* * *
– Ну, как мы себя чувствуем? – спросил доктор Вику, когда карета повернула за угол. – Очень устали?
– Немножко, – застенчиво ответила молодая.
– Я думаю. Протанцевать несколько часов подряд – не шутка. – Он посмотрел на часы. – Половина третьего. Сейчас на боковую.
Вика почувствовала неловкость, которая сейчас же передалась и ему. "Она устала, – подумал он, – надо с этим считаться. Она мечтает лечь и заснуть". Но тут же он с живостью себе представил, что, будь на его месте юнкер Брянцев, он, не считаясь ни с какой усталостью, давно бы задушил Вику в объятиях, впился бы в ее губы страстным поцелуем, опрокинул бы на сиденье, а она беспомощно отпихивалась бы от него обеими руками, не решаясь закричать, получилась бы приятная возня, в результате которой она очень скоро бы ему уступила. Но доктор отогнал эти мысли.
– Как хорошо мы заживем, моя милая деточка, – вкрадчиво заговорил он. – У нас будет дом – полная чаша, а вы… а ты над всем хозяйка – даже надо мною.
– Я н-не знаю, а вам не будет со мною скучно?
– Скучать будет некогда. Будем устраивать дом… по-женатому. Мы будем принимать, и нас будут принимать всюду. Ты будешь везде желанной гостьей.
– Я еще не видела, как вы живете. Мама все у вас осмотрела и говорила мне, что ваша квартира хорошо устроена.
– С тобою будет еще лучше. Сейчас приедем и увидим.
Карета остановилась у подъезда, освещенного фонарем. Швейцар еще не ложился, поджидая новобрачных, и сейчас же выскочил навстречу, открыв на лестнице полное освещение.
– Добро пожаловать, нижайше поздравляем, здравия желаем! Дай вам Бог хорошо поживать, добра наживать, пожалуйте, пожалуйте.
Из комнатушки под лестницей выбежали две бабы, жена и мать швейцара. Воззрившись с умилением на молодую, они заголосили на всю лестницу, выражая свои пожелания. Доктор дал щедро им на чай и повел жену к себе во второй этаж. Вика шла точно во сне, не отдавая себе отчета в том, что происходит.
Николай Иванович не хотел возбуждать излишнего любопытства своей свадьбой, а потому даже не предупредил швейцара, что она будет сегодня. Кухарку и горничную он отпустил со двора, не желая их присутствия в доме, пока Вика не придет в себя и не осмотрится. Он хотел, действуя как психолог, все предусмотреть и предотвратить всякую неловкость. Но это ни к чему не привело, наоборот, лишь вызвало усиленное любопытство.
Во-первых, Алла, не считая нужным хранить секрета и даже не зная о нем, распорядилась перевезти на квартиру доктора все цветы, поднесенные невесте на свадьбе. Отпустив прислугу, доктор увез с собою ключ от квартиры, а потому цветы были поставлены на лестнице и в вестибюле. Швейцар при помощи баб начал перетаскивать их наверх. Тут же обнаружились и посыльные из ресторана, которые где-то дожидались, чтобы получить на чай. Из всех дверей, выходивших на лестницу, стали высовываться, несмотря на поздний час, любопытствующие физиономии. Все они оглядывали Вику с ног до головы, так что ей стало не по себе, точно ее в чем-то уличили. Доктор открыл дверь, и прихожая сейчас же наполнилась посторонними людьми, которые помогали швейцару и тащили корзины с цветами. Иные попросту глазели и все поздравляли с законным браком, желая супружеского счастья. Нельзя было понять, кто пришел получить на водку, а кто просто из любопытства. Ссылаясь на поздний час и на то, что невеста устала, доктор выпроводил собравшихся и запер двери.
Вика села в гостиной на диван и, равнодушно посмотрев вокруг, попросила стакан воды. Графина не оказалось на месте. Доктор сам пошел на кухню, которую, уезжая, он запер на ключ. "Наконец одни", – подумал он с облегчением, но, открыв дверь на кухню, он увидел, что она полна народу. Какие-то бабы и старухи сидели, притихнув, затаив дыхание. Кто-то отпрянул от двери, видимо, подслушивая. Ни горничная, ни кухарка и не подумали воспользоваться предоставленным им свободным днем для собственных дел. Что барин женится, они, конечно, знали. Они побывали в церкви на свадьбе и вернулись домой. К ним сейчас же набилась прислуга со всего дома узнать, как вела себя невеста, как жених, кто первый ступил на шелковый плат, как была одета теща, как подружки, сколько было народу, как служил отец Никодим, как провозглашал дьякон насчет послушания мужу, сопровождая все это шуточками и замечаниями, на которые все собравшиеся были мастерами. Услышав, что дверь в передней хлопнула, все притихли и начали слушать. Появление жениха на кухне было неожиданностью. Он поморщился. Вместо поэтического тэт-а-тэта перед ним опять толпа любопытных. Рассердиться и выгнать всех сейчас же было неудобно. Все начали наперебой поздравлять и выражать пожелания. Узнав, что невеста просит воды, горничная мгновенно бросилась в комнаты, чтобы самолично подать новобрачной графин на подносе. За ней сию же минуту последовала кухарка, не в силах преодолеть любопытства. Остальные явно выразили желание двинуться за ними всей толпой и уже протиснулись в коридор. Доктор, едва сдерживая себя, остановил их категорическим жестом.
"Надо было сразу же уехать в так называемое свадебное путешествие, хотя бы на несколько дней, – подумал он, – для этого оно и придумано. Но мать невесты воспротивилась, уверяя, что молодая будет на первых порах нуждаться в ее советах".
Горничная подала воду, а кухарка остановилась на пороге, устремив на невесту взор, полный самого жадного любопытства, и вдруг заревела:
– Молоденькая какая… касатка моя болезная… каково тебе будет с твоим суженым? Под законом ты теперь, не будет уж своей волюшки…
Вика отпила воды, с удивлением косясь на кухарку, а та, вдруг сорвавшись с места, кинулась целовать ей руки, приговаривая: "Бедная ты моя, болезная, что-то ждет тебя, касатку малую", – и она, припав к коленям невесты, заголосила во весь голос. Вслед за нею начала хныкать и растерянная Вика.
– Ну, чего вы заревели? – с досадой спросил новобрачный. – Точно к злодею в западню попали. Никому никогда еще зла не сделал. Не знаешь меня, что ли, Лукерья? Что я – разбойник?
– Да нет, какой же разбойник. Кроме милости ничего от вас не видела, а такая уж наша бабья доля – жить под законом да мучиться.
Жених с неудовольствием заметил, что коридор наполнился любопытными. "Это кошмар какой-то", – подумал он. Ему захотелось топнуть ногой и раскричаться, но он сдержал себя, чтоб не начинать супружеской жизни глупой сценой.
– Меня мой-то вожжами начал учить, почитай, что со второго дня. Не так, мол, ему угождала, как ему надо было, – и кухарка опять заревела в голос.
– Ну, довольно, Лукерья. Вот тебе и Глаше на гостинцы. Барышня… то есть молодая барыня устала, – он с трудом выпроводил их за дверь и, выйдя в коридор, громко крикнул, обращаясь к посторонним: "Ну, теперь по домам! Здесь вам делать нечего! Спасибо за поздравление и до свиданья". Он даже хлопнул несколько раз в ладоши.
– Спасибо, барин голубчик, – зажав золотой в руке, продолжала причитать Лукерья. – Меня мой вожжами учил, – и у господ, знаю, тоже не сладкая наша доля… Молоденькая какая, ластынька моя. Чтой-то будет с тобой си-во-днии? – продолжала подвывать Лукерья, – мой вожжами учил.
– Вожжами учил?.. – как эхо отдалось в кухне. Доктор захлопнул дверь и подошел к Вике.
– Расстроила тебя эта дура. Я велел им всем уйти. Набились в кухню, точно на спектакль, со всего дома. Я говорил твоей матери, что нам лучше было бы уехать куда-нибудь хотя бы ненадолго, но она заявила, что не хочет выпускать тебя из-под своего надзора.
Вика молчала, комкая в руках носовой платок, которым она только что вытирала слезы. Доктор вдруг почувствовал, что положение его становится нелепым. Нашествие посторонних выбило его из колеи, и он не знал, как приступить к своей жене.
– Мне скучно, – сказала Вика.
Слова эти были, как холодный душ.
– Чего же ты хочешь, моя милая девочка? – спросил он с лаской, присаживаясь рядом с ней и заглядывая ей в глаза. Он обнял ее за талию и хотел привлечь к себе, но она сейчас же отстранилась.
– Я хочу к маме, – сказала она сухо.
И эта реплика была снова, как холодный душ.
– Но ведь ты не принадлежишь больше маме, ты теперь моя, – возразил муж, стараясь вложить в свои слова всю силу убеждения, но сразу же почувствовал, что логика и самые убедительные доводы тут совершенно бессильны. Наоборот, нужно было действовать вопреки всякой логике – наперекор стихиям – и тогда он получил бы все. "Юнкер Брянцев… – подумал он и сейчас же возмутился: – К черту юнкера! Что я, сам не знаю?" И он притянул к себе Вику.
– Оставьте меня, – капризно сказала она, – вы мнете платье.
– А мы отдадим его завтра выгладить, – принимая игривый тон, попробовал возразить муж. Но игривый тон получился фальшивым, и слова точно сказаны кем-то другим. Не отпуская Вику, он крепко прижал ее к себе.
– Вы?.. такой коррек… ик, – она вдруг икнула и сейчас же на это рассердилась. – Никак этого от вас не ожидала. Пустите меня.
– Но ведь я же муж, а ты моя жена, – сказал он твердо.
– Ах, это и есть супружество, – разочарованно промямлила Вика, – как это скучно.
– Значит, ты меня нисколько не любишь?
– Н-нет, да, я вас очень уважаю.
– Да или нет? – продолжал муж шутливо.
– Мне скучно. Я хочу к маме.
Доктору стало противно. Он поднялся с места и отошел к окну. В тридцать шесть лет мужчина еще молод, но все же это начало увядания, когда страсть уже может быть потушена холодным душем. Он вдруг почувствовал усталость и отвращение к самому себе. "Зачем я все это затеял? – с досадой подумал он. – "Я хочу к маме", – говорит она, но ведь это вздор, а для меня просто позор".
– Ты хочешь к маме? – резко повернувшись, спросил он. – А ты представляешь себе, какой получится от этого скандал? Что подумают обо мне? Причин уехать от своего мужа сейчас же после свадьбы у тебя нет никаких. Эти причины незамедлительно будут придуманы другими. Весь город заговорит, что я чудовище, изверг, от которого жена сбежала в первую же ночь. Ведь ты все-таки не ребенок. Подумай о том, что ты говоришь, разве я тебя чем-нибудь обидел? Скорее я сам могу обидеться на твое полное равнодушие ко мне. Незачем тогда было выходить за меня замуж.
Николай Иванович действительно почувствовал себя обиженным безвинно. "Первая ночь новобрачных начинается с идиотской сцены", – подумал он и вспомнил вдруг, что он все это предвидел и даже решил первое время спать у себя в кабинете, пока все само собой не образуется. А сейчас, под действием шампанского, вдруг по мальчишески начал ее тискать и помял ей платье, над которым так все они трудились в течение трех дней. Впрочем, юнкер Брянцев попросту разорвал бы это платье и был бы за это вознагражден полным успехом, но я ведь не юнкер, а человек с положением.
– Ты устала, моя милая девочка, – ласково промолвил он. – Идем, я провожу тебя в спальню.
У Вики отлегло от сердца.
– А как же вы?
– Я лягу у себя на диване. Я люблю спать у себя в кабинете, обо мне не беспокойся. Почему ты говоришь мне "вы"? Тебе надо привыкать, что я твой муж, и ты должна мне говорить "ты". Сделай мне это удовольствие, а то мне становится холодно, брр… – и он шутливо поежился.
Вика молча встала, и муж довел ее до спальни.
– Ну, спокойной ночи, женушка. Может быть, помочь раздеться?
– Нет, я сама.
– Я позвал бы Глашу, но тогда опять начнутся глупые сцены, ты сама видела, а меня выставят дураком. Видишь, какое у нас красивое гнездышко, – сказал он, входя с нею в спальню. Ему показалось, что он слышит в кухне за дверью сдавленный шепот нескольких голосов сразу. "Подлецы. Караулят, не знаешь, куда и укрыться", – подумал он.
– Да, все очень красиво, – отозвалась Вика. – Алла мне говорила, что вы очень хлопотали и что у вас хороший вкус. А это мама вышивала, я сразу узнала, – сказала Вика, указывая на покрывало.
– Ну, спокойной ночи, – повторил муж, целуя жену в лоб. – Если что-нибудь понадобится, приди, разбуди меня. Не зови прислугу, – и он ушел, взяв из шкапа старую пижаму. Новую шелковую он оставил на брачном ложе.
"Так должно было быть на десятом году, а не в первую ночь, – подумал он, устраиваясь под пледом на диване, у себя в кабинете. Юнкер Брянцев… к черту юнкера!.. Разница между юнкером и мною та, что юнкер не выдержал бы такой "марки", а я выдержал. Проявим терпение. От шампанского до сих пор все кружится в глазах. Оно и хорошо, что я не приступил к делу с несвежей головой. Все равно неизбежное совершится. Будущее в моих руках, на этом и успокоимся", – размышлял он, засыпая.
* * *
Ему приснилось, что он крадется по коридору, как вор, в свою собственную спальню, к своей собственной жене, чтобы занять там свое место. В коридоре все двери открыты настежь и отовсюду глядят любопытные. Стоящие сзади подымаются на цыпочки, чтобы хоть на мгновенье увидеть и запечатлеть в памяти зрелище законного мужа, домогающегося своего мужского права.
– Нечего волынить, – шептали они вслед, – поучи ее вожжами. Срам какой. Где это видано, чтоб девка так кобянилась. Ее осчастливили, а она ему, мужу-то, в первую ночь кукиш показала: накося, выкуси.
И так ясно послышались ему эти слова, что он вдруг проснулся и сел на диване. Ему показалось, что кто-то промелькнул по коридору и, шлепая туфлями, удалился. Николай Иванович встал и пошел посмотреть в чем дело. Но в коридоре никого не было. "Наверно, Лукерья подслушивает, – подумал он, – она, конечно, уже все обследовала и теперь будет трещать языком на весь город. Черт бы ее побрал. Потому и ездят в свадебное путешествие – укрываясь от любопытных. Да, сделал глупость. Теперь буду притчей во языцех".
Он подошел к спальне и хотел открыть дверь, но она оказалась запертой изнутри.
"Ладно, завтра надо будет спокойно и авторитетно объяснить ей невозможность положения. Предложу ей съездить со мною на Иматру, что ли. Новизна впечатлений всегда меняет человека и открывает разные перспективы".
Он ушел к себе. Лег на диван. Взглянул на часы. Половина шестого. Скоро встанет прислуга. Заглянет непременно в кабинет. Он встал и запер дверь на ключ. Какая чепуха. Точно перестал быть хозяином в доме. Надо почему-то прятаться. Ему захотелось, чтоб скорее настал день. Надо показаться вместе за утренним кофе. Потом поехать в Гостиный Двор, позавтракать в дорогом ресторане, сделать большую прогулку. Вечером пойти в театр, а в следующие дни начать делать визиты. Поскорее бы рассвело. Он опять лег и стал думать о том, как до сегодняшнего дня все было спокойно и удобно. Женщины ему не мешали. Когда ему хотелось – они были, когда не хотелось – не были. Он чувствовал себя полным хозяином своей жизни. Наконец вдруг явилось желание иметь в доме жену и хозяйку, чтобы начать жить солидно. Принимать и выходить вместе. Занять подобающее место в обществе. Удачный брак прибавляет весу. И жена должна быть непременно красивая и как можно моложе, чтобы не поздно было бы обработать ее по-своему. Теперь посмотрим, что из этого выйдет? Не дурак же я, в самом деле. Найду правильную линию и буду ее держаться.
Он задремал, но вскоре опять проснулся. Бледный утренний свет стал пробиваться сквозь шторы. В коридоре начали подметать пол. Несколько раз неловко стукнули в дверь половой щеткой, может быть, думали, что в кабинете никого нет. Вот повертели дверной ручкой.
"Готово, – мое пребывание не на посту обнаружено. Я об этом не подумал. Но как же было поступить иначе? Вика заперлась изнутри. Это глупо. Здесь ей не от кого запираться. Я скажу ей. А сейчас лучше не подавать виду, что я здесь".
В дверь постучали. "Буду молчать, играть в прятки. Как это глупо. Кто-то трогает ручку, наверно, смотрит в замочную скважину. Я оставил ключ в двери, так что ничего нельзя будет увидеть, но все равно поймут, что я здесь, раз ключ с моей стороны".
От двери отошли и стали подметать в столовой, двигать стулья, перебирать посуду. "У людей малокультурных всегда бывает большая наблюдательность в мелочах. Книг они не читают, но изучают жизнь по фактам, преимущественно по мелочам, в которых раскрывается очень много. Глаша и Лукерья все поняли отлично. Даже то, что я не сплю, а молчу и прячусь. Еще вчера я вышел в коридор, потягиваясь, и сказал громко: "Ну, Глаша, тащи сюда холодную грудинку, подай в кабинет к утреннему кофе". А сегодня молчу, притаившись. Какая чепуха. Более глупого положения невозможно себе представить. Как только рассветет, займусь вразумлением Вики. Но пока будить не буду. Она легла в четвертом часу, сейчас только восемь".
Доктор продолжал лежать на диване и прислушиваться. В столовой затихло. Он встал и выглянул в коридор. Он увидел Глашу, приникшую глазом к замочной скважине у двери в спальню.
– Хи-хи, – посмеялась она, нисколько не смутившись, – барышня, как приехали вчерась в белом платье, так и по сейчас в нем. Должно спали не раздевшись. Чего ж меня не позвали, если сами не могут?
– Не твое дело. Барыня так устала, что заснула сразу, как есть, – с досадой ответил доктор, – сейчас ее переоденем.
Он постучал в дверь.
– Вика, это я, – сказал он твердо. Дверь открылась, и Николай Иванович вошел в спальню. Вика казалась утомленной, не выспавшейся, но все же в полном блеске юности и сил. Стоя у зеркала, она озабоченно рассматривала свое платье.
– Я прилегла вчера на минуту, не раздеваясь, и нечаянно заснула, как была, в свадебном платье. Оно теперь совсем помялось.
– Никакой беды в этом нет. Ведь свадебное платье больше не надевают. Таков, по-моему, обычай.
– Его можно немножко переделать и потом надевать на другие свадьбы, только нельзя оставить его таким измятым. Я сейчас отвезу его к маме.
– Мы успеем это сделать, а сейчас выйдем вместе в столовую к утреннему кофе.
– Дома мне приносят кофе в постель.
– Тогда ложись, – с улыбкой сказал муж, – и тебе подадут в постель. Потом переоденешься. Вот у шкапа твои чемоданы, которые вчера привезли из дому. Выберешь, что надо. Остальное повесим в шкап. Ну, снимай платье и ложись, разыграй комедию, а я пойду распорядиться. – И он вышел, решив быть деликатным до конца.
Выждав четверть часа у себя в кабинете, позвонил и велел горничной подать кофе в спальню, после чего сам отправился туда же. Тем временем Вика успела переодеться в изящный серенький костюм и, когда вошел муж, уже надевала шляпку.
– Ты куда? Я пришел пить с тобой кофе.
– Я хочу сейчас же отнести платье к маме.
– Но почему такая спешка? Ничего не понимаю. Что с тобою? Вот Глаша несет кофейник и чашки.
– Хорошо, – с неохотой промямлила Вика и подсела к ночному столику на кончике стула.
– Тогда уж лучше сесть в столовой, а то получается, ни то ни се, – заметил муж.
– Ничего, я здесь, – пробормотала Вика, явно озабоченная мыслью поскорее отделаться. Глаша поставила поднос на столик и налила кофе.
– Вам со сливками? – спросила она.
– Да, – отозвалась Вика.
– Барин всегда пьют черный.
– Давай и мне со сливками, – сказал доктор, внезапно обрадованный, что представляется случай попасть в тон жене. Глаша вышла, не спуская с Вики взгляда, переполненного любопытством. Доктор знал, что она, конечно, осталась у дверей и смотрит на них через замочную скважину.