой стоит охранительный кристалл. Там будет спуск вниз. Главное, нам нельзя задерживаться на палубе. Если будут происходить всякие необычные вещи – не обращайте внимания.
– Какие это, например, необычные вещи? – не выдержал я.
– Ну, мало ли, – уклонилась Нин.
– А где лестница, по которой мы будем подыматься? – наконец подал голос Олли. Похож он был на прирученного кроля. А ведь только что ныл, что "больше с ней не может"! Значит может, тварь лицемерная!
– Сейчас.
Нин вынула из напоясного кармана какой-то неметаллический, желтого цвета оладь с двумя как будто оплавленными дырками по краям, сунула в одно отверстие указательный палец левой руки, а в другое – правой. И большими пальцами обеих рук надавила на тускло мерцающую красным бородавку снизу.
Ничего, правда, не произошло. Колдун, таксссть, камлал, а дождь не выпал, как шутят в той же самой Харрене.
Нин вытащила пальцы, подула на них, как будто там вспузырились неожиданные ожоги, потом снова возвратила их в дырки, снова притиснула пупырышек.
У нее даже лоб вспотел, так она старалась. И впрямь запахло горелым.
Как вдруг борт "корабля" как бы ступенчато вспучился чем-то изнутри своей утробы. Там, в недрах, прокатилось какое-то мощное, но бесшумное движение и прямо из этой полосистой яичной скорлупы родились поначалу вибрирующие, а затем уже – надежные жестяные ступени и металлические поручни.
Нин криво оскалилась и вытерла пот кулаком. Насколько я мог понять, этот оскал означал довольство-и-облегчение.
– Вперед! – она взяла весло и начала активно подгребать к тому месту, где лестница уходила под воду, не понятно для кого флюоресцируя там, в глубине. – Это ваше секретное задание, но это не значит, что здесь вы сможете схалтурить! Помните, за вами наблюдают!
Мой рассудок отказывался комментировать происходящее. Причем, что обидно, дело явно было в неполадках с рассудком.
Тряхнув чугунной головой, я схватился за холодные поручни и полез. Чуть выше моей макушки сверкала расходящимся от натуги брючным швом на заднице госпожа наблюдатель.
Ниже, под моими ступнями попердывал от своего бодрящего чая Олли. Мой почетный эскорт!
Но самое смешное, что я был твердо, как какой-нибудь козел – в существовании кочанной капусты, уверен в том, что это и есть наше третье, наше секретное задание.
8
Палуба походила на внутренность перезрелого абрикоса, раскатанного исполинской каталкой до величины палубы кораблища и была примерно того же цвета и плотности. Но вместо того, чтобы заряжать энергией, радовать, звать на подвиги, этот странный оранжевый цвет буквально выворачивал тебя наизнанку – от него было и тошно, и скверно, и беспокойно.
На палубе висели ширмами какие-то черные, блестящие сети – условно говоря сети. Что-то мне подсказывало, что рыбу ими не ловят.
Даже хуже – казалось, что само слово "рыба" ничего не говорит тем, кто сплел эти сети.
Я невольно засмотрелся на одну такую сеть и разом потерял равновесие, глазам стало нестерпимо больно – эти гадкие ячейки сети ходили, как будто перетаптывались туда-сюда в таком себе плотном мареве!
– Быстро спускаемся!
Олли и Нин уже юркнули вниз, а я на чуток задержался. Это надо было видеть – моя рука призрачно просвечивала насквозь, как если бы кожа и мышцы вдруг превратились в пластичное стекло!
Я остолбенело разглядывал локтевую и лучевую кости, изучал полулунную! и даже гороховидную! и даже крючковатую! и все связки тоже! и все суставы! Особенно хорош был дистальный луче-локтевой сустав, он светился как карбункул из короны Властелина морей…
Милостивые гиазиры, вот тут-то я едва не чокнулся.
Может быть, и чокнулся бы, но госпожа наблюдатель что было дури дернула меня за штанину вниз, нога соскользнула со ступеньки и я полетел в люк со скоростью портового противовеса.
По приземлении я сверх намеченного получил по морде. Это был кулак Олли – так хрустел костями при ударе только он.
– За ослушание, – прокомментировал мой обесцвеченный ренегат.
Но моя воля была в ту ночь изменена столь искусно, что я даже не влепил ему в ответ.
– Соберитесь, ребята. Мы пришли. Эта дверь приведет вас к цели. Открывай, Олли.
Олли подошел к мерзко-оранжевой дверище высотой в три человеческих роста и подналег на нее. Дверь неохотно открылась.
Внутри было совершенно темно, но темнота была какой-то нестрашной. Темнотой комнаты, в которой вот только что погасили свечи.
Оттуда, из темноты, пахло нет, не разложением, не пещерой, где перезимовало семейства носорогов. Вообще, пахло там совсем не тем, чем обычно пахнет во всяких важных, загаженных или опасных местах. Оттуда пахло скипидаром! Скипидаром высшего качества! И может быть еще – цветочной пыльцой.
– А что мы там будем делать? – спросил Олли.
– А вы что – с нами не пойдете? – спросил я.
– Я буду ждать вас здесь. Это – ваше задание, а не мое. Итак: в передней части этой комнаты расположено возвышение, накрытое куполом из стекла. Под куполом находится своего рода резервуар, он небольшой, но его масса велика. Внутри резервуара – разноцветная жидкость, по кромке резервуара имеются буквы и цифры, но не наши, не варанские. В общем, узнаете. Так вот – вы разобьете стекло, заберете этот резервуар и принесете его мне. Главное, разбить стекло. Вы слышите – главное разбить стекло! – такой взволнованной я ее до этого не видел
– Мы слышим, – сказал я.
9
В "скипидарной" комнате сильно сквозило. Не успели мы войти внутрь, как входная дверь мышеловочно захлопнулась. Зато загорелся и набрал силу тусклый яично-желтый свет – словно где-то под потолком взошла своя, комнатная луна.
Я осмотрелся – кроме меня и Олли там не было ни души. Я сразу заметил нашу цель и направился прямо к ней.
Любопытства не было никакого – только прагматизм. Чего и говорить, на этом ненормальном корабле мне не нравилось. Хотелось скорей назад – хоть бы и в эту нашу будку.
Олли поплелся за мной, не говоря ни слова. Взгляд у него был мутным, невменяемым.Что ж, под куполом и впрямь покоился описанный Нин "резервуар", имевший форму чуть приплющенного патиссона. Я извлек из ножен метательный кинжал – его-то обстоятельной рукоятью я и думал разбить стекло. Но не успел я замахнуться, как над моим левым ухом раздался голос.
– Не смей. Иначе назад ты не выйдешь.
Голос был сухим, монотонно скрипучим.
Я обернулся.
Никого.
Олли стоял справа от меня и очумело рассматривал находку, затейно сиявшую какой-то своей мудреной радугой. Ни дань ни взять – умственно отсталый на ярмарке.
– Кто это говорит? – спросил я.
– Говорю я, капитан корабля.
Значит, все-таки корабль, – некстати обрадовался я.
– Постойте, а почему я вас не вижу?
– Потому, что такова особенность твоего человеческого зрения.
– Мне трудно говорить, когда я не вижу собеседника, – признался я.
– Если для тебя это проблема, можешь взять зеркало – в нем ты меня увидишь и проблемы не будет.
Тут я сразу вспомнил про любимое карманное зеркальце Олли. И попросту залез в боковой карман его куртки. Этот и бровью не повел – от скипидара, или из-за козней Нин, он совсем ополоумел.
О Шилол! Из зеркальной лужицы с моей потной ладони на меня глядела огромная, человеческого размера, стрекоза – сетчатые глаза, величиной с два арбуза, словно бы рустованные жвала, большие, как печной ухват.
Стрекоза висела в воздухе слева от меня, за плечом, мои волосы развивались от буйства ее крыл, словно в шторм на мысу. Стрекоза казалась приветливой. Правда, судя по голосу, это была не "она", а он. Наконец, ему надоело висеть и он уселся, обхватив своими шестью лапищами чуть загнутый вверх край столбика, подпиравшего купол.
– Слушайте, – оторопело сказал я, – это же рехнуться можно!
– Самое простое – не смотреть на меня, – изрек стрекоза.
Я подумал, что он говорит дело и вернул зеркальце в карман Олли.
– А теперь скажи зачем тебе наш компас.
– Компас? – переспросил я, но вскоре догадался, что он имел в виду "резервуар" с разметкой на неваранском языке.
– Так велела Нин, наша наблюдатель. Она сказала, что его нужно забрать, – пожал плечами я.
– Так зовут ту тварь, что ждет вас там, за дверью? – с насмешкой поинтересовался он.
– Ну да. Точно что, тварь, – я сразу почувствовал к капитану нечто вроде симпатии.
– А она сказала тебе, что будет, если ты разобьешь купол?
– Нет.
– На некоторое время корабль потеряет управление. Для тебя это будет значить, что ты скорее всего умрешь, поскольку не сможешь переводить с языка глаз на язык головы.
– Как это?
– На вашем языке это называется "сойти с ума". Вот, например, твой спутник скоро совсем разучится переводить! А ведь здесь еще очень стабильно для вас, людей! Потому что здесь все сделано так, чтобы было хорошо нашим личинкам, что живут под водой, там, под днищем корабля. Но если ты разобьешь стекло, сразу изменятся температура и давление, воздух превратится в то, что вы зовете скипидаром, в общем, как говорим мы, стрекозы, много скучных дел…
– Но Нин сказала, что все будет в порядке! Главное, разбить стекло! Она настаивала, чтобы мы его разбили!
– Правильно, ведь разбить стекло сама она не может! Она в этой комнате не способна даже проявиться! Совершенно очевидно, что и стекло разбить она не может! – пояснил капитан.
– Подумаешь, чего тут! Если один человек может, значит и другой тоже!
– Да только она ведь не человек! – захрюкал стрекоза. Я так понял, что он смеется.
– А кто? – я уже готов был поверить во что угодно.
– Муха.
– Как это – "муха"?
– Да вот так. Я – стрекоза. Ты – человек. Твой спутник – человек. А она – муха.
– И что теперь делать? – опешил я.
– Да ничего. Просто купол разбивать не следует. Я тебе дам другой компас, запасной. Ты вернешься к своей мухе и отдашь его ей. Муха думает, что ты и твой спутник погибнете сразу, как только разобьете стекло и вынесете ей компас, потому что быстро-быстро изменится среда. А она тогда просто заберет компас и сбежит восвояси, отменив форму-человек. Но если вы ей его принесете и не умрете, она все равно будет рада. Вы ей еще пригодитесь.
– А зачем мухе компас?
– Мухи – глупый народ. Они ничего не могут сделать сами. Поэтому они воруют. Но даже украсть толком они не могут. Поэтому воруют вашими, человеческими руками.
Это объяснение показалось мне хорошим. Я кивнул.
– Ну спасибо. Ты дашь мне компас. А что я тебе дам?
– А ты мне – своего спутника, – предложил стрекоза. – Он же твой раб, да?
– С чего вы взяли?
– Все время молчит, опасность от тебя отводит, носит твое зеркало, воздействие мухи на тебя нейтрализует – так ведь?
– Нет. Не знаю, что вы вообще имеете в виду, не знаю, что это значит вообще – "нетролизует", но это не годится. Олли – сам по себе, а я – сам по себе. Он никакой не раб! Я им не распоряжаюсь!
– Ладно, как хочешь. Тогда выдай мне воровку!
– Нин что ли?
– Ну да, муху.
– Тогда что значит "выдай"? Вы же сами знаете – она стоит за дверью!
– Только и всего, что знаю, – шумно вздохнул стрекоза. – Мухи – очень хитрые существа. Я знаю, но я ее не вижу!
– А если с зеркалом? – я попробовал проявить сообразительность.
– Бесполезно! В нашем мире зеркала не проявляются.
– А это, мое зеркальце?
– Оно существует только для твоего зрения. Я-то его не вижу. Я просто знаю, что люди обычно имеют при себе зеркала. Насколько я вас знаю, вы просто жить без них не можете! Ну да все равно. Мне от твоего зеркала не будет никакого проку.
– Откуда же вы вообще знаете, что существуют мухи? – поинтересовался я. – Вы же их никогда не видели?
– Какой ты странный! Конечно, я видел мух! Но только не в этом мире, не здесь. Здесь живут только наши личинки. И в нашем главном мире, у стрекоз, тоже нет никаких мух. А там, у вас – есть. Там они очень даже хорошо видны. Такие верткие, быстрые, черные, бывает, черные с зелеными спинками, разные мухи… Душа у них гадкая и тянет их все время ко всякой гадости… Правда, они довольно вкусные, мясо сладкое, немного терпкое, тает во рту…
– Вкусные? Ну не сказал бы… Так это что – вы про обычных мух говорите? Эти ваши мухи они в нашем мире выглядят как обычные мухи?
– Ну да. А мы – как обычные стрекозы. Только вы почему-то думаете, что у нас нет соображения. Уверены, что у нас нет кораблей, что мы не умеем налаживать компасы… – захрюкал мой собеседник.
– Так в чем вопрос – если вы как стрекоза можете увидеть Нин как муху, то и расправляйтесь с ней сами, как это у вас принято. При чем тут я?
– Так ведь у вас, у людей, я так понимаю, она, эта муха, выглядит как человек!
– Ну да. Я так до сегодняшнего дня думал, что Нин – человек.
– Мухи – большие обманщики, – изрек стрекоза, в его голосе мне послышалось тихое торжество эксперта, дорвавшегося-таки до настоящего профана. – Муха может выглядеть как человек. Но стоит только как следует облить ее светом зеркала, и ты сразу увидишь, кто есть кто. Точнее, ты может и не увидишь, а я точно увижу.
– Ах вот оно что…
– Если ты наведешь на нее свое зеркало, ты может быть увидишь, что она на самом деле муха. А я сразу увижу. Только меня надо позвать, чтобы я был рядом, когда ты будешь обливать ее светом зеркала. Я сразу явлюсь, товарищей своих прихвачу и… ну а дальше мое дело. Вот это и будет значить, что ты выдал мне воровку!
Тут я снова вспомнил про третий тур.
– Послушайте, человек она или муха, но я не могу "выдать" вам Нин. Если вы с ней что-то сделаете, нас с Олли не допустят к третьему туру соревнований. Для нас это очень важно.
– Ну тогда и компаса ты не получишь, – равнодушно резюмировал стрекоза. – Если хочешь – разбивай купол, пожалуйста! Муха-то твоя спасется, для нее лишнее измерение не смертельно, у них, в отличие от вас, людей, по-настоящему развитой мозг! А вот вам – плохой конец всему делу венец, как шутит мой народ!
– Прекрасно шутит ваш народ, – пробурчал я.