Он оставил полковника, хоть и снявшего с груди отягощенной тяжесть, давящую на сердце, но все еще погруженного в уныние. "Ихавод", – ворчал себе под нос начальник полиции, и притом вполне недвусмысленно. В золотые дни до социальной революции спотыкающийся о ковры полоротый, прыщавый юнец вроде Булстроуда мог рассчитывать в крайнем случае на место мальчика на побегушках, сидящего в прихожей. Понятия консерватора старой закалки оскорбляла даже сама мысль о том, чтобы этот позор Саутмолтона носил священный титул дворецкого.
Он с тоской вспомнил свою лондонскую молодость на переломе столетий и классических дворецких, встречавшихся ему в домах, которые он в ту пору посещал, – дворецких добрых двести пятьдесят фунтов весом, с тремя подбородками и далеко выступающим животом, с выпученными зелеными глазами и строгими, надменными манерами, каких в пятидесятые годы двадцатого века, в нашем выродившемся мире, уже днем с огнем не сыщешь. Тогда это были действительно дворецкие, в самом глубоком и священном смысле этого слова. А теперь вместо них юнцы со скошенными подбородками и с обязательной карамелью за щекой, отвечающие: "Туточки я", когда к ним обращаешься.
Человек, проживающий так близко от Рочестер-Эбби, не мог, задумавшись над вопросом о дворецких, обойти мыслью главное украшение соседского дома, а именно Дживса. О Дживсе полковник Уайверн думал с большим теплом. Дживс произвел на него самое глубокое впечатление. Он находил, что Дживс – это настоящее сокровище. Молодой Рочестер, по мнению полковника, вообще не жаловавшего молодежь, ничего особенного собой не представлял, но его дворецкого, этого самого Дживса, он оценил с первого взгляда. И при мысли о нем среди мрака, одевшего все вокруг после неприятной сцены с Евангелиной Трелони, вдруг засиял луч света. Пусть сам начальник полиции останется со своим Булстроудом, но зато, по крайней мере, его дочь выходит замуж за человека, у которого есть настоящий, классический дворецкий. Мысль эта утешала. Все-таки наш мир не так уж и плох.
Он поделился этим соображением с Джил, которая минуту спустя как раз вошла к нему с видом холодным и гордым. но Джил вздернула подбородок и приняла вид еще более холодный и гордый. Ну прямо Снежная королева.
– Я не выхожу замуж за лорда Рочестера, – кратко заявила она.
Полковнику подумалось, что, должно быть, его дочь страдает амнезией, и он попытался оживить ее память.
– Нет, выходишь, – напомнил он ей. – В "Таймс" было напечатано, я сам читал: "Объявляется о помолвке между…"
– Я расторгла помолвку.
Луч света, о котором говорилось чуть выше, маленький лучик, блеснувший для полковника Уайверна во мраке, внезапно фукнул и погас, как луна на театральном заднике, когда перегорели пробки. Начальник полиции изумленно вытаращил глаза:
– Расторгла помолвку?!
– И больше с лордом Рочестером не разговариваю. Навсегда.
– Какие глупости, – заспорил полковник Уайверн. – Как это не разговариваешь? Вздор. Я так понимаю, у вас произошла маленькая размолвка; как говорится, милые бранятся…
Но Джил не могла покорно смириться с тем, чтобы от ее беды, которая, бесспорно, являлась самой большой трагедией со времен Ромео и Джульетты, так легко отмахнулись. Надо все-таки подбирать подходящие слова.
– Нет, это не маленькая размолвка! – возразила она, с жаром оскорбленной женщины. – Если ты хочешь знать, почему я ее расторгла, то я это сделала из-за его возмутительного поведения с миссис Спотсворт!
Полковник Уайверн приложил палец ко лбу:
– Спотсворт? Спотсворт? Ах да! Та американская дама, про которую ты давеча говорила.
– Американская шлюха, – холодно уточнила Джил.
– Шлюха? – заинтересовался полковник.
– Я сказала именно это.
– Но почему ты ее так называешь? Ты что, застала их на месте… э-э-э… преступления?
– Да, застала.
– Господи помилуй!
Джил два раза сглотнула, словно ей что-то попало в горло.
– По-видимому, все началось, – проговорила она тем невыразительным тоном, который раньше так обидел Билла, – несколько лет назад в Каннах. Они с лордом Рочестером купались там у Райской скалы и ездили кататься при луне. А ты знаешь, к чему это приводит.
– О да, еще бы не знать, – живо подхватил полковник Уайверн. И уже собрался было подкрепить это утверждение рассказом из своего интересного прошлого, но Джил продолжала все таким же странным, невыразительным тоном:
– Вчера она приехала в Рочестер-Эбби. Якобы Моника Кармойл познакомилась с ней в Нью-Йорке и пригласила ее погостить, но я не сомневаюсь, что у нее с лордом Рочестером все было сговорено заранее, потому что сразу было видно, какие между ними отношения. Едва только она появилась, как он стал крутиться и увиваться вокруг нее… любезничал с нею в саду, танцевал с нею чарльстон, как кот на раскаленных кирпичах, и вдобавок еще, – заключила она совершенно как ни в чем не бывало, подобно той миссис Фиш в Кении, которая произвела такое сильное впечатление на капитана Биггара невозмутимостью при исполнении канкана в нижнем белье, – в два часа ночи вышел из ее спальни в лиловой пижаме.
Полковник Уайверн поперхнулся. Он собрался было склеить разрыв, заметив, что человек вполне может обменяться парой-тройкой любезностей с дамой в саду и скоротать вечером время за танцем и при этом остаться ни в чем не повинным, – но последнее сообщение лишило его дара речи.
– Вышел из ее комнаты в лиловой пижаме?
– Да.
– Лиловой?
– Ярко-лиловой.
– Ну знаете ли!
Как-то в клубе один знакомый, раздосадованный своеобразными приемами полковника Уайверна при игре в бридж, сказал про него, что он похож на бывшего циркового лилипута, который вышел на пенсию и обжирается углеводами, и это замечание было отчасти справедливо. Он и впрямь был, как мы уже говорили, невысок и толст. Но когда надо было действовать, он умел преодолеть малость роста и избыток обхвата и обрести вид значительный и грозный. Начальник полиции величаво пересек комнату и дернул сонетку.
– Туточки я, – объявил Булстроуд.
Полковник Уайверн сдержался и не дал воли огненным словам, которые рвались у него с языка. Ему надо было экономить силы.
– Булстроуд, – произнес он, – принесите мой хлыст.
В чаще прыщей на лице дворецкого мелькнуло нечто живое. Это было виноватое выражение.
– Нету его, – промямлил он.
Полковник поднял брови:
– Нету? Что значит нету? Куда он делся?
Булстроуд закашлялся. Он надеялся, что расспросов удастся избежать. Чутье подсказывало ему, что иначе возникнет неловкость.
– В починке. Я его снес чинить. Он треснул.
– Треснул?
– Ага… – ответил Булстроуд, от волнения прибавив непривычное слово: -…сэр. Я щелкал им на конном дворе, и он треснул. Ну, я и снес его чинить.
Полковник Уайверн грозно указал ему на дверь.
– Убирайтесь вон, недостойный, – сказал он. – Я с вами потом поговорю.
И сев за письменный стол, как он поступал всегда, когда надо было поразмыслить, полковник забарабанил пальцами по ручке кресла.
– Придется позаимствовать хлыст молодого Рочестера, – сказал он себе наконец и с досадой прищелкнул языком. – Ужасно неловко явиться к человеку, которого собираешься отхлестать, и просить у него для этой цели его же хлыст. Однако ничего не поделаешь, – философски заключил полковник Уайверн. – Другого выхода нет.
Он принадлежал к числу людей, которые всегда умеют приспособиться к обстоятельствам.
Глава XVII
Обед, который ели в Рочестер-Эбби, был гораздо лучше, чем в Уайверн-холле, даже просто никакого сравнения. В то время как полковнику Уайверну приходилось довольствоваться некомпетентным произведением беспомощной стряпухи с косицами, воображавшей, судя по всему, что она кормит стаю стервятников в пустыне Гоби, к рочестерскому столу подавались кушанья, созданные первоклассным специалистом. Ранее в этой хронике уже мимоходом упоминался высокий уровень здешнего кухмистерского руководства, осуществляемого прославленной миссис Пиггот; вот и сегодня, выдавая на-гора обеденные блюда, она ни в чем не изменила своим возвышенным идеалам. Трое из четырех пирующих находили, что пища просто тает во рту, и, поглощая ее, издавали возгласы восторга.
И только сам хозяин составлял исключение, у него во рту каждый кусок обращался в золу. В силу разных причин – тут и нестабильное финансовое положение, и ночная интерлюдия с ограблением и ее катастрофический исход, и утрата невесты, – Билл оказался далеко не самым веселым участником этой веселой кампании. В прежние счастливые времена ему случалось читать в книжках про то, как персонаж за столом отодвигал тарелку, не отведав ни кусочка, и, будучи большим любителем поесть, Билл всегда недоумевал: откуда такая сила воли? Но за трапезой, которая сейчас подходила к концу, он сам поступал точно так же, а то немногое, что все же попадало ему в рот, обращалось, как сказано выше, в золу. Он сидел за столом, от нечего делать крошил хлебный мякиш, дико озираясь и дергаясь подобно гальванизируемой лягушке, когда к нему обращались. Ему было положительно не по себе, как кошке в чужом переулке.
К тому же застольная беседа тоже действовала на него далеко не успокоительно. Миссис Спотсворт то и дело поминала капитана Биггара, ей было жаль, что его нет за пиршественным столом, и имя Белого Охотника всякий раз производило в больной совести Билла сейсмический эффект. Вот и сейчас миссис Спотсворт снова вернулась к той же теме.
– Капитан Биггар мне рассказывал… – начала было она, но ее перебил жизнерадостный смех Рори.
– Да? Он вам рассказывал? – со свойственной ему тактичностью подхватил он. – Надеюсь, вы ему не поверили?
Миссис Спотсворт насторожилась. Ей послышался в его словах выпад против того, кого она любила.
– Как вы сказали, сэр Родерик?
– Ужасный лгун этот Биггар.
– Почему вы так думаете, сэр Родерик?
– Да вот припомнил все эти басни, что он рассказывал вчера за ужином.
– Его рассказы были совершенно правдивы.
– Какое там! – бойко возразил Рори. – Не позволяйте ему заговаривать вам зубы, дорогая миссис Каквастам. Все эти парни, которые жили на Востоке, все как один – феноменальные врали. Кажется, это результат действия ультрафиолетовых лучей. Они там ходят без тропических шлемов, и солнце перегревает им головы. Мне говорили знающие люди. Один часто захаживал ко мне, когда я служил в секции "Ружья, револьверы и патроны", и мы с ним сдружились. Раз под вечер, в подпитии, он меня предостерег, чтобы я не верил ни единому их слову. "Посмотрите на меня, – говорит, – слышали вы от кого-нибудь еще такие небылицы, как я рассказываю? Да я с детства не произнес ни слова правды. Но восточнее Суэца вообще такие нравы, что по сравнению с прочими меня там за правдивость прозвали Джордж Вашингтон".
– Кофе сервирован в гостиной, милорд, – провозгласил Дживс, своевременно и тактично вмешавшись и тем предотвратив назревавший, судя по блеску в глазах миссис Спотсворт, неприличный скандал.
Билл потянулся за гостями в соседнюю комнату, ощущая все возрастающую тоску и тревогу. Казалось бы, хуже, чем сейчас, у него на душе просто не могло быть, но, однако же, после слов Рори стало еще во сто крат тяжелее. Он опустился в кресло, принял из рук Дживса чашку с кофе, плеснув на брюки, а к стае стервятников, терзающих ему сердце, прибавился еще один: вдруг рассказ капитана Биггара о происхождении подвески – ложь? Если так, страшно подумать, что он натворил, во что ввязался…
Как сквозь сон, Билл видел, что Рори и Моника собрали все утренние газеты и уселись над ними с озабоченными лицами. Подходит последний срок. Меньше чем через час начнется забег, и если ставить, то решать надо сейчас.
– "Ипподромные известия", – объявила Моника, призывая ко вниманию всех присутствующих. – Что пишут в "Ипподромных известиях", Рори?
Рори неторопливо и тщательно просмотрел газету:
– Все больше про результаты скачек в Ньюмаркете. Полнейшая чушь, разумеется. По Ньюмаркету ни о чем судить нельзя, слишком много неизвестных. Если кто хочет знать мое мнение, то я лично не вижу никого, кто мог бы побить Мисс Тадж-Махал. У них в конюшне одни кобылы, а этим решается все. Жеребцы не идут с кобылами ни в какое сравнение.
– Приятно слышать, что ты хоть и с опозданием, но отдаешь должное моему полу.
– Да, решено, я свои два фунта намерен поставить на Мисс Тадж-Махал.
– Тем самым для меня Тадж-Махал исключается. Стоит тебе на кого-нибудь поставить, и это животное сразу начинает пятиться назад. Помнишь, как было на собачьих бегах?
Рори был вынужден с ней в этом согласиться.
– Действительно, в тот раз моя кандидатура себя не оправдала, -признал он. – Но ведь когда на собаку выпускают живого кролика, знаешь, как это может ее испугать? Тадж-Махал получает мои два кровных.
– А я думала, ты выбрал Риторику.
– Риторика – это аутсайдер, на всякий случай. На нее – десять шиллингов.
– А вот еще одна подсказка: Эскалатор.
– Эскалатор?
– Ведь "Харридж", по-моему, первый универмаг, установивший у себя эскалаторы.
– Точно! И мы выиграли первенство. Наш безопасный сход со ступенек обеспечил нам преимущество в три секунды. На Оксфорд-стрит все просто позеленели от зависти. Надо будет приглядеться к этому Эскалатору.
– На нем скачет Лестер Пиггот.
– Да? Тогда вопрос решен. У нас есть Л. Пиггот в секции "Кофры, сумки и чемоданы", отличный малый. Правда, "Л." у него – сокращение от "Ланселота", но все равно это хороший знак.
Моника подняла голову и взглянула на миссис Спотсворт:
– Вы, наверно, находите, что мы сумасшедшие, Розалинда?
Миссис Спотсворт снисходительно улыбнулась:
– Ну что вы, милая, конечно, нет. Вы напомнили мне прошлое с мистером Бессемером. Состязания – это все, что его в жизни интересовало. Это вы скачки Дерби так живо обсуждаете?
– Да, маленькое развлечение раз в году. Много мы не ставим, не имеем на это средств. В нашем положении приходится считать пенсы.
– Неукоснительно, – подтвердил Рори. И тут же хихикнул, потому что ему в голову пришла забавная мысль. – Я подумал, – поспешил он объяснить гостье, – что надо бы мне вчера оставить у себя вашу подвеску, которую я подобрал в траве, отправиться в Лондон, заложить ее и на вырученные деньги… Что ты говоришь, старина?
Билл сглотнул:
– Ничего.
– А мне показалось, что ты что-то сказал.
– Икнул просто.
– Имеешь полное право, – отозвался Рори. – Если человек не может икнуть в своем доме, в чьем же доме ему тогда икать? Итак, возвращаясь к обсуждаемому вопросу: два фунта на Мисс Тадж-Махал. И десять шиллингов на Эскалатора, мало ли что. Пойду дам телеграмму. Однако постойте… – Он остановился у порога. – Разумно ли принимать такое ответственное решение, не посоветовавшись с Дживсом?
– При чем тут Дживс?
– Моя дорогая женушка, чего Дживс не знает про скачки, того и знать не стоит. Слышала бы ты его вчера, когда я спросил его мнение относительно основных участников первых классических скачек Англии. Он отбарабанил все клички, секунды и рекорды, ну прямо как епископ Кентерберийский.
На Монику это произвело впечатление.
– Я не знала, что он такой специалист. Таланты этого чудо-человека, похоже, не имеют пределов. Пойдем проконсультируемся у него.
Супруги вышли, и тогда Билл произнес:
– Э-эм-м-м.
Миссис Спотсворт вопросительно посмотрела на него.
– Э-э, Рози… Эта ваша подвеска, о которой говорил Рори…
– Да?
– Я вчера вечером ею любовался. В Каннах у вас ее не было, верно?
– Верно. Я тогда еще не познакомилась с мистером Спотсвортом, а это его подарок.
Билл подскочил. Худшие его опасения подтвердились.
– Подарок мистера Спотс… – задохнулся он.
Миссис Спотсворт весело рассмеялась.
– Надо же, – сказала она. – Вчера я говорила о ней с капитаном Биггаром и сказала ему, что это подарок одного из моих мужей, но не могла вспомнить которого. Ну конечно же, мистера Спотсворта. Как же это я забыла, ай-яй-яй!
Билл судорожно вздохнул:
– Вы точно помните?
– Конечно.
– Вы не получили ее от… от одного человека на охоте в качестве… ну, как бы на память?
Миссис Спотсворт посмотрела с недоумением:
– Я вас не понимаю.
– Ну, например, один человек… в благодарность за доброту… при прощании… мог сказать: "Не согласитесь ли вы принять от меня этот небольшой сувенир…" и так далее.
Миссис Спотсворт явно сочла такое предположение оскорбительным.
– Вы что, думаете, я могу принять бриллиантовую подвеску в подарок от "одного человека", как вы выразились?
– Я, собственно…
– Никогда в жизни! Мистер Спотсворт купил эту вещицу, когда мы были в Бомбее. Я отлично помню, как это было. Маленькая такая лавчонка, за прилавком толстющий китаец, и мистер Спотсворт старается объясняться по-китайски, он тогда учил китайский. Но пока он торговался с лавочником, произошло землетрясение. Не особенно крупное, но поднялась красная пыль и минут десять висела в воздухе, а когда осела, мистер Спотсворт сказал: "Уходим отсюда!" – заплатил китайцу, сколько тот запрашивал, схватил подвеску, и мы со всех ног бросились бежать и не останавливались, пока не очутились в отеле.
Билла охватило черное отчаяние. Он тяжело поднялся с кресла.
– Может быть, вы извините меня, – проговорил он. – Мне надо срочно повидать Дживса.
– Ну так позвоните.
Билл покачал головой:
– Нет, если позволите, я, пожалуй, схожу к нему в буфетную.
Ему пришло в голову, что в буфетной у Дживса наверно найдется глоток портвейна, а глоток портвейна или другого подкрепляющего снадобья – это было как раз то, чего жаждала его измученная душа.
Глава XVIII
Рори и Моника, войдя к Дживсу в буфетную, застали ее хозяина за чтением письма. Его всегда серьезное, правильное лицо казалось сейчас еще немного серьезнее обычного, как если бы содержание письма его встревожило.
– Простите, что помешали вам, Дживс, – сказала Моника.
– Нисколько, миледи.
– Дочитывайте, пожалуйста, ваше письмо.
– Я уже прочитал его, миледи. Это послание от мистера Вустера.
– А-а, от Берти Вустера! – воскликнул Рори. – Как поживает старый бездельник? Здоров как огурчик?
– Мистер Вустер не пишет ничего в противоположном смысле, сэр.
– Прекрасно. Румянец во всю щеку, питается шпинатом? Ну и отлично. Так это или нет, – сменил тему Рори, – но мы хотели бы узнать ваше мнение по поводу шансов Мисс Тадж-Махал на сегодняшних скачках в Эпсоме. Я подумываю поставить на нее свои два фунта, если получу ваше одобрение.
– И по поводу Мука Второго, – добавила леди Кармойл. – Это мой выбор.
Дживс задумался.
– Я не вижу причины, почему бы не поставить небольшую сумму на названную вами лошадь, сэр. И вами тоже, миледи. Но не следует упускать из виду того обстоятельства, что скачки Дерби носят чрезвычайно открытый характер.
– Мне ли этого не знать!
– И поэтому было бы разумно, если хватит средств, застраховать себя от потери, поставив также на другую лошадь.
– Рори остановился на Эскалаторе. А я еще колеблюсь.
Дживс кашлянул:
– Ваше сиятельство не задумывались об ирландской лошади Баллимор?