Мудрец, известный открытым письмом в рекламные газеты с требованием двадцатипроцентной скидки для брачных объявлений и объявлений о конце света, Айгер ибн Шьюбаш мог бы поведать дамочке такую притчу:
"Лег Саидбек спать, да вспомнил, что не завел будильник. Встал, завел, лег, задремал. Вдруг вскакивает испуганно: а не забыл ли завести будильник? Встал, проверил, успокоился, лег, задремал. Вдруг вскакивает испуганно: а не забыл ли завести будильник? Проверил, успокоился, лег, задремал. Вдруг вскакивает испуганно: а не забыл ли завести будильник?
Если бы на седьмой раз будильник не сломался, Саидбек так бы и вскакивал всю ночь. И наверняка бы не выспался".
* * *
Осела пыль. За спиной каравана остались чахлые кустики сангвинарии канадензис и сухие, как памперсы, колодцы.
Родина встретила караван Лахудр-гирея таможенным постом, расположенным прямо у дороги, среди душистых зарослей баптизии тинкторины. Это дикое индиго - растение из семейства бобовых. В больших дозах баптизия сильно воспаляет кишечник: стул становится кровянистым, сопровождается тенезмами и вызывает значительный упадок сил. В то же время появляется сильная лихорадка с оригинальным бредом; больному кажется, что его тело разбито на куски, которые он тщетно старается соединить. Рекомендуем.
С таможней у принципиального, как курс доллара, предпринимателя был разговор короткий. Он оставлял караван за ближайшим холмом и велел являться к посту минут через пятнадцать. А сам отправлялся вперед и действовал по обстановке.
На этот раз бизнесмен зашел с тыла.
Караульная будка, у которой стоял солдат с ружьем, место стоянки экипажей и, наконец, длинный забор с листками распоряжений высокого начальства. Над забором окно. Ни на будке, ни на заборе, ни на здании взор не поражался чистотою. Чтобы все вычистить, дворнику не хватило бы половинной дозы.
- Как стоишь, скотина, мать-мать-мать?! - Возникший словно из-под земли, свирепо сверкая непроглядными очками, Лахудр пальцами-клещами вцепился в ухо часовому. - Ты должен стоять, приложив правую длань ко лбу на пол-кокарды выше переносицы! Бодро и молодцевато! А ты?! Трое суток гауптвахты, и вызвать ко мне начальника поста! - Коммерсант пинком отправил солдатика в караулку.
Окружающая природа в страхе замерла, птички умолкли, насекомые притаились или притворились мертвыми, поджав лапки. Через минуту, застегиваясь и что-то дожевывая, вышел начальник поста, отставной майор Перхучо. Улыбка "а ля Хэллоуин", мундир по швам расползается. Пальцы толстые - не согнуть.
- Почему, мать-мать-мать, воротничок не подшит?! - Бизнесмен врезал отставному майору оплеуху. - Вы здесь поставлены лицом Родины быть, по вас иноземцы, мать-мать-мать, о родном стойбище Мордорвороте судят! А вы тут жрете! Мясо?! - Этот факт обошелся синьору Перхучо в расквашенный нос.
Чуть отведя душу, Лахудр-гирей продолжил:
- Я - генеральный инспектор комитета по комитетам! Именем Аллаха я должен вас срочно проинспектировать на предмет правильности соблюдения инструкций по таможенному досмотру! Вот мандат! - Коммерсант сунул таможеннику под нос использованный трамвайный билет и тут же убрал в карман прорезиненного раскаленного солнцем плаща. - Не пялься. Все равно читать не умеешь.
- Не извольте беспокоиться за внешний вид. Граница на замке! Только иностранцы сунутся, мы им покажем истинное лицо Мордорворота! - Улучив секунду, отставной майор мигнул солдатику, тот метнулся в караулку и сразу выскочил обратно, уже побритый, подстриженный по уставу, на сапогах стрелки наглажены.
- Когда ближайший караван? - прокурорно сдвинул брови предприниматель.
- Да уж минут пятнадцать, как должен быть. А вот и он. Из-за холма движется.
- Смотрите у меня, чтоб все по инструкции. - Инспектор показал начальнику кулак.
- Не извольте беспокоиться. Шайтан носа не подточит.
Караван подошел. Несмело чирикнула какая-то синица, отважно пискнула цикада, за ней другая. Представитель комитета по комитетам ткнул пальцем в щуплую, как экибана, грудь солдатика:
- Ну, касатик, чему тебя учил майор?
Солдатик неправильно оценил значение гримасы, скорченной синьором Пердучо и четко отрапортовал:
- При подходе каравана ждать, пока старший принесет взятку. Тщательно пересчитать купюры и проверить, нет ли фальшивых, после чего купюры вернуть и запросить сумму, в пять раз превышающую предложенную. Если старший начнет торговаться, сумму можно снизить, но так, чтобы она не меньше, чем в три раза превышала ранее предложенную.
- Молодец, выполняй, - инспектор, видимо, не вникал.
А майор, пользуясь ошибкой контролера, оттолкнул подчиненного.
- Я сам. - Перхучо плюнул на ладонь и пригладил остатки непокорных вихрей под фуражкой. - Предъявляйте, господа хорошие, что везете.
Караванщики закопошились.
- Какая нынче торговля? Себе в убыток туда-сюда порожняком бродим.
- Оружие, наркотики, цветные металлы есть? - по инструкции спросил синьор Перхучо.
Приказчик вынул из кармана брюк и переложил за пазуху связку обручальных колец.
- Никак нет! - бодро отрапортовал он. - Да поразит Инхар стрелой язык того, кто соврет следующим.
- Никак нет! - подхватили остальные караванщики, перепрятывая понадежней кто автомат уззи, кто пакетик героина, а кто и медный лом.
- На нет и суда нет, - тяжело вздохнул таможенник. - Проезжайте.
- Нет, не "проезжайте", - влез суровый представитель комитета. - Еще полагается заплатить пошлину и акциз.
- И акциз? - горько переспросил синьор Перхучо, полез в карман, форменный китель треснул по шву на спине, отставник вздохнул еще тяжелее, достал пачку денег, отслюнявил и протянул Лахудр-гирею.
- О`кей, бывайте здоровы. Анх, уджа, сенеб. Службу несете хорошо, можно сказать, образцово. Так и доложу куда следует, - поспешил бизнесмен вдогонку за караваном, пряча денежки в карман:
- С миру по Шнитке, голому "Виртуозы Москвы".
- Да, настоящий инспектор, - уважительно пробормотал солдатик, расстегивая тесный, как "Запорожец", крючок воротничка, только процессия скрылась из виду. - Таких бы побольше. Жизнь стала бы правильной. С уважением.
- Сопля ты еще судить, - утирая сушившейся на заборе портянкой пот со лба, изрек Перхучо. - Почитай, весь последний год меня терроризирует этот Лахудр. В прошлый раз грабителем прикидывался, в позапрошлый - "крышей".
- Кто же он? - опустились руки у солдатика не по уставу.
- Челнок. Хозяин этого каравана. В следующий раз в степь уйдем и там отсидимся. Как басмачи.
- Просто хозяин?!
- Не просто. - Старший по чину от безнадежности высморкался на левый ботинок. - Дядя у него - сам Евбденикр, нарком пункта приема взяток. И ежели б этот Лахудр по-человечески, мирно водил караваны, я б ему не то что акциз, я б ему еще и НДС платил-возмещал. А он артачится, хочет самостоятельность показать, думает, без дяди обходится. Каждый раз, как срок подходит, у меня душа в пятки. Сегодня видишь, шнобель расквасил, а в прошлый раз в роль вошел, чуть не застрелил.
- Погодите, Евбденикр…
- Во-во. Евбденикр. Тайное распоряжение дал касательно племянничка. Опекать. И не дай бог племянничек догадается. А Лахудр, шайтан его забодай, думает, самый хитрый. Думает, меня, старого волка, обдурил. Шпана.
- Погодите, Евбденикр три дня назад смещен с должности за недостачу. Я в газете читал.
Майор собирался вернуться в караулку, но так и замер. С поднятой ногой.
- Повтори, голубчик.
- Три дня. За недостачу.
- Голубчик, я не ослышался? Именно Евбденикр? - У отставного майора выступили слезы радости. Огромные, как крысы на мясокомбинате.
- Он.
- Есть бог на свете. - Мигом помолодевший лет на сорок маленький Перхучо в коротеньких штанишках вприпрыжку побежал отмечать в календаре, выдранном из журнала "СпидИНФО", сколько дней осталось до следующего появления экс-племянника. Имя майора значило "Никогда он не станет полковником"
* * *
Успешно вернулся с богатым караваном стройный, как вермишель, Лахудр-гирей в родной Мордорворот. Все бы хорошо. Да скрутила парня тоска. Не милы ему стали хрустящие, как пальцы, салаты из одуванчиков и постные щи. Томление какое-то в груди ерзает, облизывает его беспокойное коммерческое сердечко. Мается Лахудр-гирей, не отвечает на телефонные звонки отставного дяди. Не торопится сдавать хвосты в вузе.
ИЗ ДОКУМЕНТОВ
Стих, сочиненный студентом Лахудр-гиреем в состоянии тоски
У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ШТИРЛИЦО
Гулял Исаев одинокий.
На Вильгельм-штрассе ни души.
Лишь раздавались в уоки-токи
Скупые вздохи Чан Кай Ши.Резьбой чело змеили мысли,
До плеч ходили желваки.
Давно ль листал Агату Кристи
На берегах Москвы-реки?А за морем цветет береза
И мечет стрелы лук-порей.
Смахнув с бровей скупые слезы,
Шепнул герой: "Азохен вэй".Шепнул фашистам оголтелым,
Заочно каждому шепнул.
Ведь Штирлиц был, как Рембо, смелый
И с пылу-жару урну пнул.Над ним Моссад заносит руку
И душка Мюллер на хвосте.
А он, служивый, ищет явку
Во всем, у всех, всегда, везде.
Вышел из дома, побрел куда глаза глядят. Улица, фонарь, аптека. Безрадостный и скучный свет. Сквер. Сел на лавочку. Не сидится. Пересел.
Солнце раздавленным клопом прилипло к зениту. Граждане ходят потные, словно намазанные великолепным, по вкусу очень похожим на настоящее коровье масло третьего сорта маргарином "Рама". Рядом со скамейкой вытянулся ввысь черный, как горелая спичка, ствол пальмы. А листья на пальме зеленей импульсов в окошке осциллографа, но не зеленей тоски молодого предпринимателя. А на соседней лавочке - парень и девушка. Парень читает дряхлый пергаментный свиток, девушка, широко разинув рот, слушает. Рот напомнил коммерсанту обручальное кольцо.
- Любовь, - читал парень, - есть некоторая врожденная страсть, проистекающая из созерцания и неумеренного помышления о красоте чужого тела, под действием каковой (страсти) человек превыше всего ищет достичь объятий другого человека и в тех объятьях по обоюдному желанию совершить все, установленное любовью…
Ах, как это подлинно, как это верно, - подумалось стройному мученику Лахудру.
- Что любовь есть страсть, - читал парень в раскрытый рот девицы, - сиречь страдание, можно видеть воочию: ибо покамест не уравновесится любовь обоих любящих, нет мучения сильнее, чем вечная любовная тревога не достичь желаемой любви и вотще потерять плоды трудов своих. Он страшится людского толка и всего, что может повредить, ибо дела несовершенные перед малейшим замешательством устоять бессильны. Если он беден, то страшится, чтобы дама не презрела его бедность; если непригож, то чтобы не пренебрегла его дурнообразием и не припала бы к красивейшей любви; если богат, то чтобы не воспрепятствовала ему былая его нещедрость; поистине, никому невмочь пересказать все страхи любовника…
Именно так, именно так, - мысленно согласился подслушивающий спекулянт Лахудр.
- Но и когда затем совершается любовь между обоими любящими, - спокойно продолжал парень, обращаясь к раскрытому девичьему рту, - не меньшие воздвигаются любовниковы страхи, ибо каждый страшится, чтобы обретенное его усилием не утратилось усилием другого, а сие для человека куда как тягостней, чем увидеть, что труд бесплоден, а надежда оказалась обманчивою: тяжелей лишиться снисканного, чем обмануться в чаянном. И обидеть чем-либо любовь свою он страшится, и столько всего страшится, что и пересказать затруднительно…
Далее впечатлительный Лахудр-гирей усидеть не мог. Он кинулся к соседней скамейке.
- О, скажите, скажите мне именем Рененутет, чешуя коей отражает лучи солнца сильнее бритвы "Жилетт", чьи это чудные слова вы читали? - голосом проникновенным, как запах изо рта, вопрошал трепещущий студент.
Парень опустил пергамент.
- Че, хмырь, и тебя прикололо? Вот и подружка моя ржет, рта закрыть не может. Слава Мустафе, она немая, а то бы я оглох.
Студент Лахудр-гирей позорно бежал, распространяя аромат талька. Топ-топ-топ-топ. Ботиночки на микропоре. Солнце катило по небосводу в пожарной машине следом. Истинно выразился некогда великий мудрец, чье имя криптографы Якудзы расшифровывали как "Не отпускайте одного играть в карты" Айгер ибн Шьюбаш: "Если про кого-то прошел слушок, что он гомик, значит человек стал знаменитым".
* * *
Встретился маящемуся студенту приятель - двести баков год назад занимал на три дня.
- Слушай, у тебя совесть есть? Дэв тебе в бок.
- Есть, я даже спать спокойно не могу. Собираюсь пойти к экстрасенсу…
Встретился другой приятель - однокурсник по коммерции:
- Сессию сдал?
- Осталось баков на сто.
- Знаешь, на Рабиновича наехали памирские.
- Но ведь у него крыша - асирийцы.
- Памир - это крыша мира…
Третий приятель встретился:
- Привет, Лахудр, да подарит Шаи твоему приусадебному участку лучший виноград. Я тебе по гроб жизни обязан. Ты меня когда-то очень выручил.
- Когда занял денег на квартиру или когда познакомил с девушкой по вызову?
Не принесли встречи радости. Скрутила деликатного Лахудр-гирея тоска. Побродил, побродил он постылыми улочками Мордорворота, решил тоску утопить. Ему уже который год, а он чего-то ходит, ходит, ходит. А домашние животные, они, божьи твари, травку уплетают. Родственные души.
А вот и пивная "Чижик-пыжик". Когда-то это был первый в городе валютный кабак с хозяином-иноземцем. Попасть сюда считалось высшим шиком. А ныне… Случайные посетители, случайные музыканты и представитель "Армии спасения" с кружкой для пожертвований, на время окупирующие это заведение, долго не задерживаются. Бар стал местом концентрации влюбленного элемента и посему получил подпольную кличку с легким эротическим уклоном "Грибок".
Зашел. Сел на лавочку. Не сидится. Пересел.
Запах пива, кислый, как клюква, со всей мочи шибанул в ноздри. С эмблемы кабака подмигнул с грацией атланта держащий кружку чижик в шлеме пожарника.
А тут за соседним столиком некий стриженный под дикообраза молодой человек говорит другому сквозь хлопки туалетной двери:
- Несомненно, что в творчестве Сада распределение философского дискурса и литературных картин подчиняется законам многосложной архитектуры. Весьма вероятно, что простых правил чередования, преемственности или тематического контраста совсем не достаточно для определения пространства языка, в котором излагается то, что доказывается, в котором строй доводов сцепляется со строем утех, в котором, наконец, в движении дискурсов и созвездий тел располагают себя субъекты…
Это кратенькое сообщение весьма заинтриговало Лахудр-гирея, и когда его отвлекла подошедшая официантка, кисейное платьице, митенки, ботинки прюнелевые, студент заказал себе то же, что и у молодых людей, только в два раза больше, а затем снова обратился в слух. Ребята приличные, слава богу, не про любовь рассуждают, а про сады, архитектуру и философию.
Теперь говорил собутыльник стриженого, бритый под тюленя:
- Невозможно не обратить внимание, что влиянию модернизма подверглись все виды человеческой деятельности, имеющие хоть малую толику ингредиентов, настоянных на творчестве. Архитектура, пожалуй, последней из муз вступила на сию стезю. Даже детей с недавних пор принято рожать не в кровати, а в бассейне. И только верный спутник человечества секс…
Лахудр-гирей вышел из пивной, не дожидаясь заказа, и поэтому так никогда и не узнал, что же пили стриженый с бритым.