- Потому что прибыл сюда только сегодня утром.
Что- то разом изменилось в лице строгого начальника гарнизона: в глазах блеснула искра любопытства.
- С какой целью прибыли в гарнизон?
- Для участия в инспекторской проверке.
- Това-ари-ищ ста-арший лейтенант! - Драгунский вскинул черные брови и голос его звучал возмущенно. - Так почему вы здесь сидите?! Для членов комиссии отведен специальный зал. Прошу вас, пройдите туда!
- Спасибо, товарищ полковник. Я уже начал есть…
- Хорошо, доедайте здесь. Шинель можете не снимать. Но уж на обед прошу в зал комиссии…
Я понял: начальник гарнизона, он же командир танковой дивизии службу знал туго. Старший лейтенант для него - тьфу, кочка на дороге по сравнению с курганом Славы, на котором высился он - дважды Герой, но и о кочку можно споткнуться. Залупится такой проверяющий в обиде, наставит какой-нибудь роте "двоек" и потом объясняйся с высоким начальством, которое стоит над дивизией.
Не даром старинный военный анекдот рассказывал о том, как в пехотную дивизию царской армии приехал на инспекцию генерал-аншеф. Командир одного из полков, подав воинству команду "Смирно!" подскочил к генералу с рапортом:
- Ваше высокопревосходительство! Пехотный полк для проверки построен.
Генерал махнул рукой:
- Зачем проверять такой полк, если даже сейчас вижу в строю на левом фланге шевеление.
Сказал и прошел к драгунам. Там, также подав команду "Смирно", ему навстречу выскочил с рапортом другой полковник.
- Ваше высокопревосходительство, - доложил он. - Гусарский лейб-гвардии полк к проверке готов. - И сбавив голос, уже в полтона окончил. - Есть гусь жареный и четверть водки.
Генерал подкрутил ус и гаркнул весело:
- Здравствуйте, молодцы-гусары!
Больше с полковником Драгунским в ту поездку я не встречался. В дивизию понаехали генералы, и он оказывал знаки внимания им, а для генералов в столовом зале инспекции был выгорожен специальный закуток, они торопливо туда проходили мимо нас и скрывались за выгородкой. Уже оттуда до нас долетал рокочущий голос бравого начальника гарнизона.
В зале инспекции я сидел без шинели - там было тепло. И уже тогда сделал для себя вывод, что проще топить столовую, чем вести дисциплинарную войну с людьми, которые мерзнут в обеденном зале, запрещая им накидывать на плечи шинели.
Прошли годы. Уже в звании подполковника я приехал в командировку в Ереван, столицу советской Армении. Нужно было подготовить для газеты статью секретаря ЦК армянской компартии.
Остановился в гостинице в центре города в номере с видом на знаменитые ереванские поющие фонтаны. Весь день - с утра до вечера был занят делом. Возвращался в гостиницу в сумерки.
Однажды, войдя в вестибюль, увидел щеголеватого майора, который явно кого-то ждал. Оказалось - меня.
- Порученец начальника гарнизона, - представился мне майор. - Вас, товарищ подполковник, заехать к нему просит генерал.
Я взглянул на часы.
- Не поздно ли?
- Нет, генерал вас ждет.
Пришлось ехать.
В штабе армии меня сразу провели к командующему. Это был генерал-полковник Давид Драгунский - тот самый полковник из моей офицерской молодости, погрузневший, но так же щеголевато одетый с неизменными Золотыми Звездами на кителе.
Я не успел представиться, а генерал уже встал из-за стола.
- Нехорошо, Александр Александрович, (Драгунский, оказывается, даже знал как меня зовут! Судя по всему комендантская служба в его гарнизоне работала круто). Как же так? Приехал в мой гарнизон корреспондент "Красной Звезды" и ко мне не заходит. Вот сижу и гадаю: может он под меня копает?
Возмущение Драгунского было насквозь наигранным. Никакие каноны службы не требовали, чтобы приехавший в командировку в город корреспондент являлся к начальнику гарнизона. Достаточно было посетить комендатуру и отметиться там. Что я и сделал. Видимо из комендатуры и сообщили генералу о моем появлении в Ереване.
Затем наш разговор перешел в русло светской, ничего не значившей беседы. Порученец поставил на стол коньяк, блюдо с фруктами. Мы выпили по символической рюмке. Стали прощаться.
- В другой раз будешь здесь, заходи непременно, - генерал пожал мне руку и кивнул порученцу. Тот достал небольшую плетеную корзиночку, в которой лежала бутылка. Протянул мне.
- От меня лично, - сказал Драгунский. - Настоящий армянский. Другого у меня не бывает. Ведь у армян всего два легендарных героя - в древности был Давид Сасунский и вот теперь появился еще и Давид Драгунский.
Острота должно быть была уже давно проверена и обкатана, но генерал захохотал: она ему явно нравилась.
Я уехал, так и не напомнив Драгунскому о нашей первой встрече на Манжурке. Сперва возникло искушение сделать это, но при здравом размышлении я от идеи отказался.
В последний раз мы встретились в билетном зале железнодорожной кассы на улице Кирова (ныне Мясницкой) в Москве. Там приобретали билеты только офицеры центральных управлений министерства обороны и те, у кого на то имелось специальное разрешение службы военных перевозок.
В небольшом светлом зальчике у окна билетной кассы стояло несколько старших офицеров. В помещение вошел генерал-полковник. Это был изрядно постаревший, слегка обрюзгший и посеревший Драгунский, многоизвестный председатель антисионистского комитета советской общественности. В помятом и потертом кителе он уже не выглядел Героем с картинки, да и звезды на груди не светились жизнеутверждающим блеском. Однако привычку быть на виду генерал не потерял. Он подошел и встал в конец небольшой очереди. Все буквально остолбенели от такой простоты.
Какой-то полковник смущенно обратился к нему:
- Товарищ генерал, прошу подойдите к окну. Зачем вам очередь?
- Спасибо, я постою.
Полковник не мог отойти от шока.
- Товарищ генерал! Героям Советского Союза, полковникам и генералом здесь положено оформлять проездные без очереди. А вы обладаете всеми правами вместе взятыми - дважды Герой, генерал и полковник одновременно. Мы сейчас просто уйдем из очереди, если вы…
Драгунский расцвел улыбкой.
- Ну, если общественность настаивает, товарищи, я пройду без очереди. Прошу прощения, что заставлю вас подождать…
Он получил билет и ушел из кассы, оставив всех в шоковом состоянии. Когда дверь закрылась, некий майор, должно быть циник и скептик, изумленно тряхнул головой:
- Ну, арап! Кто он такой?
Несколько голосов подсказали:
- Неужели не узнал? Это был сам Драгунский. Начальник курсов "Выстрел"…
Уходит время, уходят люди, остается память. Будь я суверенным армянином, хранителем традиций страны Айястан, присвоил бы официально Драгунскому почетное звание Героя Армении и занес его фамилию в скрижали многострадальной армянской истории. Сам он себя таким искренне считал и этим гордился. А на месте российского железнодорожного начальства переименовал какой-нибудь глухой номерной разъезд на Манжурке, назвав его "Драгунским". Было бы это название памятным и звучащим с исконной русской военной строгостью.
* * *
Из Московского зоопарка сбежал тигр. Ночью он забрел в здание министерства обороны и укрылся на чердаке. Там встретил еще одного тигра, который сбежал из зоосада раньше.
- Вдвоем здесь запросто проживем, - успокоил новичка старожил. - Вечерком можно выходить, хватать первого, кто попадется и обед готов. Я так два месяца охочусь.
- Неужели не хватились пропавших?
- Что ты! Здесь столько офицеров, кто их считает?
На следующий день новичок вышел на охоту. А спустя двадцать минут в здании поднялась тревога.
- Кого ты съел? - поинтересовался старожил.
- Какую-то бабу в белом переднике.
- Ой, дурак! Что ты наделал! Она здесь одна делом занята - чай генералам разносит. Теперь нам с тобой конец!
"ТАКАЯ СТРАНА ПОГИБНЕТ"
С генерал-майором Охманом меня свел случай. Я приехал на учения 19-й танковой дивизии в венгерский заштатный городишко Капошвар. Первым делом представился командиру дивизии. Массивный мужчина, как говорят "сам себя шире", перетянутый по-походному ремнями, протянул огромную, как тюлений ласт ладонь:
- Охман, - и тут же спросил. - Где саперная лопатка? - Увидев в моих глазах непонимание, раскрыл мысль точнее. - Чем наши недостатки раскапывать будешь?
Подумалось, что газетчики уже не раз досаждали генералу мелкими уколами.
- А их копать обязательно? - спросил я.
- Добре, - миролюбиво сказал генерал, - будем считать: на войну ты приехал с мирными, гарными намерениями.
Генерал, говоривший по-русски прекрасно, часто употреблял украинизмы, что делало его речь колоритной и неподражаемой.
В тот же вечер дивизия по тревоге оставила гарнизоны и заняла исходные позиции в лесах для броска на Хаймашкерский полигон.
В штабной палатке генерал собрал командиров полков. На большом столе была расстелена топографическая карта с нанесенной на нее тактической обстановкой. Вокруг стола стояли офицеры.
- Слухайте приказ, - сказал Охман и откашлялся. Потом правой рукой, подняв ее над картой, обозначил нечто вроде полудуги. - Ты, Деркач, идешь ос сюды. (Деркач - командир одного из полков вытянулся и щелкнул каблуками). - А ты, Семенюк, пидешь так. - Теперь над картой качнулась левая полусогнутая рука генерала, образовав вместе с правой ясно видимые клещи. - А уси остальны - у сэрэдину. И шоб у мэня там усэ кипило!
Задача была обозначена предельно четко и ясно, хотя в такой форме ее постановка заставила бы рухнуть в обморок любого преподавателя тактики.
- Пытання е? - спросил Охман. - Вопросы? Нэма? Тоди ты, Зварцев, изложи приказ в письменном виде и по науке.
Полковник Зварцев (позже он стал генералом и служил в Генштабе) был начальником штаба дивизии, и в его обязанности входило ведение всей оперативной документации. Прямое и четкое задание командира дивизии на бой на бумаге должно было обрасти массой военно-бюрократических деталей, которые описывали полосы ответственности полков, маршруты выхода их на назначенные позиции, условия взаимодействия и связи между собой.
Когда командиры, получив все указания разъехались по полкам, Охман обратился ко мне:
- Корреспдэнт, у мэня ночь сегодня бессонна, а ты спи. Сейчас поужинаем и ложись в моем блядовозе. Отдыхай.
Снова заметил непонимание в моих глазах и пояснил:
- Мий блядовоз - гарна штука. Трофей. На нем эсэсовский генерал ездил. А когда его в Австрии в плен взяли, мне командующий Павел Алексеевич Курочкин подарил. Як награду. Так и вожу с собой. Тепла будка для жилья. Две кровати. Всякое такое для отдыха. Блядовоз, одним словом. А теперь пийшлы ужинать.
Не доходя до палатки, в которой располагалась офицерская столовая, генерал остановил солдата.
- Сынок, ты ужинал?
- Никак нет, товарищ генерал.
- Обидав?
- Никак нет. Не успел.
- Цэ дуже погана справа. Зина! - генерал повернулся к столовой палатке.
Из кухни выбежала румяная ядреная тетка в белом халате.
- Слушаю вас, товарищ генерал.
- Зина, ось нагодуй хлопца, вин у нас з ранку не ив. - Потом Охман хлопнул по плечу солдата. - Паняй, сынок, паняй. Иды исты. Поешь, зайди ко мне, доложишь.
Такой демократизм генерала был до приторности показным, но слезы умиления у меня не вышиб, в восхищение не привел. Демагогов я видел немало, но такое…
Мы поужинали и вместе с генералом вышли из палатки. Смеркалось. У входа Охмана ждал солдат.
- Товарищ генерал, ваше приказание выполнил!
- Значит, поисты теперь солдатам должен приказывать генерал, так? Гарно. Теперь доложи кто ты такой.
- Рядовой Квитко, водитель из автобата.
- Гарно, Квитко. Тэпэрь слухай шо я казатымо. Ты хреновый солдат. Хуже я и не бачил. Ты знаешь, что солдату в сутки положено три раза исты горячее? Знаешь? А почему не ив? Почему с утра ходил голодный?
- Приехал в чужую часть, товарищ генерал.
- Ты мне, Квитко, очи не замыливай. Ты шо, в якись бундесвер приихав? В Неметчину? Здесь Советская Армия. Зайшов бы в солдатскую столовую. Доложился: "Рядовой Квитко, хочу исты". Не накормили бы, пошел к командиру. Тот не помог, ко мне прийшов бы. А ты ждал, когда тебя генерал голодного встретит. Ты Салтыкова-Щедрина читав?
Солдат выглядел испуганно, более того - опупело. Такой добрый, как ему недавно казалось, генерал вдруг стал драть с него лыко, как медведь с липы.
- Значит, не читав? А товарищ Салтыков-Щедрин, усим нам рассказал, як один мужик накормил трех генералив. Трех! Теперь, оказывается, генерал солдата годувать должен. Позор! Тебе взыскання объявлять не буду, мал чином, шоб от генерала фитили получать. Влеплю командиру автобата. А он уж с тобой разберется. Иди вон, очи бы мои тэбя не бачили!
Когда солдат ушел, Охман тяжело вздохнул.
- Вот, корресподент, боюсь погибнет такая страна, погибнет громада. Солдат, который ходит голодный весь день и не требует того, что ему положено по закону и праву - это раб в душе. Сколько таких вокруг, ты замечаешь? А вы что пишите? "Высокая политическая активность и инициатива, широкие демократические права…" Да мы с голоду передохнем, а что нам законом положено потребовать не решимся. Ты меня понял? Если нет, то можешь записать: генерал Охман считает, что ничего хорошего впереди наш народ не ждет. Ось так. А теперь иди в блядовоз. Спи спокойно, товарищ. Наши цели ясны, задачи определены.
Последние слова Охман процитировал из доклада Хрущева, который звал советский народ к новым высотам общественного развития…
* * *
Солдат заходит в украинскую хату. Хозяйка засуетилась.
- Ой, касатик, чем же мне тебя покормить? Ну, на первое есть борщ. А на второе, хоть сама ложись…
- Отставить первое, - скомандовал солдат. - Два вторых сразу!
"ПРАЗДНИЧНЫЙ САЛЮТ ОТ ДУШИ"
- Нэ поверишь, но у меня на каждый боевой орден сверху строгий выговор. Така вот социальна справедливость. Но я привык. Кто робит, того и бьют. Як це там Шельменко деньщик казав? "За мое жито, мэне ж и битымо". Так? Ось и я такой Шельменко-генерал з золотыми погонами.
Генерал Охман не жаловался. Он лишь рассуждал о превратностях жизни генерала, который имел собственное мнение и поступал так, как то велели обстоятельства. И тогда я попросил его рассказать "Ужгородскую эпопею", о которой я уже слыхал, поскольку рассказы о подобных событиях армии становятся легендами и передаются из уст в уста.
После войны Охман командовал дивизией, которая стояла в Закарпатье в Ужгороде. Политическая обстановка в том краю была крайне сложной. В горных лесах Карпат в схронах скрывались мелкие мобильные группы бендеровцев. Они то и дело совершали налеты на села, громили сельсоветы, грабили сберкассы, убивали всех, кто активно сотрудничал с советской властью.
Борьбу в бандитизмом вели органы внутренних дел и милиция. Однако армейские части Прикарпатского военного округа, стоявшие на Львовщине, находились в режиме повышенной боеготовности и усиленных мер охранения.
И вот в тех условиях должны были проходить очередные выборы в Верховный Совет.
Дальнейшие события в изложении самого Охмана выглядели так:
- Незадолго о дня голосовання получив я цидулю из Львива. Таку секретну указивку для личного ознакомления. То була хитра бумага, як уси други, что сверху долу спускают. "Учитывая сложность политической обстановки от вас требуется всемерно содействовать местным органам власти в проведении выборов, в обеспечении участия в голосовании населения, в сохранении общественного порядка и дисциплины". Ты подумай, наскильки хитра задача. Яка у мэня завязка на выборы? Е советска власть - радяньска влада. Е служба безпеки - государственная безопасность. А Охман причем? Но колысь приказано, то надо щось таке робыть и всемерно содействовать. Подумав я трохи и принял решение. В день выборов утром встал в пять. Избирательные участки открывались в шесть. Гарно. Прийшов в штаб и подал команду: "Первому артиллерийскому дивизиону - учебна тревога! Место сосредточения - центральна площа города". Сам лично тоже приихав туда. Три гаубичные батареи уже стояли на месте. Подал команду: "К бою! Холостыми заряжай!". И дывлюсь на часы. До шести оставалась одна хвылина. Командую: "Натянуть шнуры!". Стрелки вытянулись в струнку - шесть годын ровно. Руку вниз: "Залпом! Огонь!". Ну, я тоби скажу то был выбух, так выбух! Городок небольшой. Майдан не дуже велик. А у меня як рване! Двенадцать гаубиц - не шуткуй. Як то рэпнуло! Скло з викон посыпалось. Звон пийшов до неба. Собаки залаяли. Куры заквохтали… Чо було! Чо було! А уже на другий дэнь мэня вызвали в Львив. В штаб округа. А там парткомиссия заседает. Выступает перший сэкретарь обкому. И каже: