Дерзкая мысль
- Разрешите?
- Разрешаю.
- Товарищ директор, я к вам с дерзкой мыслью.
- Хвалю.
- Что, если нам у входа повесить плакат: "Пусть помнит каждый из нас: работе - время, потехе - час"?
- Мне нравится. "Пусть помнит каждый из нас: работе - время, потехе - час". Очень хорошо, смело и кстати.
- Сказать, чтобы написали?
- Сказать.
- Большими белыми буквами на синем фоне?
- Лучше синими на белом.
- Понимаю.
- И небольшими.
- Понимаю.
- И короче.
- "Каждому из нас: работе - время, потехе - час"?
- Еще короче.
- "Работе - время, потехе - час".
- А ну еще короче!
- "Потехе - час".
- Мне нравится.
- Сказать, чтобы делали?
- Сказать. Только "Потехе - час" как-то непривычно. Напишите: "Обед с часу до двух". Так будет хорошо, смело и кстати. Ну, идите, дерзайте дальше.
Покаяние
Действующие лица:
КПСС.
КГБ.
Первый священник.
Второй священник.
Место действия:
Троице-Сергиева лавра. Раннее утро. Во дворе лавры появляются в обнимку КПСС и КГБ.
КПСС. Надо же было так напиться! Вчера начали?
КГБ. Позавчера.
КПСС. А где это мы?
КГБ. Лавра. Троице-Сергиева. Ты просила вчера устроить покаяние.
КПСС. Я?! Надо же так напиться!.. А что, Бог есть?
КГБ. Выясняем сейчас. Работает одна группа.
Хлопает где-то дверь, появляется Первый священник.
КПСС (падает на колени). Батюшка, грешна я, каюсь. Прости за все! Прости, христа ради!
КГБ. Ну что, батюшка, прощена она?
Первый священник. Так точно, товарищ генерал!
КГБ. Ты кто?
Первый священник. Старший лейтенант Гаврилов, товарищ генерал! Со вчерашнего дня, товарищ генерал, по вашему приказанию в форме священника.
КПСС. Надо же так напиться!
КГБ (Первому священнику). Свободен.
Первый священник поворачивается через левое плечо, чеканя шаг, уходит.
КГБ. Встань, Капа, застудишь себе что-нибудь.
КПСС (встает). Может, нет Бога-то, а мы тут дурака валяем.
КГБ. А если есть?.. Все видит, все знает.
КПСС. Больше тебя?
КГБ. Больше меня никто не знает.
КПСС. Значит, его нет.
Хлопает дверь, появляется Второй священник.
КПСС (падает на колени). Батюшка, грешна я! Молодая была - дура. Не ведала, что творила. Бес попутал, змей горыныч гадкий. Вот он стоит перед вами. Отрекаюсь от него, батюшка, от врага рода человеческого. Отрекаюсь! (Неистово крестится.)
КГБ (падает на колени). Батюшка, врет все, гадюка! Не верь ни единому слову.
КПСС. Провокация, батюшка. Деструктивный элемент. Врет на каждом шагу, ничего святого за душой.
КГБ. Все по ее наущению, батюшка. Сам по себе овцы не обижу.
КПСС. Отца зарежет, мать в тазу утопит. Народу сгубил немыслимо. Батюшка, позволь ручку поцеловать.
КГБ. А мне вторую, батюшка. Вас, батюшка, как по батюшке?
Второй священник. Майор Сидоров, товарищ генерал!
КПСС и КГБ поднимаются, отплевываются.
КГБ. Сколько вас в лавре?
Второй священник. Это - Лубянка, товарищ генерал, внутренний дворик. Вы вчера приказали замаскировать все под лавру.
КПСС. Надо же так напиться!
КГБ делает Второму священнику знак, тот уходит.
КПСС. А все равно на душе чище как-то стало, светлее как-то. Летать хочется.
КГБ. Покаялись, вот и легче на душе.
КПСС. К Богу ближе стали. Не то что в восемьдесят пятом году.
КГБ недоуменно смотрит на КПСС.
КПСС. В восемьдесят пятом-то напились.
КГБ недоуменно смотрит на КПСС.
КПСС. Перестройку-то начали.
КГБ. А-а! Надо же было так напиться!
Обнявшись, уходят.
Тайна
- Ну что, русский, загадочная твоя душа, не выпьешь ведро водки?
- Ведро и лошадь не выпьет.
- Лошадь не выпьет, а ты-то - русский!
- Ну а зачем мне?.. Ни с того ни с сего… Смысл какой?
- Смысла никакого нет.
- Домой придешь как свинья, посуда вдребезги. Кому я чего докажу?
- Никому ничего ты не докажешь.
- Если бы ради какого-то большого дела.
- Именно что ни для какого дела. Просто так.
- Получается - все против того, чтобы мне пить.
- Получается, что так. Ну, тогда извини.
- Стой! Вот когда все против тебя, обязательно надо выпить. Давай ведро.
- Загадочный народ! Зато теперь никаких забот тебе.
- Самая теперь забота нам.
- Какая?
- Это тайна.
- Скажи.
- Это - русская тайна!
- Скажи, я никому. Какая тайна?
- Где достать второе ведро.
- Зачем?
- А вот этого даже мы не знаем.
Сон
Будто вышел я на улицу купить чего-нибудь… но почему-то с ведром. Из ведра курица выглядывает. Тут же подходят двое… двухметровые… босиком, но в милицейских фуражках. Спрашивают:
- Откуда у вас золотые яйца?
Я говорю:
- С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?
Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых - "пройдемте".
Садимся в машину, смотрю - господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.
Очнулся в комнате - дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.
Спрашивают:
- Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?
Я, конечно, говорю:
- По убеждению.
- Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?
Я спрашиваю:
- Чью?
- Свою.
Я говорю:
- Нельзя ли стаканчик водички?
- Пожалуйста.
Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:
- Вы вообще-то за новую линию?
Я говорю:
- Я всегда за новую линию.
Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:
- Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.
У меня поехало в голове - какая-то новая линия, а я не знаю, говорю:
- Реформы - это же шок один, бестолковщина. Я за новую линию принципиально.
Конопатый встает:
- А их две новых линии, вы за какую?
Я говорю:
- Нельзя ли стаканчик водички?
- Пожалуйста.
Сидят, ждут. Допил - была не была, - говорю:
- Я за первую линию.
Конопатый:
- А мы за вторую.
Часовые, слышу, затворами лязгнули. Говорю:
- Мы же сидим напротив друг друга, та, что с моей стороны первая, с вашей будет вторая. Нельзя ли еще стаканчик водички?
Самый рыжий налил полстакана, говорит:
- Надоели вы нам со своей водичкой. Давайте заканчивать. Если вы человек с убеждениями, то прямо ответьте, вы с нами…
Я говорю:
- С вами!
Он мне:
- Не перебивайте, дослушайте до конца. Вы с нами…
Я говорю:
- С вами!
Он:
- …или с демократами и коммунистами?
У меня второй раз в голове поехало. Хорошо конопатый выручил. Он бумаги листал, листал и вдруг спрашивает:
- Кстати, вы с какого года рождением, гражданин Розенблат?
Я говорю:
- С пятьдесят четвертого, только я - Сидоров.
Они побледнели все разом, поворачиваются к часовым:
- Разве это не Розенблат?!
Я тоже вскочил, кричу:
- Что ж вы сделали, гадины?! Вы ж не того захватили, кого надо!
Часовые вдруг говорят самому рыжему:
- Товарищ Розенфельд, эта сволочь так похожа на нашего Розенблата! Сейчас мы моментом все исправим.
Поставили меня к стенке и отсчитывают десять шагов.
Я говорю комиссии:
- Вообще-то я еврей.
Они говорят:
- Поздно. Ваше последнее желание.
Я говорю:
- Нельзя ли стаканчик водички?
- Можно, но мы вам не советуем, вы и так уже обмочились.
Я пощупал, правда, мокрый. И тут проснулся. Что удивительно?! Лежу на мокром, то есть действительно обмочился. То есть сон вещий!.. Но к чему?
Говорят, "милиция" к грибам, "рыжие" или к дождю, или к перевороту. А может, просто скоро в самом деле начнут выяснять, кто из-за корысти, а кто по убеждению. Если бы все по убеждению были, до таких жутких снов не дошло бы.
Репортаж
Корреспондент. Добрый вечер, товарищи телезрители. С праздником вас! Здоровья вам, удачи, любви, успехов в труде, всего, всего самого лучшего! А в первую очередь, конечно, большого личного счастья!.. Вот эта утопающая в вечерних лучах солнца местность - старинное русское село Мясоедово. Многое повидало оно на своем веку: хазары, печенеги, татаро-монголы. Сегодня здесь мы. Дедушка, здравствуйте.
Дед. Здравствуй.
Корреспондент. С праздником вас! Скажите, сейчас лучше стало жить?
Дед. Чем когда?
Корреспондент. Чем раньше… Ну, хоть лет тридцать тому назад.
Дед. Тридцать?.. Тридцать лет назад мы же ничего не имели. Никита же все отобрал.
Корреспондент. Значит, сейчас лучше стало жить?
Дед. Чем когда?
Корреспондент. Чем тридцать лет назад.
Дед. А чем лучше?
Корреспондент. Не имели тогда ничего.
Дед. Так мы и щас ничего не имеем.
Корреспондент. Сейчас, дедушка, вы имеете гласность. Это - очень много. Можно открыто говорить обо всем, что наболело, обо всем, что у нас плохо. Раньше об этом и подумать было нельзя.
Дед. Почему?.. И раньше думали, что у нас все плохо.
Корреспондент. Не помню, товарищи, говорил я вам или нет: вот эта утопающая в последних лучах солнца местность - старинное русское село Мясоедово. А вас, дедушка, я хотел спросить: ведь лучше стало жить?
Дед. Чем когда?
Корреспондент. Чем сорок лет назад.
Дед. Сорок?.. Это после войны… В магазин придешь - и деньги есть, а купить нечего. Карточки ввели на продукты, талоны были на масло там, на сыр.
Корреспондент. Дедушка, а пятьдесят лет назад что было?
Дед. Пятьдесят?.. Преследовали почем зря.
Корреспондент. Как они выглядели, эти изверги?
Дед. Да как?.. Люди как люди, как сейчас все выглядят.
Корреспондент. Спасибо, дедушка, у нас к вам остался только один вопрос. Что было шестьдесят лет назад?
Дед. Шестьдесят?.. Тогда от голода много умерло. Жуткое дело.
Корреспондент. А сейчас от голода не умирают.
Дед. Щас нет… Щас от радиации.
Корреспондент. Дед!
Дед. Что?
Корреспондент. Вот эта местность - старинное русское село Мясоедово, а я тебя последний раз спрашиваю: лучше стало жить?!
Дед. Чем когда?
Корреспондент. Чем при хазарах!
Дед. При хазарах?.. Тогда предали все огню и пожарам.
Корреспондент. Значит, сейчас лучше стало жить?!
Дед. А чем лучше?
Корреспондент. Пожаров нет.
Дед. Так гореть нечему.
Корреспондент. Дедушка… сгинь к чертовой матери! Лучше бы я делал передачу не из села, а из города.
Дед. А чем лучше-то?
Корреспондент. Еще раз вас с праздником, товарищи телезрители, до свидания. Всего, всего вам самого хорошего: здоровья, удачи, счастья, чтобы дом полной чашей! В общем, чтобы все было… как до хазар.
Сами по себе
Проснулись русские утром, видят - все партии, что у них были, исчезли. Сперва подумали, что на них тля какая-то напала, но тогда бы хоть шелуха осталась, а тут нет ничего. Ну и догадались, что просто их все ветром сдуло.
Остались русские сами по себе, не знают, куда ногой ступить, как бы во что не вляпаться без политического-то руководства.
Народ ведь и без того очень простой, только-только начал учиться есть, а то все ложкой в чужой рот попадал. Из ремесел развито было всего два: затягивание пояса и умение терпеть до гроба. Но зато уж, правда, и умельцы были! Это тебе не блоху подковать. Такие были даже, что еще и не кончилось у них терпение, а уже они в гробу. И культурно, к примеру, русские тоже мало кого обскакали. Много понастроили памятников, а как-то тут выдался свободный день, пригляделись - господи! они же все на одно лицо. То есть буквально везде один и тот же человек стоит. Вот до чего это простой народ был.
А как сдуло партии ветром, вовсе перепугались они до смерти, замерли, боятся шаг шагнуть в сторону. Но к обеду проголодались многие, дети по нужде запросились, делать нечего - стали искать, нет ли у них умных среди беспартийных. А вдруг! А чем черт не шутит! А ну как есть!! Ну хоть не круглые-то дураки.
Должны быть самостоятельные люди - слух был в народе, что есть мужики и бабы, которые издревле не днем, конечно, но хоть и ночью, а делают не то, что им партии велят, а то, что им хочется.
И что б вы думали? Поогляделись и тут же нашли несколько человек самостоятельных. Потом оказалось, что их много таких. Оказалось, что самые-то умные как раз никогда ни в какие партии и не лезли, а делали ночью что хотели.
Ну и все. И стали русские жить нормально. К вечеру уже по уровню жизни догнали почти кой-какие неразвитые страны. Болтали, что ночью даже кого-то из африканцев перегнали, но это пока не подтвердилось.
Сейчас одного только и боятся русские - как бы ветры перемен не надули им опять кого-нибудь в авангард.
У пивного ларька
К длинной очереди у пивного ларька подошли трое военных с автоматами и повязками на руках. Устало, недобро оглядели толпу.
Один из военных, постарше и понебритее, спросил:
- Коммунисты есть?
Очередь замерла, сжалась, сделалась небольшой и жалкой, как в развитых странах.
- Началось, - пролетело от головы к хвосту очереди.
- Отлавливают.
- Погуляли, хватит.
- Иван, ты что не выходишь?
- Кто Иван?!. Обознались вы.
Никто не вышел, не шевельнулся.
- Жаль, - сказал тот же военный, - жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
- Нашли обложку от партбилета, в ней семьсот рублей.
Не успел он договорить, алкаши захлопали себя по пустым брюкам и пиджакам в поисках партбилета. Зазвенели голоса:
- Народ и партия - все едино!
- Где что-нибудь, там и они.
- Ум, честь и все такое.
- Иван, ты-то куда?
- Дура, не Иван, а Иван Петрович. Распустили дармоедов!
Очередь дрогнула раз, другой, третий, заколебалась, целиком оторвалась от пивного ларька и двинулась навстречу автоматам.
- Все коммунисты?! - удивился плохо выбритый.
- Все! - хором сказали алкаши.
- Жаль, - бросил военный, - жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
- Семьсот рублей… все фальшивые. Чьи вот они, откуда?
Толпа немного помолчала, потом помялась, потом попятилась. Заговорили все разом:
- Болеет партия.
- А что ж ты хочешь? То она тебе в авангарде, то черт ее знает где.
- Заболеешь - на словах одно, на деле другое.
- Запутались, заврались. Так, что ли, Иван?
- А кто тут Иван? Тут Иванов нет.
Военные постояли еще немного и ушли.
Последние отблески солнца осветили чистое, голубое небо. Народ принялся пить пиво.