Большой водолазный шлем московского купца первой гильдии Ф. М. Свидригайлова представляет собой образец ювелирного искусства последней четверти девятнадцатого века. Поднесен он был служащими пароходства "Свидригайлов и Мармеладов" своему хозяину по случаю его пятидесятилетнего юбилея. Серебряная поверхность шлема богато украшена чеканкой со сценами любви водолазов и русалок. Окошки шлема обрамляют вызолоченные кружевные наличники. В шлеме есть потайное отделение для водки с крошечным краником, который можно открывать и закрывать зубами.
Жемчужиной коллекции является парадный водолазно-кавалерийский мундир, подаренный С. М. Буденному к десятилетней годовщине формирования дивизии морских коньков имени беспощадного пролетарского суда над врагами народа Зиновьевым и Каменевым. Полированную медную буденовку венчает рубиновая звезда. По краю шлема вырезан девиз красных водолазов: "И корюшку съесть, и на русалке покататься". Ордена Буденного, приклеенные рыбьим клеем к водонепроницаемой ткани водолазного костюма, выполнены из чешуек более чем тридцати видов пресноводных рыб ценных пород. Большие морские маршальские звезды украшают петлицы костюма прославленного полководца. Шпоры водолазных ботфортов выточены из моржовых клыков, украшенных затейливой левой полуторадюймовой резьбой.
Венчает экспозицию этого раздела большое живописное полотно "Маршал Буденный во главе морской кавалерийской дивизии идет в атаку на косяк летучих рыб". Сверкающие медные щеки героя облепили выбившиеся из-под шлема усы, от бешеного галопа стремительно вытягиваются назад серебристые цепочки пузырьков воздуха. Из тысячи луженых глоток рвется в океанские просторы неудержимое и безмолвное "Ура-а-а…!".
* * *
В Историческом музее, на выставке, посвященной трехсотлетию Полтавской баталии, есть неприметный с виду экспонат. Круг заспиртованной полтавской колбасы. Конечно, среди пушек, полковых штандартов и шпаг колбаса, да еще и заспиртованная, смотрится не очень авантажно. Теперь на нее никто внимания и не обращает, а зря. Между прочим, в советское время ее вообще не показывали - боялись, что посетители покусятся на ценный экспонат. Мало кто знает, что при помощи этого колбасного круга жители Полтавы хотели удавить изменника Мазепу. Как раз после того, как шведы дрогнули и побежали к переправе через Днепр, полтавские казаки, бывшие в частях преследователей, схватили гетмана и даже успели повесить его, накинув на шею колбасный воротник, но… дела до конца не довели. Охваченные пылом битвы, они поскакали дальше, за шведами, а Мазепа ухитрился перегрызть колбасу и утечь в Бендеры. Когда после боя казаки вернулись к месту, где оставили гетмана, то нашли только остатки колбасы со следами его зубов. Сложными путями колбаса попала в Санкт-Петербургскую Кунсткамеру, где и хранилась в запасниках. Хорошо, что хотя бы к трехсотлетию баталии о ней вспомнили.
* * *
В девятьсот восьмом году в Москве появилась первая извозчица - Марья Иванова. Была она крестьянкой Калужской губернии. Нет, она не мечтала с детства об этой профессии, хотя могла, как и всякая русская женщина, остановить на скаку коня. Извозчиком у нее в семье был муж. Так случилось, что он умер, и на руках у Марии осталось двое детишек. Долго она не думала - надела одежду покойного мужа и подалась в Москву на заработки. И прекрасно работала. Все же кто-то из седоков Ивановой по нашей извечной привычке подумал: "Как бы чего не вышло", - и донес в полицию. В полиции на кавалерист-девицу из крестьян посмотрели строго, но, услышав ее историю, посочувствовали и отпустили. Только запретили работать днем. Ночью, говорят, работай. Неча народ смущать.
Похожая история произошла в отряде космонавтов, но не в том, в котором была Терешкова и Гагарин, а в самом первом, когда думали… да ничего не думали. Выполняли приказ. Так случилось, что один из членов отряда стал выпивать. То ли хотел лететь первым, а его не пускали, то ли не хотел лететь, а его заставляли, то ли хотеть улететь насовсем, а ему… Короче говоря, злоупотреблял он. А на репетиции-то ходить надо. Сегодня в барокамеру, а завтра на центрифугу. С похмелья на центрифуге… Некрасиво получается. Еще и неаккуратно. Супруга его и просила по-хорошему, и в ногах валялась, и лупила чем ни попадя - не помогает. Оно, конечно, можно было и в партком на подлеца пожаловаться, но тогда бы его выгнали из отряда, и прощай, паек, оклад и толстые меховые космонавтские шлемы-ушанки двум сыновьям. Подумала она совсем недолго да и пошла вместо него. Дома загодя в скафандр влезет, дети ей зашнуроваться помогут - и вперед. Кто там разберет… Женщина она была коренастая - скафандр на ней сидел как влитой, а не болтался, как на муже. Врач, который при центрифуге… Ну это отдельная история. Мы на нее отвлекаться не будем.
Ходила она на эти занятия, ходила… И что характерно - по всем предметам успевала прекрасно. По космической навигации, к примеру, одни пятерки всегда были. Пока остальные синус на косинус в столбик умножают - она уж первая рукой показывает нужное направление. А что в скафандре все время ходит и отвечает через шлемофон - так это объясняла желанием вжиться в образ. По системе Станиславского, мол, работаю: тяжело на репетиции - легко в невесомости. Так бы она и полетела, если б не муж. Зависть его замучила хуже похмелья. Явился он как бы с повинной к начальнику отряда и… Обоим досталось. Но в ее положение все же вошли. Разрешили ночные полеты. Так что на солнце, на которое только ночью и можно полететь - она первая полетела. Но об этом полете сейчас еще рано рассказывать. Архивы до сих пор даже не приоткрыты.
* * *
В средние века любой москвич мог прийти со своим серебром на кремлевский монетный двор и заказать себе необходимое количество денег. Интересно, что мужчины заказывали для себя мелкие монеты, чтобы удобнее было расплачиваться, а для своих жен - крупные, чтоб у них было меньше возможности их потратить. В тех случаях, когда мелкие мужские копеечки попадали в женские руки, они, по выражению итальянского путешественника Адама Олеария, мгновенно "утекали сквозь пальцы". В приходно-расходных летописях монетного двора описан случай, когда по заказу дьяка Конюшенного приказа Евсевия Копилки изготовили большой серебряный рубль для его расточительной супруги Марфы. Этот рубль был припаян к массивному шейному обручу-гривне, который Марфа снять не могла. Евсевий, конечно, не сразу решился на крайнюю меру. Сначала попробовал обычные, народные средства. Кулаком ее бил, вожжами, сапогом от самовара. Котом в нее кинул. Дорогущим персидским котом, которого Марфа купила у заезжего персидского купца, чтоб у него мошна отсохла. Однажды, после того как его супружница на распродаже в Китай-городе купила по случаю охабень с опушкой из меха камчатского суслика, истратив при этом полугодовое мужнино жалованье, Копилка взнуздал супругу, и она у него ходила под седлом два дня. Уж он ее пришпоривал, пришпоривал… и никакого толку. Тратила все, до чего могла дотянуться рукой или даже ногой. Да что ногой - как-то раз села на серебряный гривенник. Встала - нет гривенника. Над Копилкой смеялся весь Конюшенный приказ. Вот тогда он и решился заказать рубль-обруч. От досады и злости Марфа год не желала выходить из дому…
* * *
Мало кто знает, но зубцы кремлевских стен самообновляются. Они растут страшно медленно - обычным глазом этого не заметить. Только специалисты могут разглядеть этот рост в микроскоп. Раз в сто пятьдесят лет зубцы обновляются полностью. То ли Алевиз Фрязин подмешал что-то такое в скрепляющий кирпичи раствор, то ли Антонио Солари - точно неизвестно. В летописях строительно-монтажного приказа Кремля есть глухие упоминания том, что итальянцам задержали оплату, и они в отместку… Короче говоря, зубцы все время растут. Сейчас-то их ежедневно подпиливают, чтоб не было проблем, а раньше… В донесении капитана Рамбаля, офицера 13-ого легкого полка дивизии генерала Камбронна, описывается удивительный случай - трое драгун, забравшихся на кремлевскую стену, чтобы полюбоваться московским пожаром, спустились с нее (не без помощи товарищей, прибежавших на их крики) страшно покалеченными. Там, где их ноги защищали ботфорты, ранения, похожие на огромные укусы, были не смертельными, но выше… Интересно, что несколько осколков кремлевских зубцов археологи нашли в развалинах стены одного из монастырей Санкт-Петербурга. По результатам физико-химических анализов стало ясно, что эти осколки старались привить, как прививают культурный черенок к дичку. С какой целью - можно только гадать. Быть может, местные жители досаждали монахам, или сами насельники монастыря желали еще вернее отрезать себе пути отступления в мир… Так или иначе, а зубцы не прижились. Исследователи нашли, что осколки зубцов поражены так называемым пришеечным кирпичным кариесом, развившимся от плесени, которая в местном климате заводится на чем угодно и даже сама на себе. В закрытых архивных документах по истории Серпухова описан случай проведения подобных работ по вживлению московских зубцов в стену серпуховского кремля. Чем там кончилось дело, неизвестно, поскольку в тридцатых годах прошлого века большевики разобрали серпуховский кремль и камень пустили на строительство московского метро. Ходят, однако, слухи, что как-то ближе к полуночи, одного нетрезвого пассажира в переходе со станции… Но это врут всё. Напьются и потом придумывают всякие небылицы, чтобы прикрыть себе…
* * *
- Господа! - бодро начинает экскурсовод. - Мы с вами стоим перед Архангельским собором, построенным во имя святого Архистратига Михаила. Со времени постройки в четырнадцатом веке собор используется как усыпальница…
- Женщина, - обращается к экскурсоводу туристка, похожая на шагающий подводный батискаф на тонких ножках, - а где можно посмотреть могилу Михаила Архангела?
- Могилу… архангела… Её нет и никогда…
- Ну я не знаю… Может, не могилу. Может, мощи…
* * *
В музее истории железнодорожной техники московской железной дороги на Рижском вокзале все экскурсоводы - женщины. Поначалу-то брали и мужчин, но потом выяснилось, что нет ни одного, который удержался бы от соблазна в свободное от работы время покатать игрушечные паровозики в выставочном зале, полазить по настоящим и даже попытаться разобрать некоторые узлы и агрегаты, чтобы узнать, чем, к примеру, паровоз делает "чух-чух".
Кстати, в самом начале своей эволюции паровозы не умели делать "чух-чух". Они издавали что-то вроде "чах-чах" и даже "чих-чих". Первые китайские паровозы и вовсе пыхтели "чихуа-хуа". В России в начале второй четверти девятнадцатого века существовало несколько паровозных диалектов. Паровозы, шедшие, к примеру, из Москвы в Нижний, акали "чах-чах", а встречные нижегородские окали "чох-чох".
К сожалению, почти ни один из диалектов не сохранился. Как только большевики пришли к власти, они немедленно издали декрет "О единообразии звуков, издаваемых паровозными устройствами". Уже через два или три десятка лет историки-любители с огромным трудом разыскали в железнодорожном депо Казани старинный, еще трехколесный паровоз, который, когда на нем развели пары, с трудом пропыхтел по-татарски "чак-чак".
Вообще говоря, паровоз отличается от электровоза, как камин от батареи парового отопления. На паровозе ты едешь сам, подбрасывая в топку уголек или дрова, пронзительно свистя свистком и высовываясь в окошко чумазым лицом, чтобы крикнуть могучим и оранжевым путевым обходчицам: "Эй, девки!.." - и тут же нырнуть обратно в кабину, чтоб их ответом не разбило голову.
Электровоз же везет тебя. Ты, конечно, нажимаешь на разные кнопки, крутишь какие-то ручки, но без всякого удовольствия. Да и сам по себе электровоз - существо со всех сторон застегнутое на все железные пуговицы. Бежит по его медным жилам электрический ток и вращает колеса. Почему вращает и как вращает - одним конструкторам известно. Даже и думать не моги, чтобы приступить к нему с огромным гаечным ключом, кувалдой и тихим, ласковым словом. Другое дело паровоз - у него все его вены и нервы наружу. Торчат в разные стороны чугунные суставы и ребра. Черный рот плюется густым белым дымом. Ты подходишь к нему, достаешь из кармана ведерную масленку, смачиваешь маслом какой-нибудь иссохший от жажды подшипник или шатун, постукиваешь ключом по фланцам, обечайкам, и левиафан на глазах успокаивается, благодарно пыхтит и вздрагивает двухметровыми ведущими колесами…
На одном из путей стоит в музее именно такой левиафан, изготовленный на Коломенском паровозостроительном заводе. Три тысячи лошадиных сил! Одно время в ЦК серьезно подумывали об использовании этого паровоза для полета вокруг Земли и даже на Луну. Если бы не дешевизна ракет, еще и неизвестно, как оно бы все сложилось.
Вот блестит черной и красной краской паровоз "Феликс Дзержинский". Мало кто знает, что первый паровоз серии "ФД" был построен по ошибке с холодным котлом и горячей кабиной, а не наоборот, как завещал железный Феликс. В одном из уголков на территории Ворошиловградского паровозостроительного завода стоит скромный памятник бригаде героев-машинистов, погибших при испытаниях опытного экземпляра этого паровоза.
Один из самых интересных экспонатов музея - маленький маневровый паровоз "кукушка". На самом деле изначально разрабатывалось две модификации. Кроме "кукушки" был еще и "дятел", но он своими конструкционными недостатками задолбал машинистов уже на стадии испытаний. "Кукушка" же оказалась исключительно удачной еще и потому, что сколько к ней вагонов ни цепляй - она их мигом пристроит к другим составам, что, собственно, и требуется от маневрового паровоза.
Электричка, стоящая в дальнем углу музея под открытым небом, мало кого может удивить. На таких я катался раз в неделю из Серпухова в Москву и обратно, когда был студентом. Но если зайти внутрь и внимательно принюхаться, то можно почувствовать так и не выветрившийся запах колбасы и мандаринов.
В той части музея, которая расположена внутри Рижского вокзала, поражает воображение полное экспрессии мозаичное панно "Иван Грозный на паровозе догоняет убегающего по шпалам сына". Интересно, что первый вариант этого панно изображал не Грозного в кабине паровоза, а писателя Толстого. По шпалам же убегала передумавшая Анна Каренина. Если присмотреться, то из-под шитого золотом царского кафтана видны плохо закрашенные босые ноги зеркала русской революции и коса с налипшими колосьями свежескошенного овса. Но даже и панно меркнет в сравнении с огромным заводным макетом железной дороги. Десятки и даже сотни домиков, вагончиков, электровозиков, человечков, вокзалов, мостов, эстакад…
Когда я наконец смог оторваться от паровозов на улице и зайти в помещение выставочного комплекса, то дорогу уже не заводили. Заводчик ушел. У него была уважительная причина, чтобы уйти, как объяснила мне старушка смотрительница. До закрытия еще оставалось десять минут! Да хоть двадцать… Я представил, как все это в заведенном состоянии едет, жужжит, мигает огоньками семафоров… опустил голову и направился к выходу.
Спас положение белобрысый мальчик лет пяти. Когда ему мама смогла втолковать, что дорогу в движении он сегодня не увидит, ребенок стал рыдать так, как будто он опоздал на последний поезд до Сатурна. Он почти упал на пол и задрыгал ногами, но тут не выдержала старушка - включила-таки дорогу.
Я потом вспоминал, вспоминал - когда и чему так в жизни радовался. Лезла в голову всякая ерунда вроде первого свидания или защиты диссертации… Но это, конечно, даже и сравнивать невозможно.
Как нас уговорили покинуть зал - не помню. Расходились почти в слезах. Перед самым уходом черт меня дернул зайти в магазинчик при музее. Я думал, что куплю какой-нибудь значок на память или открытку с паровозом. Магазинчик же оказался страшной западней, капканом посильнее медвежьего. На десятках застекленных полок стояли в магазине игрушечные паровозы, тепловозы, электровозы, вагоны пассажирские, товарные, цистерны, вокзальные перроны из разноцветной пластмассы, полосатые шлагбаумы, крошечные, двухсантиметровые станционные смотрители в фуражечках с микроскопическими кокардами нагло ухмылялись, глядя на посетителей из-за ценников с четырех- и пятизначными цифрами…
Вдруг за моей спиной раздался шум. Я обернулся и увидел, как давешний мальчик затаскивает в магазин упирающуюся маму. Она хорошо понимала, чем все это закончится… В это мгновение я понял, что второго акта трагедии не перенесу, и немедленно ретировался из магазина, из музея, и даже с площади перед Рижским вокзалом.
P.S. Когда умирает паровоз, то в кабину ему кладут немного гаечных ключей, чтобы было чем подкрутить гайки на том свете, немного болтов, кувалду и к ней специальные слова, чтобы она кувалдила, немного масла в масленке, кубометр дров или ведро угля для последней растопки. Еще кладут две железные запаянные коробочки. В первой немного пара, а во второй пронзительный свист, которым свистел покойный, когда подъезжал к станции, приветствовал собратьев или просто шугал детвору, чтобы не шастала по путям. Раньше, когда машинистов было много, и на одном паровозе, случалось, работали две или даже три сменных бригады, то в кабину клали и машиниста. Ну если не машиниста, то ученика клали без разговоров. А как начали клониться к закату золотые дни паровозов, то о машинистах и учениках уж никто и не вспоминал - положат пару окурков папиросных, бутылку пустую и фуражку с железнодорожной кокардой. Стыдно сказать - фуражки эти народ воровал, не говоря о гаечных ключах и масле с углем. Вот и стоят теперь паровозы на запасных путях обобранные до последней железной, ржавой нитки. Нынче другие времена: только помер ты - и сейчас тебя резать на куски да переплавлять. Изо всего желают пользу извлечь - даже из покойников. Потом понаделают каких-нибудь ножниц или мобильных телефонов. А толку от того мобильного телефона… Да разве он так свистнет? Разве придет минута в минуту по расписанию? Разве кто будет, волнуясь, ждать его на дальнем полустанке с громко стучащим на каждом стыке рельсов сердцем и букетом полевых цветов, отрывая от ромашек по лепестку, шепча пересохшими губами "любит - не любит"? То-то и оно…